ЧУВСТВА ЖИВЫЕ Я НЕ ПРЯЧУ В КАРМАН ТОРОПЛИВО В ЖУРНАЛ «ЮЖНЫЙ ОСТРОВ» . . . Чувства живые я не прячу в карман торопливо как ягоды из чужого сада я иду с ними в обнимку к двери своего дома и выбрасываю их за порог пусть их склюют синие птицы удачи похожие на вестников счастья которое мне не нужно… я живу один сам себя и люблю и лелею и даже стегаю прутом за большую провинность: потерян, потерян ключ от замочной скважины через которую виден клочок пустоты и забвенья похожий на платок Бога. . . . Днем небо нежно-голубое ночью по нему рассыпаны яркие пуговки звезд и с золотыми хвостами летят в никуда метеоры… мне – так хорошо что я просто живу и лежу как обычно в зеленой траве и считаю то звезды то бабочек с нежными крыльями которые появляются в полдень и слышно как явственно тикают на стене мирозданья большие седые часы – маятник Бога качающийся туда-сюда по старой доброй привычке от Сотворения Мира. . . . В воздухе такая пристальная ясность что так и кажется: земля видна насквозь и на обратной стороне - цветы деревья солнце что ласково уже глядится в пруд и разгоняет сон как паутину – ветер когда он дует… и вокруг - теплынь и рядом сад как сказка о прекрасном… легко и хорошо и не пойму зачем мечты ушли зачем слова погасли. . . . Город в зелени тонет как подводная лодка в глубине океана и я ощущаю погружение в солнечный свет похожий на искрящийся луч ускользающего вдаль проспекта… как прочерк он летит мимо окон автомобиля позволяя почувствовать восторг свободы от реальности которая почти не касается тебя как пальцы веток кустов у счастливой тропинки влекущей неизвестно куда подобно эху далекого звонкого милого смеха. . . . Растворяются в сумраке тени и закат накрывает полнеба полотнищем алым и я засыпаю забывая про смех которым так долго когда-то смеялся над крошками маленьких дней рассыпанных нежно вдоль лета наверное только затем чтобы их склевали ранним утром сизые голуби вестники света и слуги Создателя. . . . Капли счастья - одна за другой падают с листьев игрушечных прямо на землю и осень еще свои пальцы старушечьи к сердцу не тянет неважно что улетают как дым эти летние дни их так много осталось в карманах подруги-удачи что могу подарить и тому кто сейчас непременно придет поиграть со мной в нежность и радость как в куклы. . . . И вот приходит снова тишина в своем спокойном нежном белом платье в котором она ходит по дворам но никого и не о чем не просит лишь гладит все деревья и кусты ложится на скамейки белым снегом и замирает инеем на окнах рисуя молча образы зимы. . . . Живу один и сам себе плачу за то чтобы не быть нигде не числиться ни в чем не состояться чтобы никто чужой не приходил не спрашивал зачем я здесь и кто я а я бы перед ним стоял и извинялся: простите я ведь часть божественного слова «пустота» я есть и меня нет фактически поскольку я вот этой пустоты являюсь важной частью. . . . Нужны и радости и горести простые чтоб кто-нибудь подарок подарил что-то приятное сказал или обидел в конце концов забрал свои игрушки и ушел тогда ты будешь чем-то жить на свете обидами и злостью и любовью и кому-то или просто ни к кому надеждами большими и не очень мечтами состоящими обычно из одних шаров воздушных которые в руках приятно подержать иначе ты как будто на том свете где ничего уже и нет один лишь пепел всего того что превратилось в прах. . . . Не узнаю я эту ночь другие у нее глаза другие руки и по другому говорит люблю и обнимает так как та другая не умела и небо опрокинуто в нее как чашка звезд с луной посередине которая все знает в этом мире и притворилась спящей до утра. . . . А я буду по прежнему любить таких как ты но не тебя однако и ты об этом даже не узнаешь как не узнают никогда увядшие цветы что кто-то вместо них в их бывшей вазе благоухает дарит красоту которую они уже отдали за просто так неведомо кому. . . . Кто держит в мире эту лавку зла и продает в ней бешеные чудеса на маленьких трясущихся цепочках тому уж абсолютно все равно кто кого съест и что за это будет тому кто съел он за кулисой жизни прописан и живет и там его семья и дети ходят в школу и жена такая молодая а он сам старик с большущей бородой и видит по ночам такие грезы но об этом говорить нельзя это является священной тайной рода. . . . Твой долгий сон похож на штору которой ты от жизни отгорожен на эту ночь до самого утра и кажется что ты на время умер и видишь мир уже с небес высоких где бог и ангелы тебя под руки взяли и провожают молча до земли. . . . И очень жаль что мало мы живем вот быть бы скажем доброй черепахой и жить сто лет к примеру но тогда бы мы медленно ползли и все носили тяжелый панцирь на своей спине нет лучше щукой у нее хоть зубы и живет не меньше и может даже съесть кого-нибудь а это иногда большая радость слоном не хочется ведь он такой тяжелый и виден всем увы издалека а человеком быть почетно но не сладко он знает даже то что знать не нужно поэтому так мало и живет. . . . Обломки наших кораблей лежат на берегу куда мы на них плыли непонятно под парусами или даже без или быть может это лишь галеры а мы на них гребли и кто-нибудь с кнутом стоял за нами и хлестал нас чтобы корабли быстрее берега достигли но какого? . . . Что мы от жизни можем захотеть? ведь это все равно что высказать желание асфальту под