Позвонил, голубчик. Предчувствия меня не обманули. И сейчас не обманывают: ничего хорошего из этого визита не выйдет, на фига согласилась… Эх, не выжгли из тебя годы бабского желания посмотреть на мужика, посканировать. А сейчас ещё один бабский червячок изнутри точит: чем угостить. Ничем. Сервелат и сыр в холодильнике есть, печеньки тоже найдутся, шоколадку поломаешь – вполне достаточно для нормального чая. Сначала человека узнай, а потом уж пироги затевай. И наряжаться не вздумай. Джинсики, рубашечка навыпуск, никаких висюлек, минимум косметики. Ты у себя дома и выглядеть должна по-домашнему. Спокойно. Неярко. Ну да, примерно так. Гость под стать оказался: в свитере и джинсах, эт хорошо, демократично. А свёрточек с чем? Коньяк и конфеты. Лучше бы шампанского взял, не люблю коньяки. Раз в жизни всего угостили настоящим, французским. Марсианский вкус… Сидела, весь вечер рюмку в пальцах катала, не столько пила, сколько от запаха балдела. А наше отечественное бренди, что гордо называется коньяком… Пригублю только, иначе опять башка разболится. Но говорить об этом не будем. Что ж, входи в роль радушной хозяйки. Улыбочку. Нарядные чашечки. Рюмочки поменьше, чтобы сразу не окосел. Ну, за знакомство! Потягивает, слава Богу, потихоньку, явно не алкаш. Да и там, на вечеринке, он особо не пил. А вот Оленька врезала не по-детски. И ей обязательно повыступать надо, поспорить. Увидела новое лицо и наехала. Что она ему доказывала? Про то, что женщины не уравняются в правах с мужчинами, пока хотя бы в половине браков те не станут брать женские фамилии? Или про гендерное неравенство в руководстве и политике? Любимые её темы. Кажется, обе на него и обрушила. А мужичок оказался к такому непривычным, заблеял, попытался что-то насупротив доказывать. Это с пьяной Ольгой, ага, щас. Тут уж я, чтобы Сашке-имениннику праздник не портить, пошла её успокаивать. Что-то примиряющее несла, про разные точки зрения, разные ментальные установки. Пока не ущипнула её незаметно за бок, Олька не утихала. Но, как боль почувствовала, да в глаза мои посмотрела, сразу ускакала искать себе новую жертву. А этот тип ко мне проникся, показалась я ему такой женственной, разумной, противоположностью всяким там феминисткам. Разубеждать не стала, даже подыграла чуть-чуть. А ведь должна была предвидеть, что он после этого искать меня начнёт и у Сашки номер телефона выпросит. Сидит вот теперь на моей кухне и несёт всякую банальную пургу. Видимо, хочет произвести благое впечатление. Пока рассказывал про себя, про жену, с которой расстался лет двадцать назад, я ещё слушала. А как начал рассуждать… Понятно, обидки на Ольгу всё ещё не прошли. Но я-то тут при чём? Я ж под каждым её словом сама подписаться могу. Только болтать со всяким встречным-поперечным об этом не надо, тем более, когда бухая. Глупо. Но моё положение теперь ещё глупее. Я-то трезвая. Поддакивать? Врать с детства не умею. Спорить? Повторить сцену с Ольгой, только в новых декорациях? Молчала. Посасывала ассорти, запивала остывающим чаем. А мой гость, вообразив, что нашёл благодарную слушательницу, уже распрягался по полной. – Я очень не люблю некрасовскую цитату про русскую женщину, что «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Десять раз на дню её слышу в разных вариантах. Всё это устарело на два века, какие избы, какие кони! Вот вы можете представить себе современную даму в такой роли? И зачем ты, дурашка, меня об этом спросил… – Могу. – Кого? Сотрудницу МЧС? – Почему же. Вот я. Простая русская баба. Ну, не смотрите так. Ладно, женщина. Дама? Пусть дама. Почти всю свою жизнь провела я в этом доме. Но в дни моего детства, он выглядел совсем не гламурно. Хоть и центр областного города, но