ДЕТИ ЯНУСА (часть пятая) ДЕТИ ЯНУСА (часть пятая) ” Э! Я вам- не просто так. Я человек осторожный! - Мауро собирается в Россию.- Надо знать, куда едешь!”.Ночью он пробирается в комнату дочери. Зажигает настольную лампу.” Чтоб не ошибиться!” На столе стоит глобус. Мауро водит по нему пальцем.” Так, Россия…Где она тут у нас… Ага, вот! На одной параллели со Швейцарией… Ну, швейцарцы, вроде, люди ничего, на нас похожи чем-то… Это не Испания, которая на одной параллели с Сицилией… Можно ехать!” Прилетает в Москву, приглядывается. “Ну Палермо и Палермо!” Палермо не Палермо, Москва итальянцев все же поразила с лету. Мы высаживаемся из машины напротив входа в гостиницу “Интурист”. Вдруг со спины слышу: “Парного козьего молочка не желаете?” Оборачиваюсь- бабулька:- в одной руке алюминиевая кружка, в другой веревка, к которой привязана коза. Беневелли бросает взгляд в сторону Красной площади, затем переводит его на бабку, которая застыла на месте в ожидании ответа, и спрашивает меня: • Мы где? • В центре нашей столицы! Традиционная прогулка по Красной площади. Собор Василия Блаженного. Лобное место. Ротозейство перед мавзолеем. • У вас все в армии такие?- спрашивает Мариза, показывая на застывших в карауле «огромных часовых с суровыми каменными лицами». • Конечно! Все как один ! Выходим на Тверскую. Вероятно, вспоминая услышанное недавно в баре “у них бабы такие!”, Мауро оценивающе разглядывает проходящих девок и заговорчески подмигивает мне: мол, да-а-а! В людском потоке то и дело мелькают красные пиджаки. • Это у вас что, национальный цвет?- спрашивает Джорджио. • Нет, это желание лучшей доли… Массированное появление красной одежды всегда связано с переломными моментами в обществе. Красная мужская одежда извечно выражала у индоевропейских народов человеческие претензии на власть и божественность . “Яркая одежда,- пишет профессор Кнабе о древнем Риме,- означала афиширование богатства и, следовательно, нарушение исконно римского канона скромности и приличия, уважения к историческим нормам. Наиболее ясно выражал это чувство алый цвет - и очень дорогой и бесстыдно намекавший на магистратский, сенаторский или всаднический пурпур. Почти все отрицательные герои Марциала, Ювенала, Петрония, наиболее наглые, отвратительные или смешные, ходят в платье различных оттенков алого цвета”. Семантику красного хорошо иллюстрирует древнеримский обычай триумфа, где триумфатор, прокрыв себе лицо красной краской, уподоблялся богу, воспринимался как его воплощение, представлял его. Вряд ли об этом подозревали два “пиджака”- красный и оранжевый,- которые яростно мутузили друг друга на проезжей части Тверской недалеко от Моссовета . • Козлиная рожа! - орал один из них, нанося оплеуху противнику.- Посмотри, как мне машину отмудохал! На стоящих рядом “жигулях” была едва заметная полоска, прочерченная “раскорячившимся” в прерванном маневре выезда на дорогу “москвичом”. • Что это они?- спрашивает Беневелли. • Один своей машиной чуть задел машину другого… • А страховка ? • У нас нет страхования от нанесения ущерба … • Да это же преступление! - в кавалере труда заговорил региональный представитель страховой компании.- Как же вы разрешаете разногласия? • Полюбовно. Внимание Мауро привлекает памятник Юрию Долгорукому. Он долго разглядывает его и затем спрашивает: • Куда это он рукой показывает? • Вперед. • Нет,- говорит Мауро,- ты не знаешь. Здесь что-то не так… Надо разобраться… • Почему ты так решил ? • Не могу объяснить: интуиция… Утром в холле “Интуриста” встречаю кавалера. Он небрит. Стоящая рядом секретарша - с мокрыми волосами. • Вот так.- Мариза в застенчивости пожимает плечами. • Наши вилки не подходят в к вашим розеткам, -объясняет кавалер.- Мауро разбирается с администратором. Около окошка с надписью “Recepтion” вокруг “щетинистого” итальянца собралась небольшая толпа. Скрутив пальцы одной руки в кольцо, указательным пальцем другой Мауро тычет в его середину. Совершив несколько таких движений, он широко разводит руки в сторону, резко подается всем корпусом вперед и громко выкрикивает слово “no”. Администраторша, словно стряхивая с себя пригрезившийся кошмар, зажмурившись, подергивает головой. Тогда Мауро снова повторяет свои манипуляции. • Ну кто-нибудь понимает, чего ему от меня надо?- восклицает администраторша, обращаясь к толпе. • Побриться он хочет,- говорю я.- А вилка не подходит к розетке. • Ну что будем делать?- спрашивает, подойдя к нам, кавалер.- Также нельзя… • Ничего страшного,- успокаиваю его я .- Просто неувязочка: в Европе распространены 64 типа вилок. Вечером что-нибудь придумаем. А теперь надо ехать к вашим партнерам. Еще чеки ведь поменять нужно. Через некоторое время в холле появляется небритый Джорджио. Усадив итальянцев в машину, я отхожу, чтобы позвонить Капитанам и предупредить , что мы немного задерживаемся. Дожидаясь , пока лохматый парень убедит свою жену, что звонит “не от очередной ****и, а с улицы”, я рассматриваю телефонную кабину и вдруг в очередной раз осознаю, что мы, русские, действительно какие-то вывернутые: мы пишем на будках “таксофон”, называем его между собой автоматом, подразумевая, что это - телефон… В офисе Капитанов, как всегда многолюдно. Валентиныч разговаривает с каким-то шнурковатого вида типом: • Сейчас-сейчас! Сейчас я вам покажу!- И вытаскивает из своего знаменитого портфеля небольшую балалайку.- Вот он, образец! -Валентиныч, изогнувшись, заглядывает в глаза своего собеседника, стараясь уловить его первую реакцию на товар. • Нет!- говорит шнурковатый.- Я ехал на деревянные ложки! Балалайка здесь не при чем. • Да?- удивляется Валентиныч и мгновенно находит объяснение случившемуся недоразумению:- Тогда, значит, информация засорилась в цепочке. Мауро толкает меня локтем и, кивнув в сторону Валентиныча, спрашивает: • Это кто - мороженщик? • С чего ты взял? • У нас в таких белых костюмах в 50-годы мороженым торговали. Ну вылитый мороженщик! А Мороженщик, не желая отпускать шнурковатого с пустыми руками, уже вовсю навяливает ему балалайки: • Вы знаете, балалаечки - тоже не плохо. Опять-таки из дерева. Так что ошибочка-то в целом небольшая вышла. • Нет-нет!- отступает шнурковатый.- У меня запрос на ложки. Будут - найдите меня через “нашего друга”. • Может, лучше напрямую будем связываться? А то опять что-нибудь недопоймется… Капитаны проводят нас в кабинет и усаживают за стол, уставленный бутылками шампанского и коробками с шоколадными конфетами. • Что это ?- cпрашивает Беневелли. • Сейчас подпишем - и вспрыснем!- отвечает Юрий. • Да этим кавалерийский полк можно уложить! -не унимается Беневелли. • Увидите, Витторио, еще посылать придется! На столе появляются учредительные документы СП“Руссита”, составленные на русском и итальянском. Гости просматривают бумаги бегло, поскольку основательно изучили их сразу же по приезде в Москву. • Ну в целом все ясно, - говорит Беневелли и уточняет.- С нашей стороны, 30% - мои, 20%- Маризы и 10% - Мауро. Ну а чем заниматься будем, понятно… • Конечно!- говорит Юрий.- Хлеб, макароны, кофе, магазин…Ну а вообще-то, мы можем делать все что угодно: документы составлены грамотно… В этот момент дверь открывается - и в кабинет входит Джорджио с балалайкой в руках. • Вот купил недорого у того господина в белом костюме! Учредители ставят на документах подписи - и наступает “волшебный миг”: внесение паевых. Беневелли достает из бумажника “тревелл-чеки”, и, пересчитав их протягивает Капитанам: • Наша доля! • А нельзя наличными?- в один голос cпрашивают его российские партнеры. • Мы пытались сегодня поменять,- с сожалением в голосе говорит Беневелли,- но за операцию берут 5%. Приеду в Италию, буду жаловаться в “Американ-экспресс”. • Ну ладно, ничего не поделаешь!- Вздыхают Капитаны - и чеки исчезают в огромном сейфе. В потолок полетели пробки от шампанского. За бизнес! За удачу! Ура! Банзай! Итальянцы отвечали негромким «чин-чин» или сдержанным «за здоровье». В Италии нет традиции тостов. « Приглашать сидящего за столом выпить с тобой,- писал в XVI веке в трактате «Галатео, или об Обычаях» итальянский эрудит Джованни Делла Каза,- такое приглашение мы называем чужим словом «тост», ибо этот обычай заимствованный – само по себе непохвально и в наших краях покуда не принято, следовательно, делать это нет необходимости. Так что, если кто тебя пригласит, можешь без зазрения отказываться, сказавши, что уступаешь первенство и благодаришь, но из вежливости можешь и отпить, не допивая. Эти тосты, как мне приходилось слышать от ученых людей, были издревле приняты в Греции, и я слышал много похвал одному из славных людей того времени, некому Сократу, за то, что он всю ночь , сколько она длилась, состязался в питье с другим славным человеком по имени Аристофан, а на рассвете сделал хитроумный расчет в геометрии и ни разу не ошибся, чем доказал, что вино ему не повредило. Кое-кто даже утверждает, что как человек делается бесстрашным и твердым, подвергаясь смертельной опасности, так он учится самообузданию и воздержанию, привыкая к опасности разнузданного образа жизни, почему состязание в питье, чрезмерном и неумеренном, это ратный подвиг пьющего, каковой будто бы служит испытанием нашей твердости и научает сопротивляться искушениям и одолевать их. Тем не менее я держусь на сей счет противоположного мнения, подобные же доводы почитаю за вздор. Ученые люди великим своим красноречием умеют повернуть дело так, что кривда у них права, а правда – не права, и тут я им не дам веры. Может быть, они говорят так, желая прикрыть грех собственного отечества, подверженного этому пороку, может быть, им страшно осудить его – боязно, как бы с ними не поступили, как с тем Сократом, за то. Что он слишком всех совестил; ведь ему по злобе предъявили обвинения в ереси и других тяжких грехах и осудили на смерть – впрочем, несправедливо, ибо был он хороший человек и набожный, хотя и в своей языческой вере. Но уж, конечно , он не заслуживает похвалы за то, что выпил столько вина в ту ночь – да ведь в любую бочку вошло бы больше; а что вино ему не повредило , то это скорее говорит о крепости его головы, нежели, об умеренности порядочного человека. Что бы, однако, ни писали старинные хроники, я благодарю Бога за то, что вместе с прочими заморскими поветриями нас не поразило и это, наихудшее: почитать хмель за шутку и даже за подвиг. Никогда не поверю, что воздержанию можно научиться у таких наставников, каковы вино и хмель» . Через некоторое время в кабинет просочился Мороженщик. • У меня разговор есть к твоим итальянцам,- конфиденциально прошептал он мне на ухо.- Значит так : есть возможность взять казначейские золотые линготы с 30% скидкой, да…Интересно им? Cпроси! Я излагаю предложение итальянцам. Первым откликнулся Джорджио: • У меня есть в Англии один человек, который сможет их хорошо задвинуть. Можно позвонить в Лондон ? • Валяй!- отвечают Капитаны. Повесив трубку, Джоржио сообщает: • Никаких проблем! Мой друг продаст любое количество по реальной цене. Только вот как их туда доставить? • У тебя есть знакомый летчик?- обращаясь ко мне, вступает в разговор Беневелли. • Пожалуй, да!- отвечаю я. • Ну тогда все проще простого! Летчик прилетает в “Хитроу”. Проносит золото в чемоданчике.Ты его встречаешь. Дзак! Передаешь золото другу Джорджио. Дзак! И на следующий день - получаем деньги! • А как будем делить?- спрашивает окривевший Джорджио, подергивая струны балалайки. Вожу вверенных моему попечению итальянцев по Москве. Их внимание привлекают люди, останавливающие на улицах машины. • Что они делают ?- спрашивает кавалер. • Голосуют ? “ Один мой канадcкий коллега, давно живущий в Москве ,- пишет итальянский журналист Беппе Северньини,- составил список вещей, в которых Россия превосходит другие страны. Перечень этот довольно-таки короткий, но весьма разнообразный. Наряду со спальными поездамми, круизами по рекам, зимой, икрой и ванильным мороженым в нем отмечено изобретение, именуемое как “ проголосовать машину”. Название это для нас, итальянцев, звучит очень замысловато, не помогает и перевод: “progolosovat‘ mashinu” значит: выбрать, избрать машину. Но на самом деле речь идет о вещи гораздо более прострой - автостопе в городе. Название происходит от жеста, которым русские останавливают машину: они встают на обочине дороги и поднимают правую руку, будто голосуют в Совете народных депутатов. К великому удивлению иностранцев, и на радость москвичам, система срабатывает . Официальные таксисты в России - маленькие тираны: они возят исключительно куда угодно им и по цене, назначаемой ими самолично. Поэтому горожане встают на дороге и поднимают руку. Ну а те, кто их подвозит, зарабатывают на бензин. Так что система “ избрать машину” показывает, что порой русские не лишены здравого смысла”. Немало удивляет моих гостей и само движение на дорогах. Несоблюдение рядности, обгоны справа - словом, то что порождает ненужную напряженность и немыслимо на дорогах ни в одной цивилизованной стране, а у нас само собой разумеется и гордо именуется “ вождением по-русски”, - все это пугает итальянцев , и от страха они вжимаются в кресла. После того как во время одной из экскурсий перед самым “носом” нашей машины появляется неожиданно выскочивший с правой стороны ядовито-зеленого цвета “москвич” и мы едва избегаем столкновения , я слышу как Джорджио нашептывает Беневелли: - В Москве , похоже, мрут как мухи. Полные идиоты ! Жизнь человека в этой стране ничего не стоит. - Они просто не знают ее цену,- отвечает кавалер, напоминая сказанное Эдуардом Лимоновым : «Я из слаборазвитой страны, где многое еще ценится гораздо больше жизни». Подобное впечатление нередко возникает у иностранцев в России. Один мой знакомый сириец, возвращаясь однажды вечером в Москве домой вместе с женой и детьми, был остановлен « гаишником», который заявил, что он пьян , и предложил ему поехать на экспертизу. • Но на заднем сидение два ребенка ! - привел араб неотразимый ,по его мнению, аргумент в пользу своей невиновности. • Ну и что ?-« гаишник» пожал плечами.- При чем здесь дети ?! Вон, видишь, машин десять припаркованы ? За пять минут наловил. Все – кривые… Большой театр. Здание КГБ, порожающее иностранцев еще и тем, что находится напротив «Детского мира». Смотровая площадка. Высотные здания. ВДНХ… Проезжаем мимо уголка Дурова. • Вот здесь, - говорю я, вспоминая детство,- мыши водят поезд. • Ну да?! - удивляется Беневелли. • Точно! • Что, прям так “чуф!чуф!”- и водят?