ДЕТИ ЯНУСА (часть четвертая) Через несколько дней Капитаны сошли с самолетного трапа в миланском аэропорте “Мальпенса”. Мауро сразу распознал их в толпе. Сделать это было не трудно. “Все русские туристы, заметил еще в 60-годы один итальянский журналист, одеты в одинаковые костюмы, причем неизбежно новые, что делает их похожими на провинциальных женихов”. Сегодня, если русский выезжает за границу “по бизнесу”, он почему-то считает, что обязательно должен явиться там “при параде”, невзирая на погодные и климатические условия страны своего коммерческого вояжа. Поэтому Капитаны чеканили шаг по аэропортовскому мрамору в черных костюмах и затянутые галстуками, несмотря на 30-градусную жару. Их траурный вид на фоне пассажиров в шортах и светлых майках напомнил меткое замечание Чаадаева о России: “Некогда великий человек (Петр I прим.авт.) захотел просветить нас, и для того, чтобы приохотить нас к образованию, он кинул нам плащ цивилизации; мы подняли плащ, но не дотронулись до просвещения”. После традиционного русского рукопожатия загружаемся в машину и покидаем аэропорт. Жара, видимо, берет свое : гости несловоохотливы. Единственное, на что их хватает, - просьба открыть окно. В ответ Мауро стучит себя по шее и крутит головой: мол, продует и не повернете. • А кондиционер?- cпрашивает один из Капитанов. Мауро берет себя за кадык, что означает: горло схватит; но все-таки поворачивает переключатель и пускает в салон струйку прохлады. Подъезжаем к шлагбауму автострады. Через окно машины Мауро нажимает на здоровенную красную кнопку - и автомат выплевывает билет, по которому на выезде посчитают, в зависимости от километража , стоимость проезда. Автострадное кольцо опоясывает практически весь полуостров. Для тех, кто хочет ездить бесплатно, существуют суперстрады, где меньше удобств и полотно не так качественно, а также государственные и провинциальные дороги - узкие и ухабистые, не говоря уже об мелкочешуйчатых асфальтных змейках, именуемых дорогами местного значения. Некоторые современные дороги идут поверх римской кладки или проходят совсем рядом, сохраняя античные названия. Перед другими дорожными артериями автострада имеет неоспоримые преимущества: высокий скоростной режим; отели; автосервисы; расположенные через два- три километра телефоны для вызова экстренной помощи; информационные службы; бизнес-пункты; рестораны; бары; магазины; отели; бесплатные души - все это делает жизнь в пути приятной и удобной. Автострада - это своего рода самостоятельный город, разделенный на две половины и обнесенный заграждением из цемента - материала, по потреблению которого, словно следуя в несколько измененном виде проклятию восточных поэтов 2 века н.э., предрекавших Италии за бесчинства Рима гибель под потоками серы и расплавленного асфальта, итальянцы являются мировыми лидерами: в год на каждого жителя страны его приходится 800 килограммов , что в два раза больше, чем в России и в три раза - чем в Америке. Единственное, что порой нарушает покой этого города, так это мальчишки, бросающие с мостов по проезжающим автомобилям камни. Но итальянцы в таких случаях утешают себя тем, что в Америке на “хай-веях” люди друг в друга стреляют… Заезжаем на заправку. Хлебнув в баре “кока-колы”, Капитаны выходят на улицу и прохаживаются взад вперед - разминают ноги. • Смотри, как у них гондоны продают!- Юрий тычет пальцем в расположенный напротив туалета автомат, продающий презервативы.- Надо взять! Дай-ка мелочишки, а то мы еще деньги не поменяли. • Здесь мелочишкой не отделаешься,- говорю я. • Почему? • Итальянские презервативы штука особая: они на полсантиметра длиннее, чем в других странах, и стоят в три раза дороже… Правда, никто не знает, почему это так… • Да? Ну их тогда на хер! • Нет-нет !Сначала обедать. О делах потом,- как радушный хозяин заявляет Беневелли сразу же после знакомства с Капитанами. Официант, чирканув в блокноте наш заказ, умчался на кухню. Беневелли задает Капитанам традиционные вопросы: лучше ли стало после перестройки, какие открываются перспективы? На что получает столь же традиционный ответ: поживем - увидим. Юрий берет из стоящей рядом с хлебницей тарелки почти воздушную оранжеватую дольку чиччоли- местного деликатеса, который часто ставят на стол в качестве бесплатной закуски, и крутит ее в руках, нюхает. Потом спрашивает: • Что это? • Чиччоли,- отвечаю я,- проваренное в молоке и подсушенное свиное сало, с лавровым листом и солью. • Как говорят наши соседи из Пармы,- объясняет Беневелли,- свинья - как музыка Верди: вся годится. Действительно, в Парме знают толк в свиньях: производимые здесь ветчины и окорока издавна признаны лучшими в мире. И животное, чье название в итальянском языке -“ майале” - образованно от имени матери Меркурия, римской богини Майи ,которой свинью приносили в жертву в месяце, именующемся в русском языке, в честь той же богини, “маем”, является символом экономики этого города. В провинции Пармы ежегодно проводятся “фестивали ветчины”, во время которых можно отведать все местные свиные деликатесы. Красочные буклеты, издаваемые к этому событию, снабжены подробной картой провинции. На ней отмечены рестораны и траттории, стрелками отсылающие к своему подробному меню и описанию фирменных блюд; выставки оборудования для изготовления всякой всячины из свинины и места проведения фольклорных мероприятий… “ Не понятно,- пишет в книге “Пармский праздник” итальянский писатель Альберто Бевилаква, - что в этом крике - “корада! корада”- веселье или ужас. Он поднимается из просторного двора, бежит меж тополей. Оркестр из десяти музыкантов - все пастухи - готовится на импровизированной сцене. “Корада” - от “корара” - раскалывать сердце - праздник заклания свиньи, восходящий к ритуалу тех времен, когда считалось, что горячей кровью можно заклясть зимние холода. Убойщики выглядят, как и век тому назад: плащ, крюк, стилет, черные сапоги, широкополая шляпа, на левой руке - мушкетерская крага из черной кожи. Пока их помощники таскают ящики с разнокалиберными ножами, сами они ожидают своего часа во дворе, стоя у стены напротив загона. Они похожи на футболистов, собирающихся выйти на поле, и сам двор превращается в своего рода закулисную часть сцены перед представлением. На земле свалены в кучу велосипеды. Оружие убойщиков кочует из рук в руки. Некоторые выказывают свою ловкость, втыкая стилеты в землю… В хлеву , как розовые вспышки, мечутся свиньи. Они протестуют против смерти, близкой и неотвратимой, отчаянными визгами. Ноги лупят по дверям, морды тычутся друг в друга. Потом - неожиданно все успокаивается, и в тихом похрюкивании мне чудится разговор животных, будто идущие на смерть обговаривают какой-то план или же внимают своему вожаку, который подбадривает их, уверяя, что происходящее вокруг всего лишь розыгрыш. В этом состязании отражается ритуал корриды, и возможно оно из наследия, оставленного Бурбонами. После того как открывают дверь, свинья выходит наружу, дико озирается по сторонам, и когда ей хотелось бы вернуться назад, чтобы найти поддержку своих товарищей, инстинкт мести, более сильный чем ужас, бросает ее на смерть, представленную фигурой убойщика, который на расстоянии метров двадцати поджидает ее, держа в левой руке крюк, а в правой стилет. Тогда животное охватывает слепая ярость, и оно совершает самоубийственный бросок. Убойщик должен успеть засадить ему в горло крюк, а в сердце - стилет. Достаточно чуть замешкаться, чтобы оказаться растерзанным как тореро; разъяренная свинья ,пожалуй, даже неистовее быка. Первые свиньи падают на сельчатник со звуком, напоминающим пощечину. Быстро стаскивая их в кучу, помощники оставляют на земле след из сворачивающейся дымящейся крови… Визги смешиваются с аплодисментами, подбадривающими выкриками”. Юрий кладет чиччоли обратно в тарелку и, стряхнув прилипшие к пальцам крупинки соли, неожиданно начинает рассказывать, что в некоторых японских ресторанах клиентам подают ядовитую рыбу. • Да-да,-отвечает он на удивленный взгляд Бененвелли-. Повара пять лет обучаются в специальных школах, чтобы научится делать из нее безвредное блюдо. Но получается так не всегда. Поэтому в ресторанах висят объявления, предупреждающие посетителей об опасности. • А вы пробовали?- настороженно спрашивает кавалер. • Я ж не самурай! Это они свой дух тренируют. Выходим из ресторана и идем по затененному портику, тянущемуся вдоль виа Эмилия. В проеме одной из арок устроился чернокожий бродячий торговец. Перед ним на небольшом коврике- его переносной магазин: пиратские аудио,- и видеокассеты, салфетки, бумажные носовые платки , зажигалки, брелоки, африканские талисманы, бусы, браслеты и т д. • Ву кумпра?- предлагает он прохожим свой нехитрый товар фразой, являющейся северо-африканским искажением итальянского “купишь?” и ставшей ныне в Италии назывным именем для всей категории чернокожих уличных торговцев. - Ву кумпра? Мауро на миг замедляет шаг около коврика -и “ву кумпра”, проворно вскочив с земли, уже размахивает перед ним “хвостом” оплетенных разноцветными нитками тонких резинок для запястья . “На все случай в жизни”- примерно так звучит рекламное объяснение, при помощи которого он пытается сбыть свои “волшебные браслеты”. • Да?- переспрашивает Мауро. • Конечно!- отвечает чернокожий.- Чтоб деньга были, есть.Для любов есть. Для удачи… Ву кумпра? Разный цвета - для разной удачи. • Сколько стоят? • Пять тысяч лир. • Не-е-ет!- отвергает Мауро предложение.- Давай три за десять. • Давай!- недолго думая соглашается чернокожий.- Какие? • Для любви, денег и удачи в делах. Дабы обслужить клиента по полной программе, чернокожий, улыбаясь, сам завязывает резинки на запястье у Мауро. • Только не снимай!- напутствует он его и сразу же обращается к нам:- Ву кумпра? • Ноо!Ноо!- отвечают за всех Капитаны, размахивая руками. Из баров, находящихся почти что в каждом доме, доносится аромат молотого кофе. Точнее - ароматы, потому что в каждом баре вам предлагают напиток из своей зерновой смеси, о чем свидетельствует висящая над входом рекламная вывеска. Над булыжной мостовой виа Эмилии струится раскаленный воздух. Солнце играет лучами в магазинных витринах, которые обновляют каждые две недели, выстраивая на них из товаров неизбежно гармоничные композиции . • Как у них все ровненько и упорядочено!- говорит Юрий, показывая на возвышающиеся за стеклом кондитерской безукоризненные пирамиды из сладостей. • Это у них от страха так все ровненько,- говорю я. • Как это? • Итальянцы чувствуют себя не в своей тарелке, когда их окружает природный хаос, а симметрия создает комфорт. • При чем здесь комфорт? Комфорт - это удобства, которые стоят денег. - Представления о комфорте существовали еще тогда, когда отношения человека и природы не были опосредованы деньгами. Само слово “комфорт” относится к ряду слов, которые хранят в себе информацию о важных этапах в истории человечества. Происходящее от латинского глагола “ confortare”, переводящегося на русский как “ободрять”, “утешать” “укреплять”, “поддерживать”, и скрепляющего все эти значение общим смыслом « давать силы», слово “комфорт” отсылает к многообразным обстоятельствам, которые, делая для человека картину мира более понятной и упорядоченной, утешают и поддерживают его во вселенской бесприютности и неизбывной тоске перед неведомым , предохраняют его от неожиданностей , делают менее уязвимым, и, главное, сохраняют его силы и позволяют ему тратить меньше энергии в противостоянии окружающему миру. Комфортом поэтому можно было бы назвать и дубину в руках первобытного человека, и его пещеру, и его религиозные ритуалы. Ну а если говорить с этой точки зрения о деньгах, то - они всего лишь выработанный в процессе цивилизации, или как иногда утверждают, подброшенный нам, суррогат энергии, необходимой для жизнестойкости. Их наличие дает возможность делать меньшие усилия в преодолении трудности мира, который и тягостен в первую очередь потому, что непонятен. По существу во всех отраслях науки пытаются ответить на два вопроса: кто мы? и зачем мы здесь? Один из них имеет отношение к прошлому. Другой к будущему. Но в ощутимой полнокровной плоти человеку дано лишь настоящее. Будущее наполняет его страхом, прошлое остается для него вотчиной домыслов. Все научные знания, открытия, а точнее, обработанные и наполненные человеческой логикой факты, - как вырванные звенья из цепи неких целесообразных событий, происходящих в космосе между крайними полюсами времени. Увидеть эту цепь во всей ее полноте - мечта и