http://www.my-works.org/text_137409.html «С трудом передвигая ноги, Учитель шел на распятие в полном изнеможении; силы его были на исходе. Со времени Тайной Вечери в доме Илии Марка он был без пищи и воды. Кроме того, за всё это время ему не позволили сомкнуть глаз. Вдобавок, вплоть до вынесения приговора, один допрос сменялся другим, — уже не говоря об оскорбительном бичевании, сопровождавшемся физическими страданиями и потерей крови. На всё это накладывались глубочайшие душевные мучения, сильнейшее томление духа и чувство полного одиночества». -- Такова риторика проповедников, стремящихся «ублаготворить» образ Христа своим собственным человеческим воздыханием по сути сутей, полагая человеческую природу основой бытия и физического (как и духовного) устроения Сына Божия. Двойная природа Христа наталкивает на мысли о Его расположенности к страданию, как это есть у любого человека, Он представляется алчущим, жаждущим общения и понимания, Его чувства (внутренний мир) трепетно чувствительны к грубому обхождению: все то, что, собственно, делает человека человеком, ибо он слаб по природе своей и часто тщедушен; но в том и суть, что настоящего человека как раз характеризуют не качества слабости, а стремление к силе — в личности, духе, физическом, доступном его природе, совершенстве. Однако, образ Христа все более и более, у таковых «праведных искателей сути» в благой вести, выискивает именно слабые стороны: разумеется, надо же показать Его страдание! И в этом, безусловно, есть объективная причина. Но есть и субъективная: таковая риторика «лепит» из Христа собственный, сугубо человеческий, оторванный от стремления просто к человеческому совершенству, характер. И чего более в сем? Природа того, Кто явился миру под именем Иисуса Христа, как сказано Писанием, двойная, но у Бога нет (своей) природы, Его ничто не прирождало, поэтому, речь «о природе Христа» только потому, что Он имеет (от начала) помимо Своей Божией (ипостаси сущностной) внутреннее соответствие или способность «быть как человек», соизмеряясь с человеческой природой Своим и духом, и чувством, кое — охватывает те пределы Мироздания, которые никогда не будут доступны даже самой развитой человеческой фантазии хотя бы ориентировочно; ангельской? — мы ничего не знаем о т.н. «ангелах», достаточно подробно Библией схвачен только образ Спасителя. Однако, есть ведь объективная потребность (в познании Слова) видеть Иисуса именно согбенным под той частью креста, которая неслась осужденным до места казни. Бичевание... Страдал ли Он? И, исходя из понимания, что Сын Божий находился уже, еще до самого Креста под гнетом Смерти, той самой, второй, о которой глаголет книга «Откровение», следует как-то понять, что принятый ранее грех мира уже давил Его — снутра. Делая как бы совсем человеком: со всеми человеческими слабостями. Но, тем не менее, это не было страданием человека. И вот это понимание ускользает от духовного зрения уже сколько веков... И съежившаяся истина устами «правильных проповедников» повествует нам о всех тех нравственных и физических муках, кои пришлось претерпеть Христу. И значимость в нашем сознании этому обстоятельству придает лишь мысль о том, что «пострадал безвинно», и «отдал себя добровольно для искупления»; нас это впечатляет, потрясает до глубины, и мы склонны видеть Христа — как самих себя: по-человечески. В то же время забывая, что распятые рядом «составили Ему компанию» (по замыслу свыше?) совсем не зря. Это для сравнительной ориентации в постижении данного смыслового нюанса: они ведь тоже, как люди, страдали (за свои преступления, разумеется, а не ради общего блага). И вот это сбивает с толку, наши мысли путаются, но так или иначе находя «ответ», видим Христа полноценно в этой, нашей собственной, человеческой природе. И, видимо, в том и суть Писания: чтобы мы на сей счет заблуждались; а находя сию суть — учились быть поистине разумными. Разумеется же, Евангелие показывает Иисуса Христа более с человеческой стороны, потому что все оно (вкупе четырех) повествует о