Наталья Сафронова Варя, Филя и другие Варя зажигалась о мать, как спичка о коробок. Стоило только матери нарушить ее пространство, в девочке поднималась глухая волна раздражения. Некрасиво, и Варя мучается чувством вины за свое поведение, потому что, естественно, раздражение прорывается. Варя бурчит себе под нос, расстраивает маму. Мать была несчастлива, и словно всех приглашала подойти и утешить. Несчастьем мамы был отец, которого лучше бы и не было, но мама несла этот крест. Она так и говорила: - Это мой крест. Или беспокоилась: - Вот ведь умру, и женится, и пить бросит. Готовность матери умереть изумляла Варю. Может быть, отец удерживал ее на земле своей неприкаянностью и одновременно опасением: а вдруг подберут? Такой вот, никому не нужный, отец и раздражал ее, и примирял с отсутствием выбора: мой крест. И вина за то, что ей одной надлежит нести этот неподъемный крест возлагалась на всех вокруг, а больше всего на дочь. Ведь это из-за нее мать жила с отцом и ни на кого его не променяла. Винные дети всегда виноваты. Поэтому, когда отец из последних сил приползал домой, а до спальни дойти уже не мог, девочка подставляла ему свое плечо. Угорая от алкогольных паров, укладывала на кровать, снимала ботинки. И молчала. Единственной защитой от собственных родителей для нее было молчание. Вот тогда-то у Вари и появился гномик. Совсем крошечный, просто удивительно, что девочка его вообще заметила. Он спустился по лунному лучу на подоконник, оттуда ловко спрыгнул на одеяло. - Ты кто? – одними губами прошептала девочка. - Филя, - тоже тихо ответил гномик. - Откуда ты взялся? - От сырости завелся, - серьезно ответил маленький человечек. - Отчего завелся? - удивилась девочка. - От сырости, - кивнул Филя. – Плачешь, плачешь… Хорошо, что я у тебя завелся, а не мокрицы. - Я вообще никогда не плачу, - не согласилась Варя. – Я молчу. - Вот именно. Плакать молча – это самое плохое, что может случиться с человеком, - объяснил гномик. – Надо же иногда и поговорить. И даже покричать. Девочка протянула руку, и человечек вскарабкался ей на указательный палец. Варя изумленно поднесла палец к лицу, чтобы получше рассмотреть своего гостя. - Дыши, пожалуйста, не так громко, а то я оглохну, - попросил Филя. – А лучше вообще на меня не дыши, а то сдуешь. - А можно рассказать про тебя девочкам в школе? – спросила Варя. - А ты сама как думаешь? - Мне кажется, лучше не надо, - задумалась девочка. Так никому и не рассказала. Она вообще говорила мало, только если спросят. Не потому, что у нее не было своего мнения или нечем было поделиться, но подружки всегда и все обсуждали бурно, нужно было лезть вперед, кого-то теснить. Поэтому Варя чаще слушала, чем говорила. Может быть, она была единственной, кто умел слушать. Собственно, ничего особенного не произошло. Не воспоследовало никаких грандиозных событий. Просто иногда гномик приходил к Варе в гости. Они беседовали обо всем и ни о чем. Варя пересказывала ему разговоры с девчонками, которые до этого прокручивала в голове. Филя вставлял какие-то замечания, типа: - Это очень важно, что Таня заходит за тобой в школу. Обидно будет, если из-за того, что не дашь ей списать диктант, ты потеряешь подругу. Пусть списывает, сколько угодно, не вздумай отказывать. - Но ведь получается неправда, мы обе врем? – морщит лоб Варя. - Это ерунда. А вот если вы поссоритесь, тебе будет очень не хватать Тани, - упрямо гнет свою линию маленький человечек. Варя к нему прислушивается, потому что одной ей эту проблему не решить. Девочке страшно потерять подругу, и в то же время мучает то ли кажущаяся, то ли реальная