цель ученых. Большинство людей главным образом интересует прикладное применение добытых знаний, поскольку оно, попросту говоря, облегчает им жизнь. Так при практическом использовании сформулированных в виде законов знаний возникает продукт. Это латинское слово означает: выведенный, извлеченный. В данном случае - выведенный из знаний. С практической точки зрения продукт - это, действительно, нечто облегчающее бытие: именно он создает комфорт - издревле необходимые человеку обстоятельства для относительно сориентированного и ненапряженного пребывания в мире, или, как часто говорят, комфортные условия. Это то, что понижает наши энергетические затраты и придает нам психологическую уверенность. Комфорт окружает человека оборонительным валом, отгораживает от странностей вселенной. Если бы этого не было, картина была бы неприглядной: безутешный трясущийся человек перед жадно рокочущей природой. Но получается, сам продукт является условием для создания комфортных условий. Условие порождает условия. Пришедшее в русский язык путем буквального перевода с латыни, слово “условие” означает: уговор, договор, соглашение,- что, впрочем, хорошо слышно и в звучании русской версии понятия. Но почему мы воспринимаем это слово в значении “обстоятельство”, “состояние”, “положение”? Почему( и не только в нашем языке) допускаются такие тавтологические выражения как “условия договора”? Почему первоначальное значение слова как бы ушло в тень? Кто же наконец в “нашем” договоре является второй стороной, если первой в нем выступает человек, желающий взамен “извлеченного, выведенного из знания”, обрести комфортное существование? Метаморфоза, случившаяся со значением слова “условие”, позволяет сказать, что вторая сторона это все тот же непонятный человеку космос с его протянутой меж временными полюсами цепью целесообразных событий, с которым в далекой древности, согласно принципу принятого между ними общения, люди пытались войти в договорные отношения и который со временем, из-за его молчания, перестали считать живым собеседником. Во многих исторических традициях можно найти подтверждения того, что было до той поры на земле время, когда человеку не нужен был никакой комфорт, его незачем было утешать и обадривать, ибо, обладая способностью жить в ритме Божьего мира, сам он, подобный Богу, был существом поистине космическим и пользовался Сокровенным – Вселенским – Знанием , позволявшим ему в любой миг, словно по мановению волшебной палочки, получать жизненную и преобразующую энергию. Тогда каждый был наделен способностями , являющимися сегодня уделом немногих, или как говорят, избранных. Каждый был причастен Великому Вселенскому знанию и мог одной лишь своей мыслью на некоторое время менять заданную картину мира, при условии, что затем так же – мыслью - вернет все на прежнее место. Соблюдение этого условия - духовно-нравственного закона - и называется способностью человека пребывать в ритме Божьего мира. Вселенское Знание было единым языком планеты. Мысль, вера, опыт – все это было слито тогда воедино. Не было никакого различия между жизнью и бессмертием. Но надломилась духовно-нравственная воля человека; не удовольствовался он данным ему свыше правом на свободное пользование вселенской энергией в рамках заданной гармонии мира, захотел распоряжаться и управлять ей самовольно, захотел своевольно и, главное, безвозвратно менять первозданную картину мира, то есть совершил то, что составило основу первородного греха; он вышел из ритма мира Божьего, и посягнул на Бога: « Я сам сложу свой мир.» «Складывай !» - ответило небо – мир треснул и раскололся на на мелкие фрагменты, которые постепенно становились все более «враждебными» друг другу. «Будешь есть хлеб в поте лица своего» - трактует «Библия» этот ответ небес, обрекший человека на самое страшное наказание – наказание трудом... Так человек был отлучен от возможности свободно пользоваться вселенской энергией – единственного, что определяет состояние мира, и перестал быть самодостаточным. Мир утратил свою цельность и стал приобретать категорию трудности. Бытие человека наполнялось страхом перед неопределенным. На испещренной границами Земле вырисовывался пантеон языческих богов – осколков ранее единого представления об устройстве Вселенной. В жизни человека вошла Необходимость, и сама его жизнь стала превращаться в нескончаемую череду ритуалов, о которых ранее, пребывая в ритме Божьего мира, за их ненадобностью, он и не подозревал. Теперь, когда он лишился космических ориентиров и стал земным, каждое его действие, каждый шаг, каждый жизненный акт превратились в преодоление тяжести бытия, в поклонение не Вечности, а каждому мигу существования, тому или иному божеству расколотого мира, в его - требовавшее энергетических затрат- умилостивление, стали жертвоприношением... Постепенно в своем полностью ритуализованном бытие человечество все больше стало походить на страдающего фобией, который совершает в страхе свои причудливые заклинания... Речь уже шла не о свободном пользовании вселенской энергией, а о ее добывании. Некоторое время, покинутые небом и сплоченные в грехе , люди добывали эту энергию сообща. Тогда еще царила энергетическая справедливость, все наделялись энергией в равной мере, «одинаково брали от плодов земли...» и жизнь в большей степени оставалась еще созерцательной. Этот период человеческой истории сегодня называют золотым, сытым, или Сатурновым веком... Но постепенно мир и пребывание в нем становились все труднее. Легкий энергетический ресурс иссякал. Равенство впавшего в грех человечества заканчивалось. Люди уже не добывали энергию сообща, а отнимали ее друг у друга, тесня друг друга по горизонтали планеты. В конце концов, в борьбе за энергию, человек стал совершать по отношению к ближнему то, что ранее хотел совершить по отношению к творению Бога : самовольно и безвозвратно изменять его судьбу. Былая претензия человека на изменение вселенской первозданности превратилась на земле в убийства, первое из которых упомянуто в библейском эпизоде о Каине и Авеле. С этой отмеченной в притче границы начинается эпоха энергетического вампиризма человечества. Энергия солнца, или, как иногда говорят «энергия меда», добывать которую становилось все труднее, теперь заменяется энергией крови. Созданное Богом творение начинает организовывать и оформлять дьявол, цель которого – регресс, застой в том, что является фрагментарным, низшим, разнообразным и прерывистым. Представления об устройстве мира мельчали – пантеон заселялся новыми божествами. Над все тяготела вражда. Появились представления о роке, отражавшие несовершенство расколотого мира и неспособность человечества вернуть утраченное знание, дававшее ранее всем эфирную легкость существования. Это было последствием того, что сегодня называют индивидуализмом – оторванности части от целого. Языческие боги также были бессильны перед роком. Они, как и люди, не хотели объединяться, признавать себя частью целого и, как повествует «Илиада», вели отчаянную войну, каждый выступая на стороне своего народа и не менее неистово тесня других. Так сделанный однажды дерзкий вызов небу бумерангом вернулся на землю, принеся с собой тот разлад, который человек своим посягательством хотел внести во вселенскую гармонию... Космос отгородился от человека занавесью тайны , а сам человек, лишенный энергетической самодостаточности и окруженный неведомым, был вынужден искать утешения, или говоря иначе, комфорта . В треснутом мире от различных языческих алтарей тянулся вверх дым жертвоприношений, летела разноголосица клятв и обещаний – лишь бы вернуться к началу, лишь бы снова на земле было уютно. Видно, забывал человек прибавить что-то важное к своим увещеваниям , ибо ответы неба не были внятны... Так началось разделение ритуала на религиозный обряд и научный опыт. Отлученный от Вечности и теперь уже боящийся ее, ритуализованный мир, основной целью в котором стало снятие его трудности, был поделен между религией и наукой. Религии отошло утешение человечества молитвой , науке - знанием, являющимся своего рода сводом атеистических ритуалов . Не желая помнить, что “Вначале было Слово...”, ученый человек превратил попытки договора с космосом в безмолвное выдвижение ему условий, которые он выводит из знаний, полученных, по сути, методом тыка . Ткнул правильно возникают лучшие условия для жизни, или комфорт ; ошибся - дискомфорт, или условия худшие - их можно определить словом “участь”, несущим негативное содержание и относящимся к синонимическому ряду слова “ условия”, к которому примыкает также и слово “катастрофа”... Ну а что касается денег, да, ими платят за продукт, создающий благоприятные обстоятельства для существования человека, то есть ситуацию, при которой от него в первую очередь требуются меньшие энергетические затраты. Но, приобретая комфорт в одном, человек начинает испытывать дискомфорт в другом: за сами деньги нам приходится расплачиваться энергией реальной. Никто не знает куда она уходит. К тому же, будучи суррогатом, сушенным потом и кровью, при постоянном “употреблении”, подобно анаболикам, которые применяют культуристы, деньги меняют естественный обмен веществ… И могут привести к смерти. Это хорошо отражает легенда о царе Мидасе, который попросил у Бога, чтобы все, к чему он прикасался, превращалось в золото... Человечество фактически стремится к полному комфорту – к былому блаженному пребыванию в мире, но для того, чтобы обрести его, оно вначале должно восстановить свою духовно-нравственную волю. Единственное условия, на котором может строиться его отношение с всемогущим небом, - это соблюдение духовно-нравственного закона – закона незыблемости первозданности... - Ну а какое отношение к комфорту имеет симметрия? • Симметричное - это те же утешающие обстоятельства. Симметрия вносит в мир ясность и, ориентируя человека, прогоняет его страх перед неведомым. А для такого народа, как итальянцы, прогнать из своей жизни страх - крайне важно... - Cтрах? “Страх,- пишет итальянский журналист Луиджи Бардзини,- проглядывается также за особой страстью итальянцев к геометрическим структурам, гармоничным архитектурным проектам, к симметрии в целом. Это страх перед неясностью, неконтролируемыми жизненными рисками и перед природой, а его тень - страстное желание чувствовать себя в безопасности. Это стремление к регулярности видно повсюду. И лишь изредка оно преследует практические цели и отвечает узко функциональным требованиям, почти всегда за ним стоит лишь желание порадовать глаз и утешить сердце. Так зеленщики каждое утро тратят массу времени, чтобы выстроить из своего товара шаткие пирамиды, которые в конце дня должны будут развалить. Новая горничная будет каждое утро упорно переставлять предметы в вашей комнате, дабы удовлетворить свои представления о симметрическом идеале. Она до тех пор будет расставлять на камине канделябры, статуэтки и вазы, пока не превратит его в некую пародию на алтарь. В старых садах ничто не оставляют на волю случая и необузданной природы. Их сложные схемы из зеленых изгородей, гальковых дорожек, фонтанов и статуй, всегда строго геометричных, по-настоящему можно оценить лишь с высоты птичьего полета, откуда они представляются замысловатыми арабесками. Дороги, площади, бульвары, парки проспекты - все это в Италии спроектировано по жестким законам симметрии. В начале бульвара парой стоят почти одинаковые церкви. Улицы сходятся у одного обелиска или монумента. Одинаковые или подобные фонтаны украшают начало и конец длинного проспекта. Поля почти всегда бесполезно ухожены. Лесопосадки неизбежно тянутся военными рядами. Та же одержимость симметричностью может быть выявлена и в вещах незримых: в нелепых нормах и положениях, которые уравновешивают запреты для одной группы запретами для другой, в сложных схемах школьных работ, в организации правительственных учреждений и воинских подразделений. Итальянский литературный шедевр - “Божественная комедия” - так четко выстроен, что школьникам приходится приобретать специальную схему, на которой отображены положения и топография ада, чистилища и рая. Национальная поэма сложена из вступительной песни и трех кантик, каждая из которых содержит 33 песни и заканчивается словом “звезды””. Все это определяется словом “sistemazione” (по-русски можно передать как “системация”). Все “системировать” , считают итальянцы, главная, а, возможно, и единственная миссия человека на Земле. Слова “системация” и “системировать” нельзя перевести точно на другие языки. Их английские и французские аналоги входят в особый лексический пласт и встречаются лишь в специальной литературе ( в русском их значение лежит где-то между такими понятиями, как “систематизация”, “упорядочение”, “устройство”, “улаживание” , “урегулирование”, “установка”, “размещение”, “расположение”). Для итальянцев же эти слова повседневны. Прежде всего, “системировать” означает: “победить природу”. Итальянцы “системируют” горные потоки, заболоченные земли, диких животных, непослушных детей, бунтарей. “Я тебя “системирую!”