миссии Сына Божия, которая есть Распятие за грехи рода человеческого. И как Сам Бог, в таком явлении Самого Себя может видеться иначе? Если цель — взять себе ГРЕХ первородного состояния (души), как раз тот фундаментальный внутренний накал сущностно-человеческого духа, что, имея свободы выбора, данные Творцом, где-то в самых глубинах нашей сути, начинает искажаться, или стремится слепо к такому, производя из себя грех, что есть сумятица разума, заблуждение и хотение бессмысленного. Но — надо суметь, в образе Спасителя, разделить «кое-что» с «кое-чем»; и все встанет на места: мы увидим истинный образ Сына Божия, только, конечно же, в доступном нам окладе вообразительности и чувствования. «Вскоре после того, как Иисус, качаясь под тяжелой перекладиной, вышел из городских ворот, силы на мгновение оставили его, и он упал под тяжестью своей ноши. Солдаты кричали на него и пинали ногами, но он не смог подняться. Увидев это, командир — знавший, что уже пришлось перенести Иисусу, — велел солдатам оставить его в покое. После этого он заставил прохожего, некоего Симона из Кирены, снять перекладину с плеч Иисуса и нести ее остаток пути до Голгофы». -- Дело не в том «что пришлось перенести», путь на Голгофу был последней нотой «симфонии смерти», что началась с принятия греха как он есть во всей человеческой общности от сотворения (от начал проявления его) — в Иордане через Иоанна. Тогда, закончив «акт очищения» (от своей божественной сути, и то, надо понимать, что все-таки условно), погружая в Себя человечье и взнузданное греховным содержанием, Христос только лишь делал ЭТИМ самый первый, виртуальный, как можно сказать сегодня, шаг к Голгофе. И все вот это четко прослеживается по смыслам Писания, следует вчитаться. Например, просьба сыновей Зеведеевых... 32. Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе. Подозвав Двенадцать, Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним: 33. вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам, и осудят Его на смерть, и предадут Его язычникам, 34. и поругаются над Ним, и будут бить Его, и оплюют Его, и убьют Его; и в третий день воскреснет. 35. [Тогда] подошли к Нему сыновья Зеведеевы Иаков и Иоанн и сказали: Учитель! мы желаем, чтобы Ты сделал нам, о чем попросим. 36. Он сказал им: что хотите, чтобы Я сделал вам? 37. Они сказали Ему: дай нам сесть у Тебя, одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей. 38. Но Иисус сказал им: не знаете, чего просите. Можете ли пить чашу, которую Я пью, и креститься крещением, которым Я крещусь? 39. Они отвечали: можем. Иисус же сказал им: чашу, которую Я пью, будете пить, и крещением, которым Я крещусь, будете креститься; 40. а дать сесть у Меня по правую сторону и по левую — не от Меня [зависит], но кому уготовано. 41. И, услышав, десять начали негодовать на Иакова и Иоанна. (Свт. Евангелие от Марка 10:32-41) «...не от Меня зависит», — в источнике текста звучит как «не есть Мое дать», то есть, «не от Меня данное». Слово «зависит» тут не совсем к месту. А почему... сей вопрос можно разбирать долго, и в данном случае, это не нужно. Но важно подчеркнуть все-таки скрупулезность Синодального (адаптированного к массам) перевода: люди постарались на славу, надо сказать, так, что курсивом выделяется и слово, которое как будто бы есть в тексте оригинала, но будто с иным оттенком. То есть, при более попустительском и поверхностном отношении в этом месте слово могло и не выделяться курсивом для обозначения пробела в переводе, что служит «вставкой для ясности и связности», таким образом, оно бы сливалось с текстом, будто так есть в исходном манускрипте. Что важно в данном отрывке? «Когда были они на пути, восходя в Иерусалим, Иисус шел впереди их, а они ужасались и, следуя за Ним, были в страхе». То есть, они вполне сознают что происходит, что будет далее, и еле плетутся за ним, не из вредности или строптивости, у них реально «отнимаются ноги», потому что предположить строптивость («Уситель, нам бы если тока бы не учайствовать в этом... Твоем... деле, кх») вряд