отопление было печным, воду из колонки таскали, готовили то на печке, то на электроплитке, то на керосинке.. Кухню эту я уже потом пристроила, была на её месте так называемая галёрка – узкий деревянный холодный коридорчик, где керосинка и обитала. Стояло на ней обычно что-нибудь долгоиграющее: воду грели, варили бульон, горох и прочее, чтобы кипело потихоньку, а часто сюда не заглядывать. Но керосинка – штука опасная. Когда её заправляют, на поверхность может капнуть керосин, и если он загорится… Было мне лет двенадцать. Вхожу – пламя бьёт под потолок. Значит, не только фитили горят, но и что-то между ними. То есть вот-вот вспыхнет горючее в резервуаре, а это однозначно взрыв и пожар, я о таких случаях не раз слышала. Да и без взрыва деревянный потолок сейчас займётся, уже чёрный круг образовался. Я сейчас долго рассказываю, а тогда всё решилось в какие-то мгновения. Дёргаю полотенце, снимаю им кастрюлю, подхватываю за ручки объятую огнём керосинку, выбегаю во двор и швыряю её на кучу песка. Песок и глина там постоянно лежали – печку замазывать. Рвануло основательно, верхнюю решётку потом под яблоней нашли, метров десять пролетела. Могло это всё и в моих руках взорваться, Бог миловал. А что было делать? Звать маму, бабушку? Кто-то из них дома был, но я понимала, что тут каждая секунда на счету. Да и чувствовала себя более ловкой, чем старшее поколение. Не изба горящая, но всё же… – Ну, сейчас нет керосинок. – Но пожары-то бывают. Тут не так важно, из-за чего, главное, какое решение ты принимаешь. И я… не знаю, как сейчас, но в юности точно кинулась бы кого-нибудь спасать. Сбила с него спесь маленько. Хоть и не до конца. – Ладно, не будем про пожары. Но кони… Вы понимаете, что это такое: остановить скачущего коня? – Отчего же не понять. У меня в пятнадцать лет был разряд по конкуру. Пока занималась в конноспортивной, всякие ЧП случались. – Конкур… это когда лошади танцуют? – Нет, это не выездка. Это препятствия. И проходить их нужно очень быстро. Бывали высокие и опасные. Сейчас уже однозначно не усидела бы. А в подростковом возрасте нравилось. Особенно, когда лошадь боится, уходит вбок, а ты её раз за разом заводишь на стенку, твоя уверенность ей передаётся, и вот чувствуешь – пошла родная. И берёт высоту с запасом. А потом уже она сама по маршруту идёт, даже направлять не нужно. – А останавливать этих… скачущих… приходилось? Или они вас слушались? – Вообще-то лошади умнички, тем более, когда с ними постоянно возишься и знаешь повадки каждой. Но без приключений не обходилось. Был у нас вороной жеребец Ратмир, все скачки выигрывал. Красавец. Но сексуально озабоченный. Обычно у коней начинается гон, когда кобыла в охоту придёт. А у него и без этого приступы бывали. Сколько раз кидался к какой-нибудь, пытался наскочить, неопытных наездников сбрасывал. А уж если и вправду кобыла в период вошла, он мог на конюшне сущий погром устроить, и себя поранить и других. Поэтому в такие моменты уводили его на несколько дней в дальнюю леваду и там привязывали. Возвращаемся мы с занятий, лошадей обтёрли, заводим в денники, и тут крик: «Ратмир сорвался!». Ребята врассыпную, а я как раз в воротах конюшни оказалась. Летит этот чёрт прямо на меня. Я руки раскинула, набычилась и зло так ему говорю: «Не пущу!». Ржёт, на свечу закидывается, копыта прямо перед моим лицом мелькают, а я ни с места. Конюхи подбежали, оттащили его. Все поражались моей смелости. Это не смелость, а ярость во мне кипела: накануне он двух лошадей искусал, в том числе мою Арочку. Просто бесился. А тут мы их с тренировки ещё не завели, половина денников открытыми стояли, он бы таких дел натворил… Лицо у моего гостя стало совсем несчастным. А меня уже понесло, как на хорошем