- такова одна из самых распространенных в Италии угроз(я тебе дам! -был бы ее русский аналог) , а зашифрованное в ней значение : “Я подавлю твои упорные инстинкты, облагорожу тебя”. Существительное “системация”, в самых различных контекстах, используется в значении “обретения твердой почвы под ногами”, а глагол “системировать” - означает “ устраивать”, “ориентировать”. Понятный и безопасный мир - это неизбежно мир, облагороженный человеком, считали древние римляне, и, унаследовав от них эту уверенность, их потомки - итальянцы - продолжают системировать действительность: расставляя в ней на манер указательных знаков всевозможные искусственные вехи, они делают тем самым свой мир миром для человека и под человека. Выслушав мой рассказ, Капитаны уставились на Беневелли и Мауро, как на инопланетян. Мне вспоминаются слова Гете, написанные им во время пребывания в Италии: « … ты перерождаешься, прежние понятия делаются тесны тебе, как детские башмачки. Зауряднейший человек здесь становится чем-то или, по крайней мере, приобретает незаурядные понятия, даже если они не входят в его плоть и кровь». Вкратце пересказываю итальянцам суть моего объяснения, и Беневелли, улыбаясь, обращается к Капитанам: • Действительно, в итальянской жизни много зашифрованного. Но лучше обо всем этом не думать… Надо просто жить. В офисе Беневелли садится в свое резное кресло, поправляет на столе бумаги, выравнивает чуть сдвинутый с обычного места телефон и положив руку на руку так, что сверху оказывается левая - украшенная рубином, размеренно произносит: • Ну а теперь о делах. Капитаны решили дерзнуть и на экспортные операции с Европой и сразу же вывалили кавалеру весь “джентльменский” наборчик российского бизнесмена начала 90-годов: мочевина, лес, металлы и икра. • Первые три позиции,- говорит Юрий, - надо прорабатывать, а, что касается красной икры, я вполне владею вопросом: как никак- дальневосточник. Вот.- И он извлекает из дипломата металлическую банку. Беневелли вертит ее в руках, по нему видно, что он полон энтузиазма, хотя и говорит : • Сразу же могу сказать, что в такой расфасовке у нас не пойдет: не смотрится… Но лучше узнать у специалистов.- Он набирает какой-то номер и несколько минут разговаривает по телефону. • Cлушай,- говорит мне тем временем Юрий,- а машины у них дорогие, не новые, конечно? • Cамые дешевые в Европе. Немцы покупают в Италии, а потом у себя продают нашим… • Да?! Вот это интересно! Мы посмотрели машиненки у них “сухие.” Ясно: климат… Так что будем эту тему развивать. Беневелли кладет трубку и, обращаясь к нам: • Ну как я вам и говорил: икра должна быть в стеклянной банке. Помимо того, если рассчитывать на наши магазины, на крышке - надпись на итальянском. Вообще, это очень специфический продукт и, поскольку в Италии нет традиции его потребления, в приличных количествах он может быть продан только фирмам, организующим морские круизы: там экзотика уместна. И то - в сезон. Что касается, первых трех позиций, мне тоже объяснили: все они должны отвечать вполне определенным требования. Если предложения будут сконкретизированы, к кому обратится есть… • А в средние века, говорят, - глядя на меня, уныло тянет Юрий , - итальянцы от нас только икру и возили… • Это верно, икра составляла основу российского экспорта в Италию. Но то было другое время … • А сейчас чего же не берут ? В те годы казалось, что в России “с ее вековыми традициями и народной смекалкой и мудростью” столько всего нужного Западу, что только свисни - сбежится вся Европа. На деле же оказалось, что у нас нет почти ничего. А из того, что есть, почти ничто не соответствует требованиям цивилизованной части планеты. Мы предстали перед миром во всей своей неопытности. И тогда вместо того, чтобы начать что-то делать, словно следуя тому совету, что дал известный итальянский критик начинающим эстрадным исполнителям: «Нет молодости, не нужно делать из нее гетто, все плавают в одних и тех же водах. Пусть идут на рынок и интерпретируют жизнь...», мы стали морочить миру голову несуществующими вещами типа “красной ртути” и утешать себя подзабытыми теориями об особой кармической миссии России. Возможно, мы действительно существуем для того,”чтобы дать миру какой-то важный урок”. “Но кто может сказать,- спрашивал Чаадаев,- когда мы обретем себя среди человечества и сколько бед суждено нам испытать, прежде чем исполнится наше предназначение?” Если в Германии подержанные машины в основном покупают по газетам, в Италии для этого нужно ехать в «concessionario» - автосалоны. Здесь принято свою старую машину сдавать в счет оплаты новой. Приведя автомобили не совсем “убитые” в товарный вид и не прикасаясь к тем, что на последнем издыхании, их выставляют на примыкающих к салонам площадках. Первые обычно приобретают начинающие автолюбители, назначение вторых - Африка, куда они уходят паромами вместе с контейнерами, набитыми запчастями со свалок. Автосалоны обычно располагаются за городом вдоль дорог - так, чтобы ассортимент дня был виден с проезжей части. • У нас их в округе 50-60,- объясняет Мауро,- но, в общем, в любом можно что-нибудь найти. Так что начнем с ближайших… Мы выезжаем из города и едем в сторону Пармы. Капитаны воодушевлены и предстоящим бизнесом и непринужденной атмосферой итальянской жизни. • Машины купим,- говорит Олег,- пришлем перегонщиков - они заберут. • Здорово у них!- восторгается Юрий. - Чего ни захотел - пожалуйста! У япошек посложнее будет. Чего мы так не живем?! Улыбка не сходит с лиц Капитанов. У них еще не наступил тот переломный психологический момент отстраненности, переживаемый большинством русских на 5-7 день пребывания на Апеннинах, когда их начинает раздражать все хорошее - и легкость существования, и доброжелательность людей, и солнце, и море, и кухня, когда они начинают тупо критиковать всех и вся и, забившись сами в себя, со славянским надрывом тоскуют по вывихнутому отечеству с его извечными скулежными вопросами: “ Кто виноват и что делать?” • А вот под это здание,- говорит Мауро, показывая на серый промышленный павильон,- котлован рыл я. • Ты что, и экскаваторщик к тому же? - cпрашиваю я. • Да у нас с братьями фирма строительная была: дороги прокладывали, котлованы рыли. • А что перестали? • Братья-то по-прежнему работают. Это я из дела вышел. • Не твое? • C родственниками и друзьям бизнес выстраивать нельзя… Мы останавливаемся напротив автосалона “Ланча”. Я захожу с Мауро в соседний бар за сигаретами, а Капитаны тем временем осматривают выставленные на площадке машины. Минут десять Мауро болтает с барменом и, когда мы выходим на улицу, до нас доносится недовольные голоса Капитанов. • Да у них цены астрономические!- говорит Юрий. • В Москве надо покупать, а здесь перепродавать!- вторит ему Олег, убирая в карман калькулятор. • С чего вы это взяли?- вмешиваюсь я в их беседу. • Да я поговорил по-английски с каким-то мужиком - он здесь работает, -объясняет Юрий. - Машины классные, но цены - одуреть! • Это кто сказал ?- спрашивает Мауро. Юрий кивком показывает на облаченного в синий комбинезон парня, который протирает лобовое стекло машины. • Оу! Ценораспорядитель!- кричит ему Мауро на диалекте.- Ну что, будем продавать или голову людям морочить?! • Да я так, для разминки, сказал,- усмехнувшись, отвечает парень,- а они сразу и убежали... “ Итальянцы,- пишет английский писатель Мартин Солли, - не испытывают ложной гордости, когда касается торга. На рынках принято торговаться, да и в магазине вы можете попросить сделать вам скидку. Итальянцы всегда уступят вам или друг другу все, начиная от собственной бабушки до соседа - конечно по разумной цене. К примеру, в Неаполе детишки на улице возле одного светофора снимут у вас номер с машины, а на следующем перекрестке продадут его вам - с улыбкой и, конечно, по дешевке”. Цена - понятие относительное, особенно, если товар в частных руках. В Италии знают это издревле, поэтому торг здесь всегда уместен и в коммерции, помимо знания собственно предмета, немаловажно общение, которое часто проходит на уровне междометий, жестов и гримас, превращая тем самым куплю-продажу в своего рода веселый, бурлескный дивертисмент. Если иностранец знаком с этой традицией, покупая что-либо в Италии, он может выступить не хуже итальянца. “В остерии,- пишет в своих “Итальянских дневниках 1901 года” Герман Гессе,- я некоторое время забавлялся торгами с хозяином и в конце концов заставил его снизить цену на вино вчетверо”. • Да,- говорит Мауро парню,- убегать- то им конечно не следовало, но вот вы в цене можете уже начинать падать.- И за полчаса, прибегая всего лишь к двум фразам - “куда вы все это денете?” и “кто в такое сядет?”- он “опускает” стоимость понравившихся Капитанам машин до цифр в три раза меньше первоначальных и попутно доносит до продавцов мысль о том, что цифры эти заключают в себе и наши посреднические 20% . • Ну вы меня разорили!- шутит хозяин автосалона, принимая от Капитанов незначительный задаток, и напоминает, что, после того, как машины придут в Москву, ему обязательно нужно будет вернуть номерные знаки и документы: - Иначе я не смогу снять их с учета и буду платить за них налоги ! Так что прошу … • Все под контролем!- бойко заверяет его Мауро. Утром захожу в номер к Капитанам. Олег, сидит на кровати и, что-то высчитывая, лупит пальцами по калькулятору. Юрий, стоя перед зеркалом, завязывает галстук. • Слушай,- он показывает через открытую дверь ванной на биде,- что это за херовина? • Биде,- говорю я. • Ну тогда мы будем бросать сюда грязную одежду,- заключает Юрий, и скомкав валявшуюся на стуле рубашку, швыряет ее в керамический сосуд. “ Туалет в чужой стране,- пишет итальянский журналист Беппе Северньини ,- чужой туалет - для того, кто ездит по миру, до сих пор представляет собой изысканную пытку. Действительно, его оборудование и условия его содержания нужно отнести к “различиям между народами”, и они порой таковы, что могут встревожить самого опытного путешественника. Какие неудобства, например, доставляет нам отсутствие биде в британских туалетах. Англичане еще сегодня краснеют при одной лишь мысли о нем, и если он попадается им в гостинице, немедленно замачивают в нем носки”. “Дражайший друг” Беневелли - генеральный директор “Реджана алиментари” синьор Кьюсси - встречает нас в своем офисе. Бальзаковские усы, длинные, зачесанные назад волосы, крупные черты лица - синьор Кьюсси, выходит из-за стола. В амбразуре расстегнутой белой рубашки на толстенной золотой цепи покачивается внушительных размеров звезда Давида. • Значит, решили прикупить продуктов…,- густым голосом заводит он разговор с Капитанами.- Что же - правильно. Питание - вечная тема. Неплохо бы было открыть в Москве хороший супермаркет. Ну да вам виднее. У вас, наверно, есть свой план, ведь без плана только сходят с ума… Для начала я ознакомлю вас с нашим ассортиментом - это около 20000 наименований. Синьор Кьюсси нажимает кнопку селектора и вызывает одного из своих служащих. • Паоло проведет вас по складу,- говорит он,- а потом увидимся. В огромном складском помещении, на высоченных стеллажах- упаковки со всякой всячиной. Паоло,следуя за нами с толстенным списком, объясняет, что есть что. Мауро дополняет его объяснения своими комментариями кулинарного свойства, заканчивая их смачным причмокиванием: мол, пальчики оближешь. Но большинство продуктов оказываются для Капитанов невидалью, и после недолгих колебаний и прикидок они останавливаются на печенье, вафлях, кока-коле и пиве: • Это - верняк! В офисе выписывается счет-фактура на сумму в пятьдесят тысяч долларов, и мы расстаемся с господином директором, захватив с собой образцы отобранного и пообещав перевести деньги на днях. Капитаны идут к выходу впереди нас, громко обсуждая план предстоящей продажи: • А чего, в Гомель чуть пихнем… По Москве разбросаем… • Да рассуем! Беневелли , степенно шествуя сзади, вполголоса подводит итог мероприятия: • Вот если бы так каждый день, было бы совсем неплохо. Северини приветлив и радостен. • Попить что-нибудь? Кофе?