ногами чтоб мокрым стал или сухим чтоб не шуршал под шинами машин и чтобы нас любил за то что все мы его топчем а он лежит под нами и молчит. . . . . . . Изгибы серых будней похожих на паутину по углам а рядом - отчаянная толкотня несметное количество острых локтей толпы глаз сливающиеся во всевидящее око лес рук вырубаемый только окриком и на всех манускриптах отпечатки огромных указательных пальцев сначала обмакиваемых в слюну и уже после этого грозно поднимаемых вверх. Тихо тихо сознании шуршащем как опавшие листья душа несмело выходит на покрытую хмурыми лужами дорогу времени и ждет ждет сына наверное внука. А свет в открытой настежь двери оставленной за сгорбленной спиной иронический зовущий только к вязкому долгому сну и даль неохватна для глаза и царство немого простора вокруг безутешно как те паутинки сплетения чувств те слова которые жалобно шепчутся рядом не зная исхода. . . . Я чувствую что оторвался от земли и стал намного легче листьев которые срывает ветер в октябре и легче пуха тополиного в июне и может легче даже облаков что вновь плывут по небу вереницей как старые и добрые друзья как будто я вдруг превратился в лучик света бегущий поутру в саду и заставляющий сверкать все капельки росы на каждой самой маленькой травинке. . . . Откуда такая свобода творить все что хочешь вокруг и снег превращать снова в лужи и день превращать снова в ночь луну одевать в облака будто бы в подвенечное платье и музыку нежной любви незаметно включать на рассвете когда так волшебно поют в твоем старом саду незнакомые птицы которые знают что счастье вошло в твою жизнь и открыло заветную дверь. . . . Досталось так много любви и весеннего света что их невозможно уже на руках унести в свою жизнь оставлю немного на тихой поляне зеленой немного - у синей реки и немного - в далеком лесу туда ведь бывает приходят совсем одинокие люди и пусть у них будет частица вот этого света и этой любви той что есть у меня. . . . Кто придумал мне мир полный яркого света словно всюду зажег фонари среди ночи и стало светлее чем днем и на свет пришли все кто когда-нибудь жил на земле и любил хоть кого-то и верил что любовь превращается в свет поднимается в небо и становится музыкой вечной души. . . . Я живу в облаках в своем замке воздушном он не может вернуться на землю оказаться опять среди темных лесов его в небо уносит но в нем хорошо оставаться будто бы на вершине незримого мира и почувствовать вдруг как жить стало легко словно сам проплываешь по синему небу на крыльях и вокруг видишь только сияющий свет. . . . Разлили во дворе сегодня кашу манную дурные повара она такая белая как снег и есть ее нельзя - она давно остыла электрики безумные фонарики зажгли на трубах и на башнях они играют вечно в новый год и вокруг видят ночью одни елки без игрушек ну а влюбленные придумали нам реку в городе вечернем в которой можно утопиться от любви неразделенной безответной той что ждет обычно небо звездное от маленьких людей под ним растерянно стоящих разинув в восхищенье свои рты. . . . Нет я не обеспечивал восторгов и хлопанья в ладоши на похоронах когда цветов намного больше чем на свадьбе и в церкви изумительно поют я обеспечивал один лишь траур ночи в которой все возможно в темноте и тени превращаются в сиделок у изголовья тех кто уже умер и ждет своих грядущих похорон. . . . Тебе было приятно из воздуха вылепить мир в котором конечно же есть и счастливое солнце и звезды живые и луна в нем все грезит о ласках ночами о нежной любви и как мальчики в белом приходят к постели рассветы и девчонки как бабочки пляшут в саду над цветами и доносится музыка чудная издалека словно бог на таинственной скрипке исполнил сонату любви среди шума листьев волшебного рая. . . . Я остаюсь в краях любви там где бывают дивные рассветы в садах цветут волшебно все цветы на свете и птицы удивительно поют и кружат голову чудесные закаты и там я нахожу все что искал восторги бесконечных поцелуев и серебро чарующих мгновений и россыпь упоительных утех. . . . Я в своем доме прячу целый мир и под подушкой храню звезды золотые луну счастливую целую по ночам и с солнцем по утрам играю в прятки и на окне моем всегда цветут цветы такие же как в поле голубые и девушки красивые приходят любить меня как любят эту жизнь. . . . И все таки что-то меняется в мире невидимо словно в нем бродит колдун и взмахнув своей палкой волшебной подменяет горящие звезды и меняет любовь на другую ту которую ты не видал и приводит к заветной поляне где чудесное счастье лежит в колдовском своем бледном сиянье рядом с ним превращается все в голубые цветы и растут они прямо до самого неба чтобы там стать таинственной частью его синевы. . . . И ты все время ждешь дождя среди зимы и снега жарким летом и шалостей от старости глубокой в невинном детстве упоительном любви и удивляешься что этого не видишь и ищешь тех кто в этом виноват и обижаешься на жизнь как обижается ребенок на свои игрушки за то что они с ним не говорят а лишь лежат недвижно на полу красивые но слишком неживые чтоб стать его друзьями навсегда. . . . И что теперь? вид из окна банален - видны одни деревья и кусты да клочья облаков и сморщенное небо с лучами солнца где-то на краю а вместо удивительного - прочерк тропинки скользкой поперек двора и