неправда. Ей не жалко дать списать, если бы списывание не превратилось в систему. Может быть, Таня с ней дружит только ради этого? Интересно, что сказала бы по этому поводу мама? Варя не может себе представить, с мамой она такие вопросы не обсуждает. Но все-таки Таня заходит за ней, они вместе идут в школу, а рядом со школьным сквером встречаются с Ксюшей и Диной. Варя догадывается, что если у нее не будет Тани, то Ксюши с Диной тоже не будет. И тогда ее молчаливость в классе станет особенно заметной. Молчать одной, в стороне от всех, совсем другое, чем в компании. Исчезает сопричастность, выпячивается одинокость. Ты вне стаи, вот что страшно. И хотя внутренне Варя всегда стояла в стороне, но привлекать к себе внимание не хотела. И обсудить эту проблему, кроме как с Филей, ей было не с кем. Хотя и с ним докопаться до сути, до самой сердцевины, где плещется горячая лава, не получалось. И не хотелось туда. Но ему хотя бы можно было признаться, что она запуталась в том, насколько ей дорога Таня, не служит ли она прикрытием, ширмой, чтобы Варя не стояла на перемене одна у стены, как чучело. Нет, это не правда, вернее, не вся правда. С Таней интересно. Варя любит смотреть на нее, когда они вместе идут в школу, и та болтает без умолку. Глаза у подруги безмятежные, и в них отражается небо. Они голубые в ясный день, серые в дождливый. Варя рисует ее, на разных портретах она разная. На одном рисунке Танины глаза набиты страхом, замершие, замерзшие. Тогда Танину маму прооперировали. - Не бойся, детка, сейчас почти у всех женщин – миома, - сказала девочке Варина мама. Таня переехала к ним, она вздохнула свободнее, только когда мама вернулась домой. - Я маму в больнице обняла, - поделилась она с Варей. – Мы как-то не обнимались раньше. Если бы мама умерла, меня бы в детдом отдали. Я раньше об этом не думала. Это Варе было понятно. Она тоже иногда размышляла: вот бы маму обнять. Если с мамой что-нибудь случится, она тоже останется одна. Вернее, с отцом, но это еще хуже. Пусть Таня подглядывает в ее тетрадку, сколько угодно, разве она виновата, что хронически не способна к языку. Зато на соревнованиях по плаванию она всегда приходит первой. И не выпендривается. Летом вместе ходили на пляж, так она честно поворачивала к берегу вместе с Варей, когда та уставала, хотя могла бы переплыть Волгу. Однажды подшутила над подругой. Встала столбиком: - Уже неглубоко, отдыхай. Варя поверила, тоже встала – и ушла под воду. Испугалась, закашлялась, Таня еле вытащила ее. На самом деле, мелко было всего в двух шагах. - Ты паникерша, в этом дело, - объяснила она. Но все равно смеялись, потом было смешно. Конечно, Варя паникерша, чуть что- не знает, как дальше жить. Вот и сейчас раздула проблему на пустом месте. Хорошо, что теперь у нее есть гномик, разобрались со всем, что ей кажется, что она себе придумала. Вовсе не из-за диктантов Таня с ней дружит. Просто дружит. Когда Таня у них ночевала те две недели, что мама была в больнице, девочки спали на одной кровати. Варе тогда казалось, что у них не осталось никаких секретов друг от друга. Или почти не осталось. Варя рассказала, что ей нравится Валерка. И Таня сообщила подруге потрясающую новость: она тоже любит Валерку. Варя на секунду замерла, потом согласилась, что вдвоем любить Валерку, конечно, еще интересней. Я его рисую прямо на уроке, очень удобно, он сидит на соседнем ряду передо мной. Или дома, по памяти, так можно рисовать подробнее. Таня тоже захотела Валеркин портрет. Бери, конечно, я себе еще нарисую. И мне тоже еще. Конечно, и тебе тоже. Вообще, хорошо, что у них теперь есть общая