- предлагает он сразу же после знакомства с Капитанами и, получив утвердительный ответ, отправляет Антонио в соседний бар. Северини с интересом рассматривает Капитанов и пытается вести с ними на английском общий разговор о России: • Холодно у вас? • Да. • И снега, наверно, много. • Угу. Вскоре старичок Антонио возвращается из бара с подносом, на котором стоят термочашки. Мы выпивает кофе. Северини еще несколько минут мурыжит Капитанов вежливой беседой и затем вновь зовет своего подручного: • Антонио! Бланки! Начинается экскурсия по стеллажам. Северини идет почти вплотную за Капитанами, предлагая им купить то, “новые женские трусишки”,то “детские курточки прочностью на века”, то “перчаточки так необходимые в стране, где много снега.”Я смотрю на него и думаю ,как же его отцу удалось во время войны, в период гонений, сохранить свою фамилию и не стать, например, Болоньей или Вероной - подобно большинству представителей его нации, которые в те мрачные годы, подделывая в анаграфических книгах записи, превращали свои неуютно- прозрачные фамилии в названия городов. • Ну как ты думаешь, это у нас пойдет?- cоветуется со мной Юрий, расстилая на столе джинсовую рубашку. • Не знаю!- отвечаю я, потому что, если сказать “да”, в случае “зависания” товара начнут во всем винить тебя, говоря, что ты это “им специально подсуропил”. Посредник всегда должен быть внешне безынициативен и нейтрален. Решает все своей волей клиент: он сам должен понимать, что он хочет получить от сделки, видеть ее возможные последствия, и цена товара должна ему подходить, как говорят англичане, как сшитый на него пиджак. Независимо от того, как она сформирована. В конце концов Капитаны отбирают то, что им показалось. Северини, потрещав электронным арифмометром, сообщает цифру: • Сорок тысяч долларов.- И тут же спрашивает:- Как будете платить? • Мне нужно позвонить в Японию,- говорит Юрий.- Деньги будет переводить мой партнер. Да, кстати, а нельзя ли здесь открыть банковский счет? • Конечно можно!- восклицает Беневелли. • Ну тогда поехали сразу же в банк!- подхватывает Северини.- Оттуда в Японию и звякнем. В банке, оформив документы для открытия счета, Юрий садится за телефон и звонит в Японию: • Таиро- сан, добрый день… А, у вас уже ночь. - И далее следует речь на помеси русского, английского и японского. Северини стоит перед ним, вперив взгляд в стенку и держа в по-заичьи согнутых руках клочок бумаги с номером своего счета. • Все,- говорит Юрий.- Деньги будут завтра. А мы сегодня улетаем. Вещи заберем через месяц. Самовывозом.- И он бодрым шагом направляется к выходу. Беневелли провожает его взглядом и, повернувшись к банкиру, с уважением произносит: • Капитаны… Капитаны вернулись в Италию через неделю. Вернулись со свежими идеями и вопросами. Первым делом они сообщают Беневелли, что им хотелось бы купить небольшую хлебопекарню и установку по производству “макаронных изделий”. Если с хлебопекарней для Беневелли все ясно, то пространная формулировка “макаронные изделия” приводит его как итальянца в недоумение и он спрашивает: • Что вы имеете в виду? • Ну как что?- удивляется Юрий.- Рожки, спагетти, фигурки разные… • Стоп! Стоп! Стоп!- авторитетно останавливает его Беневелли.- Прежде всего “макаронные изделия” бывают двух видов: первые- из муки твердых сортов пшеницы и воды, вторые - из муки мягких сортов пшеницы с добавлением яйца. Это совершенно разные вещи. Достаточно сказать, что первые входят в состав средиземноморской диеты: от них не толстеют; а от вторых, наоборот, разносит как на дрожжах. Технологии изготовления отличаются. К тому же существуют сотни различных форм… Так что вы хотите? • Ну чтобы можно было изготавливать и на месте продавать. • Тогда это второй тип. Установка для его изготовления стоит подешевле: здесь исключается упаковочная линия, поскольку подразумевается быстрая реализация продукта. Вообще, рекомендую вам приобрести установку списанную: работать после специальной подготовки будет не хуже новой, а cтоить - несравнимо меньше. То же самое и с хлебопекарней. • Мы не против!- отвечают Капитаны.- А есть что-нибудь на примете? • Найдем! На следующий день Беневелли организовал нам посещение пекарни, в которой как раз списывали оборудование. Производственная линия была способна выдавать все: от батонов до баранок. И стоила всего лишь пятнадцать тысяч долларов. Кроме того, “за небольшую дополнительную плату” хозяин пообещал прислать в Москву своего пекаря для обучения местного персонала. Но главное, поскольку все, кто имеет дело с мукой, своего рода мучные братья, он одним телефонным звонком нашел Капитанам недорогую установку по производству лапши. • Не беспокойтесь,- сказал он нам на прощанье,- я пришлю вам ее вместе с моей линией. Вам даже незачем ее смотреть. Я сам обо всем позабочусь. • Прекрасно!- ответили Капитаны. • Дивненько!- поддержал Беневелли. Утром кавалер позвонил в гостиницу и попросил меня прийти к нему в офис за полчаса до назначенной с Капитанами встречи. • Вот,- говорит он, протягивая мне конверт.-Это проценты от Северени. Поначалу, правда, не хотел отдавать… • Чем мотивировал? • Я так понял, что ему деньги нужнее… На лестнице раздаются шаги, и мы прерываем наш разговор. • А вот и наши друзья !-говорит Беневелли, выходя из-за стола навстречу Капитанам.- Присаживайтесь… У меня к вам серьезный разговор. • А мы хотели сегодня немножко развеяться,- отвечает ему Юрий. • Все успеем. Итак, я подумал - и хочу предложить вам создать совместное предприятие. С итальянской стороны в него войду я, Мариза и Мауро…Ну а кто с русской - решать вам.- Вероятно, на это предложение Беневелли подвигли оперативность перевода Юрием денег из Японии и та смахивающая на уверенность юношеская легкость, с которой сорокалетние Капитаны принимали решения. • Вы знаете, Витторио,- почти хором заявляют Капитаны,- мы сами хотели сделать вам это предложение. • Ну тогда…- Беневелли встает из-за стола и протягивает руки будущим партнерам. - Я честно говоря,- продолжает он,- и о названии подумал. “Руссита”, то есть Россия и Италия. Что скажете? • Принято! • Регистрировать будем в Москве,- говорит Беневелли.- Так с налогами попроще. Вы сумеете подготовить документы? • Конечно! • Все что от нас требуется для оформления, мы вам дадим. К тому же мы собираемся в Москву по одному делу.Тогда заодно подпишем и внесем паевые. Сумму предварительно обговорим. • Здорово! Лады! Через некоторое время к нам присоединяются Мауро и Мариза, и мы отправляемся обедать. Радостное известие о согласии Капитанов на создание СП разогнало фантазию итальянских компаньонов, и по дороге в ресторан, глядя по сторонам, они то и дело предлагали возможные варианты совместного бизнеса. Так, когда мы проходили мимо обувного магазина, Мариза сказала, что со временем можно будет приторговывать и башмаками. • Можно!- радостно отвечали Капитаны. А напротив витрины с рядами дрелей и перфораторов Мауро высказал мнение о возможности открытия в Москве лавки “Электроинструменты” и получил от новоиспеченных партнеров в ответ: “А почему бы и нет?!” Официант записывал наш заказ в свой перекидной блокнот, склоняя в ожидании ответа голову набок. • А что будем пить? • Мы апельсиновый сок,- заявили Капитаны. • К сожалению, господа, соков в итальянских ресторанах не бывает. У нас сок - это продукт для бара. Такова традиция. Капитаны помрачнели и насупились. Заметив, что их настроение изменилось, официант поспешил исправить ситуацию: • Могу предложить вам “аранчату”. В принципе, тот же самый сок.- Он по-свойски - как потребитель потребителям - подмигнул Капитанам, и те заулыбались. • Годится! “Когда итальянцы вежливо отвечают вам,- заметил английский писатель Дэвид Лоуренс,- ваши злость и негодование, непонятно каким образом, мгновенно проходят.” В конце обеда, держа двумя пальцами за краешек ручки чашку кофе, кавалер неожиданно громко вскрикнул: • Вот! Действительно интересный бизнес! • Что это он?- спросили Капитаны. • Кофе!- продолжал Беневелли.- Знаете, какое это выгодное дело?!Рентабельность - умопомрачительная. Ну представьте,пачка кофе в супермаркете, подчеркиваю, в супермаркете, стоит в среднем 3000 лир, в ней порядка семидесяти чашек… в баре же каждая чашка вам обойдется в 1500 лир. Понимаете! Ну что, сможем в Москве найти правильное местечко, чтобы открыть кофейню? • Делов-то!- ответили Капитаны. Беневелли некоторое время пребывал в раздумье, а затем столь же неожиданно, как и предложил кофейный бизнес, спросил: • А у вас вообще-то кофе пьют? • Пьют,- стал уверять его Юрий.- Больше, правда, - растворимый. Но ничего, и к такому приучим. • К тому же,- вступил в разговор Мауро,- если такого кофе у вас нет, он и стоить должен больше. • Мы- то растворимый вообще не пьем,- констатировал кавалер.- А вот “эспрессо” для нас крайне важен. Действительно крепчайший напиток, подаваемый в крохотных чашечках, где он занимает пятую часть объема, является своего рода единящим страну диетологическим символом : если кухня в Италии, за исключением, пожалуй, вездесущих (но многовариантных) макарон и пиццы, региональна, то “эспрессо”, этот сгусток энергии, которым итальянцы обязательно начинают свой день, сопровождают все разговоры, случайные встречи на улице и заканчивают любую трапезу - не подлежит модификациям и поистине национален. « Не говоря уже о том, что он идеально соответствует свойственной нам физиологии удовольствия,- пишет о кофе публицист Джузеппе Кассьери, - кто смог бы отказать ему в титуле некого эфемерного предела в наших жизненных передрягах и борьбе наших идей? Покорный слуга в безделье и делах, сопровождающий в эгоцентризме и в общении, ведомый и крестьянину и кардиналу, элегантный пособник в любви и пустословии – трудно найти ему «товарища», который мог бы с таким же упорством незримо объединять нашу раздробленную страну». Первый запах, который встречает вас на границе Италии и говорит о том, что вы прибыли именно в эту страну, - это запах готовящегося эспрессо. В Италии не лишаются возможности поддерживать кофейную традицию даже те, кто по состоянию здоровья не может пить кофе: в любом баре, ресторане, пиццерии они могут найти декафеинизированный напиток с тем же названием. Не отстранены от кофе здесь даже нищие: в каждом баре вы увидите металлическую плошку, куда посетители бросают мелочь, чтобы и те, у кого нет денег, могли исполнить ежедневный национальной ритуал. В Неаполе есть обычай, согласно которому богатые посетители угощают кофе любого входящего вслед за ними в бар. В том же городе, жители которого считают, что все лучшее на свете, несомненно, неаполитанского происхождения, очень гордятся тем, что кофе у них стоит дешевле, чем на Севере страны ( по мере движдения с севера на юг цена кофе в Италии уменьшается: от 1500 лир за чашку до 900 ). По изменениям в спросе на кофейные аксессуары в Италии можно отслеживать социальные перемены: так изъятие из продажи кофеварок на двенадцать персон стало явным признаком того, что большими компаниями собираться перестали … Но, наверно, лучше чем что- либо другое, укорененность этого напитка в стране и его повседневную значимость для итальянцев иллюстрирует их поговорка, гласящая, что « без страсти не сваришь даже кофе». Словом, в Италии кофе кажется настолько «своим», будто он здесь и растет, и это впечатление создается той особенностью итальянской цивилизации , о происхождении которой Максимилиан Волошин написал следующее: “Что у него ( Рима) было своего, самобытного? Он все брал у других народов, у других цивилизаций. Но у него была странная, таинственная способность придавать похищенным у других национальностей идеям великую жизненную силу. Это была лаборатория, из которой каждая идея, переработавшись в ней, выходила вооруженная всеми средствами для борьбы за всемирное владычество. Рим брал идеи национальные, но отдавал их человечеству «всемирными идеями» » . Действительно, на территории Европы Италия первой начала распространение заморского продукта открытием кофейной лавки в Венеции в 1640 году. Только через тридцать лет первое кафе было открыто в Марселе, а еще через десять - в Вене. Появлению первого кафе в Париже, которое открылось там в 1702 году под названием “Лё Прокоп”, французы обязаны сицилийцу Прокопио де‘Колтелли. В «колыбели христианства» Риме, где первое и самое знаменитое кафе - “Кафе Греко”- излюбленное место Гете, Гоголя, Вагнера…- открылось в 1760 году , кофе сразу же стал популярен, но поскольку традиция его потребления исходила от турок и евреев - “неверных” с точки зрения католиков, напиток поначалу вызвал некоторые сомнения у теологов. Не нарушает ли кофе поста?