- спрашивает Мауро. • Да! • Надо посмотреть! Показать итальянцам , как мыши водят поезд я, не смог: уголок Дурова был закрыт. Зато они увидели, как кусается моя собака. Все зрелище. Зусман трепал дрессировщика, изображавшего “нападающего бандита”, уварачиваясь от ударов,которые тот норовил нанести ему резиновой дубинкой. Итальянцы притаились на крыльце подъезда, и затаив дыхание, наблюдали разворачивающуюся в двадцати метрах от них обычную для моей немецкой овчарки травлю. Вот из-за угла дома выскакивает помощник дрессировщика и ,размахивая палкой, устремляется на меня.По законам жанра собака должна оставить того,кого она рвет, и переключится на человека, угрожающего хозяину.Так и случилось. Только произошло это совсем рядом со зрителями. • Ой!- в один голос завопили четверо итальянцев.- Хватит! Мы все поняли. Снимаю кобеля с рукава “бандита” и увожу домой. • У меня тоже собака была!- прийдя в себя, говорит Беневелли.-Доберман. Хороший пес был! Только вот врача однажды расчекрыжил. А потом -почтальона. Пришлось отдать. • Да он кошатник! Кошатник!- скороговоркой шепчет мне на ухо Мауро.-У него дом за городом есть, пустой,там кошек- пруд пруди. Они их с сыном по очереди кормить ездят. Ко-шат-ник! Когда мы садимся в машину, я слышу, как Мариза вполголоса говорит своему мужу: • Вот у них, у славян, развлечения! • Да у них с животными вообще не пойми чего,- говорит ей Мауро.- Мне рассказывали, что они и с лошадьми чего-то не так делают… Крючконосый антиквар Джорджио ясно видел цель своего вояжа: пошукать по московским закромам в поисках старины и потом справедливо разделить прибыль. Первым программным этапом стал измайловский “Вернисаж”, где неспешно прогуливаясь по аллеям, в течение часа Джорджио купил несколько икон, пару пригоршней советских орденов, а также - надраенный до блеска латунный самовар и довоенный репродуктор. Не отставали от него и Мауро с Маризой : они “оторвали” для себя и знакомых с десяток деревянных ложек и несколько пар “командирских часов”. Даже обычно сдержанный в покупках, наслаждающийся жизнью по крохам кавалер не удержался - и прикупил пару матрешек. Все это сопровождалось неистовым сбиванием цены, вскриками на дерзко звучащем английском, всплескиваньем рук, мотанием головой и т.д. Альберто Моравиа однажды заметил, что француз чужую страну - посещает, немец ее изучает, англичанин превращает ее в свой дом, а американец ее поедает. Об итальянце писатель мог бы вполне сказать, что он спрашивает, сколько она стоит. Если вечером понаблюдать в какой-нибудь третьей стране за представители этих наций в гостинице, то можно увидеть, что англичане читают, американцы пьют, французы разговаривают, немцы думают( или пьют), а итальянцы разбирают ворох своих покупок и обсуждают, что будут покупать на следующий день. Готовые пойти на мелкую контрабанду, итальянцы покупают все что для них необычно или выгодно. В советские времена они были самыми желанными клиентами московских “утюгов”, как называли тогда на жаргоне фарцовщиков. В обмен на одежду или за валюту те сбывали им солдатские и офицерские ремни, погоны, кокарды, кители, икру, небольшие иконы, словом, все то компактное, чем могла удивить страна. Причем, зная склонность этих наиболее уважаемых ими иностранцев к бурным спорам по поводу цен, многие утюги, чтобы “давать достойный отпор”, специально учили их язык; и некоторые из них достигали в этом деле высоких результатов, как например, фарцовщик по прозвищу Челентано, который со временем настолько хорошо разобрался в характере апеннинской публики и стал столь искрометно изъясняться на итальянском, что, переминаясь с ноги на ногу на тротуаре перед гостиницей Интурист”, не хуже чем это делал его тезка на бочке с виноградом, уже в самом начале торгов мог двумя-тремя фразами укротить итальянскую толпу в ее попытках сбить цену. “Кто знает,- пишет о покупательском зуде своих соотечественников итальянский журналист Беппе Северньини,- может быть мы и в самом деле торгаши по натуре, и нам трудно представить, что походы за границей по толкучкам и магазинам это просто потеря времени и что все эти покупки не более чем лишний багаж… Хуже другое: наблюдая где -нибудь на окраине Африки или Латинской Америки за поведением моих соотечественников, которые вопят, чертыхаются и тянут вниз цену, местное население начинает думать, что так принято делать на Западе. Никому и в голову не придет, что зверюга яростно отбивающий на базаре у босого мальчишки пару долларов - почти всегда приличный человек, может быть, даже - школьный преподаватель, который сто раз рассказывал своим ученикам о проблемах третьего мира. Итальянцы покупают, как известно все подряд: от хрусталя до скатертей, от керамики до граната. В Праге, например, охваченные желанием бросить что-нибудь в чемодан и не имея возможности унести кирпич от дома Кафки, многие из них идут на постыдную сделку со своим вкусом: в качестве сувенира приобретают советские армейские шапки. Продают их русские, украинцы и узбеки - персонажи часто неприятные и агрессивные. Но никто из них, как я заметил, и рта не открывает, когда какой-нибудь коммерсант из Бреши, схватив треух, напяливает его себе на голову и орет жене, чтобы она посмотрела, как он на нем сидит”. Мы оттащили купленные вещи в машину и вернулись на аллею, чтобы продолжить “поиски чего-нибудь интересного”. День был солнечный, да и сам Джорджио лучился улыбкой. Омрачил “антикварный променад” конфуз, случившийся, когда мы стояли в очереди за кавалерийской саблей. Соотечественник моих подопечных, приобретавший перед нами на том же лотке какую-то странную штуку, напоминающую подстаканник, расплатился 50-долларовой купюрой. Как только та перекочевала в руки продавца, на него набросились два дюжих парня и, прижав его к земле, окольцевали ему запястья наручниками. • За что?- возопили хором итальянцы. • За валюту,- не совсем толково объяснил я. • Как!- воскликнул Мауро.-У меня же в карманах и доллары и лиры! Чтобы успокоить его ,пришлось рассказать о некоторых особенностях отечественного уголовного кодекса. Но ни“Вернисаж” , ни антикварные магазины с их гравюрами, картинами и статуэтками не насытили искателя раритетов. Он жаждал “ тяжелых предметов”. Пришлось побеспокоить Муми Тролля - знакомого коллекционера фашистских орденов и медалей, ставшего в процессе своего увлечения внешне похожим на маленького Адольфа. Муми был в теме. • Есть спрос- будет и предложение,- бойко ответил он по телефону. И на следующий день в одном из тихих московских переулков, открыв багажник заезженных жигулей, Джорджио показали вожделенное: украшенный полудрагаценными камнями церковный кубок весом килограммов эдак пять и храмовую библию в серебряном окладе - настолько тяжелую , что антиквар заметил: • Мамма миа! Сколько ж иноков нужно было, чтоб поднять ее! Дабы растравить и без того бушевавший аппетит матерого скупщика, продавцы подлили масла в огонь: вещицы-то, дескать, из коллекции бывшего министра обороны Устинова. • Да… но как это вывезти?- cпросил Джорджио, на что присутствовавший при сделке Муми Тролль проронил расплывчатое “будем стараться”. После бойких торгов Джорджио опустил продавцов в цене, но, оценив свое финансовое состояние, понял, что денег все равно не хватает. • Обратимся к партнерам!- предложил Беневелли. На следующий день близкий друг японцев капитан Юрий одолжил Джорджио солидную сумму в йенах. Дело оставалось за малым: уговорить продавцов принять “узкоглазую “валюту. На мое предложение, сделанное по телефону ,в трубке вначале недовольно похмыкали, но потом согласились. Встреча состоялась дома у Муми. После долгого перевода йен в доллары и для проверки - наоборот, Джорджио стал счастливым обладателем церковной утвари. Глядя на то, как он запихивает оставшиеся деньги в бумажник, Муми Тролль заявил: • Ну это неправильно! Пусть и у меня чего-нибудь прикупит! Джорджио отобрал несколько орденов, морской кортик, два винтовочных штыка,три пуговицы от кителя офицера “люфтвафе” и портсигар “берлинского парня, погибшего под Москвой”. Муми был доволен и, дабы поддержать хорошее настроение клиента, произнес уже менее расплывчатое обещание относительно переправки антиквариата: • Будем помогать вывозить добро. • О‘кей!- Джорджио похлопал коллегу по плечу. Прощальный ужин Капитаны закатили в “Белграде”. Радушно. Обильно. Многолюдно. По-русски. На длинном столе - подносы с горами цыплят и мяса, большие блюда с овощами и зеленью, среднекалиберные лоханочки с икрой двух цветов, рыбка красная, рыбка белая, ветчинка, бужининка, заливное и бутылки, бутылки, бутылки… Словом, стол являл собой превосходную модель для европейского живописца той эпохи, о которой кто-то из историков сказал: брюхо было набито и мысль ничего не рождала. “ Пища московитов скудна и проста в приготовлении,- писал в 16 веке папский посол в Московию Антонио Поссевино,- и постоянно одна и та же. Поэтому их пиры не знают тонких изысканных разнообразных блюд, не дающих насыщения. У московитов крепкие желудки, они любят грубую пищу и поэтому едят полусырое мясо. В особенном почете у них за столом лук и капуста. Даже тот пир, на котором присутствовал Поссевино и который был, как признавали сами московиты, роскошнейшим из всех, состоял из 30 перемен, но все они были далеко не изысканными”. • У вас икра хорошо идет потому, что климат иной,- конструируя очередной курганоподобный бутерброд , заметил Беневелли.- И масла такого я давненько не ел: натуральнее не придумаешь. • Верно!- поддакнул ему Джорджио.- У нас такого нет.- Он улыбнулся и продолжил: - В наших краях сразу после войны случилась одна забавная история, связанная с маслом… “В те годы,поскольку в Италии с маслом было туговато, во многих местах орудовали так называемые маргаринисты. В кустарных условиях они лепили из маргарина полукилограммовые брикеты, покрывали их для запаха тонким слоем масла и доставляли на дом клиентам. Если какая-нибудь домохозяйка говорила, что в целом масло неплохое, но вот только чрезмерно брызгается, когда его кладешь на сковородку (что происходило из-за высокого процента влажности), они неизменно отвечали: “А вы пробовали накрывать крышкой ?” В своей деятельности, которая, само собой разумеется, была незаконной каждый из них был скрытен и всячески старался сбить конкурентов со следа.Так например, тридцатилетний худощавый Динди, отправляясь в маргариновый вояж, всегда, когда покупал на вокзале билет, писал для кассира название нужной ему станции на клочке бумаги, - чтобы, не дай Бог, не услышали стоящие в очереди. Среди клиентов Динди были люди весьма уважаемые: адвокат, университетские профессора и семья претора . Однажды случилось так, что Динди остался без маргарина и, чтобы не потерять клиентов, был вынужден продавать по обычной цене 100% масло. На следующей неделе все наладилось, и он пошел по своему кругу с традиционным товаром. Когда Динди позвонил в дверь претора, ему открыла жена. • Синьора, вот ваше обычное масло. • Очень хорошо! Но я хотела вам кое-что сказать… • Я тоже, если позволите. • Тогда говорите первым. • Не знаю с чего-начать,- мялся Динди. Мне не совсем ловко… Но вы так любезны… • Смелее! О чем речь? • В прошлую среду мне выписали штраф за то, что я работаю без лицензии, но я забыл заплатить… И сегодня мне нужно явится в претуру, к вашему мужу… Если бы вы могли… • Замолвить словечко? • Вы сразу все поняли! Вы - ангел! • Ничего не обещаю, но посмотрим, что можно сделать. Только вы тоже должны быть со мной откровенны. Вы сейчас сказали, что принесли обычное масло, верно? То есть такое, как всегда? • Как всегда, синьора! Уже два года я ношу вам одно и то же. • И все же в прошлый раз я осталась недовольна. У масла был какой-то непонятный запах и очень странный вкус…” Рассказав эту историю, Джорджио уставился на группу охмелевших посетителей, которые дергались на свободном пространстве около сцены в традиционном кабацком танце “кто во что горазд”. Гостей Капитанов поражала не только ярко выраженная ( а в большинстве случаев и очевидно соперничающая с автором звучащей музыки) индивидуальность каждого из танцоров, но и несоответствие самого зрелища месту : ведь в Италии в ресторанах (следуя смыслу этого однокоренного со словом “реставрация” слова, происходящего от латинского глагола “restaurare” - “восстанавливать”) исключительно едят, то есть восстанавливают силы, а для того чтобы танцевать, то есть расходовать эти силы, ходят в специальные заведения, которые имеют четкое возрастное и стилевое деление.. В этом проявляется то, что в этнопсихологии можно было бы назвать общей национальной схемой распределения жизненной энергии. В России эта схема - иная : там, где энергия приобретается, там она и теряется. В этом состоит одно из коренных различий наших цивилизаций… • Это типично русский ресторан ? – спроcил Джорджио, оторвав взгляд от танцоров. • Да. • А почему тогда никто с гармошкой не пристает ? “ За границей,- советует своим соотечественникам итальянский журналист Беппе Северньини, - следует держаться подальше от ресторанов , именуемых“ традиционными”: они называются так исключительно потому, что кто-нибудь обязательно будет, пристроившись рядом с вами, оглушать вас игрой на национальном музыкальном инструменте, явно претендуя на наличные за то, чтобы уйти. В Будапеште это будут цыганские скрипки, в Эдиндурге - шотландские волынки и где бы то ни было - ударные. Еще более ошеломляют за границей мандолины в итальянских ресторанах. Хозяевами их обычно бывают хорваты или киприоты, которые, подавая своим клиентам “ложную Италию”, вполне отвечают их невзыскательным о ней представлениям, а потом вволю над ними же и смеются”. • Ну что у нас Джорджио клюв повесил?- по-панибратски хлопнув антиквара по плечу, произнес Юрий, который после первых двух тостов самоорганизовался в тамаду вечеринки и теперь пошел вокруг стола, чтобы по очереди пообщаться со всеми присутствовавшими. Джорджио, видимо, одуревший от ресторанного гвалта и грохочущей музыки, вымученно улыбнулся. • О барахлишке своем что ль печалится ?- обращаясь ко мне, продолжал Юрий.- Так ты ему переведи: наши шофера, когда из Гомеля за товаром в Италию поедут, попробуют провезти. • Правда?- оживился антиквар. • Так ты же друг наших партнеров! • Браво, капитан! - воскликнули хором итальянцы. Доставить купленное антикваром в Гомель, а заодно и передать шоферам “дорожные”, взялся мой приятель Андрей, которого за необычайные водительские способности и невероятною выносливость в пути знакомые называют между собой “человек-трасса”. Загрузив “под завязку” выделенную Капитанами для дела старенькую “тайоту”, поутречку он выдвинулся из Москвы. • Ладно,- сказал остановивший его под Смоленском гаишник,- с документами все в порядке. А что везем? • Доски,- не кривя душой, ответил Андрей. • Дом, что ль, строишь? • Да-а-а… Вот все никак материал не доберу… • А-a…-Гаишник постучал рукой по дерюге, в которую были завернуты иконы.