тайна. Только непонятно, нужно ли скрывать от Дины и Ксюши. Потом Варя долго обсуждала это с Филей. Все замечательно, но все-таки, каждая из девочек мечтает дружить с Валеркой единолично. И Таня, и Дина, и Ксюша. Странно, что он вдруг им всем так понравился, после того, как Варя открыла им на него глаза. Нарисовала, показала – и они увидели. Таня тогда рассказала историю про четырех подруг, которые влюбились в одного мальчика, а он не знал, кого из них выбрать. И они решили прийти на школьный бал все в одинаковых лохмотьях (почему в лохмотьях?) и с закрытыми лицами (в театральных масках). И чтобы он выбрал из них одну - вот так вслепую. И он выбрал, и избранница (в Танином рассказе, конечно, это была она) сняла лохмотья и оказалась в бальном платье. А подруги так и остались в лохмотьях и без принца. Варя тогда почему-то безоговорочно Тане поверила, что Валерка непременно выберет именно ее, Таню. - Не обязательно, об этом вообще не стоит гадать, - качал головой Филя. Он, кстати, удивительно был похож на Валерку. Такой же тоненький и золотоволосый. У него не было этой нелепой шляпы, в каких рисуют обычно сказочных гномов. Варя держала гномика на вытянутой ладошке и думала, что вот так же она готова держать и Валерку, смотреть на него, любоваться. Какое это имеет отношение к реальности? Никакого. И она столько его рисовала, неудивительно, что и гном на него похож. И Гулливер, если она его придумает заново, тоже будет Валеркиным братом-близнецом. Валерка, кстати, чем ей приглянулся? Яркий, в толпе не затеряется. Участвует во всех школьных постановках. В «Сыне полка» играл Ваню Солнцева. Варя занималась декорациями к спектаклю. Нужен был немецкий блиндаж, но она решила прибегнуть к абстракции. Война, взрывы с одной стороны, и бумажный самолетик письма, улетающий в рассвет - с другой. Таня играла немку, которая допрашивала мальчика. Ей тоже аплодировали, не меньше, чем золотоволосому Ване. И Варин рассвет не остался не замеченным, хотя учительница литературы, которая ставила спектакль, поначалу требовала реалистичных декораций. Но Варя, которая всегда и везде молчала, упорно отстаивала свое видение. - Ты молодец, - похвалил ее Филя. Варя задумчиво смотрела на гномика, думала о Валерке. Как он оценил ее работу, она так и не поняла. Он ей ничего не сказал. - Это потому, что ты слишком много значения придаешь его мнению, - прокомментировал Филя. - А девчонкам понравилось, во всяком случае, больше понравилось, чем не понравилось, - сказала Варя. – Вообще-то, какая разница, какое у них мнение, если я понимаю, что у меня все получилось? - А мама была на спектакле? – поинтересовался гномик. - Маму я не звала, - покачала головой Варя. – Во-первых, ей не интересно. - Почему ты так думаешь? – удивился Филя. - Потому что не интересно, - упрямо мотнула головой девочка. – Во-вторых, я очень переживала за работу. Переживать за то, как воспримет и оценит мою работу мама, у меня уже не хватило сил. Я все время отвлекалась бы на нее. Как пришла, как смотрит. Что тут непонятного? Девочка рисует маленькую себя, а рядом маму, юную, бегущую за ней в садик. Мама опаздывает, а маленькая Варя сидит на веранде рядом с воспитательницей и молчит. Мама подхватывает ее на руки, а малышка молчит. Можно ведь обрадоваться, что мама пришла, или заплакать, чтобы пожалела. Но девочка молчит. Варя вздыхает и рисует слезинки, одну, другую, третью, пусть катятся из глаз. Пусть выплачется, наконец, им обеим, маме и дочке, станет легче. Варя поднимает глаза на Филю: - Так понятнее? Потом замечает, что она тоже плачет, и ей немножко легче дышать, совсем чуть-чуть…