- задавались они вопросом. “Нет!- убедили своих оппонентов “прогрессисты” из Ватикана.- Кофе это не пища, а простой напиток”. И с этого момента “поститься стало официально веселее”. Кафе очень быстро распространились по всему полуострову. И если в Германии местом сбора заговорщиков, традиционно считаются пивные, то в Италии этим местом стали кафе.Так в XIX веке в Турине в кафе “Флорио” встречались патриоты Санторре ди Сантароза и Массимо д‘Ацельо, в этом же городе в кафе “Прогресс” разрабатывали свои планы карбонарии. В миланском кафе “Сан Карло” за чашкой кофе собирались сторонники освободительного движения Ломбардии. Кофе таким образом стал своего рода напитком революционной инициативы . Не случайно в некоторых странах его считали «способным вызывать нездоровую эйфорию и делать подданных политически опасными» . Решающим для кофейной традиции Италии стал 1889 год. Тогда на первой всемирной выставке в Париже никому неизвестный итальянский изобретатель представил свой аппарат для приготовления кофе. Публика, пораженная величием Эфелевой башни, ставшей со временем символом Франции, не обратила внимания на гораздо меньший экспонат, которому вскоре суждено было стать одним из символов соседней Италии. Лишь синьор Павони из Милана, человек состоятельный и хорошо разбиравшийся в технике, увидел все преимущества предлагаемого изобретения и купил у инженера патент. Так мир узнал новую технологию приготовления кофе, согласно которой, в отличие от других технологий, вода не льется сквозь кофейный порошок сверху, давая в результате слабенький напиток, который можно пить литрами, а проходит под давлением снизу, выжимая из него таким образом весь бодрящий заряд, и кофе по-итальянски - крепкий напиток “эспрессо”, название которого буквально означает «выжатый», вскоре нашел повсюду своих приверженцев. Со временем кафе в Италии уступили место барам. «Но это совсем иная культура ,- заметил публицист Чезаре Марки. - В баре кофе пьют стоя, посматривая на часы. Бар не дает того удовольствия, которое получали в кафе наши предки в XVII-XVIII веках, когда, полулежа на бархатном диване с чашечкой кофе в руке, разглядывали людей и оценивали случаи жизни» . «Пить кофе стоя , одним глотком, - было замечено в одном итальянском социологическом исследовании,- исключительно прерогатива наших баров. Это чисто итальянское изобретение под знаком практичности». Сегодня , выехав из Италии, итальянец начинает сразу же тосковать по “честному” кофе. Нигде, даже в такой стране, как Англия, где создана «кофейная полиция», которая занимается исключительно проверкой качества кофе, подаваемого клиентам различных заведений, «итальянский вкус» не может найти удовлетворения. “Отсутствие за границей баров, достойных такого названия,- пишет журналист Беппе Северньини,- несомненно, один из наиболее чувствительных ударов для итальянцев. Чтобы подавить ностальгию, мы упорно пьем кофе в венских и парижских кафе стоя, позволяя тем самым другим посетителям предположить, что перед ними ненормальные, и раздражая владельцев заведений, полагающих, что таким образом мы пытаемся увильнуть от более дорогостоящей “консумации в сидячем положении”. Еще одно навязчивое желание, одолевающее нас за пределами родины, -это просить везде “итальянский эспрессо”. Мы это делаем, хотя всякий раз уже заранее знаем, что будем наказаны очередной бурдалагой с привкусом где-то между горьким лекарством и цикутой Сократа. Когда это происходит, итальянцы не довольствуются тем, чтобы скорчить гримасу и уйти. Они остаются на месте и пускаются в длинные теоретические дискуссии о качестве напитка. Кофе турецкий? Cлишком густой. Французский? Слишком слабый. Англичан они пытаются уверить в том, что та штука, которую те называют “coffee”, в общем-то ничего, только вот ей следовало бы подыскать другое название. Словом, гордость не позволяет нам допустить, что кто-то делает кофе , как мы, или лучше нас”. Иностранцы обычно итальянский кофе резко не критикуют. О нем могут сказать, что он слишком крепкий, или же могут упрекнуть итальянцев в жадности, заметив, что их кофейной дозой - 30 мл - не напьешься. При этом , вероятно, не подозревают, что для самих итальянцев кофе в первую очередь – энергетический заряд: «Пошевеливайтесь ! Вы что кофе не пили?!» - именно так в известном фильме Пазолини о киносъемках режиссер подгоняет рабочих, которые вяло тащат крест с распятым на нем актером, исполняющим роль Христа. В мемуаристике об итальянском кофе встречается лишь один ярко- негативный отзыв : « Спросили кофе, ждали больше часу и наконец-то получили каких-то помой, которых не было силы пить…» Принадлежит он русскому историку и журналисту Погодину. Писал , правда, Михаил Петрович в середине XIX века, да и, был он, вероятно, более привыкшим к тому, чем можно напиться... • Вот ты очень много кофе пьешь,- обращаясь ко мне говорит Беневелли.- Какая смесь по - твоему лучшая? • “Кальяри”. • Ну что же, значит, ”Кальяри”… Модена - римляне называли ее Мутиной. Главный город области, производившей в античные времена “самую тонкую и красивую из всех сортов шерсть”,- Мутина, чье название восходит к этрусскому слову “mutna”, имеющему значение “могила”, была свидетельницей событий, в которых переплелись судьбы людей, повлиявших на всю историю Италии и мира. Здесь Помпеем Великим был убит Брут, сын которого вместе с Кассием убил Юлия Цезаря. Через год после смерти Цезаря в битве за оставленную им власть, близ этого же города, молодым Августом были разбиты войска Марка Антония. Вскоре после этого, в этих же местах, бывшие враги договорились о мире и вместе с примкнувшим к ним Лепидом создали так называемый “Второй триумвират”, ценой которого стала жизнь одного из самых выдающихся представителей античной культуры. “…Цезарь (Август прим.авт.),- сообщает Плутарх,- стал другом Антонию и Лепиду и, соединив воедино их войска со своими, поделил между ними верховное управление, словно какую-нибудь частную собственность; они внесли в проскрипционные списки более 200 человек, которых решено было умертвить .Из всех спорных вопросов наиболее продолжительные препирательства вызвал вопрос о включении в этот список Цицерона. Антоний не шел ни на какие соглашения, если только Цицерон не будет убит первым, Лепид поддерживал Антония, Цезарь же противился им обоим. Три дня продолжались их тайные переговоры в уединении, близ города Бононии (совр.Болонья,нах.в 30 км. от Модены.прим.авт.), причем сходились они на месте, расположенном поодаль лагерей и окруженном рекой. Первые два дня Цезарь, говорят, боролся за Цицерона, на третий же уступил и пожертвовал им. Обменялись же они следующим образом: Цезарь уступил Цицерона, Лепид - своего брата Павла и Антоний - Луция Цезаря, который приходился ему дядей с материнской стороны. Так лишились они от бешеной злобы способности мыслить по-человечески или, лучше сказать, показали, что нет зверя свирепее человека, совмещающего в себе дурные страсти и власть. В то время как творились эти дела, Цицерон находился вместе с братом в своем поместье близ Тускула. Узнав о проскрипциях они решили перейти в Астуру, приморское поместье Цицерона, а оттуда отплыть в Македонию к Бруту, ибо уже ходили слухи, что он располагает большими силами. Отправились они, удрученные горем, в носилках; останавливаясь в пути и располагая носилки рядом, они горько сетовали друг перед другом. Особенно беспокоился Квинт, думая об их беспомощности, ибо, говорил Квинт, он ничего не взял с собой, да и у Цицерона запас был скуден. Итак, лучше будет, если Цицерон опередит его в бегстве, а он догонит его, захватив из дому необходимое. Так они и порешили, а затем обнялись на прощание и в слезах расстались. И вот, несколько дней спустя, Квинт, выданный рабами людям искавшим его, был умерщвлен вместе с сыном. А Цицерон, принесенный в Астуру и найдя там судно, тотчас сел на него и плыл, пользуясь попутным ветром до Цирцея. Кормчие хотели немедля отплыть оттуда, но Цицерон, потому ли что боялся моря или не совсем еще потерял веру в Цезаря, сошел с судна и прошел пешком100 стадиев, как бы направляясь в Рим, а затем, в смятении, снова изменил намерение и спустился к морю в Астуру. Здесь провел он ночь в ужасных мыслях о безвыходном своем положении, так что ему приходило даже в голову тайно пробраться к Цезарю в дом и, покончив с собой у его очага, навлечь на него духа мести; и от этого шага отвлек его страх мучений. И опять, хватаясь за другие придумываемые им беспорядочные планы, он предоставил своим рабам везти его морем в Кайету, где у него было имение - приятное убежище в летнюю пору, когда так ласково веют пассатные ветры. В этом месте находится и небольшой храм Аполлона, возвышающийся над морем. В то время, как судно Цицерона подходило на веслах к берегу, навстречу ему налетела, каркая, поднявшаяся с храма стая воронов. Рассевшись по обеим сторонам реки, одни из них продолжали каркать, другие клевали крепления снастей, и это показалось всем дурным предзнаменованием. Итак, Цицерон сошел на берег и, войдя в виллу, прилег отдохнуть. Множество воронов сели на окно, издавая громкие крики, а один из них, слетев на постель, стал понемногу стаскивать с лица Цицерона плащ, которым он укрылся. А рабы, видя это, с укором спрашивали себя, неужели будут они ждать, пока не станут свидетелями убийства их господина и не защитят его, тогда как животные оказывают ему помощь и заботятся о нем в не заслуженном им несчастии. Действуя то просьбами, то понуждением, они понесли его в носилках к морю. В это же время явились убийцы, центурион Геренний и военный трибун Попиллий, которого Цицерон некогда защищал в процессе по обвинению его в отцеубийстве; были при них и слуги. Найдя двери запертыми, они взломали их. Цицерона на месте не оказалось, да и люди, находившиеся в доме, утверждали, что не видели его. Тогда, говорят, некий юноша, вольноотпущенник Квинта, брата Цицерона, по имени Филолог, воспитанный Цицероном в занятиях литературой и науками, указал трибуну на людей с носилками, по густо обсаженным тенистым дорожкам направляющихся к морю. Трибун, взяв с собой несколько человек, побежал вокруг сада к с выходу; Цицерон же, увидев бегущего по дорожкам Геренния, приказал рабам поставить носилки тут же, а сам взявшись по своей привычке левой рукой за подбородок, упорно смотрел на убийц; его запущенный вид, отросшие волосы и изможденное от забот лицо внушали сожаление, так что почти все присутствовавшие закрыли свои лица в то время, как его убивал Геренний. Он выставил шею из носилок и был зарезан. Умер он на шестьдесят четвертом году от рождения. Затем Геренний, следуя приказу Антония, отрубил Цицерону голову и руки, которыми он написал “Филиппики”: Цицерон сам назвал свои речи против Антония “Филиппиками”, “Филиппиками” они называются и поныне” . Мутина - хорошее название для места, в котором собираешься покупать кофе… да и вообще начинать какой-либо бизнес… Въезжаем в город. Административное здание “Кальяри”- не далеко от выезда с автострады. В холле нас поджидает - Джулио, менеджер по продаже,- средних лет тип со странной прической, которая делает его похожим на Гурвинека. Вскоре в переговорной к нам присоединятся фигуры “покалибристее” : исполнительный директор и помощник генерального директора. Мы в центре внимания. • В общем,- начинает разговор Беневелли,- мы хотим открыть в Москве бар… И в этой связи у нас интерес к вашему кофе. Он, честно говоря, после многих дегустаций показался нам лучшим. • Приятно слышать… А где вы его пробовали? • В одном из баров Реджо Эмилии,- вступаю я в беседу, чтобы кавалер не оказался в неловком положении. • Да там бармен- мастер,- довольно произносит исполнительный директор и продолжает:- Значит, мы вам понравились… Хорошо! Извините, а в Москве вообще есть рестораны? Русские знают, что такое кофе? Мы же в неведении… Национальная гордость задета - и я “просвещаю” несведующего итальянца : • У нас есть рестораны, где только за вход платят сто долларов… А казино в одной Москве больше, чем во всей Европе и Америке вместе взятых. • А у нас на всю страны только четыре,- уныло произносит менеджер по продаже. • Что касается кофе,- не унимаюсь я,- у нас есть специалисты, которые с закрытыми глазами, по запаху, определят, какая перед ними смесь… • Ну тогда другое дело! Я, в общем-то, и подозревал, что это так.