ли получится, все, как минимум ближайшие, последователи Христа были людьми морально стойкими, зрелыми; что касается «предательства Иуды», то он лишь выполнял распоряжение Самого: первосвященство должно было увидеть, что Его предают ближайшие ученики, это знак, что никакой Он не «сын бога». Но даже хоть и по распоряжению, и даже (видимо) частично имея возможность понимать для чего это так нужно... Иуда не смог справиться с отвращением к самому себе, и после всего — удавился (почему и сказано, что «в него вошел сатана»: как внутреннее противоречие самого крайнего толка в ощущении глубокого отчаяния; но кто-то должен был ЭТО сделать, а Иуда, как видно, был самый подходящий, устойчивый морально, крепкий в духе, ведь было важно, чтобы задание это исполнилось в точности; «вошел сатана» в том смысле, что Иуда, с момента как услышал требование-наказ от Христа, начал терять самого себя, подавленный этим моральным грузом, одновременно как-то понимая, что Сказанное Учителем — закон для него). (На этом фоне полагать некий подозрительный текст «Евангелием Иуды» до предела кощунственно и крайне пошло: когда бы он что писал? — но это к слову, потому что по-любому в данном «евангелии» строка строку плешивит). И еще кратко об Иуде Искариоте. «3. Мария же, взяв фунт нардового чистого драгоценного мира, помазала ноги Иисуса и отерла волосами своими ноги Его; и дом наполнился благоуханием от мира. 4. Тогда один из учеников Его, Иуда Симонов Искариот, который хотел предать Его, сказал: 5. для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим? 6. Сказал же он это не потому, чтобы заботился о нищих, но потому, что был вор. Он имел [при себе денежный] ящик и носил, что туда опускали». (Свт. Евангелие от Иоанна 12:3-6) Что это может значить? Действия женщины как-то понятны, и далее, действие Иуды: он стоит тут рядом, наблюдая за сим процессом, и кое-что говорит (к Иисусу). Но она уже начала делать свое благое дело, и «дом наполнился благоуханием от мира», то есть, часть масла была истрачена. И только после сего Иуда говорит свое. Почему не ранее, понимая, что она собирается делать? Значит, его слова звучат не как предупреждение о том, что можно поступить с продуктом рациональнее, а как упрек. Есть ли ему дело до этого миро? «Продать и раздать нищим». И то что сказано «был вор и носил ящик» (просто ящик, опускали не только деньги, видимо). А связь какая с «вор» и «ящик для сбора»? Самая прямая, если до встречи с Христом Иуда промышлял воровством, то у него самого точно ничего не пропадет... Да, он не заботился о нищих; никто из них, находясь с Христом, вообще не думал об этом, какой смысл? Они постигали истину от Его проповеди, а при случае могли позаботиться и о нищем. Разумеется. Но перманентно об этом никто из них не думал. Итак, сказал не потому что заботился о нищих (не до этого им), а потому что был крайне бережлив... Иисус уже каким-то образом объявил ему о том, что от него требуется, хотя в тексте этого нет. И не может быть, поскольку... данная тема, видимо, излишне... интимна, что ли, хотя тут нужно иное слово. Предположение что кто-то из них мог реально предать Учителя отметается сразу с праведным негодованием. Даже если они были «просто люди» (а мы понимаем, Иисус избрал их как достойных нести Евангелие в мир, то есть, они справятся с этим по мнению Иисуса), то видя как Христос поднимает мертвого, воскрешает... и многое другое, и слыша эти проповеди... — можно предать?? Да чисто психологически невозможно, хотя бы из-за глубинного внутренне обложного испуга: он же явно не просто человек, э... этот учитель, он... э... не... незя предать... охь... низя... ай-яй будит... Но апостолы были большими человеками — в моралистическом, духовном смысле — от чего и почитаемы ныне, и сказанное ими, в духе благовещательном, есть истина. Так как же понять сей эпизод? Зачем Иуда говорит это Христу? Это упрек. Сказать явно, прямым текстом не может, понимая, что раз Учитель дал такое задание, то это крайне важно. Почему именно он? И такой вопрос, наверное, не возникал... Но гложение внутре — отчаянное, дикое, будто пиявки на душе. Иуда говорит непроизвольно, напоминая этим Христу, что... может быть возможно иное решение... без... такого предательства. И получает ответ. «7. Иисус же сказал: оставьте ее; она сберегла это на день погребения Моего. 