- Ну давай! Увидев антиквариат, дальнобойщики, к огорчению Беневелли и компании, вывозить его отказались, зато, приехав в Италию , попросили кавалера превратить в наличные один из тех чеков, которые он внес в Москве в уставной фонд “Русситы”… Через пару недель, прилетев в Италию с группой шоферов, которые должны были перегнать в Москву купленные Капитанами машины, я попал на проходивший в офисе Беневелли совет компаньонов. • Ну что будем делать?- нервно вопрошал Джорджио.- Так можно всю жизнь ждать! • По-моему,- заявил кавалер,- надо откомандировать Мауро. Если там будет кто-то из наших, дело пойдет быстрее. • Но это же дополнительные расходы!- восклицал антиквар.- У них гостиницы стоят в два раза дороже ,чем в Париже! • Ну можно что-нибудь придумать, а ?- обратился Беневелли ко мне. • У моего приятеля есть свободная квартира,- сказал я,- пожалуйста,пусть живет там. • Вот и договорились! - Кавалер встал из-за стола: совещание было закончено. Мариза пристально смотрела на мужа, а тот, поерзывая в кресле, едва сдерживал обуревавшие его радостные чувства. • Видел, как антенны распушила?- сказал он мне, когда мы ехали отправлять перегонщиков в путь-дорогу. - Ну ничего! Колонна из семи автомобилей тронулась в сторону границы. Провожая ее взглядом, Мауро неожиданно воскликнул: • О! Идея! А почему бы и нам с тобой не поехать в Москву на машинах?! Бизнес сделаем. Вон Капитаны сколько накупили. Да я и сам видел, на чем у вас люди ездят: позор! Мы отправляемся в Москву. Впереди на красном “рендж-ровере” шкипером идет Мауро . Я за ним на серебристом “ровере”. Словения, Хорватия, Словения…- у меня нет немецкой визы и нам приходится следовать столь витиеватым маршрутом. Венгрия. Пограничный пункт. Ресторан. • Эй, пойдем перекусим,- зовет долговязый итальянец усатого тостяка развалившегося на сиденье черного “мерседеса”. • Нет, я до Италии не ем,- приподнявшись на локте, отзывается усач.-Меня перед выездом партнеры накормили таким борщом! - Он довольно причмокивает и снова плюхается на сиденье, всем своим видом показывая что, дела с хохлами у него идут неплохо. Или пока неплохо… • Что это?- Мауро тычет пальцем в выставленные на витрине сардельки.- Есть можно? • Можно. • А на вид как верблюжье дерьмо… • Откуда ты знаешь, какое дерьмо у верблюдов? • Да я в молодости в Эфиопии работал: дорогу строил... Бригадиром был.. • Негров гонял? • Знаешь, какой народ? У-у! Но я с ними ладил…- Он откусывает сардельку, сразу же выплевывает кусок в ладонь и бросает его в пепельницу.- Дерьмо! Пошли отсюда! Наевшийся украинского борща усатый толстяк, не вылезая из машины, через окно, делится с кем-то своими впечалениями об Украине: - Там такое богатство! Оно могло бы покрыть не только всю землю, но и все миры ! Подумать только, мы платим за дорогие виды дуба бешеные деньги, чтобы сделать из него что-то необычное, изысканное, на Украине же такой дуб пускают на подлокотники. Представляешь! Это все равно что человек, который хочет принять душ, стал бы обливаться не водой, а виски ! Невероятно ! В Чехословакию я въезжаю, не дождавшись отмашки пограничника.Тот сразу же устремляется ко мне и требует документы. Увидев мою краснокожую паспортину, чуть ли не прыгает на месте и орет: • Штраф! В процедуру выписывания квитанции он вмещает, наверно, всю свою злость, накопившуюся за годы томления в братском социалистическом лагере. За ошибки предков плачу десять долларов. В Польше сбиваемся с пути и останавливаемся около полицейского. • Так, пан кировник, - говорит он. Я спрашиваю, как выехать на варшавскую трассу. • Скренчить вправо, скренчить влево и целый час просто.- Да, как ни странно, но именно так звучит по-польски:”Направо, налево и все время прямо…” • Дженкую бардзо! Мауро не любит одиночества. И по дороге подсаживает попутчиц. Хотя он не знает ни одного иностранного языка, бурный диалог с пассажирками начинается, едва захлопывается дверца автомобиля. Я вижу, как он размахивает руками, потрясает головой, словом, идет эмоциональное общение. “Мы, итальянцы,- пишет журналист Беппе Северньини,- как никто, умеем приспосабливаться к новым ситуациям. Посадите итальянца в купе немецкого поезда, и через три часа он будет знать о семейном положении каждого пассажира(хотя ,естественно, по-немецки он при этом не говорит); запустите его в российскую гостиницу - и за два дня он станет другом портье; закройте его в зале ожидания вместе с американцами, и он выйдет оттуда с четырьмя адресами, двумя приглашениями на ужин и подаренной ему сувенирной кепочкой” . К концу поездки на торпеде машины Мауро скапливается куча адресов и телефонов гражданок разных государств. • В следующий раз навестим!,- говорит он.- Дорога будет веселей. Около Варшавы он высаживает молодую полячку. • Хороши влох!- оценивает она Мауро, но, видно, с иностранными языками в школе у нее было плоховато: сказать по-русски” итальянец “ она не может.- Шпашибо! - И пани направляется к притулившейся у дороги сельской хибарке. Мауро провожает ее тоскливым взглядом: • Балерина! • Нам бы поесть где-нибудь надо,- предлагаю я.- От границы до самой Москвы, не будет ни баров, ни ресторанов… • Такого не может быть! Как это - на дороге ничего нет?! • В России нет дорог, там одни направления… • Не может быть! • Ну смотри…,- говорю я, подумав:”Не влох ты, Мауро, а лох!” Граница. Несколько часов стоим в очереди на въезд в Белоруссию. Паны в машинах хлобыщут горькую, ставя под серьезное сомнение расхожее утверждение, что хлеще русских пьяниц нет. Двое” пшеков” из впереди стоящей машины напиваются в такой” хлам”,что их вояж за границу заканчивается на белорусской таможне - поочередным падением в досмотровую яму: • Курва! При выезде из пограничной зоны Мауро сбивает лохматого рыжего пса. Собака убегает в придорожные кусты, скуля и хромая. • Как же я так! - сокрушается Мауро.- Идиот! - Он ищет взглядом ,где спрятался пес, и задумчиво произносит:- Нет,это не к добру… Голод - не тетка, и где-то под Минском мы сходим с трассы, проезжаем километров пять по лихому бездорожью и, наконец, находим захолустную столовую. Классика: мухи, вонища, неизменные котлеты с макаронами, суп. Котлета сиротливо лежит на краю тарелки. Морщась, Мауро шерудит вилкой в слипшихся рожках: • А чем бы это запить? О компоте умалчиваю. • Есть пиво,- победно возвещает официантка. • О‘кей! Пиво!- подхватывает Мауро: это несуразное для итальянского слуха слово он усвоил в придорожных польских шинках наряду со странными обозначениями в их туалетах : мужской - треугольник, женский - квадрат… Я объясняю ему, что у нас запрещается пить за рулем. И тут он, разбросив руки в стороны, с наивностью ребенка вопрошает: • Тогда кока-колу! Официантка в немом удивлении склоняет голову на бок: шел 1992 год. • Нет-нет Быстрее в цивилизацию! -торопит Мауро.- Поехали! Мы выбираемся на Минское шоссе и гоним в Москву. Притаившийся на обочине гаишник останавливает голодного” флагмана” за явное превышение скорости. Рассматривая его права , в которых написано: Курти Мауро Эрнесто,- он цепляется за третье - более знакомое славянам - слово и в предвкушении доброй мзды смакует его на все лады : • Ну все, Эрнесто! Приехал ты, Эрнесто! Пи.дец тебе, Эрнесто! Мауро ни хрена не понимает, на его лице улыбка дауна, увидевшего маму. В Москве забрасываем вещи в новое пристанище итальянца и - в ресторан. Мауро вольной походкой шестует по залу “ Белграда”, с любопытством поглядывая по сторонам, как вдруг его взгляд натыкается на внимательно смотрящего на него кавказца, который в окружении своих соплеменников сидит за столиком около прохода. Кавказец смотрит итальянцу прямо в глаза, затем почему-то сплевывает на пол и залпом выпивает рюмку водки. - Кто такие ? - cпрашивает Мауро. - Местные мафиозо. - А чего плюются? - Соперника в тебе почуяли... Плевок - первое предупреждение, как у вас - в ногу выстрелить. - Правда? Торопливо проглотив пару яиц с икрой, тарелку семги, и отказавшись от кофе “ нет-нет, если выпью - бешеным становлюсь”, как и подобает всякому итальянцу, вырвавшемуся на просторы из провинциальных теснот, где на одном конце дернешься, на другом - землетрясение, первым делом Мауро спрашивает: • Ну, где у вас здесь бабы? Гостиница “ Интурист”. Бар. Куча шлюх. Мауро ошалело зыркает по сторонам. “ Кто такие? Что делают ?” «****и…» Сам подойти не решается. Подходят две девки: • О, итальяно! Что - скучно? Поехали с нами! • “ Ну что , этих берем или подождем следующего поезда?”- Глаза у Мауро - вразбег .- А? Чтобы побыстрее отвязаться, говорю:” Этих!” В машине объясняю девицам, одну из которых зовут Мира, что я не итальянец , - и Мауро оказывается в квартире Андрея с обеими. Ночью он звонит мне домой: • А что, им надо платить?- По голосу слышно, удивлен он немало. • А ты думал, в тебя влюбились? Это тебе не Куба… Через несколько дней Мауро переселился к Мире. Начинается его “опыт совместной жизни с русской женщиной” ( хотя вряд ли можно назвать русской дородную еврейку родившуюся в Риге). • Знаешь, как она меня называет?- Взгляд его светится гордостью.- Чебурашка! • Да, есть у нас такой лопоухий зверек… Но Мауро не обратил внимания на мои слова. В имени героя Успенского ему слышалось лестное для него итальянское “ c’e burrasca ” : “ идет шторм”. К сожалению, он не знал, что существует второе - литературное - значение этого итальянского оборота: “ грядет беда”,” “впереди - злоключения “. Беневелли торопит Мауро с вывозом антиквариата. Приходится напомнить Муми Троллю о его обещании “помочь вывезти добро”. • Попробуем что-нибудь придумать,- говорит он. И через пару дней излагает: • Похоже, может связаться… Тут у одной моей знакомой путаны итальяшка сейчас на выставку приехал… Надо бы встретиться… Вечером приезжаю с Мауро в “Националь”. Муми Тролль сидит в ресторане с разукрашенной мармулеткой и худощавым уже лысеющим господином. Итальянцы недоверчиво смотрят друг на друга, словно обнюхиваются. • Аттилио. • Курти Мауро, Реджо Эмилия,- услышав южный акцент, Мауро подчеркивает свою принадлежность к северу Италии. • Короче так,- говорит мне Муми Тролль,- сейчас я ему все объясню. Переводи. - Уставившись в свою тарелку и покачивая вилкой в такт словам, он с расстановкой произносит: - Он работает на выставке. И может вывезти отсюда… все.. что… угодно. Хоть слона.- Следует пауза, и, бросив взгляд на Аттилио, Муми Троль выпаливает: - Элефант! Аттилио подскакивает на стуле - и рысью покидает ресторан. • Вот такой вот козлодой…- говорит подружка Муми, нанизывая на вилку семгу. Муми разводит руками: • Не связалось! • Южанин!- подытоживает Мауро. Закон - это кодифицированный обычай. В Древнем Риме первым законодательным сводом, регулирующим жизнь общества, стали Законы ХII таблиц, относящиеся к V в. до н.э. и представляющие собой письменно закрепленные жестокие и прямолинейные обычаи архаической эпохи. В римском праве эти нормы обозначались терминами mores maiorum (обычаи предков) и usus (обычная практика). Примерно в IV веке до н.э общественные отношения в Риме стали усложняться, вследствие чего старые неподвижные и весьма ограниченные количественно нормы цивильного права перестали удовлетворять запросам жизни. Действительно, мыслимо ли было во все более облагораживавшемся Риме продолжать рвать должника на куски по числу его кредиторов, как то предусматривали Законы ХII таблиц? “Новые потребности, - пишет российский правовед И.Б.Новицкий,- стали получать удовлетворение, в частности, при помощи эдиктов магистратов, в особенности преторского эдикта. Осуществляя руководство гражданским процессом, претор стал отказывать в иске при таких обстоятельствах, когда по букве цивильного права должна была бы быть предоставлена защита, и, наоборот, давать иск в случаях, не предусмотренных в цивильном праве. Таким путем преодолевались трудности, возникавшие вследствие несоответствия старых норм цивильного права новому укладу общественных отношений. Праву придавался прогрессивный характер, хотя формально не отменялись исконные нормы, к которым консервативные римляне относились с особым почтением.” Ни претор, ни другие магистраты, издававшие эдикты, не были компетентны отменять или изменять законы, издавать законы новые. Поэтому, желая в своем правотворчестве удалиться от первобытной дикости и косности, но не имея в то же время, возможности нарушать обычаи предков, преторы стали переносить рассматриваемые ими дела из реального контекста в условный. В некоторых случаях, отправляя дела судье, они писали в сопроводительном документе: “Ты, судья, рассмотри дело так, как если бы было бы…”. Можно сказать, что, уходя от тяжести жизни - ее естественной заданности - в сослагательное наклонение, римляне выстраивали более легкую - искусственную -реальность. Так появилась юридическая фикция - формула, составляющая основу римской юриспруденции и показывающая, что на самом деле “dura leх sed leх”(суров закон, но закон) и “ pereat mundus et fiat iustitia” ( пусть погибнет мир, но да здравствует юстиция) - всего лишь красивые латинские фразы. В сегодняшней Италии, где жизнь регулируется почти что 150000 законов (в то время как, например, вo Франции их 6000, а в Германии - 10000), юридическая двойственность по-прежнему традиционна. Одна из наиболее известных итальянских поговорок гласит : издан закон – найдена уловка. Поэтому обращаться в Италии в суд - дело рискованное. “В Италии в суд следует идти, лишь когда ты не прав: как объясняют спецы, судья вполне может ошибиться, и ты выиграешь дело. Но в любом случае оно будет кочевать по инстанциям долгие годы”. Так же двойственно смотрят на понятия справедливость и несправедливость и простые итальянцы. Можно сказать, что итальянец отстаивает свою правоту, патетически претендуя на следование четкой букве законов ХII таблиц, а увиливает от ответственности, уходя в сослагательное наклонение по принципу юридической фикции. Поэтому, когда все обещания помочь с вывозом антиквариата, в которые Мауро поначалу, как и всякий надеющийся, верил, оказались пустой болтавней , он стал вопить: • Но слово - закон! • Закон - как дышло: куда повернул, туда и вышло,- ответил ему я.