скоро - снова дождь и холода и осень где серость дней как будто серость крыс мы ничего у господа не просим а он не предлагает.... и повис воздушный шарик лопнувшего счастья как тряпка только я его опять когда-нибудь найду в ногах у лета и поцелую. и возьму домой и снова положу на подоконник перед распахнутым в мир солнечный окном. . . . Белые перья снега лежат вповалку на голой земле это белые птицы летели куда-то и их потеряли и теперь они скоро растают бесследно вместо них будут серые лужи лежать и смеяться глупым смехом таким же как серые мыши смеются прибежавшие к дому с высокого неба откуда их ангелы гонят всегда по утрам.. . . . Как все зимой пустынно тихо голо укрыто простыней как будто бы под ней лежит покойник и его скоро тихо унесут к могиле на носилках закопают и не поставят даже и креста среди бескрайнего тоскующего поля где днем и ночью лишь метет пурга. . . . На улице пустой бродили сны в обнимку и смеялись а я смотрел на них печально из окна окно было открыто колыхалась за ним волнующая ночь и тишина как девушка которую ты любишь улыбалась и все это казалось просто чудом которого вообще не может быть. . . . И кто придет давно уже ушел и кто найдет давно все потерял и кто получит у того отняли и будет так всегда на белом свете а почему не ведает никто. . . . Тьма танцует томительно медленный танец кружатся черные тени целуясь фонари свои желтые шляпы швырнули на мокрый асфальт и молчат и не слышно шагов вдалеке ночь как старый колпак звездочета накрывает весь мир лишь одна телебашня пронзила ее своим острым копьем словно древний воинственный всадник. . . . Если откроешь дверь то чудом попадаешь в море где рыбы плавают вокруг тебя если окно откроешь улетаешь в небо и рядом облака окажутся как шапки снега где-нибудь в пустыне а если же останешься один в своей любимой комнате то станешь вновь часами на стене которые отсчитывают время жизни хотя его не видят никогда. . . . Так много лет проходит мимо нас они похожи на прохожих на улице пустой на путников с проселочной дороги на странников с котомкой за плечами и все идут куда-то и идут а мы стоим и провожаем их и машем им руками нам так больно когда они уходят навсегда. . . . Билет на счастье выдан не тебе но ведь зато ты никуда не едешь ты остаешься просто сам собой таким как был плохим или хорошим и будешь жить и видеть это мир и в нем тебе уже не угрожает ни счастье ни несчастье ничего ведь ты сам по себе на белом свете. . . . Мы становимся старше а кто-то становится младше молодеет и юность его уже вновь впереди он опять ходит в школу и учит уроки почему? - мы не знаем быть может он любит всегда и во всем возвращаться назад. . . . Как много странностей капризов у зимы то заморозит все вокруг то превратится в лужи на панели и вместо неба будет простыня она нависнет низко над домами как будто там давно стоят кровати и кто-то спит на них мертвецки пьян и ничего не помнит что с ним было куда он шел и как сюда попал. . . . Пробегают часы и минуты во тьме словно серые юркие мыши и грызут они сыр нашей маленькой жизни в углу их никак не поймать и нельзя их ничем напугать останется лишь только молчать всю холодную долгую ночь ту которую мы в этом мире с тобой проживем. СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ: Носов Сергей Николаевич. Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге) в 1956 году. Историк, филолог, литературный критик, эссеист и поэт. Доктор филологических наук и кандидат исторических наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии Наук. Автор большого числа работ по истории русской литературы и мысли и в том числе нескольких известных книг о русских выдающихся писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990; В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб. Издательство «Дм. Буланин» 2008; Антирационализм в художественно-философском творчестве основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009. Публиковал произведения разных жанров во многих ведущих российских литературных журналах - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской русскоязычной газете «Русская мысль» и др. Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате - в ленинградском самиздатском журнале «Часы» 1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки» был допущен и в официальную советскую печать. Входил как поэт в «Антологию русского верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал стихи в «Дне поэзии России» и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь» и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах. После долгого перерыва вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «НЕВА», «Семь искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», «Зинзивер», «Парус», «Сибирские огни», «Аргамак», «КУБАНЬ». «НОВЫЙ СВЕТ» и др., в изданиях «Антология Евразии»,» «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Под часами», «Менестрель», «Черные дыры букв», « АРИНА НН» , в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «Серебряные голуби (К 125-летию М.И. Цветаевой) и в целом ряде других литературных изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии «Поэт года», «Наследие» и др. Стихи переводились на несколько европейских языков. Живет в Санкт-Петербурге.