8. Ибо нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда». (Свт. Евангелие от Иоанна 12:7-8) Это иносказательный диалог между ними. Который остальные не поняли. Нищета это недостаток. Потому и говорит Иуда про нищих, а масло это избыток, как бы... ненужный, расточительный. При ином раскладе ни у кого и мысли бы не возникло говорить такое Иисусу, тем более, ощущая, что нечто неотвратимое и ужасное для них приближается с каждым днем. Так или иначе слова Иуды могут показаться даже... безумными, что ли. Однако, остальные (присутствующие) так и поняли: они говорят иносказательно, но не ясно о чем. При чем здесь нищие? Для помощи нищим всегда найдется какое-то средство... А тут речь о! — Учителе. Что называется — это святое. Иуда задает Христу вопрос в этих словах: «для чего бы не продать это миро за триста динариев и не раздать нищим?» («Ты поступаешь со мной как с этим миро: и я чувствую себя... растратой»). «...нищих всегда имеете с собою, а Меня не всегда» («Не всё растрата что потрачено ради великой сути»). И последнее. Почему сказано «хотел предать», он разве хотел? Да, хотел: Ему́ приказал Учитель. И это стало его собственным устремлением и желанием. Потому что сказанное Христом для него свято. «Вошел сатана» означает, что он делал это как человек согрешающий, а не как исполняющий волю Учителя, Сына Божия, — [Самого Бога], — стремясь внутренним голосом ублаготворить самого себя, уговорить... на этот «грех». Здесь очень сложный смысл. Очень. И вряд ли когда-либо вот этот нюанс Евангелия будет толком понят кем либо. Но именно что — вошел сатана: вместе с повелением-поручением Христа. Вот в чем смысл. И разорвал его изнутри, его душу... — в самом нравственном аспекте, морально. «Он опять начал им говорить о том, что будет с Ним»: важно чтобы они «были в рассудке», что называется, никаких осечек быть не должно: перед Распятием Он наставит Петра отречься, это было не пророчество, а приказ — отречься трижды до первых петухов, то есть, идти туда где люди, быть на виду, чтобы сделать так, иначе, если их всех похватают, кто донесет истину благой вести миру? И это очень легко понять, тут не нужна «особая логика». И если кого-то смущает сам текст: написано так, будто Иисус предрекает что будет, то есть, Петр отречется трижды по слабости своей, то еще раз: логика весьма проста без ссылок на текст, ибо Христу было важно (да это они и сами понимали, но в их состоянии на тот момент, что естественно, в таком случае, что-либо понимать затруднительно), чтобы все остались целы. Для дальнейшего... Для проповеди. То же и в истории с Иудой. Почему так написано, как читаем, будто Иуда сам восхотел предать, в него вошел бес и прочее... кому-то, может быть, все-таки покажется не совсем ясным, но это Библия, а она бездонна; наверное, в этом есть свой контекстовый резон. Священное Писание — «одним словом». «[Тогда] подошли к Нему сыновья Зеведеевы»: вот интересно, эти люди только что едва-едва плетясь за Ним, потом снова (и заново) слушая о том что Будет из Его уст... будто им рассказали только что веселую историю, подходят ближе остальных и обращаются с просьбой... «дать им сесть в Его царствии рядом с Ним». Ч т о... ЭТО!? Эти люди нормальны, хочется спросить... Но прежде чем так спросить следует увидеть... сие несоответствие, сию ненормальность. Но может в их просьбе, как это понимается традиционно, есть (был) резон? Христос все-таки вот-вот уже, ближе и ближе к завершению Своей миссии на Земле, они это чуют и суются к Нему с таким вот вопросом... (а то потом может быть поздно, да и ситуацией воспользоваться, пока остальные с «языком на плече» от ходьбы, от всех трудностей, от страха вялые... — подойти скромненько и потихоньку, почти на ушко, спросить). Понятно, что