-Исполнительный директор набирает внутренний номер - и через минуту в переговорную вкатывают тележку с образцами продукции. Затем нам долго объясняют в чем состоит различие кофейных сортов, рассказывают об особенностях помола и обжаривания зерен и наконец излагают свое видение возможного сотрудничества: • Мы оборудуем вам бар, поставим машины, но вы должны будете рекламировать нашу марку и, естественно, закупать кофе только у нас. • Прекрасно!- говорит Беневелли и, выражая мимикой восторг, смотрит на Капитанов, один из которых неожиданно спрашивает: • Извините, вот вы сказали, поставите машины… А на них и “каппуччино” можно делать? Помощник генерального директора бросает взгляд на менеджера по продаже: мол, давай, Джулио, лепи, это твое дело. • Каппуччино, синьоры,- объясняет Джулио,- это, по сути, всего лишь - кофе с молоком. Называется он так потому,что цветом похож на рясу монаха капуцина. Но это, так сказать, изобретение - не итальянское. Первое упоминание о нем относится к 1690 году: тогда французская маркиза, писательница Мари де Рабутэн -Шанталь Севинье сообщала в одном из своих писем, что во время поста будет находить утешение в “cafй laite‘”,то есть в кофе с молоком. Но это заальпийская история. У нас есть не менее интересная и значимая. В 1799 году другая писательница - якобинка, принимавшая участие в создание Неаполитанской Республики, Элеонора де Фонсека Пиментель была приговорена Бурбонами к смертной казни. Поднимаясь на эшафот, она декламировала стихи Вергилия, и когда у нее спросили, каково ее последнее желание, знаете, синьоры, что она ответила? Нет? Она ответила: “ Чашку кофе!” Вечером гуляем по городу. Беневелли изобретает рекламную зазывалку в будущую кофейню. Он останавливается и, широко раскидывая руки, пытается произнести по-русски: “ Наконец-то кофе “Кальяри”! ” Вместо “наконец-то” у него получается “накюнетько”. Капитаны смеются , но это не смущает кавалера, и он продолжает твердить выдуманный слоган, меняя интонации и выражение лица и все так же корежа фонетику. Видя его упорство, Капитаны рекомендуют ему потренироваться на известной скороговорке. Мауро присоединяется к нему в этом упражнении - и они хором пытаются выговорить : “Наконец-то, наконец, мы поймали на конец”. Выходим на центральную улицу города - виа Эмилию. Перед нами освещенный витринами нескончаемый плотный людской поток - естественная среда обитания жителей Апеннин , где публичность существования человека традиционна издревле . « Там превосходная уличная толпа,- говорит об Италии Дорн в чеховской «Чайке».- Когда вечером выходишь из отеля, то вся улица бывает запружена народом. Движешься потом в толпе без всякой цели, туда-сюда, по ломаной линии, живешь с нею вместе, сливаешься с нею психически и начинаешь верить, что в самом деле возможна одна мировая душа…» Когда смотришь, как поток равномерно течет по улице, невольно задаешься странными вопросами. Было бы, например, интересно узнать, что заставило в одно и то же время каждого отдельно взятого из этих людей выйти из дома,что он говорил ,о чем думал, прежде чем шагнуть за порог и стать каплей в этом мерном течении… Культурный рефлекс? Неужели исходящий из древности импульс столь мощен, что и сегодня способен в одночасье поднять всю нацию? “Стихия римлян,- пишет профессор Кнабе,- плотное и бодрое многолюдство, неотделимое от деятельности, движения и энергии. Свободорожденный римский гражданин проводил большую часть своего времени в толпе - заполнившей Форум, базилики, термы, собравшейся в амфитеатре или цирке, сбежавшейся на религиозную церемонию, разместившейся за столами во время коллективной трапезы. В конце республики и начале империи, то есть в I в до н.э и особенно в середине I в н.э., в Риме было очень тесно и многолюдно. Население города составляло к этому времени не менее одного миллиона человек. Большинство свободных мужчин в возрасте от шестнадцати лет и многие женщины, равно как большинство приезжих, то есть в совокупности от 200 до 300 тысяч человек проводили утренние и дневные часы,по выражению поэта Марциала, “ в храмах, портиках, лавках, на перекрестках”, преимущественно в тех, что были сосредоточены в историческом центре. Несоответствие крайне ограниченной территории исторического центра и огромного количества тех, кто стремился не только попасть на нее, но и расположиться здесь, людей посмотреть и себя показать, встретиться с приятелем или деловым партнером, сделать покупки, и приводило к той невыносимой тесноте, о которой в один голос говорят римские писатели и особенно выразительно - Ювенал: “ … мнет нам бока огромной толпою Сзади идущий народ: этот локтем толкнет, а тот палкой Крепкой, иной по башке тебе даст бревном иль бочонком; Ноги у нас все в грязи, наступают большие подошвы С разных сторон, и вонзается в пальцы военная шпора”. По свидетельству того же автора, носилки, в которых передвигались по городу богачи и знать, по улицам Рима приходилось нести, подняв их над головами,- возможно, отчасти потому, что иначе пронести их было невозможно. Тацит рассказывает, как присланные в Рим солдаты германской армии “стремились прежде всего на Форум… Непривычные к городской жизни, они попадали в самую гущу толпы и никак не могли выбраться, скользили на мостовой и падали, когда кто-нибудь с ними сталкивался”. Обращает на себя внимание не только теснота как таковая, но и еще одна особенность римской толпы - количество разнородных дел, которыми люди занимались одновременно на одном и том же ограниченном пространстве. Известен случай, когда оратор Кальв выступал на Римском Форуме с обвинительной речью против кого-то из семьи Брутов - как раз в это время мимо, лавируя в толпе, проходила погребальная процессия: хоронили друго члена той же семьи. В декабре 69 г.н.э., когда солдаты императора Вителлия штурмовали Капитолий, где засели флавианцы, младший сын Флавия Веспассиана и будущий император Домициан спасся, замешавшись в толпу поклонников Изиды, которые спокойно отправляли свой культ, нимало не смущаясь сражением, идущим вплотную к ним. И густота толпы сама по себе и только что отмеченная ее особенность порождали неимоверный шум, а голые кирпичные и каменные фасады, ограничивающие узкие улицы, отражали и еще более усиливали его. Ювенал уверял, что в Риме умирают в основном от невозможности выспаться. Марциал не мог заснуть от стука телег, гомона ребятишек, еще до света бегущих в школу, оттого, что менялы, зазывая клиентов, непрерывно постукивают монетами по своим переносным столикам. Сенека, один из фактических правителей государства, жил над публичной баней и специально вырабатывал у себя нечувствительность к постоянно окружавшему его грохоту. Интенсивность запахов не уступала интенсивности шума. Из бесчисленных харчевен неслись дым и аромат дешевой пищи. “От дыхания наших дедов и прадедов разило чесноком и луком”,- вспоминал Варрон. Жара стояла большую часть года, одежда была почти исключительно шерстяной, а у бедняков и грубошерстной. Рацион в основном состоял из гороха, полбы, хлеба и пахучих приправ. Не трудно( или, скорее очень трудно) себе представить, в какой океан запахов погружался человек, входя в эту плотную, оглушительно галдящую толпу. Но пребывание в толпе не было внешним и вынужденным неудобством; напротив того, оно ощущалось как ценность, как порождение родной истории, как источник острой коллективной положительной эмоции, так как гальванизировало чувство общинной солидарности и равенства. Римская “форма жизни” обладала определенными структурными особенностями. Она была органически связана с производством, с социально-политическим строем, идеологией, и такой ее элемент, как привычка к тесноте, непосредственно выражал эту связь. Обусловленная хозяйственно и исторически, древняя римская прямая демократия предполагала физическое присутствие всех граждан при решении дел общины, они приходили со своих участков земли, розданных им государством, и стояли тесным строем, тем же строем, каким шли в поход, узнавая каждого в лицо, свои среди своих; еще Катон Старший говорил, что он знает по именам всех римлян. Поэтому чураться народа и физически, чисто пространственно от него отделяться, отличаться не только взглядами, но даже одеждой и запахом считалось оскорблением общины. То было традиционное обвинение, которое предъявляли высокомерным аристократам все подлинные и мнимые защитники res publica - “народного дела”, от того же Катона до Пизона Лициниана. Древние авторы - Тацит, Плиний Младший, Светоний, Ювенал, Дион Кассий - были уверены, что уединения в загородной резиденции всегда искали только нарушавшие римские традиции дурные принцепсы. На Капри, изолированный от людей и погруженный в противоестественные пороки, проводит последние годы своей жизни Тиберий. Домициан, в отличие от отца и брата, живет не в Риме , а в Альбе, где собирает приближенных и где вершит неправедный суд и жестокую расправу. Напротив, верные римской традиции “хорошие” принцепсы изображаются теми же авторами либо в толпе, как Август или Траян, либо в решающую минуту идущими в толпу, как Гальба. Показательно, что в возвращении к народу, в физическом погружении в его массу, искали в роковую минуту если не спасения, то облегчения даже такие люди, в обычное время весьма далекие от традиций римской демократии, как Вителлий. Теснота на улицах и римские жилища-улья были двумя слагаемыми единого ощущения жилой Среды, воспринимавшегося императивно: быть всегда на людях, принадлежать к плотной живой массе сограждан, смешиваться со своими и растворяться в них”. В последующие века в итальянской архитектуре всегда учитывалась древняя потребность людей в публичности существования. Законы “цивилизации на открытом воздухе”, цивилизации, где мало читают, но много обсуждают, обязывали зодчих придерживаться определенных канонов.Так, например, в соседней с Реджо Эмилией Болонье были построены 45 километров портиков, чтобы “защищать людей от дождя и дать им возможность общаться”. В современном итальянском языке есть выражение “жить на площади”, отражающее апеннинскую традицию пребывания в толпе. Но, как заметил недавно один старик из Рима, “это раньше на площади жили, сейчас по ней проходят”. Когда итальянцы попадают в Соединенные Штаты, они не могут поверить, что там нет традиции вечерних прогулок по центру города. “Моим гостям,- пишет работавший в Америке журналист Беппе Северньини,- совершенно бесполезно объяснять, что для прогулки по центру в Америке недостает двух основных вещей: городского центра как такового и понятия “прогулка”. В определенное время американские downs-towns пустеют и становятся опасными. А люди, точнее, те люди, с которыми было бы приятно встретиться, возвращаются в пригороды. Ну что за радость гулять в пригороде?- хнычут мои гости. Подождите, говорю я, но в Америке не гуляют. Хотите гулять, нацепите на голову повязку и идите, прикидываясь, будто только что совершили пробежку. Но убедить их все же удается редко. И подобно детям из романов Диккенса, когда наступает вечер, мои гости тоскливо смотрят в окно, уверенные в том, что все, кроме них, гуляют по центру Вашингтона”. Мы вливаемся в людской поток. В воздухе запахи парфюмерии - терпкие, сладкие, резкие, нежные. Ароматы кофе. Табачный и сигарный дым. Смех. Обрывки фраз. Волосы у всех взбылены гелем, отчего в свете витрин головы кажутся пластмассовыми. На перекрестках люди собираются в группы, беседуют. Поток обтекает их. На маленьком островке напротив церкви лежат два мареммана - огромные лохматые псы, чьи предки, согласно легенде, приплыли в Италию вместе с Энеем. Прохожие спокойно гладят их, треплют их белоснежные загривки, а маремманы довольно повиливают пушистыми хвостами,- это наводит на мысль, что в распространенных по всему миру собачьих кормах есть компоненты, выполняющие защитно-социальные функции: при содержании в городских условиях собаки этой породы становятся достаточно агрессивными, кроме того они, вообще, практически не поддаются дрессировке и обычно скупы на ласки даже с хозяином. Вытянувшись в шеренгу вдоль стены одного из домов, играют музыканты. Местами над толпой возвышаются фуражки карабинеров. То там, то здесь, путаясь под ногами прохожих, дети пытаются затеять свои игры. Мы молча наблюдаем за происходящим. Двигаясь в этой плотной людской массе, начинаешь отчетливо понимать, что в первую очередь города строили для того, чтобы совместно противостоять окружающему миру, укрываться в них от разверзнутого зева космоса, найти утешение во вселенской бесприютности, и невольно ощущаешь себя частью городской общины. Это ощущение усиливается еще и оттого, что толпа несет тебя по дороге древней - проложенной консулом Марком Эмилием Лепидом во II в. д.