- Этому весь мир научили ваши предки - римляне. Большую часть времени Мауро проводит с Мирой. Но одной любовью сыт не будешь - и продажа пригнанных машин становится все актуальнее. Вниманию покупателей представляется доселе не виданный на российских дорогах “Ровер”. Девственницей машина, конечно, не была. Но английский консерватизм способен подать и ветхую миссис как юную леди. Антилопьи изгибы кузова, подчеркнутые цветом “серебряный металлик,” хорошо маскировали эпоху воплощения конструкторской мысли, которая к тому же щедро усеяла приборную панель различными кнопками и в своем творческом полете сплющила руль в овал. А название-то какое -“ Ро-вер”! Все это тогда, в 1992 году, вселяло надежду двинуть агрегат штук за 15-20. Нельзя сказать, что клиентов набежала целая толпа, но определенный интерес к автомобилю люди проявляли. Вскоре среди потенциальных покупателей определились фавориты - осетины, которых нам сосватал Мороженщик. • Оформим контрактик, - потирал он руки,- и порядок! Давайте! С Богом! Осетинский офис располагался на 17 этаже в гостинице “Измайловская” Когда лифт начал набирать скорость. Мауро побледнел, задрожал всем телом и почти шепотом спросил: • А не рухнет ? • Боишься? • Да у нас, в Реджо Эмилии, один небоскреб, офисное здание... Да и то в 7 этажей… Юный осетин строчил на машинке контракт. • Какой фирма ставить будем?- поинтересовались покупатели, следуя традиционной для их родины логике: раз иностранец - значит, офисы- шмофисы, фирмы-шмирмы. Но для Мауро вопрос был диковат. Он в растерянности почесывал затылок . • Как говоришь?- сложив руки на груди, переспросил юный писарчук. • А-а, вот…- процедил Мауро, и машинка выстучала название конторы кавалера Беневелли. • По банку 15 тысяч переводить будем,- заявили покупатели, видимо, желая придать сделке вящую солидность (необычайно гордо и весомо звучат на Кавказе такие слова, как “банк”, ”пейджер”, ”делегация”…) • Номер счета у фирмы какой ? Мауро, желавшего срубить деньжат на месте, это поначалу тоже несколько озадачило, но он быстро воспрял - и в контракте зафигурировал номер его личного счета. Неожиданно в комнате возник седой осетин. Он прогортанил что-то по интонациям напоминающее команду. Затем, осклабившись в золотозубой улыбке, вожак обратился к нам: • Извэните! Ехать надо: дэло! Потом допышэм. Молодое поголовье в это время хлопало ящиками столов и тумбочек, извлекая оттуда пистолеты… Через пару дней Мороженщик ворвался в офис Капитанов и, борясь с одышкой, выговорил: • Вот и порядочек! • Что это с ним ?- спросил Мауро. • Что ? Да вот что! Все обтяпано!- Мороженщик вытащил из портфеля свернутые в трубку листы бумаги и, потрясая ими над головой, ликующе возгласил:- Контракт! Подписали!- И сразу же, взяв тоном ниже, скроговоркой сообщил:- Только вот машинку они просили до получения денег к ним в гаражик поставить… А то мало ли чего! Да… • Но мы через три часа улетаем в Италию!- сказал я.- Раньше нельзя было об этом подумать? • Ничего-ничего! Мы сами все… Сами… Автомобильчик отгоним, а ключики сюда вот принесем… Да… Чтоб все как положено… Скажи итальянцу… Как его? Мауро? Ну вот скажи Мауро, чтоб не беспокоился. В случае чего - я гарантирую! Давайте ключи! Мауро положил ключи на стол. И Мороженщик вручил ему контракт, который был написан в полном соответствии с правилом, гласящим, что “вилка” и “бутылка”пишутся с мягким знаком ,а “соль”и “фасоль” - без такового. В самолете русские, как всегда, лакают “дорожную” и треплются о чем придется. - Англичанина мне здесь на выходные навязали,- рассказывает своему соседу сидящий через проход от нас юркий седоватый мужичок.- Взял его с собой на дачу. Ничего... В огороде покапались. - Как же ты, Борь, с ним общался: ты же английского не знаешь ? - Да очень просто: я ему: Боря - Майкл - бизнес. А он мне: ес ! Толковый мужик оказался. Сдружились в общем. В Москву возвращаемся, я ему говорю: “ Ну на хер тебе, Майкл, в гостиницу: там же дорого. Поехали ко мне, у меня вон квартира большая...” А он мне: “Ну хули , Боря, за все уплачено !” Иностранцы делятся впечатлениями о России. Перед нами сидят двое итальянцев. Стараются говорить тихо, но их диалог все равно конкурирует с ревом мотора. Над спинками кресел иногда вспархивают руки беседующих. • Вот так я и продал!- восторженно заканчивает свое повествование один из них. • Да не может быть!- удивляется второй.- Это же пять концов! Кто эти ненормальные ? Познакомь! • Дорогой, Россия - это Эльдорадо! Здесь таких - полно! Они же еще ничего не знают о жизни… Подобными словами чествуют “российскую лоховатость” и некоторые другие пассажиры нашего рейса. На следующее утро, встретив меня в офисе Беневелли, Мауро сообщил, что обнаружил в своем чемодане Мирины трусы. • А если бы увидела жена? • Жена…? Э-э! Ну сказал бы, что в России такие носовые платки! В ожидании Капитанов, которые должны были прилететь в Милан через неделю, и денег которые осетины пообещали перевести из Осло, Мауро решил приобрести очередную пару автомобилей для продажи. После того как продавцы были удавлены до стона « дешевле, правда, не могу»,мы стали обладателями еще одного “рендж-ровера” и “мазерати битурбо”- автомобиля, звучное название которого по замыслу Мауро должно было смутить умы русских покупателей и сделать совершенно произвольным определение его цены. • Ладно.- Мой итальянский компаньон был явно доволен.- Осталось перед выездом их хорошенько «посмотреть»,чтоб все было как Бог учит, - и вперед. Покажем моему доверенному механику. «У итальянцев, - замечает английский писатель Тим Паркс,- есть свои доверенные плотники, свои доверенные электрики, свои доверенные портные, не говоря уже о своих доверенных мясниках. Действительно, когда итальянец говорит о ком-то из своих доверенных, радость его – безгранична. Это подразумевает существование определенной социальной шкалы, подчеркивает привилегированное положение человека, который не ограничивается покупкой того, что ему предлагает рынок, не низводит себя, как это принято у англичан, до самодеятельности, но предпочитает обсуждать вопрос и творить вместе с мастером. Это – в современном варианте – позиция мецената, покровителя искусств» . • Машинный бизнес - исключительно наш,- напутствовал нас Беневелли, когда мы собирались в Милан за Капитанами.- Российские партнеры здесь ни при чем. По дороге из аэропорта заезжаем на автостраде в бар. Капитаны лениво жуют бутерброды. Сейчас они совсем не похожи на радостных неваляшек, какими казались во время предыдущих приездов в Италию Под стать традиционным черным костюмам, лица их хмуры. Они неразговорчивы. Зато вдохновенно и громко стрекочет Мауро. Его громкий монолог, в каждой фразе которого он так или иначе сочетает с местоимениями “я”и “мы” слово “Москва”, словно обращен ко всему миру. Он исполняет роль “человека планеты”, знающего жизнь не понаслышке, умудренного опытом путешествий. Кто не ездит по миру, говорят в Италии, тот остается таким, каким родился. Грустно ,наверно, становится от этого выступления барменше, вечно прикованной к своей стойке. Но ничего не поделаешь таков закон жанра. «Попробуйте,- пишет итальянский публицист Саверио Вертоне,- последить в каком-нибудь баре Женевы, Лиона или Вены за человеком, пьющим кофе или читающим газету. Потом сравните его поведение с поведением итальянца делающего то же самое в одном из баров Венеции или Болоньи. Есть какая-нибудь разница, если не считать качества кофе и различия в газетах? На первый взгляд, вроде бы нет. Но присмотритесь получше и вы обнаружите одно существенное отличие. В Женеве и Лионе тот, кто пьет кофе, этим и ограничивается. В Италии же к этому присовокупляется еще одна операция: итальянец делает вид, что делает, то что делает. В Женеве и Лионе мероприятие – простое. Здесь же – двойное. В Италии, когда мы пьем кофе, мы пьем его как бы дважды: один раз по-настоящему и один раз искусственно, раз – для себя и раз для других. ( Сколько же слоев тогда в игре итальянских актеров ! прим.авт) В любопытной классификации национальных характеров, приведенной Ортегой и Гассетом в одном из его произведений, Кант определяет Италию как «страну выказывания». Вероятно, он прав. Но хотелось бы уточнить. И прежде всего – выказывания «чего»? Обычно выказывают то, в обладание чем, не уверены. Например, богатство, ум, культура, честность. Но неужели итальянцы не уверены даже в том, что в руках у них газета, а около губ чашка кофе? Возможно. Но выказывать - это и выносить наружу, то что внутри; представлять это взору (своему и чужому); жить, чтобы видеть и быть видимым; собираться на зыбкой границе оптического поля; втайне верить, что существует только то, что видишь, и что можно увидеть все то, что существует. В этом выказывании, вероятно, проявляется тот абсолютизм чистого видения, который в великой итальянской живописи выражался в первостепенности формы и цвета и растворял в образах целый мир» . “Поверхность итальянской жизни,- словно развивая мысль Вертоне, пишет журналист Луиджи Бардзини, - во всех ее проявлениях обладает многими характеристиками представления. Она почти всегда забавна, трогательна, бесконечно живописна, ярка, оживленна и увлекательна, как любой хороший спектакль. Все здесь, похоже, точно рассчитано для того, чтобы донести до зрителей определенное послание и вызвать у них особое душевное состояние. Выражение чувств неизбежно становится более интенсивным в присутствии публики. То же самое происходит и с актерами: они нехотя играют при полупустом зале, но когда аудитория густа, прямо-таки воспламеняются. Посмотрите, как какая-нибудь мать ласкает своего ребенка. Когда она одна, она нежна и заботлива, как и все матери на свете. Но стоит лишь кому-нибудь войти в комнату, как начинает разворачиваться бурное действо материнской любви. Лицо ее озаряется, на глазах появляются слезы нежности, и она, прижимая свое чадо к груди, начинает напевать ему сладкие песенки и придумывать для него всевозможные ласковые прозвища. Итальянец нередко способен произносить суровые и искренние слова и в то же время краем глаза наблюдать за реакцией окружающих. Эффектность природы Италии накладывает отпечаток и на характер ее жителей, как бы обязывая их быть во всех своих проявлениях не менее впечатляющими”. • Вот такую стоечку надо будет в нашем баре в Москве поставить.- Мауро тычет пальцем в стеклянную витрину.- Москва… - “как мало в этом слове для сердца Мауро слилось”. • Чем же тебя Москва так зацепила?- спрашиваю я, когда мы выезжаем на автостраду. • Знаешь, есть такая болезнь - “болезнь Африки”. Европейцы понимают, что там плохо, но все равно возвращаются. Что-то тянет. Так вот я подхватил “болезнь Москвы.” По всей арке моста, выгнувшегося над автострадой, огромными буквами в “спреевом шрифте” чья-то рука вывела: “ Я тебя люблю”. • Как же они это намалевали?- cпрашивают хором Капитаны.- Ведь оттуда навернуться можно так, что костей не соберешь. • Когда возводишь монумент своим чувствам об этом не думаешь. • То есть ? Традиция придорожных надписей в Италии восходит к древнему Риму, где согласно обычаю могилы располагались вдоль дорог и эпитафии таким образом были обращены к путникам, на манер современных рекламных щитов. “ У людей, товаров и идеологии есть одна общая насущная потребность - врезаться в человеческую память,- заметил кто-то из социлогов.- О чем по сути просят Данте души умерших? Всего лишь о рекламе.” Нужно добавить: в сегодняшнем значении этого слова. Сегодня слово “реклама”, во всяком случае в русском языке, воспринимается как выражающее положительное понятие, а отголоски отрицательной семантики его корня слышны лишь в слове “рекламация”. В латыне же “рекламировать” в первую очередь значило: “громко возражать”, “криком выражать неудовольствие”. Словом, вопить. Так вопили с камня и римские эпитафии. Несомненно, в воплях этих главным было желание врезаться в память. Эпитафия была неосознанным протестом смерти, своего рода непрерывающейся связью с жизнью. “Остановись, о путник, и прочти”- этот призыв с античных надгробий не был простой стилистической формулой, “поскольку, как пишет французский историк Поль Вайн, если какой-нибудь покойный в эпитафии проклинает, например, своего либерта или свою дочь, то он делает это не для того, чтобы умерить свой гнев, а для того, чтобы о его проклятии стало известно всем”. Втягивая путников в чтение эпитафии, умершие как бы продолжали жить земной жизнью, продолжали разбираться в своих делах. Ну а так как дела в большинстве своем были у римлян именно земными, а пословице предки итальянцев не следовали - и сор из избы выносили, то и камни многих надгробий были испещрены резкими обличениями и обвинениями родных и близких, друзей и рабов, клиентов и хозяев, врачей и поваров. Читателей обдавал густой поток земных определений , и могло показаться, что загробный мир где-то совсем рядом или что его нет вообще. Протест, по сути выдвигаемый смерти, парадоксальным образом превращался в рекламацию, предъявляемую жизни. Как врезаться в память, что провопить – каждый выбирал по своему усмотрению. Так на плите одной римской проститутки было высечено: “ Наконец-то я могу лежать, не раздвигая ноги! ” Но если древние придорожные надписи, подобно сегодняшним рекламным щитам, предназначались для путников, то современные придорожные спреевые фразы в большинстве своем представляют собой, как считают специалисты, “монументализацию чувства или события для личного пользования”, и читатель для них в общем-то и не обязателен... Это крик, ни к кому не обращенный… Причина угрюмости Капитанов выясняется, когда мы оказываемся в офисе Беневелли. • Вот, Витторио, полюбуйтесь,- жалобно произносит Юрий, вываливая из огромной дорожной сумки на стол Кавалера одежду, купленную у Северини.- Это же самый настоящий брак! • Ничего страшного!- улыбается Беневелли.- Все ладим. Кстати,Северини сам звонил мне: интересовался, когда приедете. Хочет вам кое-что предложить. Так что не волнуйтесь! Брак поменяем ! • Покупать-то мы ,конечно, ничего не будем,- словно самому себе говорит Юрий.- Но рвань товарищу вернем!. • Ну а как наши дела в целом?- интересуется Кавалер. • Все - о‘кей! Масло нам нужно, сливочное. Много. • Но у вас же оно гораздо лучше нашего!- возразил Беневелли. • Все равно нужно!- отрезал Юрий. • Нет вопросов. Рядом с городом находится крупнейший в Италии производитель молочных продуктов - фирма “Джильо”. На следующий день в офисе фирмы нас встречал ее директор в сопровождении многочисленной свиты. Стол в переговорной был уставлен образцами йогурта, молока, сыров, творога и различных итальянских молочных диковинок, о каждом из которых гостям была дана исчерпывающая информация с кратким историческим экскурсом в историю продукта. • Ну а теперь давайте поговорим о вашем заказе,- усаживаясь за стол, предложил директор.- Итак… • Масло нам нужно,- начал Юрий.