такой образ до невозможности отвратен даже греховной по определению человеческой природе. Потому что человеку свойственно стремиться к лучшему, а такое... полный мрак, «туши свет», если молодежным сленгом. Разумеется, это не образ апостола (апостолов), это... библейское форматирование рассудка, для, как бы выразить точнее, «регуляции сути» внутри полученных от текста смыслов Писания. Которое таким образом дает прочувствовать душу зверя. Но Библия ведь не обманывает, Зеведеевы действительно подходили с таким вопросом? Разумеется. Только просьба их была о том, чтобы принять распятие вместе с Ним. Ибо Царствие Его на тот момент, пока еще не исполнено предначертанное, именно — Крест Второй Смерти. (Про Царство сказано в этом месте у Матфея; у Марка же совсем не просто так о Царстве умолчено; впрочем, там речь про славу). Но переведено как «сесть»? И у Матфея мать подходит с сыновьями. Что мать сыновей Зеведеевых делала с ними на дороге? Почему Матфей так излагает (по духу, разумеется)? Да потому, что они просили так проникновенно, что будто это сама мать их просит. И, заметим, о чем же «мать просит» столь проникновенно? О том, чтобы сыновья ее приняли со Христом смерть крестную. Причем, так говорит, как мать пекущаяся о благополучии детей своих, а они пока не в состоянии понимать это, и просит: «скажи, чтобы сели рядом с Тобой», мол, повели им, неразумным. В это стоит вдуматься — по-серьезному. Образы образами, но за ними стоит нечто неизмеримое рассудком. То есть, сыновья Зеведеевы убеждали Его: «мы должны быть там, с Тобой на кресте, справа и слева». Пока на них не пришикнули остальные десять. А на счет «сесть»... Вполне возможно слово καθίσωμεν в древнегреческом означало прежде всего «расположение», «расположиться» (как развалиться на диване). Но переведено как «седалище», «садиться». Таким образом сия просьба показывает формат той сути, которую сложно воспринять человеческим сердцем и умом, но крайне важно это в конечном итоге сделать, если хотим понять по существу. «Когда Иисус увидел свою мать вместе с Иоанном, братом и сестрой, он улыбнулся, но ничего не сказал. Тем временем четверо солдат, которым было поручено распять Учителя, следуя обычаю, поделили его одежду: один взял сандалии, другой тюрбан, третий кушак, а четвертый хитон. Оставалось разрезать на четыре части цельнокроеную тунику, одежду, доходившую почти до колен. Но когда солдаты увидели, сколь необычной была эта одежда, они решили кинуть жребий. Иисус смотрел на них, пока они делили его одежду, а бездумная толпа глумилась над ним. Хорошо, что римские солдаты забрали себе одежду Учителя. Если бы этими вещами завладели его сторонники, они могли бы поддаться соблазну — суеверному поклонению реликвиям». -- Это не более чем частное мнение, уж тут-то точно говорить с уверенностью невозможно. Допусти́м вариант, что сами ученики, в таком случае, сожгли бы эти одеяния. Ибо были людьми вполне вменяемыми, понимающими истинную подоплеку всего Учения, переданного им за время проповеди Самим Христом. А Евангелия крайне ревностно осуждают языческие традиции... К слову, тогда, об иконах, и «поклонении» иконостасу. Христиане не поклоняются иконам, а чтут смысл, что вложен в них. Это существенная разница. Потому что икона несет собой дополнительный подтекст Писания, отфильтрованный служением и исследованиями духоведческого толка. «Учитель желал, чтобы ничто материальное не связывало его последователей с его жизнью на земле. Он хотел оставить людям только память о человеческой жизни, посвященной высокому духовному идеалу, — преданному исполнению воли Отца». -- А как же т.