н.э. Там, где соприкасаешься с древностью, понятия очищаются от эволюционной шелухи. • Послушайте,- нарушает молчание Беневелли, обращаясь к Капитанам,- а что с продуктами: вы показывали кому-нибудь образцы ? • Да,- отвечает Юрий,- и надеемся неплохо продать. • Тогда, есть смысл открыть в Москве небольшой супермаркет,-продолжает кавалер.- Помещение, ведь, наверно можно найти? • Без труда! • Ну тогда… И снова Беневелли берет быка за рога.На следующий день, лучась радостью, в окружении не менее сияющих Мауро и Маризы, он встречает нас на пороге своего офиса. • Я поговорил с Кьюсси. Мы можем получить эксклюзивные права на продукцию с их торговой маркой! Более того, при увеличении цены всего лишь на один процент, они сами будут доставлять товар в Москву! А это значит: никаких хлопот с транспортом! Правда, со своей стороны мы должны в течение года покупать у них на определенную сумму… • Здорово!- восклицают Капитаны, пораженные деловой лихостью кавалера и зараженные его неподдельным энтузиазмом. • Кроме того,- продолжает Беневелли,- мой дражайший друг хочет вам предложить весьма любопытную схему оплаты. Он нас ждет. И мы снова в офисе “Реджана Алиментари”. Кьюсси говорит, что и не сомневался в нашем возвращении, потому что,он опять прибегает к своей присказке, питание тема - вечная. • И цены ведь у нас нормальные, правда? • Их ценами, похоже, не напугать,- говорит Беневелли,- у них рестораны есть, где только за вход взымают по сто долларов! • Вот это да! Не может быть! • Именно так!- на правах главного руссиста города авторитетно рассеивает его сомнения кавалер. • Но в нашем деле их все равно придется поднатаскивать-, продолжает Кьюсси.- Я сейчас сам проведу их по торговому центру и посвящу в азы. Огромный магазин “Меридиана”,как и большинство подобных коммерческих монстров, расположен на окраине города. При всей своей функциональности, по мнению специалистов ,большие магазины уничтожают древнее искусство торговли: лишая покупателя прелести общения с продавцом, они делают торговлю безликой. Здесь все рассказывают ценники, и единственные слова ,обращенные к вам, вы слышите на выходе, когда вам называют сумму и, подобно говорящему автомату, провожают затверженным до потери смысла “спасибо”. Супермаркеты, гипермаркеты и торговые центры напоминают японские гостиницы без обслуживающего персонала, которые становятся жизнепригодными после того, как вы накормите специальный счетчик деньгами или дадите ему лизнуть вашу банковскую карту. Кьюсси ведет нас по “Меридиане”, рассказывая на ходу историю “концепции крупных торговых площадей”: • Как известно, основоположником такого подхода к розничной торговле был француз Артистид Бонсико. В 1852 году он открыл первый крупный магазин под названием “Лё Бон Марше”. Бонсико ввел пять новых для того времени правил розничной торговли, которые остаются незыблемыми до сих пор. Так, на всех товарах появились ценники, что уравняло всех клиентов в правах; профитная маржа сократилась до 13,5%, в то время как нормальными еще считались40-50% прибыли; вход в магазин стал свободным; у клиентов появилась возможность возвращать покупку, если она не удовлетворяла; и наконец была введена диверсификация и расширение ассортимента. Революционным,-продолжает Кьюсси,- был переход от традиционного для розницы заработка на марже к заработку на обороте. А это, как вы понимаете, возможно только на больших торговых площадях. • То есть-, спрашивают Капитаны, чем меньше торговая площадь, тем больше маржа? • Да, синьоры! Беневелли склоняется у меня над ухом и, кивнув в спину Кьюсси, растягивая слова, нашептывает: • Масон! Масон! Двенадцатой степени…. Как минимум… • Концепция гипермаркета, а именно в таком торговом заведении мы сейчас и находимся,- продолжает Кьюсси,-тоже родилась во Франции. Ей мы обязаны Марселю Фурнье и Дени Дефорэ, которые в 1963 году открыли в Сент-Женевьев де Буа первый гипермаркет - “Карефур.” Новостью в этом случае стало отведение существенно больших, по сравнению с привычными, торговых площадей под пищевые продукты и вынесение комплекса за городскую черту. На то были свои объективные социальные и экономические причины. Впоследствии вокруг гипермаркетов стали появляться магазины с промышленными товарами. А затем произошло объединение торговых точек и гипермаркета под одной крышей - и появились так называемые торговые центры. В “Меридиане”, как вы видите, за кассовым барьером гипермаркета можно приобрести практически все: от иголки до автомобиля. Но нас с вами пока интересует только пищевая тема. И то, насколько я понимаю, на уровне “супермаркета”- то есть в площадном и ассортиментном отношениях на порядок ниже, чем гипермаркет. Кьюсси долго водит нас по отделам магазина , продолжая посвящать в премудрости широкомасштабной розничной торговли пищевыми продуктами. В мясном отделе мы узнаем, что здесь торгуют исключительно мясом животных, предварительно отобранных в стадах, затаврированных и при жизни проходивших ежемесячные проверки. В фруктово-овощном ряду Кьюсси сообщает нам, что плантации и сады, плоды с которых выставлены на витринах, находятся под постоянным контролем его фирмы. • В общих чертах,- говорит он, заканчивая экскурсию,- я обрисовал вам дело, за которое вы беретесь. Подумайте, взвесьте все - и потом поговорим подробнее… Да, еще один очень важный момент! При составлении ассортимента имейте в виду, что по статистике средний покупатель во время посещения супермаркета делает 14 “импульсивных покупок”, а при формировании цены обязательно учитывайте возможность краж товара клиентами . У нас, в Италии, на них приходится примерно 3% от годового оборота. А так, любые советы, консультации - пожалуйста. Мы возвращаемся в офис “Реджана Алиментари”, чтобы “для полноты картины” сразу же обсудить и предлагаемую Кьюсси схему оплаты закупаемого товара. • Сейчас я вам все объясню,- Кьюсси подходит к треноге, на которой установлен огромный блокнот.- Так… Берем котлету.- Он рисует на листе овал.- В-о-от…-это котлета. И кладем ее в банк. Ну котлета - это, конечно, образно…Речь, разумеется, идет о деньгах, о той сумме, на которую вы закупаете товар… Они лежат как гарантия… Да. Итак, котлета…Нет, она не ужаривается. Наоборот,она пухнет как на пару…Потому что вам идут банковские проценты. Но если вы со мной вовремя не рассчитаетесь, я ее съем! • А можно открыть банковский аккредитив?- спрашивает один из Капитанов. • Можно. Но котлета - лучше. Мы идем по виа Эмилии. Беневелли ведет с Капитанами разговор на английском, более чем словами передавая информацию жестами. Определенные черты национального характера итальянцев, заметил журналист Беппе Северньини, превращают в их устах иностранный язык, в особенности английский, в произведение абстракционизма. “ Известно,- пишет он,- что на вопрос: говорите ли вы по-английски, итальянцы зачастую отвечают ложью или же в лучшем случае - частичной правдой. Один из наиболее популярных ответов - и вместе с тем доказательство того, что итальянцы упорно не хотят принимать неприглядность действительности, - “ я не говорю по-английски, но понимаю”. Опровергнуть это утверждение особого труда не составляет: было бы желание. Лондонское метро, например, в этом отношении то место, где мои бессовестные соотечественники ловятся, как рыбки в аквариуме. Это происходит в том момент, когда громкоговорители хрипят: “ “Лондон Транспорт” с сожалением извещает, что движение на линии приостанавливается, и просит пассажиров покинуть станцию”. Хорошо зная жизнь Лондона, я с уверенностью могу сказать, что случается в этот миг. Из тысячи пассажиров 995 - уходят. Остаются пятеро: три японца и два итальянца. И вот эти двое, покинутые в пещерных лабиринтах tube , по меньшей мере один раз в своей жизни произнесли магическую фразу - бессовестное утверждение - большую ложь: “ Я не говорю по-английски, но понимаю”. Но общаться жестами в Италии удобнее еще и потому, что здесь очень сильный шумовой фон жизни. Он состоит из обрывков разговоров, споров, плача, ругательств, проклятий, материнских криков, музыкальных фрагментов, зазываний торговцев, шелеста автомобильных шин, сигналов клаксонов и множества иных, неподдающихся идентификации громких звуков. Конечно, в провинциальных городах он не так силен, как в крупных урбанизированных центрах, где еще недавно влюбленным, когда они объяснялись друг другу в любви, чтобы быть услышанными, приходилось буквально кричать друг другу слова нежности, а умирающим в помещениях, выходящих на площади, - отказываться от последнего волеизъявления, потому что их голоса были слишком слабы, чтобы состязаться с проникающей в дом какофонией бытия. • Смотри-смотри!- неожиданно вскрикивает Мауро и показывает на выворачивающую из переулка машину, очертания которой скрыты под пластиковыми панелями.- Это новая “альфа-ромео”. Обкатывают. До презентации всегда прячут под пластик - чтобы журналисты событий не опережали. В этот момент из бар выскакивают два японца и начинают скорострельную фотосъемку. • Это еще что!- говорит Беневелли.- Лет пятнадцать-двадцать тому назад они у нас телефонные аппараты на улицах разбирали. Они бы и в ад спустились, если бы были уверены, что его можно снять. • А вы видели “хонду S500”, первую машину,выпущенную “Хондой” ?- cпрашивает Мауро.- Нет? Так вот ее узкоглазый господин Соичиро просто слизал с одного из наших спайдеров. • Вы, в общем-то, гордиться должны,- говорю я. - Люди специально едут к вам опыта поднабраться. • Д-а-а ! - довольно тянет Беневелли.- За опытом к нам испокон веков ездят. В период Возрождения иностранцы копировали у нас буквально все... “Я обнаружил здесь нечто, что мне не доводилось видеть ни в одной стране, где я побывал во время своих странствий,- так в 1611 году английский путешественник Thomas Coryat описывал своим неотесанным соотечественникам один “странный” итальянский обычай.- Итальянцы, а также живущие в Италии иностранцы, за столом, когда режут мясо, всегда пользуются маленькими вилками… Вилки эти обычно из железа или стали, бывают, правда, и серебряные, но ими пользуются лишь джентльмены. Обычай этот обязан тому, что итальянцы совершенно терпеть не могут, чтобы к их еде прикасались пальцами, ведь не у всех людей пальцы одинаково чистые”. “Отсрелявшись”, японцы возвращаются в бар, а перед нами возникает Мариза -взбудораженная, раскрасневшаяся: видно, ей пришлось поискать нас по городу. • Витторио! Витторио!- тяжело дыша, говорит она.- Им надо срочно позвонить в Москву. Только что звонили: что-то важное. Важным оказалось предложения Валентиныча: кто-то хотел срочно обменять чек на миллион долларов, выданный одним из европейских банков, на наличные, причем с разницей в тридцать процентов. Беневелли воспринял информацию и моментально стал набирать какой-то номер. • Так,- сказал он, положив трубку,- нужно ехать во Франкфурт и обсудить условия на месте.- Затем, повернувшись ко мне, неожиданно спросил:-У тебя есть с собой пиджак? Все-таки “Дрезднер Банк”! Пиджака у меня не оказалось, но я как раз собирался его купить. И Беневелли, не теряя времени даром, сразу же повел меня в “один любопытный магазинчик”. Только что закончился перерыв и продавщица еще не включилась в рабочий ритм. Она стояла в глубине магазина с настолько отсутствующим видом, что хотелось, дабы вернуть ее к действительности, помахать рукой перед ее лицом. Когда торговцы отрешены от обмусоливания клиента и остаются в лавке наедине со своими мыслями, нередко в их взгляде можно заметить страх. Возможно, это вырывающееся наружу в момент расслабленности отражение внутреннего осознания неправедности ремесла: ведь, по сути, торговля - это обман, а прибыль – ворованная энергия. Торговцу, заметили однажды Марко Поло, отсутствие страха может навредить… • Добрый день, дорогая,- выводит Беневелли девушку из оцепенения.- Вот молодому человеку пиджачок надо бы легкий. Едем во Франкфурт на важную встречу. • Несомненно. • А я бы посмотрел себе хорошенький галстучек.