- Хорошее сливочное масло. • Такого стандарта, как вы сейчас видели, подойдет? • Вполне. • Сроки? • Чем быстрее - тем лучше. • И какое количество? Юрий назвал цифру. Директор застучал по кнопкам калькулятора, затем взглянул на заказчика и принялся считать снова. Затем - еще раз. Наконец, не отрывая взгляда от светящейся в окошке калькулятора цифры и почесывая затылок, он задумчиво сказал: • Точный ответ я дам вам завтра. Ответ фирмы “Джильо” огласил на следующее утро Беневелли: • Чтобы произвести то количество масла, которое вы хотите, заводы фирмы должны бесперебойно работать три года. • Да?- удивился Юрий и тут же попросил кавалера подыскать ему рыболовецкое судно: - Не слишком большое, но и не слишком маленькое, cловом, чтоб можно было нормально ловить. • Придется побеспокоить сицилийского друга - дона Дзаппала‘! - сказал Беневелли. Через пару дней кавалеру позвонили из Палермо и сообщили, что “все решаемо”. • Здорово!- сказал Юрий.- Правда, мне уже подыскали то, что нужно, в Японии. • Ну я не знаю!- произнес в ответ Беневелли ( этой фразой, подхваченной в недавно вышедшей на экраны комедии, кавалеру уже не раз приходилось комментировать действия Капитанов). Подписание эксклюзивного контракта с “Реджана Алиментари” состоялось в банке, через который должен был осуществляться расчет. Согласно документу Капитаны обязывались ежегодно покупать у фирмы продуктов на два миллиона долларов, в связи с чем им предоставлялись определенные льготы. Итальянцы брали на себя доставку продуктов в Москву, помощь в оборудовании супермаркета и организацию в нем внутренней компьютерной сети. Прежде чем поставить подпись, Кьюсси еще раз объяснил клиентам суть схемы с “котлетой”. Молчаливо выслушав объяснение, присутствующие банкиры одобрительно покачали головами. Затем Кюсси пригласил всех в ресторан гостиницы “Астория”, в центре которого по случаю “обмыва сделки” был накрыт огромный круглый стол. Вскоре за ним собралось человек тридцать - и вместе с вином полились речи о процветании совместного бизнеса. В конце обеда Кьюсси вручил слегка окривевшим Капитанам подарки и прикрепил к лацканам их пиджаков золотые значки спонсируемой им волейбольной команды. • Понял!- сидящий рядом Мауро пихнул меня локтем в бок.- Вот так! – Удар был весьма чувствителен, так что недаром, вероятно, в XVI веке в своем знаменитом трактате « Галатео, или об обычаях» итальянский эрудит Джованни Делла Каза наставлял: « Разговаривая, не надо подталкивать локтем собеседника, как многие делают при каждом слове, скажут – Верно я вам говорю? – или - Ну, а вы что? – А тот мессер что ? – а сами локтем, локтем» . С магазином, если мерить метром европейской логики, дело было решено - и Беневелли довольно потирал руки. • Теперь надо бы к пекарю заехать,- предложил он Капитанам.- Он уже несколько раз звонил насчет линий. Да и кофе как-то у нас застрял… • Не будем мешать, пусть работают,- ответил ему Юрий.- Когда придет время - мы им свистнем. А пока с помещениями вопрос висит… • Ну я не знаю! - глядя мне в глаза и покачивая головой, вполголоса произнес Кавалер. Для Мауро, казалось, более насущным было завершение операции по продаже “ровера”. Но денег, которые должны были прийти из Осло, все не было. Попытки расшевелить покупателей по телефону результатов не давали, и в конце концов нам все же пришлось смириться с непреложной истиной: ждать от осетина денег из Норвегии - все равно что от эскимоса лыжи из Конго. В программе пребывания Капитанов в Италии оставался невыполненным единственный пункт: возврат бракованного шмотья синьору Северини. За его реализацию и взялся кавалер, радостно сообщив своему “дражайшему другу”, что долгожданные гости наконец-то в городе. Северини откликнулся приглашением всех на ужин, во время которого вероятно, надеялся, уговорить гостей приобрести у него очередной кусок товарных залежей. • Ну наконец-то!- Широко раскинув руки, он спешил к Капитанам по площади, где была назначена встреча.- Наконец- то! Как дела? Все в порядке ? Ну и чудесно! Но Капитаны не разделяли его восторга. Олег вымучил на своем лице полуусмешку-полуулыбку, а Юрий как гордая корабельная мачта стоял посреди площади, держа в руке огромную дорожную сумку, о содержании которой Северини пока и не подозревал. • Ну что, для начала пойдем поужинаем!- пригласил Северини . • Только не макароны!- предостерег Олег.- Мы их на флоте обожрались. Северини тоскливо взглянул на гостей: • А куда же тогда пойдем? • В китайский ресторан!- заявил Юрий.-Т ам еда съедобная, наша -дальневосточная. • В китайский ?- переспросил Северини.- Ну ладно… Сейчас я только своих захвачу… Вон они ждут на углу. Он представил нам свою жену, сына и дочь. И на трех машинах мы отравились в “вероятно лучший”, по определению дотторе Северини, китайский ресторан Реджо Эмилии. • Сколько вас?- просюсюкала на входе маленькая китаянка. • Да ,кстати,а сколько нас?- Северини словно очнулся.- Уж не тринадцать ли? • Боитесь этого числа?- спросил я .- Для итальянцев же оно счастливое: тринадцатая зарплата, угадать тринадцать цифр в лотерее... • Не смейтесь!- с неподдельной озабоченностью в голосе возразил Северини.- Это очень серьезно! Слегка наклонив голову, он искоса посмотрел на меня, будто искал поддержки, и мне показалось, что гложущие его проблемы, действительно, выходят за рамки национальных реалий и связаны с известным во всем мире понятием “крах”. - В Париже,- словно желая замять свою невольную откровенность, продолжал дотторе, - в свое время жил один человек, которого владельцы ресторанов вызывали, когда за столом оказывалось тринадцать клиентов. И поскольку он был знаком со многими рестораторами города, жил он недурно. На его визитной карточке под именем и фамилией так и было написано: четырнадцатый. Так что… Нас оказалось десять человек, и, сдвинув три стола, китайцы нас усадили в самом центре зала. Так как в китайской кухне, кроме Капитанов, никто ничего не понимал, им было доверено заказать на всех. Для начала принесли рыбный суп со странным для европейца запахом, который Северини, давясь, но, чтобы не обидеть клиентов перед планируемой продажей, ел и нахваливал. • А что? Ничего! Даже очень вкусно!- убеждал он самого себя, перед тем как пропихнуть очередную ложку. В отличие от него остальные итальянцы, едва прикоснувшись к восточному вареву, сложили приборы. Откинувшись на стульях и слегка морщась, они молчаливо наблюдали, как мы поглощаем кашицеобразное месево серого цвета. А Мауро, дабы приглушить экзотические ароматы, курил сигарету за сигаретой. • Напрасно-напрасно!- добив супчик, радостно произнес Северини.- Было очень-очень! На столе появились подогреваемые блюда с телятиной и бамбуком, холодная рыба в вине и черного цвета яйца, вид которых вызвал у Беневелли оторопь. • А итальянцев, кстати, часто сравнивают с китайцами,- не унимался Северини и, желая еще больше угодить Капитанам, попытался повторить вслед за ними движения рисовыми палочками.- Да-да, у нас действительно много общего. Ну, например, так же, как и китайцы, мы обожаем детей, любим веселье, праздники, ну и наконец, мы также, как и они, любим вкусно поесть! • Мы и на евреев кое в чем похожи,- сказал Беневелли. • Это в чем же?- настороженно спросил Северини. • Так же, как и у евреев, у нас практичный взгляд на вещи. Как и они, мы умеем смеяться над собственными недостатками. Ну и наконец, мы так же, как и они, с недоверием относимся к благородным намерениям других и всегда стараемся рассмотреть за ними вполне конкретные цели. Пробежав взглядом по принесенному китаянкой счету, Северини сложил его пополам и запихнул в карман пиджака, чтобы потом подшить к документам, позволяющим списать налоги. Мы загрузились в машины и отправились на склад дотторе, где по его словам Капитаны должны были увидеть умопомрачительно выгодный товар. • Антонио !- крикнул с порога Северини.- Мы приехали. Выкатывай! Судя по всему нас ожидало некое шоу. В дальнем отсеке склада несколько стоек с одеждой были сдвинуты в угол и на освободившемся пространстве веером были расставлены стулья. Размахивая прихваченной в ресторане бутылкой виски, Северини прошествовал через свои владения, бросая на ходу указания, подобно явившемуся в свой съемочный павильон жесткому кинорежиссеру: • Антонио! Больше света! Антонио! Стаканы! Пока старик разрывался между посудой, вешалами и выключателями, хозяин усадил нас на стулья и сообщил, что сейчас он продемонстрирует нам модели осенне-зимнего сезона. Затем Антонио вручил всем пластиковые стаканчики, в которые Северини щедро разлил виски. • Итак,- произнес он, снимая с вешалки бордовое женское полупальто,- это гвоздь программы. Цена - просто смешная. У меня их штук 300, наверное. • 312,- уточнил Антонио. • Тем лучше!- сказал Северини, и обращаясь к Капитанам: - Ну как ? Юрий поставил свой стакан на пол, взял полупальто, сначала отстранил его от себя на расстояние вытянутой руки, деловито прищурившись, обзорно окинул взглядом и затем стал придирчиво рассматривать каждый шов. • Ничего!- резюмировал он. • А я что говорил!- поддержал его Северини и, бросив полупальто в руки старика Антонио, снова пошел с бутылкой в обход публики . После третьего разлива он, для вящей наглядности, стал использовать в качестве манекенщиц жену и дочь. А когда дело дошло до мужской одежды, на импровизированный подиум был выдернут со стула его сын. Смотрины продолжались часа два, и в конце стоявший в стороне Антонио уже с трудом удерживал охапку отобранных Капитанами моделей. • Вот это мы возьмем,- сказал Юрий, кивнув в сторону заваленного шмотками старика.- Только сначала в качестве образцов. Нужно попробовать, посмотреть, как пойдет, послушать, что клиент скажет… Северини приуныл. Скоропалительность оплаты, которую Капитаны продемонстрировали при первой закупке и которая так пришлась ему по душе, поскольку в итальянской коммерции существуют две основные проблемы: первая- продать товар, а вторая - получить за него деньги,- эта скоропалительность , как выяснилось, не является постоянным качеством российского бизнеса. • Да, кстати,- продолжал Юрий,- в предыдущей партии бракованные вещи были. Мы их вам оставим, а в следующий раз разберемся.- Он вывалил из сумки “брак” и, освободив от груза старика Антонио, запихнул в нее отобранные модели. • Вот вам мои координаты, чтобы, если какие вопросы, напрямую… -Вытащив из кармана бумажник Северини раздал нам свои визитные карточки. Я взглянул на врученную мне визитку и обнаружил, что в телефонном номере дотторе только цифры «13»… • Какое шоу торгаш забабахал! - делился я по дороге в гостиницу своими впечатлениями с Мауро, - и всей своей семейке дал оторваться и старика седого загонял, как пса на охоте… • Какого старика? – спросил Мауро. • Седого,- повторил я используя слово «canuto». • Это на каком языке ? • На итальянском ! • В итальянском нет такого слова ! • А как же вы определяете цвет волос пожилого человека ? • Grigio ! - уверенно выпалил Мауро слово, основное значение которого – «серый». • Мне кажется, что ты неправ. • Поспорим? • Поспорим ! На следующий день, стоя посреди книжного магазина и держа в руках толстенный толковый словарь «Гарцанти», открытый на странице со статьей «Canuto», Мауро молча пожевывал губы: итальянский язык для итальянцев такой же иностранный, как и для иностранцев… Несколько дней Капитаны пребывали в свободном плавании: в офис Беневелли не наведывались, бродили самостоятельно по городу, вечерами “гуляли” в ресторанах, по утрам оттягивались в барах. Итальянцам их поведение казалось странным: гости вышли из-под контроля. И когда, накануне отъезда они сообщили партнерам ,что отныне в Москве, поскольку у них самих появилось много работы на Дальнем Востоке, все дела с Италией будет вести уполномоченная ими некая фирма “Нимфа”, доверять которой можно “точно так же, как и им”, Кавалер только и мог, что сказать: • Ну я не знаю! В Москве осетины вернули нам “ровер”, не объясняя , почему сделка не состоялась. “ И слава Богу, что так,- утешался Мауро.- А могли бы и убить.” Могли бы: ведь купить за 400 долларов и пытаться всучить за 15 тысяч - в таком действе даже с вершин кавказской коммерции бизнес не разглядишь. Правда, прозрение Мауро недолго держало его в узде, и вскоре коммерческая жила итальянца вновь перетянула осторожность: купленную за восемь миллионов лир “мазерати-битурбо”,опираясь на солидность названия, он вознамерился продать тысяч за 70 долларов. Первым позарился на машину какой-то шибанутый парень, с которым мы случайно встретились на автомойке, где ему вылизывали его” мерседес”. • Сколько стоит аппарат ?”- спросил он, дергая плечами и потаптываясь на месте, как страдающий болезнью Паркинсона. Мауро, почуяв в нем потенциального клиента, игнорировал вопрос и начал нахваливать машину, да так бойко, что парень захотел посмотреть “как она на ходу”. Для демонстрации «дури» стамескоподобного автомобиля у итальянца был припасен прием, именуемый гонщиками “tacco punta”( пятка- носок): при входе в поворот выключают скорость и одновременно нажимают все три педали, что позволяет держать высокие обороты двигателя, а при выходе из поворота отпускают педадь тормоза и включают передачу. Таким образом машина вылетает на прямую подобно пробке из бутылки шампанского, а пассажиров вдавливает в кресла, как при взлете самолета. После этого номера “клиент” посерел, жестами попросил остановить машину и, выйдя на свежий воздух, плеснул на асфальт содержимое своего желудка. Вытирая рукавом губы, он выдохнул: • Даю 25 косарей.