н. «гроб господень»? И плащаница в которую было завернуто после казни Его тело? «Тури́нская плащани́ца (итал. Sindone di Torino) — христианская реликвия, четырёхметровое льняное полотно, в которое, по преданию, Иосиф из Аримафеи завернул тело Иисуса Христа после его крестных страданий и смерти (Мф. 27:59-60). ... В настоящее время хранится в соборе Святого Иоанна Крестителя в Турине». Ну вот, хранится... И — что? Чего бы тогда Христу на кресте думать о таких вещах? Фантазия вещь нужная, но надо же и меру понимать... «В течение всего этого ужасного времени незримые воинства вселенной молчаливо взирали на это необычайное явление — Создателя, умирающего смертью создания, причем самой позорной смертью осужденного преступника». -- Особенно этот текстовой эпизод умиляет: неужто автор прямо был среди того воинства, чтобы так уверенно говорить? Хотя, здесь может казаться все логичным: что еще делать «воинствам»! — в такой момент. Однако, подобной (безбашенной) логики следует остерегаться в описаниях, что выражают некое превентивное видение. Речь здесь о способах мышления, а не о человеке-авторе. «Когда преступник увидел обращенное к нему лицо Иисуса, пламя его веры вспыхнуло с новой силой и, собравшись с мужеством, он сказал: «Помяни меня, Господи, когда придешь в царство твое». И тогда Иисус ответил: «Истинно, истинно говорю тебе сегодня, что однажды будешь вместе со мной в Раю». -- Зачем искажать текст Писания? Было сказано: «ныне (сегодня) будешь со Мною в раю». То есть — немедленно. И как это? Сам собирается во вторую смерть... Ту смерть, коя не испытана еще не одной душой, потому что эта смерть абсолютна, она идеально противоположна творению, это уход (души) в пустоту не созданности — навечно. «Истинно, истинно говорю тебе сегодня»: в смысле, не вчера и не завтра? Гм. Как же это понять, о каком рае речь? Рае вечного духа? Сам-то умирать не собирался, то есть, собирался именно Воскреснуть, соделав в Своей этой смерти то что нужно для Спасения (вселенной). (Тут может быть много толков). «И если бы любой другой человек в глумившейся толпе ощутил в своей душе рождение веры и обратился к милосердию Иисуса, он был бы принят с тем же любвеобильным участием, которое было проявлено по отношению к уверовавшему разбойнику». -- Опять домыслы. Разбойнику было сказано так потому, что тот находился на грани своей (плотской, человеческой) смерти. А какие смыслы следует извлечь из данного места Писания, вопрос риторический: самые нужные. «В полдень Иисус взглянул на них и сказал своей матери: «Женщина, вот сын твой!» И, обращаясь к Иоанну, он произнес: «Сын мой, вот мать твоя!» После этого он обратился к ним обоим: «Я желаю, чтобы вы ушли отсюда». (Иоан.19: 26-27)». -- 26. Иисус, увидев Матерь и ученика, тут стоящего, которого любил, говорит Матери Своей: Же́но! се, сын Твой. 27. Потом говорит ученику: се, Матерь твоя! И с этого времени ученик сей взял Ее к себе. (Свт. Евангелие от Иоанна 19:26,27) Где же слова Иисуса «уходите»? Что за... выдумки... И главное — зачем это выдумывать! В подстрочнике: «И от того часа взял ученик Ее в собственное», — и будто недописано... сердце? Взял ли домой (к себе) не столь уж и важно, правильно же? И зачем ей... у нее собственного нет дома? О ней некому позаботиться? О чем тут речь? А речь о Богородице: Иисус на кресте, еще до смерти Своей, передал Ее — традиции почитания, в учениках Своих, и, соответственно, миру, как и совершилось. Какой сакраментальный смысл в образе Марии (матери Христовой земной) вопрос весьма неоднозначный, но святый, поскольку читаем определенное вполне по Евангелию. «Поэтому Иоанн и Иуда увели Марию с Голгофы. Иоанн отвел мать Иисуса туда, где он остановился в Иерусалиме, и поспешил назад на место распятия. После распятия Мария вернулась в Вифсаиду, где жила в доме Иоанна до конца своей жизни на земле. После смерти Иисуса Мария не прожила и года». -- И откуда такие сведения? «В этот час приближающейся смерти в человеческом разуме Иисуса всплывали многие отрывки из религиозных книг иудеев, в первую очередь из Псалтыря. Последняя осознанная мысль Иисуса-человека была связана с повторением некоторых мест из Псалтыря, ныне известных как девятнадцатый, двадцатый и двадцать первый псалмы. Хотя его губы часто шевелились, он был слишком слаб, чтобы произносить слова, когда эти отрывки, которые он так хорошо знал наизусть, всплывали в его сознании. Лишь несколько раз стоявшие рядом уловили отдельные