Наталья Сафронова О родине Наблюдалка В маршрутку ввалилось трое пьяных парней. Алкоголь стирает с лица все человеческое, проступает звериное. А может быть, сейчас у людей агрессия близко, в этом дело. Лида не вслушивалась, но поняла, что один из них чем-то сильно не доволен, а друзья его успокаивают. Недовольный, однако, не утихомиривался, а активно выражал свое отношение к жизни вообще и присутствующим в маршрутке в частности. Всех куда-то посылал, в одном и том же направлении. Такие слова Лида слышала, но никогда не повторяла. Пассажиры делали вид, что ничего не происходит, буквально отворачивались. Пока какая-то бабушка не высказалась в том смысле, что так вести себя неприлично. Недовольный даже обрадовался, что есть с кем пообщаться на вечные темы, а именно о любви к родине. Он сообщил бабушке, что они погранцы, защищали ее старую задницу на границе с Афганистаном, в том время как она отмазывала своего сына от армии. - Я не отмазывала, - обиделась бабушка. – Мой сын в Чечне воевал. - Чечня – это не тебе не Афганистан, - осадил ее недовольный. Там талибы. И женщины в парандже ходят. И в Таджикистане тоже в парандже. И только у нас бабки выступают. Бабушке индивидуально сообщили направление, куда ей, старой, надлежит отправиться вместе со своим сыном. Потому что погранцы защищали родину, чтобы бабушка могла ездить в маршрутке. - Ты подумай, что делают? – удивилась другая бабушка. – Наши отцы с Отечественной вернулись, и так на людей не бросались. Неужто там слаще было? Этой старушке сказали, что и за нее погранцы воевали, поэтому она тоже может идти… Больше никто не вмешивался. Девушка воткнула в уши наушники. Мужчина на соседнем сиденье напряженно смотрел в окно. Недовольный сказал, что единственный, кто ему указ – это водитель маршрутки. Вот если шофер сделает замечание, тогда он замолчит. От водителя замечания не последовало. Недовольный осклабился: - Шеф, нам у яхт-клуба! Не забудь притормозить! Водитель кивнул, услышал. Недовольный отхлебнул пиво из бутылки, друг потрепал его по плечу, видно, что-то сильно его взволновало. - Они не знают, что такое родина, - объяснял недовольный. - Нас родина туда кинула, и мы стояли. А для них родина - что? Пустой звук. Потому, что они все - … Дальше последовало нецензурное слово. У Лиды росла дочка. Как знать, может, и не пустила бы сына в армию, чтобы родина его куда-нибудь кинула. Лида, как все в маршрутке, отводила глаза, не хотела слушать, но слушала парней со смешанным чувством стыда и боли. Какая родина – такие и защитники, что тут ответишь? Маленькая Лида радовалась, что ей повезло родиться не где-нибудь, а в Советском Союзе. Ей нравилось просыпаться под «Пионерскую зорьку». То есть спать, конечно, хотелось, но появлялся боевой задор и помогал стряхнуть остатки сна. Нравилось ходить в школу. Каникулы Лида любила гораздо больше школьных будней, но школа – нравилась. Были предметы любимые и не очень, а все-таки на уроках было интересно, даже если учитель – зануда и ничего любопытного не скажет, можно отпроситься, например, рисовать стенгазету. Или бросишь записку Ленке на парту: - У Кольки уши торчат. - О, покраснел! Чувствует, что мы о нем болтаем! Где еще понаблюдаешь за понравившимся мальчиком и обсудишь его с подругой? Политикой Лида не интересовалась. Материал для политинформации черпала из «Комсомолки», выписывала тезисы, потом зачитывала по памяти, стараясь не подсматривать в листок. Когда умер Брежнев, учительница сказала: - Сорок лет без войны – это не мало, есть за что благодарить. Лидин дедушка пришел с фронта Великой Отечественной без правой руки, рукав гимнастерки