галопе. Понимала ведь, нельзя рассказывать финал этой истории, но уж очень хотелось помахать копытами. За всех нас, за тех, кто на «ты» и с огнём и с конями… – Летом всех обитателей конюшни вывозили на выпас. Посреди реки был остров, лошади на нём отдыхали. А меня тренер попросил съездить на конюшню, отвезти какие-то бумаги. Я прошла вдоль пустых денников и вдруг увидела странную чёрную коняшку. Конюх шёл мне навстречу, на вопрос, кто это, только плюнул и вздохнул: «Ратмир это. Кастрировали его. И чего-то совсем поплохел». Ратмир был одним из самых высоких наших коней. А тут вдруг сжался, уменьшился. Очень исхудал. Когда в сентябре лошади вернулись с острова, его уже не было в живых. И на зональных скачках с тех пор у нас не стало победителей. – Бедный конь! – Да, мне жаль его. Но Ратмир был слишком опасен. Удивляюсь, как он меня тогда не покалечил, вы же видите, какого я роста, да к тому же ещё худышкой была. Одно движение копытом, и я бы улетела. – Нда. Я почему-то представлял этих некрасовских женщин, ну которых с конями и избами… Дородными что ли… А в вас… метр пятьдесят семь? – Льстите. Пятьдесят пять. Наверно, дело не только… – и тут зазвонил телефон. Пока выходила, разговаривала, мой собеседник совсем погрустнел. На часы поглядывает. Ну и хорошо. Посидели, поболтали, всё друг про друга поняли. Иди-иди, голубчик, и коньяк прихвати, я его всё равно пить не буду. Найдёшь ты ещё себе тихую, домовитую, только поменьше на гендерные темы с ней рассуждай – сейчас этим любую отпугнёшь. Проводила, и сразу воздух другим стал, кухня словно проветрилась. А мы вот ещё и окошечко откроем, снежинки впустим. Рассказать кому – засмеют, скажут, эх ты, очередного потенциального упустила. И с чего это потянуло в твои-то годы про подростковые подвиги рассказывать? Ты уже не та, с бешеным конём явно связываться не захочешь и огня всё больше боишься. Вон и проводку уже сама тянуть не стала, электрика пригласила. Но до конца это не вытравить, и когда жизнь подкидывает нештатные ситуации… Он лежал на мостовой, а они толпились вокруг. Кто-то сочувственно смотрел, кто-то звонил по сотовому, кто-то обсуждал подробности ДТП. А он лежал один и мелко дрожал. Глаза закрыты, наверно, без сознания. Почему я оказалась внутри этого круга, рядом с ним, на коленях, забыв, что на мне новые джинсы. Я зачем-то стирала с его щёк дождевые капли, расстегнула молнию на куртке и всё звала, звала, не зная имени. Потом закричала на зевак, чтобы нашли подложить что-нибудь под голову. И действительно подыскали, свернули, кажется, какую-то безрукавку. И сразу зашевелились, один уже шарит, где у парня пульс, другой ощупывает его ногу. А я всё зову… И вот он уже открыл глаза, шевелит губами… Всё. В эту секунду нас оттеснили врачи «скорой». И больше я никогда его не видела, не знаю, выжил он или нет – в интернете про ту аварию на Юго-Западной не писали. Не успела я осознать, насколько перепачкалась, как меня взяла за локоть древняя старушка. Почему-то она всё повторяла мне «спасибо, спасибо» и повела к себе почиститься, благо жила в соседнем доме. Пока джинсы и куртка сохли на батарее, бабуся рассказывала, как перевязывала раненых в прифронтовом госпитале. И тоже звала их без имени, не давая окончательно уйти во тьму. Оказывается, я всё делала правильно. Вот только откуда я знала, что делать… И откуда я знала, что именно так, на песок, нужно бросить горящую керосинку? Чувствовала, что не забьёт меня бешеный Ратмир? Почему за считанные минуты разбираюсь в устройстве кранов и электроприборов? По какому наитию понимаю, где проводок-фаза, а где ноль? Вот только одного понять не могу: почему именно нас, самых умелых, искренних и самоотверженных, так не любят мужчины…