фразы, такие как «Знаю я, что Господь спасет помазанника своего», «Рука твоя найдет всех врагов моих» и «Боже мой! Боже мой! Почему ты оставил меня?» Ни на мгновение, ни в малейшей степени Иисус не усомнился в том, что он прожил жизнь согласно воле Отца; и он всегда был уверен, что слагает свою жизнь во плоти по воле Отца. Он не чувствовал, что Отец оставил его; он всего лишь повторял в своем угасающем сознании многие отрывки, среди которых был и двадцать первый псалом, начинающийся словами: «Боже мой! Боже мой! Почему ты оставил меня?» И случилось так, что это была одна из трех фраз, произнесенных достаточно ясно, чтобы стоявшие рядом могли услышать их». -- «45. От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого; 46. а около девятого часа возопил Иисус громким голосом: Или́, Или́! лама́ савахфани́? то есть: «Боже Мой, Боже Мой! — для чего Ты Меня оставил?» (Свт. Евангелие от Матфея 27:45,46) Во-первых, не шептал, а возопил, достаточно громко, чтобы это вошло потом в Евангелия. Во-вторых, сделал это намеренно. Псалтирь, псалом 21 1. Начальнику хора. При появлении зари. Псалом Давида. 2. Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова́ вопля моего. 3. Боже мой! я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне, ночью, — и нет мне успокоения. 4. Но Ты, Святой, живешь среди славословий Израиля. 5. На Тебя уповали отцы наши; уповали, и Ты избавлял их; 6. к Тебе взывали они, и были спасаемы; на Тебя уповали, и не оставались в стыде. 7. Я же червь, а не человек, поношение у людей и презрение в народе. 8. Все, видящие меня, ругаются надо мною, говорят устами, кивая головою: 9. «Он уповал на Господа; пусть избавит его, пусть спасет, если он угоден Ему». 10. Но Ты извел меня из чрева, вложил в меня упование у грудей матери моей. 11. На Тебя оставлен я от утробы; от чрева матери моей Ты — Бог мой. 12. Не удаляйся от меня, ибо скорбь близка, а помощника нет. 13. Множество тельцов обступили меня; тучные Васанские окружили меня, 14. раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий. 15. Я пролился, как вода; все кости мои рассыпались; сердце мое сделалось как воск, растаяло посреди внутренности моей. 16. Сила моя иссохла, как черепок; язык мой прильнул к гортани моей, и Ты свел меня к персти смертной. 17. Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои. 18. Можно было бы перечесть все кости мои; а они смотрят и делают из меня зрелище; 19. делят ризы мои между собою и об одежде моей бросают жребий. 20. Но Ты, Господи, не удаляйся от меня; сила моя! поспеши на помощь мне; 21. избавь от меча душу мою и от псов одинокую мою; 22. спаси меня от пасти льва и от рогов единорогов, услышав, избавь меня. 23. Буду возвещать имя Твое братьям моим, посреди собрания восхвалять Тебя. 24. Боящиеся Господа! восхвалите Его. Всё семя Иакова! прославь Его. Да благоговеет пред Ним всё семя Израиля, 25. ибо Он не презрел и не пренебрег скорби страждущего, не скрыл от него лица Своего, но услышал его, когда сей воззвал к Нему. 26. О Тебе хвала моя в собрании великом; воздам обеты мои пред боящимися Его. 27. Да едят бедные и насыщаются; да восхвалят Господа ищущие Его; да живут сердца ваши вовеки! 28. Вспомнят, и обратятся к Господу все концы земли, и поклонятся пред Тобою все племена язычников, 29. ибо Господне есть царство, и Он — Владыка над народами. 30. Будут есть и поклоняться все тучные земли; преклонятся пред Ним все нисходящие в персть и не могущие сохранить жизни своей. 31. Потомство мое будет служить Ему, и будет называться Господним вовек: 32. придут и будут возвещать правду Его людям, которые родятся, что сотворил Господь. (Псалтирь 21:1-32) Сложно говорить с уверенностью, но данный псалом в точности отражает состояние духовного разлома (живой сути), что испытал Христос (Своим усилием — напитанный греховным грузом всего и человечества и бытия вселенной как такового); после чего или по причине чего — вошла Смерть в Него (вторая). Явилась, пробужденная (пока еще) из небытия, потому что Он первый ее испытавший... и — последний.