- И добавил, размазывая рвотную массу по щеке: - Прям щас… Но Мауро вынесло из действительности: • Как минимум пятьдесят! • Ну как хочешь… - Парень зевнул и направился к своему “мерседесу”, стряхивая с руки остатки блевотины. Поездки по магазинам, уборка квартиры, походы в гости к друзьям Миры - такой ритм теперь взяла жизнь бывшего испытателя мотоциклов, котлованокопателя и укротителя негров Курти Мауро Эрнесто. “Чебурашка, нам нужен пылесос !” “Чебурашка, надо купить новый холодильник! " Заслышав подобный призыв Миры, подаваемый на помеси английского , русского и итальянского, Мауро понимал, что нужно ехать в “Irish Haus” - один из немногочисленных тогда в Москве валютных магазинов. Со временем Чебурашка вошел в покупательский раж и в один прекрасный день по собственному почину поменял в квартире всю мебель. Дабы достичь лингвистической высоты своей пассии, которая как всякая приличная путана слов 500 английских знала, он берется за англо-итальянский словарь, а слова русские, поскольку “ алфавит совсем чужой”,осваивает с помощью диктофона, порой извлекая его из кармана в совсем не подходящий момент. Успехи не заставили себя долго ждать - и вскоре он уже лихо оперирует несколькими смешанными русско-английскими фразами, среди которых выделяется “ Ай хэв только этё”. • Мауро, а почему не все по-английски? • Ай нот ремембер “у меня есть”... Но видно, тоска по дому посещает его, потому что как-то воскресным утром он едет с Мирой на птичий рынок и покупает там щенка таксы - такого же окраса, как оставшийся в Италии кобель Людвиг, с которым в еще недалеком прошлом он любил вечерком побродить минут пятнадцать около подъезда своего кондоминиума. Иногда он выходит на телефонную связь с женой, рассказывает ей байки о грядущем бизнесе, желании побыстрее вернуться домой и жалуется на эту “чертову Россию, где все не так, как у них в Италии”. Когда он кладет трубку, Мира кричит ему : • Чебурашка, мать твою, ну-ка быстро бери тряпку: собака опять нассала!” • Мы с ней все время на штыках,- объясняет мне Мауро, когда я однажды оказываюсь “у него в гостях”. - Она жесткая, волевая, как и я, но в целом добрая и любит меня. А проблем у нее сколько! Вон муж иногда приходит и все плачет чего-то… Зашел здесь как-то, а у моей машины колесо спустило, Мира попросила – он поменял… Потом какой-то толстый старый Ганс из Германии письмами одолевает. Видел-то ее пару раз - и уже “ люблю, жить без тебя не могу…” • Чебурашка! Почему постель не убрал? - суровым тоном отчитывает его Мира и сразу же, искусно меняя гнев на милость, начинает улыбаться. - Момент! - И Мауро буквально срывается с места, подтверждая мудрость своего народа, гласящую: пи.ды волос тащит сильнее , чем пара быков. В свободное время Мауро продолжал лютовать с “мазерати” : зверской цифрой 50 000 им были оглушены около двадцати потенциальных покупателей. А когда жертвы-одиночки попадаться перестали, итальянец пошел на экзекуцию толпы: камерой пыток стал автосалон “Дженсер”, где с лобового стекла “Мазерати” по глазам посетителей лупила злодейская кроваво-красная надпись: 25000 долларов США. Однажды, после долгожданного телефонного звонка Юрия, мы с Мауро отправились знакомится с директором фирмы “Нимфа”, которую Капитаны отрекомендовали итальянцам “как самих себя” и уполномочили вести с ними все дела в рамках созданного совместного предприятия. Офис“Нимфы”располагался в одном из переулков, примыкающих к Кропоткинской улице, и это вселяло некоторые надежды: все-таки центр… Но когда мы приехали на место, вспомнились классики. Нет, “Нимфа”, туды ее в качель, кисть определенно не давала: кособокое деревянное здание возвышалось над залежами строительного хлама и подступы к нему были со всех сторон преграждены огромными ржавыми лужами. Ассоциации с классическим текстом не отпускали, и когда мы поднимались на второй этаж по шаткой скрипучей лестнице, в конце которой , на пыльном подоконнике, перед стеклом, замызганным грязью цвета шоколада, были расставлены образцы продуктов “Реджана Алиментари”. • Что это?- спросил Мауро. • Сейчас поймем… Директор фирмы являл собой полную противоположность ее помещению: белоснежная рубашка, лоснящиеся розовые щеки, благоухание мылом “Камея”и лучащийся юношеской самоуверенностью взгляд. • Александр Удовиченко,- представился он, давая произношением этих двух слов определенно понять, что в более развернутой речи непременно “загэкает”. Моментально в комнате появился чаек, уже разлитый в полулитровые оранжевые чашки, и голубого стекла ваза с розоватыми баранками. Взглянув на черный, скорее чефир, чем чай, напиток, Мауро отодвинул чашку. • Почему ?- удивленно cпросил директор. • Я такое не осилю. • Секунду.- И Удовиченко вышел в соседнюю комнату. • Я, если крепкого выпью, - бешеным становлюсь,- признался Мауро. Директор принес пустую чашку и чайник с кипятком. • Вот - пусть разбавит. Исполнив манипуляции с сосудами, Мауро приготовил себе брандохлыстик лимонного цвета, и началась деловая беседа. • Продукты, конечно, дороговаты,- сказал Удовиченко. • Ай хэв только этё…- ввернул Мауро. • Но будем пробовать… Мы уже, кстати, подыскали пару помещений под супермаркет… Так что можно звонить в Италию: пусть остальные партнеры приедут - сами оценят… Через неделю в Москву прилетел Беневелли. В аэропорту Кавалер мне Заговорчески сообщил, что есть “крайне любопытное дельце”. А по дороге в гостиницу, куда Удовиченко вез нас на своей машине, он поинтересовался, нет ли у меня надежного таможенника. • Ну если постараться, можно, наверное, найти… • Тогда хорошо. Сейчас я все объясню. Сельскохозяйственная продукция в ЕЭС делится на три группы. Группа А предназначена для Европы. Группа В является европейским резервом. А в группу С входит та часть продукции, которая предназначена для продажи за пределами ЕЭС. Естественно, цены в таком случае ниже европейских. Но чтобы производители не работали себе в убыток, ЕЭС компенсирует им разницу по предоставлении определенных документов… Понимаешь? • Пока - да… • Так вот, я разговаривал с доном Дзаппала‘- и он предлагает провернуть операцию с лимонами… • Теперь я не понимаю. • Все очень просто! Дон Дзаппала‘ загружает на Сицилии корабль лимонами, которые по контракту должны быть доставлены в Россию. Но на самом деле корабль разгрузят где-нибудь в Италии и лимоны продадут. В Россию же пойдут лишь документы. Здесь твой таможенник проштемпелюет их. Дзак! Ты переправишь их в Италию. Дзак! И дон Дзаппала‘ получит с ЕЭС денежки… На следующий день к нам присоединились Капитаны - и начались просмотры магазинов и помещений под бар. В Кунцеве нам показали провонявший гнилой картошкой универсам; в универмаге около Курского вокзала мы вели бестолковые переговоры с директрисой, которая помимо арендной платы хотела получать “небольшой процентик с прибыли”; “Российсские вина” опьянили Кавалера своей близостью к Красной площади ,но здесь конкретно пообещать ничего не могли: есть, сказали нам, и другие претенденты… Напоследок был оставлен ГУМ. • Вот это то что надо!- восхищался Беневелли, когда мы шли в кабинет администратора.- То что надо! Во время переговоров он был обстоятелен, что-то записывал в свой блокнот и, вернувшись в гостиницу, сразу же позвонил Кьюсси, чтобы сообщить ему радостное известие о том,что “ супермаркет ,возможно, будет прямо на Красной площади”. Но тот охладил его пыл: • На Елисейских полях, в Париже, арендная плата за торговые помещения - в четыре раза меньше… • Значит, продолжим поиски,- ответил Кавалер. С помещением под бар - сразу попали в точку. Итальянцы безапелляционно заявили, что лучше предложенного им полуподвального помещения в одном из арбатских переулков ничего быть не может. • Летом столики на улицу вынесем,- фонтанировал идеями Мауро.- Дорожку ковровую на асфальт постелим. Да и ассортимент можно будет расширить. • Конечно!- поддержал его Кавалер, и через несколько минут они сообща решили,что “вообще это будет не бар, а ресторан”. Расквартирован Беневелли был в гостинице “Космос”, о которой один из его соотечественников сказал: “ Русские без устали твердят, что она построена французами, будто это снимает с них вину в том, что они сразу же не снесли ее”. Потчевали итальянцев днем и вечером в ресторане “Баку”. Иногда к компании присоединялись знакомые Капитанов и Удовиченко - и тогда обед плавно перетекал в ужин. “ Когда, в 70-годы, в Италии стал входить в обычай организованный туризм и итальянцы начали ездить по миру,- пишет журналист Беппе Северньини,- они почувствовали, что его разнообразие доставляет им не радость, а мучения. В особенности их коробило от застольных традиций иноземцев. Поэтому они возили с собой оливковое масло и кофе и, прибыв в гостиницу, сразу же разделялись на две группы: первая отправлялась на поиски баб, а вторая - за электроплиткой”. Сегодня отношение большинства из них к чужеземной еде можно охарактеризовать словами английского писателя Д.Лоуренса: “Я обожаю пробовать новое, чтобы обнаружить, сколь оно мне ненавистно”. Меню ресторана “ Баку” для наших итальянских гостей новым перестало быть после первого ужина: на огромном круглом столе каждый день по воле их радушных хозяев неизменно ждали маринованный чеснок двух цветов, черемша, салат,который в России называют “оливье” или “французский”, а в Европе - “русский”, холодный азербайджанский омлет с рубленной зеленью, копченая осетрина, разноцветные щербеты, водка и портвейны. Затем неизбежно появлялись необъятные подносы с шашлыком и огромные форфоровые “утки” с “добро забирающим”соусом. Осиливать изо дня в день такой набор - номер смертельный: как говорит герой одной итальянской комедии, чтобы по утрам есть “фасоль а-ля Джон Уэйн”, а-ля Джон Уэйн должен быть и желудок. Натюрморт, создававшийся официантами на нашем столе, своим однообразием стал вгонять Беневелли в уныние. Растерянно взирающий на восточные яства кавалер с каждым днем все больше казался живой иллюстрацией к написанному еще в XVI веке его соотечественником Гульельмо Гратароли пособию для путешественников - единственному в ту пору сборнику рекомендаций для любителей странствий , который предостерегал готовящихся к поездке читателей от опасностей иноземной кухни, учил их даже, на тот случай, если в чужих краях за неимением вина, они вынуждены будут пить пиво, отличать по внешним признакам хорошее пиво от плохого , и, поскольку составлен он был итальянцем, начинался с напоминания о значимости правильного пищеварения и пользе очистительных клизм . И однажды Беневелли восстал. • Я сегодня ужин пропускаю,- заявил он во время обеда. • Витторио, ты чего?- урезонивал его захмелевший Юрий.- Кушать надо! Но от ужина итальянцы все-таки открутились, и вместо восточной трапезы, по их просьбе я организовал им прогулку по Красной площади. По площади бродили стайки туристов. Изредка мерцали вспышки фотоаппаратов. Мальчишки-коробейники суетились около иностранцев с обычным ассортиментом: матрешки, шапки-ушанки, солдатские ремни… Они прислушивались, на каком языке говорили проходящие фирмачи, и на том же языке предлагали им свой нехитрый товар. • Здорово говорит,- оценил Мауро лингвистические способности юного фарцовщика, который пытался всучить ему обломок Берлинской стены, пока мы ждали кавалера Беневелли около мавзолея. “ На пьяцца дель Кармине(Флоренция прим.авт.) я разговорился с церковным сторожем,- писал в начале века в своем “Итальянском дневнике” Герман Гессе.- Он меня позабавил, пародийно показав, как уродуют итальянский англичане, французы, американцы… Выше всяких похвал , по его мнению, было произношение русских.” Мауро шаркнул ногой по булыжникам и спросил: • А почему покрытие здесь такое? • Чтобы танки могли ездить,- выдал я первое, что пришло в голову. • Когда? • Во время парада. • Какого парада? • По случаю годовщин нашей победы во Второй мировой войне. • Так ее американцы выиграли!- ничтоже сумняшеся заявил Мауро. • Нет!- В памяти зашуршали страницы школьных учебников.- Русские освободили всю Европу, а американцы только Италию , Францию… • Территория здесь не при чем! Какое расстояние они проделали , чтобы добраться до Европы! Чехарда в мыслях относительно исхода Второй мировой войны зачастую встречается у итальянцев. В 1943 году первый заместитель наркома иностранных дел СССР Андрей Вышинский ( имевший удивительное для дипломата отчество - Януарьевич), спросил у неаполитанского мальчишки, кто по его мнению выиграет войну. - Англичане и итальянцы,- ответил парень. - А почему ? - Потому что англичане - кузены американцев, а итальянцы - кузены французов. - А русские,- допытывался Вышинский,- как ты думаешь, они тоже выиграют войну? - Нет, русские ее проиграют. - Почему? - Потому что русские, бедняжки, кузены немцев. Вскоре к нам присоединился Беневелли. Итальянцы повздыхали немного напротив ГУМА, где мог бы быть их супермаркет. Бросили мелочь на лобное место. Восхищенно поглазели на часовых у мавзолея. Порассуждали о демократии и тирании напротив могилы Сталина . • А где этот знаменитый красный флаг?- спросил Беневелли.- Я его и в прошлый раз не видел. • Сняли. • Жаль. По телевизору очень красиво смотрелось - красное знамя свободы! Зрелищно! • А вы знаете, что впервые в качестве революционного символа свободы красное знамя было использовано в Италии? • Да не может быть! Заливаешь!- возразил мне Мауро. • Нет-нет ,все правильно!- поддержал меня Кавалер.- Он имеет в виду знамя Кола ди Риенцо. • Кто такой?- спросил Мауро. • Первый революционер-демократ Европы. Он был очарован античностью и, захватив власть в Риме, пытался создать в Италии новое государство, где царили бы мир, закон и добродетели. Он любил называть себя защитником бедных, вдов и сирот. Так вот, утром, после “переворота”, когда колонна его сторонников торжественным маршем двигалась к Капитолию, впереди несли посвященное свободе красное знамя. • И когда это было?- продолжал интересоваться Мауро. • В 1347 году. • Вот уже когда коммунисты баламутили! • Но, как и каждый демократ, Кола ди Риенцо таил в себе зачатки тирана. И в конце концов был повешен вниз головой, как впоследствии и Муссолини, который был с ним схож во многих отношениях… Туристическая тематика вечерней Красной площади была исчерпана. • А где у вас здесь бары ?-спросил Беневелли.- Я бы чего-нибудь легкого перехватил. • Вот как вы откроете свой, будут. • Что , действительно нет?