Баба-Яга внимательно изучала себя в зеркале: - Да … видок так себе… пара морщин, вроде, прибавилась … на носу бородавка что ль новая приключилась … черт, а ресницы то куда делись?! Тьфу, пропасть, ежели объективной быть (а как иначе наедине сама с собой-то), то с такой физиономией лететь на Рождественский бал к Змею Горынычу … Ну не дома же сидеть в новогодние праздники! - А ты морщины кремом замажь, тем, что на шпатлевку похож, ресницы искусственные приклей, - подключился внутренний голос Яги, - Побольше намажешься и сойдет, не впервой чай! Вот только с бородавками прям не знаю что и посоветовать … - Умолк бы ты, а. Советчик выискался! Без тебя знаю, как макияж наносить. А бородавки, действительно, проблема. Придется на губах акцент делать, чтоб бородавки в глаза не так бросались … Тут филин, что Бабе-Яге вместо почты электронной служил, заухал, крыльями замахал на насесте сидючи, – сигнализировал, что сообщение пришло. Яга подошла к столу, на блюдечко с наливным яблочком взглянула: яблочко по блюдечку покатилось, голосовая связь подключилась: - Хай, Настена (Бабу-Ягу в миру Настей величали)! Это Матрена. Ты сейчас разговаривать можешь? Что за дурацкую привычку нежить от людей переняла, справляться всякий раз можешь ты разговаривать, али нет! Раз звонишь, говори по делу, понапрасну не отвлекай,- подумала Яга, вслух ответила: Да, говори, уж, Матрен. А ты че изображение не включила, иль барахлит связь то? - Да, нет… Я на бал собираюсь, неглиже стою, неодетая, то есть. Слышь, ты в каком цвете наряд готовишь? Сказывают, год желтой собаки наступил, вроде как желтое иль бежевое надевать надо, а то удачи не будет в новом году. А я вот прикидываю этот беж на себя – ну, прямо, поганкой смотрюсь. Делать то что? - Ну, ты последние мозги растеряла, Матрен! Удачи у нее не будет – ты о чем? Ты, нежить лесная, в каком поколенье ведунья да колдунья? Мы с тобой, подруга, сами кузнецы счастья своего, как наворожим, так и сбудется. Надевай, что к лицу, и покедова – у Змея встретимся. Баба-Яга головой покрутила, вздохнула тяжко: советы давать она мастерица, а вот с рожей собственной что делать! Тут никакое колдовство не поможет – свои собираются, на них чары не действуют. - Не расстраивайся ты, другие что, краше будут? – принялся утешать внутренний голос. У Бабы-Яги внутри потеплело – все ж есть у нее дружок верный, есть. А голос продолжил: - Расселась то что! Собирайся быстрей, опоздаем, все вкусное съедят. Да… подумала Яга, нет верных друзей на белом свете, разве в сказках остались, с обидой проговорила: - Тебе то что? Чем ты вкусное есть будешь? Свара продолжилась бы, разгораясь, но тут избушка на курьих ножках заколыхалась, закудахтала тревожно и стала разворачиваться. - Приехал кто, - встревожился внутренний голос, - Вроде не ждем никого. Яге и самой стало тревожно, в окно выглянула. Глянь, Олимпиада нарисовалась, подружка ее сердечная. Обещала заехать по пути на бал, и заехала. Знать, и вправду надо торопиться со сборами. Олимпиада то ж колдовского, ягОвского племени, однако, штучка столичная, под Москвой обретается. Вот кто поможет Яге себя в порядок привести. А Липа уж входит, с порога отчитывать начинает: - Совсем ты избу запустила – стоит она у тебя кособокая, солома с крыши сыплется, окна грязью заплыли, ну нельзя же так жить ! - И я рада тебя видеть, - отвечает Настена, - Хватит ворчать, лучше подсоби мне красоткой стать. Знала, как разговор перевести. Олимпиаду хлебом не корми, дай визажистом поработать, из пенька лесного красоту соорудить. Липа тут же за дело принялась, всякие мази-притирания достала, разложила, волосы Яге студеной водой вымыла, прическу затейливую соорудила, потом за лицо принялась, а из праздничного сарафана и шалей индийских такой наряд Бабе-Яге соорудила – кутюрье отдыхают! Внутренний голос только ворчал довольно, да хмыкал местами, а в конце заявил Бабе-Яге: - Ты, чудище дремучее, провинциальное, ни в жизнь сама так преобразиться не смогла бы. Яга, понятно, обиделась, но выяснять отношения было некогда, ступы на воле уж копытом били, заждались наездниц то. Выскочила она с Липой на крыльцо, приостановилась, чтобы наказ избе дать: в чащобе спрятаться, чужим не показываться, своих не впускать, чтоб не скоммуниздили ничего. Говорит и чувствует, что избушка ее на курьих ножках вроде как и не слушает, в сторону косится. Что за напасть? Внутренний голос тут же с ехидцей пояснил: - Не узнает тебя изба, уж больно ты переменилась. Яга руками всплеснула – и впрямь, косметики на ней немерено, где тут старенькой подслеповатой избенке хозяйку узнать. Подошла к окошку, в стекла тусклые вгляделась: - Я это, избушка моя родная, на бал приоделась. Вглядись внимательнее, я это. Изба недоверчиво колыхнулась, поближе придвинулась – узнала, кажись. Ногами куриными радостно затоптала, готовность показывая вмиг бежать, приказания хозяйки исполнять. Вот и ладненько,- подумала Яга. Хотела еще коту Баюну наставления дать, но того в пределах досягаемости не оказалось, видно в загул ушел, котяра бесхвостый. А Липа уж кричит, торопит: Хватит избенку свою облизывать, в дорогу пора! Быстренько забрались они, каждая в ступу свою, метлами враз взмахнули, свистнули так, что уши заложило, ступы рванулись вверх, ввысь, понеслись над лесом к замку Змея Горыныча, что под Лысой горой стоит, возвышается. Продолжение следует.