был заткнут за пояс. Влюбился в Лидину бабушку, а она в него. Женился, родились дети. У них в семье был культ деда. Он был совсем не похож на культ личности вождя, который потом разоблачили, просто бабушка, дети и внуки очень любили деда. Когда его не стало, бабушка рассказывала, что возвращаться к матери калекой дед не хотел, боялся быть обузой. Но все-таки вернулся и помогал поднимать младших сестер. Руководил фермой и делал по дому и во дворе всю мужскую работу. Выгонял в стадо корову, кормил поросят, копал огород и рубил дрова. Больше некому было, его отец, Лидин прадед, пропал без вести. Поэтому даже если бы в школе не было политинформаций, с патриотическим воспитанием у Лиды было бы все нормально. Дед был Лидиной совестью. Когда Лида собирала малину, ягодки, которые свешивались к ним через забор от соседей, не рвала: - Тетя Дуня сюда не дотянется! Но дед не разрешал: чужое. У дедушки с бабушкой дома был большой стол, собиралась семья. Внуки съезжались на лето. Навещали сестры со своими детьми и внуками. Как-то все размещались, не жаловались на тесноту. В саду росла вишня и яблони, а клубнику бабушка не сажала. Клубнику детвора ходила есть к дедушкиной сестре, которая жила на соседней улице. Дед пережил перестройку, приватизацию называл «прихватизацией», а в девяностом умер от инфаркта. Не видел, как братки выколачивали из его сына деньги, которые ссудили Светке, Лидиной двоюродной сестре. Буквально, повалили на землю и били, пока не потерял сознание. А может, наблюдал сверху, но не мог помочь. У Светки тогда глаза загорелись от открывшихся возможностей, хотелось все и сразу. Захотела отдел в магазине – взяла деньги, завезла товар, а отдавать долг не спешила. Потом уехала в Москву, поладила она с бандитами или просто сбежала, родные не узнали. Светка не стеснялась. Ей всегда было можно больше, чем другим, могла толкнуть, могла переступить. Дедушкин дом тоже достался Светке, ей нужнее. Дядя Сеня больше не встал, ноги отнялись. Сидел сиднем десять лет, потом умер. А Светка вернулась и построила коттедж на месте дедушкиного дома. На дедовой улице много коттеджей, старенькие домишки теснят, скупают землю у хозяев, чтобы не портили общий вид своей бедностью. Расслоение общества бросается в глаза, семьи, случись революция, окажутся по разные стороны баррикад. Никто на баррикады, конечно, не собирается, но дедушкин дом жалко. Некуда приехать и вспомнить. Не только дом, страна другая, дед ушел вместе со страной. Тишина, которой было наполнено Лидино детство, исчезла. Громкая музыка несется из машин. Реклама навязчиво лезет в глаза и уши. Люди не беседуют, а ведут переговоры, и за этим тоже стоит напряжение. Лида не смотрит телевизор, чтобы сохранить хоть какое-то личное пространство. Но муж включает политические шоу. За что они там сражаются – непонятно. Хотя понятно – делят деньги и власть. За родину так не кричат. Криком отвлекают от чего-то важного. Лиде казалось, как начали в девяностых депутаты в думе друг другу морды бить, так время и остановилось. Леонид Ильич со своими поцелуями вызывал меньше негатива. У яхт-клуба водитель остановился, не забыл. Пьяные вышли. Пассажиры маршрутки по-прежнему друг на друга не смотрели, стеснялись, наверное. Бабушка, у которой сын воевал в Чечне, попросила остановить ей на автовокзале. Старушка заранее встала и направилась вперед, но водитель осадил ее: - Сядьте на место, не ходите во время движения. Женщина на переднем сиденье возмутилась: - Бабушке вы нашли, что сказать. А пьяные хулиганили, так вы молчали! - Где это они хулиганили? – удивился водитель. – Просто разговаривали.