- На лице Беневелли читался неподдельный страх перед возможностью отрицательного ответа. “Всем иностранцам, собирающимся жить в Италии,- пишет английский писатель Тим Паркс,- я настоятельно рекомендую взять за привычку посещение какого-нибудь бара, расположенного неподалеку от их дома. Лучше, конечно, если это будет бар-кондитерская. И ходить в него нужно регулярно, упорно, словно на мессу. Однако нужно придерживаться принятого расписания. Как правило, каппуччино и бриошь заказывают до половины одиннадцатого. Конечно, можно заказывать каппуччино и бриошь и позже, но это все равно, что публично потрясать своим неитальянским паспортом. И хотя итальянцы хорошо относятся почти что ко всем иностранцам, больше им нравятся те, которые знают правила итальянской жизни и, перестав упорствовать, считают эти правила лучшими в мире. Итальянцы гордые традиционалисты, и вы сами можете убедиться в этом, если внимательно понаблюдаете, как они заказывают в баре. К тому же этот народ в некоторых отношениях на удивление сплоченный. Каким образом, даже не взглянув на часы, итальянцам удается точно определить, что настало время принять аперитив? А как довольно они улыбаются, когда видят, как в конце обеда немцы и англичане, вместо “эспрессо”, заказывают каппуччино, разрушая содержащимся в нем молоком всю гармонию съеденных блюд. И вот что любопытно: “эспрессо”здесь можно пить когда угодно - 24 часа в сутки,- добавляя даже в него водку, а вот для каппуччино обозначены четкие временные рамки - с 8.30 до 10.30 утра. Банальные детали? Нет, все это этапы необходимой для жизни в Италии подготовки. Если вы постигните эти тонкости - не забудьте также, что и каждому виду спиртного здесь определено свое вполне конкретное время и повод - вас уже не приведут в смятение лабиринтоподобные процедуры, с которыми вам придется столкнуться, например, когда вы будете менять свои национальные права на итальянские, или же когда вы соприкоснетесь с итальянской системой здравоохранения. Здесь во всем одна логика. Придерживайтесь ее. Даже если она будет втягивать вас в ритуалы и суеверия”. Беневелли продолжал удивляться: • Ни одного бара? Я не стал огорчать его рассказом о традиции российских кабаков и, перебрав в памяти все московские места, где может быть приличный бар, остановился на “Центре международной торговли”. В тот вечер нас возил мой приятель Андрей. Он ждал нас недалеко от Красной площади в старой “БМВ”, которую купили в Италии Капитаны. На машине по-прежнему висели итальянские номера, но вместо одного стекла уже стоял исцарапанный кусок плексигласа. Андрей времени даром не терял: в салоне каталась початая бутылка водки и стоял густой перегарный дух. Мы уже собирались трогаться, зажужжал мотор, зажглись фары, как вдруг машину резко тряхануло. • Вот гад! - прошипел Андрей, вылезая из-за руля. На заднем бампере нашей машины “сидела морда” красных “жигулей.” Шофер, слегка пошатываясь, уставился на разбитые фары своего автомобиля. • Так ты, скотина, пьян!- принюхиваясь, вознегодовал Андрей. • Тихо! Тихо!- полушепотом просил шофер, опасливо озираясь. - Видишь, у тебя все нормально… • Что там?- спросил Беневелли. • Определяют, кто из них пьянее. По дороге в бар мы заехали в один “ хитрый” магазинчик, где можно было недорого купить черную икру, которой Беневелли вознамерился порадовать своих друзей в Италии. Продавщица пододвинула к нам банки и принялась гонять косточки на деревянных счетах. Итальянцы уставились на “наш национальный калькулятор” и почти одновременно выпалили: • А нельзя это тоже купить ? • Нравится ?- спросил я. • Да это же…,- терялся в подборе слова Беневелли,- это же … Потрясающе! “ У Москвитян,- писал в XVIII веке в своем дневнике секретарь Императорского посольства в Московии, немец Иохан Георг Корб,- иной способ, противу прочих народов, считать и изображать числа: для этого служит им доска, содержащая несколько рядов зерен, посредством которых Москвитяне с удивительной скоростью сосчитывают верно самые большие числа. Впрочем, этот способ счисления известен и другим народам, с тою только разницею, что в других землях для этого употребляется мелкая монета, распределением каковой по разным местам изображают разные числа”. В холле “Международной” бестолково и шумно, как это принято в США, радовались жизни молодые американские туристы. Все они были увенчаны модными пружинковыми антеннами, прикрепленными к голове обручем, напоминающим тот, что надевают приговоренному перед казнью на электрическом стуле. Они неуклюже подпрыгивали на месте, толкались и порой издавали громкие звуки, похожие на те , которыми в голливудских фильмах о джунглях их создатели хотят подчеркнуть непонятность и опасность первозданной природы. На диване, рядом с ними, по числу голов, стояли ведерки с поп-корном, без коего радость расслабляющегося янки не может быть полной. Американские резвилки - одно из любимых зрелищ европейцев, вызывающее у них или умиление, или чувство собственного превосходства. Поэтому Кавалпер не мог пройти мимо, и взявшись, на манер Цицерона, левой рукой за подбородок, с затаенной в глазах улыбкой стал наблюдать за поведением заокеанских “слонопотамов”. • Если это плата за то, чтобы быть первыми в мире,- сказал он, кивнув на их задницы, облаченные в джинсы , за которыми , по размеру, должно быть, идут уже чехлы для бронетехники,- то спасибо, не надо. Бармен “сгрузил” с подноса наш заказ- две чашки кофе, чай, стакан минералки и бутерброд с сыром - и громко выговорил по- английски: • Двадцать долларов ! Беневелли прокомментировал запрос чем-то похожим на воробьяниновское “однако” и подтянул к себе стакан с минералкой. • У нас, прежде чем лед насыпать, у клиента спрашивают,- недовольно бурчал он, вылавливая ложкой из стакана ледяные кубики .- Мы же не в Америке! “Для американцев,- пишет журналист Беппе Северньини,- лед дорогой и старинный друг. Термин “icebox” (“ледяной короб”, предшественник холодильника) появился в США в 1839 году, и в последующие десятилетия миллионы тонн “холодного продукта” спасали людей от свойственной этой стране жесточайшей летней жары. Для иностранцев в Америке лед - это противник, с которым необходимо считаться. Замороженное белое вино, замороженные соки, ледяное пиво (“ледяное” в буквальном смысле, поскольку для того, чтобы его выпить, надо ждать пока оно оттает), и все это с названиями типа “Арктический лед” и рекламируемое на фоне изображений айсбергов, снежных лавин и обвалов. Иностранцы по опыту знают, что это такое…. Европейцы уже давно испытывают ужас перед американским льдом. В “Brideshead Revisited” английский сатирик Evelyn Arthur Waugh показывает, как еще в тридцатые годы англичанам приходилось отбиваться от его атак. В одном из эпизодов романа главный герой находится на борту трансатлантического корабля, отплывшего из Нью- Йорка, когда к нему подходит стюарт. • Что могу предложить вам выпить ,сэр? • Виски с содовой, безо льда. • К сожалению , сэр, вся содовая со льдом. • И вода со льдом? • Конечно, сэр. • Ну ладно, не важно. Удивленный, стюарт удалился и вскоре вернулся с виски и двумя кувшинами, в одном была вода со льдом, в другом - кипяток. Сливая в стакан из двух сосудов, я приготовил себя воду нужной температуры. Стюарт посмотрел на меня и сказал: “ Я буду иметь в виду, что вы любите пить виски именно так, сэр”. Для итальянцев же сущим наказанием является американский ритуал стакана воды со льдом, который здесь в любом заведении, будь то ресторан, пиццерия или кафетерия, ставят перед клиентом, едва он садится за стол. Некоторые иностранцы, учитывая бесплатность услуги, принимают ее за изыск американской вежливости. Большинство же итальянцев совершенно справедливо расценивают навязывание ледяной воды как некую форму насилия. А что, разве “водная пытка” не была в средние века одним из видов истязаний? В современной интерпретации она проводится следующим образом. Вы заходите. Садитесь. Молодой официант(обычно последний в иерархии обслуги) подобно ястребу обрушивается на вас сзади, шмыгает в сторону и ставит на стол ведерко, доверху наполненное водой со льдом. Предположим, вам удалось убедить его, и он уносит ужасную мешанину с глаз долой. Тогда, через минуту, появляется другой официант(он не может поверить, что клиент отказывается от бесплатного напитка), и все начинается заново. Через пару минут замечает, что на вашем столике - единственном во всем заведении - нет стакана с ледяной водой, старший официант. Уверенный, что вы случайно остались обделены тем, что вам надлежит по праву, он спешит лично исправить досадную оплошность. И здесь вы с насилием смиряетесь. Пить эту воду, естественно, вы не станете, иначе бы вас просто замучил колит. Она становится для вас своего рода страховкой: ведь по сути, благодаря тому, что она стоит перед вами, вы на некоторое время обретаете покой”. • Меня всегда забавляет мысль о том,- сказал Кавалер, выудив из стакана последний кубик,- что Америка могла бы говорить по-немецки. • Как это ? - удивился Мауро. • В свое время там была ситуация, когда немецкий язык перетягивал английский и едва не стал государственным. • Вот те на! • Да-да! Именно так. Там национальная раскладка очень любопытная: у 58 миллионов американцев предки - немцы, у 39 миллионов - ирландцы, у 33 миллионов - англичане и у 15 миллионов - итальянцы... Интересно, каким был бы современный мир, говори американцы по-немецки? Какой бы была американская культура? Их кино, наконец ? • Если бы стал государственным немецкий,- вступил в разговор я,- было бы ближе к истине: ведь идиш образован на его основе... Беневелли осклабился, ставя тем самым под сомнение пресловутую терпимость итальянцев... • Ну о культуре,- продолжал я,- в целом говорить , пожалуй, не уместно, поскольку речь идет о людях, которые отмечают годовщины появления жевательной резинки. Что же касается кино, возможно, если бы Америка говорила по-немецки, у американских режиссеров мысли были бы погуще… и опираясь на остатки падежей, не плыли бы… • К сожалению, мы не перенимаем у американцев положительные вещи: их патриотизм, оптимизм, чувство личной ответственности; и привязываемся к самому незначительному, что у них есть: к их неологизмам, прическам, песенкам, фильмам… Тебе, я вижу, их фильмы не нравятся? • Пусть кто-нибудь из американцев сделает будоражащий фильм при бюджете 200-300 тысяч. При наличии 200-300 миллионов это под силу и дураку... • Ну это же известное дело! В Америке убеждены, что все красивое должно быть раздуто, дерзко и громко. Американцы меняют даже стандарты собак, увеличивая традиционные размеры животных, и лишь для того, чтобы, как они говорят, было шоу. Специалисты называют это добровольно выбранной крупномасштабной вульгарностью. Мой знакомый рассказывал, что ему довелось видеть, как во Флориде, во время перерыва футбольного матча, закатили колоссальную инсценировку под названием “Индиана Джонс против древних египтян”. Какое отношение имеет Индиана Джонс к футболу, футбол к древним египтянам? А древние египтяне к Флориде? Никакого. Зато зрелищно. И этого достаточно. Раз вульгарность эта добровольная, что ее судить... Правда, поскольку она крупномасштабна, от нее не уйти... В баре, кроме нас троих, никого не было. Мы уже сидели минут пятнадцать, как дверь вдруг широко распахнулась, и на пороге появились две высокие смахивающие на задорных доярок девицы. • О!- громко вскрикнула одна из них.- Смотри, какие козлики! В белых лакированных ботфортах, обтягивающих крупные задницы , черных эластичных мини-юбках и растопыренных “рубенсовскими” бюстами красных блузках,- девицы зашагали к нашему столику. • А, итальянцы… • Итальянцы - они,- скоректировал я, предвкушая забавное зрелище. • По-нят-но,- протянула одна из девиц. • Смотри, какой хороший дедушка,- сказала другая, усаживаясь к Беневелли на колени.- Ну что, дедушка,- продолжала она, поглаживая покрасневшего кавалера по голове,- соорудить тебе минетик недорого? А? Знаешь,как я чмекать умею! • А у них чего, номер здесь ?- поинтересовалась ее подружка, тиская вжавшегося в кресло Мауро. • Что они говорят ?- спросил Беневелли, пытаясь вежливо высвободиться из объятий навязчивой проститутки. • Интересуются, есть ли у вас номер в этой гостинице. • У нас нет номера в этой гостинице,- мерно произнес кавалер, - у нас есть машина с разбитым стеклом. Когда я перевел его слова, девицы переглянулись, скорчили кислые мины, встали и, подразнивая нас своими налитыми задницами, направились к выходу. • А у вас есть публичные дома?- Беневелли проводил девиц взглядом. • Нет. Но, вроде бы, собираются открыть. • В Италии некоторые тоже ратуют за то, чтобы возродить это дело. Ведь у нас публичные дома были мощнейшей традицией… “Это был своего рода клуб,- пишет итальянский публицист Пьетро Бьянки,- где проводили свободное время, встречались с друзьями, давали выход юношеской дури. Если угодно, это была циничная привычка, но для холостых в ней не было ничего постыдного. Ведь без тени малейшего сомнения считали, что тот, кто не прошел “клубных девчонок”, будет посредственным мужем и неизбежно, рано или поздно, украсится рогами”. • В Италии,- продолжал Беневелли,- было около 5000 публичных домов. Заботясь о здоровье нации, открыл их своим указом в феврале 1860 года первый премьер-министр Италии граф Кавур. Но почти через сто лет, в сентябре 1958 года, социалистка Анджела Мерлин провела свой закон - и эти заведения были закрыты. Все девчонки оказались на улице. Тогда, чтобы их как-то социально реабилитировать, ввести в нормальную жизнь, к ним стали прикреплять студентов. Они должны были ежедневно встречаться с ними, гулять по людным места, словом, делать все, чтобы тех не давил стыд и страх. Я тогда тоже учился и у меня были две таких подруги. Одна, Анна, довольно-таки быстро устроила свою жизнь. А вот вторая… Вторая - Изабелла - привязалась ко мне напрочь. Нет, это не была влюбленность: она видела во мне покровителя. Некое подобие сутенера. Иногда она исчезала на пару дней и, когда возвращалась, всегда пыталась поделиться со мной заработанными где- то деньгами. Я, естественно, пресекал все эти попытки, но после наших встреч, уже дома, неизменно обнаруживал в карманах одежды подложенные ею купюры… Вообще, на первый взгляд, ваши проститутки отличаются от наших здорово… И не только внешностью… « Мне думается,- писал Стендаль,- что в Италии даже в отношениях с особой , которой платят за любовь, можно не боятся скуки. Наготове всегда есть причуды, прогоняющие это чудовище» . “Опытные путешественники,- пишет Луиджи Бардзини, - и ,естественно, сами итальянцы считают, что в Европе среди представительниц древнейшей профессии нет равных проститутке итальянской. Она обладает качествами, присущими лишь ей одной. Она любезна, порой даже чуть робка или слегка смущенна. Кажется, она обеспокоена тем, чтобы доставить удовольствие. Она может проявлять материнскую заботу, быть нежной как сестра или жена и затем неожиданно превратиться в безудержную вакханку, в безмерно чувственную ловкую самку. Знание большинства изысканных приемов пришло к ней из незапамятного прошлого, но она скрывает свое искусство за обольстительной маской неуверенности. Ars, унаследовала она от древнимх римлян, хотя и не может сказать это по латыни, est celare artem. Великое искусство должно управляться невидимо; должно быть так, словно ситуацию порождает настроение или мгновенный порыв. Деньги, похоже, не являются главной целью в ее жизни, как , впрочем, и в жизни всех великих артистов. Несомненно то, что она делает, она делает не бесплатно. Но ей каким-то образом удается создать впечатление, что плата это чистая формальность, некая вульгарная необходимость. Совершенствование в том, что от нее требуется, кажется, является ее настоящей целью вместе с удовольствием, утонченным удовольствием от внезапно поражающей любви, которое она умеет получить сама и с радостью читает на лучащемся лице мужчины. Она будто более всего желает создать момент чистой и хрупкой иллюзии. В конце она бросит деньги в ящик, даже не пересчитывая их, и, вполне возможно, несколько минут поболтает с клиентом как со старым другом. Покажет ему фотографию своего ребенка, который остался с ее матерью в деревне. Если у мужчины вдруг какое-нибудь пятнышко на пиджаке, она тут же отчистит его. На прощание она даже может вставить ему в петлицу гвоздику. Ее последний поцелуй, уже на пороге, обычно удивительно невинен и ласков. Это искренний поцелуй, в котором не чувствуется ни желание побыстрее закрыть дверь , ни наигранная страсть. В ней самой нет ни рыночной беспощадности, ни душевной черствости. Она гордая женщина”. • Вообще ,- мечтательно говорит Беневелли, когда мы идем по холлу гостиницы, - конечно, не плохо было завести знакомство с какой-нибудь русской женщиной, чтобы поговорить можно было… Что хотел бы Кавалер получить от русской женщины, кроме разговоров, узнать не удается: его прерывает резкий пронзительный крик: • Арон,не морочь мне голову! Перед нами распалившийся человек средних лет в темно-сером костюме в полоску и его собеседник - невозмутимый равин в широкополой шляпе, из-под которой свисают витые пейсы. • Арон! Сколько можно?! - продолжает костюм. - Я уже неделю вожусь с этими людьми, которых ты привез из Израиля ! Когда будут платить? Что, на халяву решили? • Миша! Зачем так ?