- Беневелли смакует уменьшительные суффиксы , выражая ими свое умение наслаждаться жизнью по крохам. В Италии наслаждение не отпахивают огромными кусками: здесь умеют получать удовольствие от немного, делать по-настоящему радостными самый невзрачный миг, любую незначительную покупку. Жизнь материя податливая, считают итальянцы, и ей можно придать какую угодно форму. Продавщица - виртуоз в своем деле, - и из магазина я выхожу с несколькими пакетами. • Ну вот,- говорит кавалер.- Приедем во Франкфурт элегантными, проведем переговоры. А потом организуем доставку чека. Дзак! В общем планчик таков! “Гладко было на бумаге,но забыли про овраги, а по ним ходить нельзя”: вечером, когда Капитаны позвонили в офис, чтобы сообщить, в котором часу прилетают на следующий день в Москву, подошедший к телефону Валентиныч, услышав вопрос: “Ну чего там с чеком?”- долго не мог сообразить, о чем идет речь, но потом все-таки припомнил: • А-a! Уже поменяли. Утром встречаюсь с Мауро в баре, чтобы отправится в Милан оформлять визы для антиквара Джорджио и компании кавалера. На стенах, как и в большинстве итальянских баров, фотографии артистов и футболистов с автографами, что демонстрирует широту знакомств владельца заведения, и тесно сбитые в подборке за стеклом денежные купюры разных стран, которые либо должны говорить о том, что хозяин знает жизнь не понаслышке, либо давать понять , что кофе к нему приходит пить весь мир. В прохладе помещения струится аромат готовящегося “эспрессо”. В проникающих через окно и дверь солнечных лучах сияет мрамор и металл декора, сверкают - обязательные на руках итальянцев - золотые браслеты. Все это создает необычайно радостную атмосферу и наполняет все естество желанием жить. С порога раздаются громкие приветствия входящих клиентов, которые, сделав заказ, сразу же присоединяются к разговорам, начатым еще до их появления. “ Разговор здесь всегда общий,- писал в начале века об итальянской траттории немецкий писатель Герман Гессе,- в нем принимают участие и чистильщики обуви, и господа. Живостью речи и ее обстоятельностью ( при всей их наивности) такие разговоры намного превосходят беседы немцев. … естественность и красота … сохраняются во всех внешних проявлениях итальянской жизни, так что мы, северяне, можем лишь наблюдать за ними с завистливым восхищением людей обделенных и отсталых.” Немцы за век не изменились: их ровные немые колонны около касс в городских барах и растхофах на автобанах сегодня напоминают угрюмые очереди к котлу за похлебкой; они молча платят, молча едят, молча пьют кофе, молча уходят… Итальянцы все так же неумолчны и внешне демократичны. Рядом со мной, макая рогалик в “каппуччино,” облаченный в строительный комбинезон рабочий оживленно обсуждает с весьма представительной внешности господином, что следовало бы сделать с “ этим поскудой, министром…” Демократичность обстановки и радующая чувства эстетика бара создают хорошее настроение и дают заряд на целый день. Какой-то парень, облокотившись на стойку, разговаривает с барменом. И вдруг я слышу родное слово: Овир. • Да у них есть в России такая организация, - с воодушевлением продолжает парень,- Овир. Все очень просто: они идут в этот Овир - и оформляют приглашение. И в этом Овире всегда можно договорится, чтобы сделали побыстрее. • Ну а вообще-то как съездил?- спрашивает бармен. Мауро, прислушиваясь к разговору, напрягся, как сеттер под выстрелом. Парень, покрутив перед собой кистью руки (мол,о чем мы говорим!) и склонившись к собеседнику, доверительно сообщает ему: • У них бабы та-ки-е! • Не терзай!-тянет бармен. Словом, перестройка начала вносить коррективы в представления итальянцев о России, которые выражены в их одном фольклорном сказании следующим образом: “Вам придется идти далеко-далеко, пока вы не доберетесь до русских гор. Там вы встретите трех женщин и сразу же поймете, что это колдуньи, ибо они подметают землю своими грудями…” Мауро залпом выпивает свой сок - и мы несемся в российское консульство на одном из его мотоциклов со средней скоростью 200 км/час. Милан – столица севера. Похожий на дикообраза собор. « Ла Скала» . Забитые машинами улицы. Шум, шум экономики – музыка денег. В консульстве полно народа. Судя по композиции образовавшихся групп, очередь за визами многонациональна: в полуметре друг от друга стоят разговаривающие итальянцы; в метре - немцы; на расстояние, которое можно определить как почтительное, - англичане; те, кто во время разговора настолько близки друг к другу, что кажется, будто они целуются,- американцы. Консульский “предбанник”- как Вавилон. В языковой мешанине выделяется своим изяществом речь французская. Когда французы говорят, они каждое слово сначала будто обшивают и уже затем вплетают его в ткань фразы. Язык их так же богат звуками, как и каждый из их многочисленных соусов - компонентами. Когда слушаешь легкую речь французов - с ее “аксан грав”, “аксан эгю”, - понимаешь,что народ этот мог хорошо фехтовать лишь на шпагах: ведь орудуя тяжелым мечом, сначала надо покряхтеть, затем зареветь ,чтоб силушки прибавить, просклонять весь род ворожины, и уж только после этого с плеча обрушить на него удар… • Ишь как стрекочат!- говорит Мауро и добавляет.- Французики… Понять, каково отношение итальянцев к французам, при поверхностном наблюдении не просто. В Италии практически никогда не затрагивают эту тему. Помимо неискоренимого среди итальянцев мнения о том, что ни один здравомыслящий человек французское вино пить не будет, единственное, что бросается в глаза, так это отсутствие в итальянском прокате французских фильмов , крайне малое количество французских книг в итальянских магазинах и наличие магнитофонных кассет с полным репертуаром французского шансона в контейнерах с уцененкой. Если в запале итальянец может беззлобно назвать немца шницелем,то для определения француза в худшем случае он использует уменьшительный суффикс. Словом, в повседневности для итальянцев их соседи будто не существуют. Истинные отношения между этими нациями можно понять во время футбольных матчей национальных сборных. Тогда раздающиеся с итальянских трибун крики “сделайте их, как в Барлетте!” раскрывают перед вами то, что каждый итальянец знает со школьной скамьи и до случая молчаливо и гордо хранит в своем сердце. Противостояние галльской культуры культуре латинской – явление сложнейшее и насчитывает тысячелетия. В наше время, на бытовом уровне, его можно заметить в двух словах, ставших своего рода национальными эпитетами и известных во всем мире : «макаронники» , которое изобрели французы как прозвище для итальянцев, и «лягушатники» - которым, как полагают, итальянцы ответили обидчикам и которое со временем по отношению к ним сами употреблять перестали. В средние века, когда Франция хотела полностью осводобиться от латинских пут, в связи с чем создала свою, галликанскую, церковь, французы любили поддеть итальянцев, утверждая, что их солдаты лишены боевого духа и склонны к измене, они-де такие же аморфные, как и тесто из которых делают макароны … Частенько из-за подобных высказываний между ними и итальянцами вспыхивали вооруженные стычки. Первое такое столкновение произошло в 1503 году в местечке Барлетта. Тогда итальянское войско под командованием Консальво Колонна вместе с испанцами сражалось против французов за регион Пулье. Французский капитан Ля Мот был пленен и доставлен в испанский лагерь. За ужином он назвал итальянцев трусами и предателями, и заявил, что в любой момент готов сразиться с группой своих солдат против равного числа итальянцев. Схватка произошла 13 февраля. Тринадцать французов против тринадцати итальянцев. Число оказалось несчастливым для французов: всех их очень быстро вышибли из седла. Убит никто не был. В память об этом событии на месте была установлена шестиметровой высоты каменная плита с латинским текстом. Наполеоновские солдаты свалили ее, ночью, в 1805 году. Но после Ватерлоо она была восстановлена местным населением. Подобное сражение произошло в 1636 году в долине реки Сессера. На этот раз на поле вышли тридцать французов и тридцать итальянцев. Бой должен был идти до последнего. Но когда итальянцы начали теснить противников и победа была уже близка, французские солдаты наблюдавшие за схваткой, бросились на помощь своим соотечественникам. Офицерам обеих сторон с трудом удалось восстановить порядок. После чего французский командир принес итальянцам извинения за поведение своих подчиненных. Несть числа и поединкам, происходившим по той же причине между французами и итальянцами.Так в начале девятнадцатого века неаполитанец Карло Филанджиери убил на дуэли французского генерала, оскорбившего его земляков. 19 февраля 1826 года во Флоренции неаполитанский генерал Габриэле Пепе ранил во время поединка секретаря дипломатической миссии в Тоскане, французского поэта Альфонса Ламартина, который назвал в одном из своих стихотворений Италию “ землей мертвецов”. Раненный, Ламартин обнял своего противника и признал, что был не прав. Последняя из таких дуэлей произошла 15 августа 1897 года не далеко от Версаля между принцем Витторио Эмануэле ди Савойя Аоста и французским принцем Анри Орлеанским. Поводом к ней послужили корреспонденции из Эфиопии для “Фигаро”, в которых французский принц высмеивал итальянскую колониальную армию. Витторио Эмануэле вышел из поединка победителем, как, впрочем, почти всегда становились победителями его соотечественники, отвечавшие на дерзость французов. В большинстве случаев героями таких поединков были неаполитанцы - народ, к которому в Италии, где, хотя каждый кулик хвалит свое болото, все единодушно испытывают особое чувство… “ Неаполитанцы в любой момент готовы выйти один на один,- писал в прошлом веке сицилийский историк Микеле Пальмьери,- и я не думаю, что на свете есть место, где дерутся так часто и так умело, как в Неаполе. И это говорит вам сицилиец - тот, кто рожден врагом неаполитанцев… Неаполитанцы отважны в поединках, отважны, когда их безудержно бросает в бой страсть, но им не удается быть на должном уровне в сражении, идущем по правилам боевого искусства. Дело в том, что с одной стороны, они не приучены к военному ремеслу, требующему длительного развития определенных навыков, с другой, - в большинстве случаев они не понимают, за что должны сражаться. Обучите их военному искусству и, главное, - дайте им достойного кумира, вместо их короля Фердинанда и покровителя - св. Януария,- и тогда…” Можно сказать, что сегодня, через сто тридцать лет после создания итальянского государства, хроника стычек с французами заменяет итальянцам отсутствующий в их литературе героический эпос, и их вспоминают в тех случаях, когда уместнен национальный пафос. По пустякам их не треплют. Подходит наша очередь. Мауро отдает секретарше консульства паспорта и с любопытством начинает ее рассматривать. В его взгляде заметно некоторое разочарование. Действительно, секретарша - не лицо женской половины России. Правда, это не мешает ей кокетливо изгибаться, потягиваться и ерзать на стуле. • У вас что, они все такие?- огорченно спрашивает Мауро, когда мы выходим на улицу. • Увидишь. Ужинаем в ресторане. За соседним столом седые мужики в пестрых пиджаках раскладывают на два голоса “итальянскую застольную”: • А ты ему так и скажи,- баритоном выводит пиджак синий,- могу внести в дело свои мозги! • Да какие мозги!- срывается на фальцет желтый. - Мозги… Он денег хочет! И далее следует развитие обязательной для итальянской трапезы темы” Как разжиться на халяву”. • Ну какая она, Россия ? - спрашивает Мауро. • Большая… Умом Россию не понять… • Да ладно тебе! Люди-то вы какие? • Мы единственный в мире народ, у которого есть пословица “ простота хуже воровства”.Только в нашем эпосе герои перед тем, как убить врага, бесполезно выказывают ему свою хитрость, хотя запросто могли прикончить его в прямом поединке. И только у нас апокалипсических чудовищ - лошадей - запрягают божественным числом: тройкой. • Понятно… • А еще у нас есть замечательные слова - “авось” и «небось». • Авось?- Мауро морщится, будто у него во рту деготь. • Да. Это что-то вроде “а вдруг”, ”наудачу”. Одни говорят, что оно появилось потому, что земля была неплодородна и люди сеяли , уповая исключительно на случай: авось да вырастет… Другие же, наоборот, утверждают, что слово это родилось от чрезвычайного богатства ее недр, позволяющего не заботиться о завтрашем дне: чего стараться , когда все под ногами - авось не пропадем… • А это, другое – как ты сказал ? • Небось? • Да… • Это то, чем подталкивается авось… • Не совсем понял, ну да ладно… Так… А что еще? • А еще у нас есть одесский юмор, забирающий все силы. Но лучше, как говорят у нас, один раз увидеть, чем сто раз услышать…