- уговаривает его равин.- Халява – это раздача в синагоге… Успокойся! Ты же знаешь, все мы… • А-а-рон ! - обрывает его костюм, от возмущения модулируя звуки так, что имя звучит на библейский манер – с удвоенным «А». - Не надо мне этого “все мы вместе, все мы в одной синагоге…”! - Костюм озирается и уже не так громко добавляет:- Я сам - еврей! • В чем здесь дело?- cпрашивает Беневелли. Я объясняю ему суть происходящего. Кавалер улыбается: • Ну я же говорил, что евреи похожи на нас, итальянцев. На следующий день Беневелли отбыл в Италию, перед отлетом напомнив Мауро, что основная его задача - “организация вывоза антиквариата”. • Конечно !- задорно прозвучал ответ. Но европейский энтузиазм споткнулся о славянскую медлительность . Досужие разговоры согласно старой доброй традиции, породившей фразеологизм “ а по****ить!” , позднее уничтоженный бандитским неологизмом “конкретно”, еще сопровождали обсуждение любой сделки. Мауро окрестил их “ бла,бла,бла”. Они вызывали у него приступы тупого бешенства и каждую деловую посиделку он заканчивал, шипя на родном диалекте ругательство, которое можно примерно перевести как “е…ный ваш род!” Слава Богу, его не понимали. Да и сам он вскоре уже ничего не понимал : салат из русских традиций и русских мыслей итальянцам переварить не под силу, как впрочем и нашу кухню. Ведь никто не оценивает еду в первую очередь по усвояемости ее компонентов организмом, никто не рассуждает столько о проблемах несварения желудка , не заостряет так внимание на регулярности и цветовых характеристиках стула, - как итальянцы - непревзойденные виртуозы диетологии, возведшие эту тему в ранг национальной, поставившие ее в один ряд с обсуждением футбольных матчей и застольными беседами о том, как обогатиться на халяву (Жизнь, сказал мне однажды один итальянец, проходит между приемом пищи и выбросом отходов, и проходить она должна легко.) Мауро же не только разделял диетологические принципы своей родины, но и ратовал за комфортность и домашность при отправлении естественных потребностей - и куда б в Москве ни завела его кривая, если организм приказывал, он срывался с места и - стремглав к ставшему ему почти родным Мириному унитазу . Но если со стулом , худо-бедно, все складывалось, разгрузить забитую тугими думами голову- не получалось. Добро лежало мертвым грузом. Мауро стал хмурым и озлобленным. Мы едем в машине. Погода пасмурная. Идет мокрый снег. Около мангала на ящике сидит затрапезного вида мужик. Другой - столь же забулдыжистый - заботливо постригает его длиннющими ножницами. • Какое сегодня число? … А месяц?- Мауро будто обращается к самому себе; говорит он медленно; глаза его утратили средиземноморский блеск и на небритом сером лице кажутся пустыми глазницами черепа.- Где я? Зачем я здесь? Он закуривает сигарету и продолжает: • Ну что, вы, русские, все тянете, тянете… Болтаете чего-то…Завтра- послезавтра… Одно только “бла-бла-бла”… Или “ми-ма-му.”- Растягиванием этих слогов, которые именно в такой последовательности встречаются на керамических этрусских азбуках , предназначавшихся для обучения грамоте и относящихся к периоду 2500-й давности, итальянцы передают неуверенность и нерешительность человека, о котором рассказывают. - У нас знаешь, как говорят, когда дела откладываются? На длинную палку кобель ссыт. • Так вот почему, - пытаюсь растормошить его я, - вы все деревья у себя вырубили… И вдруг Мауро взрывается: ударив со всего маху кулаками по рулю, он скороговоркой, почти взахлеб, орет: • Вот если я со своим другом Марио на неделю закроюсь в сарае, то мы… то мы…самолет с ним за это время соберем! Но врожденная жизнерадостность и жажда деятельности берут верх, и вскоре он вновь улыбчив и суетлив. • Сделаю компаньонам сюрприз на Рождество : Мира договорится - вывезу все сам ! Мира познакомила его с какой-то буфетчицей из “Шереметьво-2”. Та в свою очередь показала его, из-за столба , какой-то таможеннице . Вечером Мире позвонили и сказали: за услугу - штуку ! Мауро занял у меня четыреста долларов ( толщину своего бумажника он уже не мог регулировать самостоятельно) и принялся упаковывать антиквариат. Библия не влезала ни в один чемодан. С записанными на бумажке размерами “ предмета” и надеждой во взоре он примчался в “ Irish Hause” . “ Вам нужен специальный дорожный баул . У нас таких не бывает”. Так было решено, что Книга на время останется в Москве. • Да хватит с них и этого! - Мауро уже чувствовал себя героем . - Вон и так два полных чемодана. Контрабандистский порыв Мауро невольно приостановил Беневелли: со словами «наши люди помогут» он неожиданно откомандировал в Москву на наше попечительство некого Джанкарло, владельца расположенного на центральной улице Реджо Эмилии магазина джинсовой одежды, которому, судя по цели его приезда, скорее подобало быть хозяином ювелирного салона. - Люблю чистый камень! Завораживает ! – признался «джинсовщик», едва мы встретили его в аэропорте. – У вас здесь этого добра, говорят, навалом. Беневелли предварительно описал мне Джанкарло как человека, готового скупить чуть ли не все залежи российских алмазов и изумрудов, и я уж было собрался организовать визитеру «рабочую встречу» в «Главалмаззолоте», но, как показали последующие события, вовремя остановился. Действительно, первым делом, после своего признания в любви к «чистому камню», Джанкарло поинтересовался, где мы его разместим – «в какой- нибудь уютной квартирке или в гостинице», а после того как был устроен в «Интуристе», целый вечер, выгибая от удивления брови, рассуждал о «хлесткости цены номера» и неизбежно возвращался к этой же теме каждое утро, когда мы забирали его из гостиницы, чтобы совершить очередной рейд по ювелирным магазинам и иным «местам, где в Москве попадаются алмазы и изумруды » , в которых в итоге, блестяще проиллюстрировав разницу в понимании русскими и итальянцами слов «залежи» и «навалом», он приобрел три « симпатичных и разумно стоящих перстенька с бриллиантами» . Вечерами Джанкарло взвешенно, как и подобает тому, кто в душе –ювелир, придавался дегустации столичной кухни. В последний вечер был организован поход в « Арагви». Около ресторана к своему удивлению я увидел очередь, подобную тем, что мне нередко приходилось в студенческие годы преодолевать здесь путем всучивания швейцару «пятерки». Примерно так же предлагала сейчас своей подруге решить проблему одна из стоящих перед нами девиц: • Дадим денег – да и все… • Нет, сделаем по-другому,- возразила та.- Прикинемся иностранками. Она подошла к двери, постучала в стекло и, когда за ним возникло лицо швейцара, довольно-таки бодро «заспикала». Клацнул засов, дверь распахнулась, швейцар, с каменным, как и должно быть у настоящего сторожа, лицом, встал навытяжку, козырнул – и девицы элегантно прошествовали мимо него к гардеробу. Я подпихнул итальянцев к двери –и нам точно так же отдали честь. • Очень хорошо ! Натуральная еда ! – причмокивая от удовольствия, нахваливал Джанкарло « сациви». • Ну уж с нашей-то не сравнишь ! – возразил Мауро. • Вспомни, что мы дома –то едим, если только жены сами не приготовят.. При этих словах Джанкарло Мауро резко вскинул голову и бросил на сотрапезника такой укоряющий взгляд, словно тот нечаянно выдал тайну, которую мне знать не полагалось. Сам же Мауро из «всей русской кухни» чествовал лишь две вещи: начиненные рисом и мясом хлебные лепешки, активно стряпавшиеся ливанцами при входе в ресторан « Баку», за которыми, отведав их случайно в тот день, когда вместе с Беневелли бежал от однообразного и тяжелого угощения Капитанов, он теперь частенько заезжал, нередко даже существенно отклоняясь от маршрута, и – обложенное шоколадом сливочное мороженое, которое, сразу же отметив его некоторую вкусовую схожесть с мороженым итальянским, он стал есть каждый день, возможно, правда, еще и в связи с тем , что называлось оно « Чебурашка». В тот вечер, отстаивая в горячем споре с Джанкарло преимущества итальянской кухни, Мауро незаметно для самого себя «налег» на «Вазисубани», с необычайной беззаботностью то и дело смачивая вином пересохшее горло, так что принятый им «под занавес» стопарек водки, которую итальянцы , относя к «сверхкрепким» напиткам, обыкновенно пьют - в количестве одного наперстка - для лучшей усвояемости съеденного после десерта или вместо него, лишь усугубил его состояние. Гаишник возник перед нашей машиной, едва мы отъехали от ресторана: • Здравствуйте… Документы, пожалуйста… Чебурашка выгрузился из-за руля и, блаженно улыбаясь, выдал милиционеру бумаги. Барсукообразный дядя степенно снял форменные варежки, заложил их вместе с жезлом под мышку и принялся медленно листать напоминающие школьную тетрадь международные итальянские права, одновременно наводя ноздри на их владельца, который пошатывался перед ним, опустив руки в карманы и храня на лице все ту же дурацкую улыбку. • Так ,- произнес наконец гаишник традиционный в подобных случаях зачин,- мне кажется, что вы… Но Мауро не дал ему закончить: непринужденно – вероятно, тем самым желая показать внимательно наблюдавшему за происходящим Джанкарло, что кто –кто, а он-то уж хорошо знаком с русскими обычаями, - он извлек из кармана бумажник и, несколько раз быстро перебрав пальцами его содержимое, с внешней беспечностью вытащил из него двадцатидолларовую купюру и протянул ее милиционеру. - Гражданин итальянец ,- возразил страж дорожного порядка, - вы выглядите далеко не на двадцать долларов… Фраза была для итальянца «неподъемна» – Мауро склонился к стеклу машины, и в его , обращенном ко мне , взгляде определенно читался тревожный вопрос: « Что делать?» • Добавить… • ? Проводив «туриста» - так Мауро прозвал Джанкарло за безыдейность его визита -, Чебурашка вернулся к своему плану вывоза антиквариата и через пару дней уже сам вылетал в Милан. В аэропорте Мира показала ему таможенную стойку, через которую он должен был пройти, и, чмокнув его в щеку, ушла : у нее в тот вечер были дела. Спустя несколько часов итальянец позвонил мне домой. • Как долетел ? Все в порядке ? • Приезжай в “Шереметьево”,- пробурчал он в трубку.- Я на втором этаже. Увидишь. Он сидел на чемодане и жевал печенье в окружении российских туристов, принимаюших перед вылетом традиционную “ стремянную”, и разнокалиберных арабов, которые, судя по всему, уже не первый день кочумали здесь на своих потертых мешках и расстеленных на полу газетах. В этой толпе он казался “своим”. • Что случилось ? Улыбаясь до ушей, Чебурашка поставил на транспортер свои чемоданы и подал таможеннику декларацию с размашистым “ нет” в каждой строчке. Когда на мониторе возникли лики святых , таможенник от удивления вздыбился над стойкой ( как говорит Мауро, будто хотел удостовериться, что никто не проползает мимо него по-пластунски ). Появившийся начальник смены предложил гражданину Курти открыть чемоданы. При беглом осмотре было выявлено невероятно-странное соотношение вещей в багаже пассажира: на три майки и пару трусов приходилось около восьмидесяти предметов антиквариата. Рейс был задержан, а новоиспеченный контрабандист - препровожден в таможенный отдел для объяснений по поводу своей отчаянно-дерзкой выходки. При содействии переводчика из итальянской авиакомпании составили протокол и Чебурашку отпустили , после того как он заплатил штраф, составлявший в пересчете на американскую валюту поистине сказoчную сумму: один доллар. Почему операция провалилась, объяснить не мог никто: ни он, ни Мира. Возможно, таможенник просто испугался, увидев на экране укоризненные взоры стольких святых сразу, или же оскорбился и вознегодовал из-за столь мизерной платы за столь весомую услугу. А может быть, просто Чебурашка ни черта не понял - и не туда сунулся… Как бы то ни было , вернувшись к Мире , Мауро несколько дней пребывал в состоянии экскаватора с опушенным ковшом. Но потом неожиданно начал рыть: “ надо разобраться”, “ это несправедливо”, “ они не имели права…” Разговаривая в таможне, Мауро упирал на то, что бланк заполненной им декларации был на немецком языке, которого он не знает. “Если бы были итальянские бланки… , а обеспечить ими - ваша святая обязанность,- витийствовал он,- учитывая, что отношения между нашими странами расширяются…, тогда бы я указал весь антиквариат…” У кого какие права и какие обязанности, ему втолковали доходчиво и быстро: • Вы должны объяснить происхождение вещей. Если при проверке это окажется неправдой - будет возбуждено уголовное дело. При этих словах на голове Чебурашки-контрабандиста реденькие седые волосенки зашевелились и его рвение к справедливости мгновенно иссякло. Сидя у Миры на кухне, Мауро еще долго пережевывал свою неудачу и периодически отплевывал эмоционально насыщенные фразы с одним и тем же зачином : “Вы, русские…” Ответить ему было нечего: как заметил писатель Курцио Малапарте, за итальянцев войну всегда проигрывает кто-нибудь другой… Мауро, как мог, заикнулся Мире о том, что неплохо было бы вернуть заплаченную тысячу, но на свой лепет получил в ответ: “Чего - сдурел, Чебурашка ?!” Относительно взятых у меня взаймы 400 долларов он говорил что-то очень похожее на известную еврейскую присказку : все мы вместе, все мы - в одной синагоге… И помня знаменитую фразу Калигулы: “честность для римлянина - порок”, я списал эти деньги как щедрую плату за вход в апеннинский паноптикум.