СЕРГЕЙ НОСОВ О БОЛТОЛОГИИ Судьбы русского поэтического слова Главное отличие советской поэзии от русской поэзии - пристрастие к рифмованным разговорам, к «болтовне в рифму» и решительная неспособность даже и выдающегося советского поэта создавать музыку стиха, изображать словами как красками, музицировать словами, рисовать словами или, говоря иносказательно, пользоваться поэтическим словом как кистью и смычком, а не как возможностью громко покричать, поругаться, поучить или даже - и это самое умное, что мог позволить себе в поэзии истинно советский стихотворец любого ранга - со значительным и солидным видом порассуждать «в рифму». Именно этим высоким «болтологическим градусом» в своих стихах разительно отличаются, например, советские поэты Евтушенко и Кушнер от несоветских поэтов Пастернака и Мандельштама, хотя «и те, и эти» в основном жили, вроде бы, при той же самой, одинаковой для всех, советской власти. Первые - только и делают, что разговаривают и разговаривают в стихах и просто не умеют писать иначе: рифмуют свои рассуждения и мысли, иногда к чему-то громко призывают «в рифму» (имеем в виду Евтушенко) и делают вид, что это и есть поэзия - поэзия «для народа», конечно, поэзия как рифмованная проза и чистая риторика или, проще и откровеннее говоря, как то довольно бессмысленная, то наставительная, «учительная» болтология, чутье на которую и радостное одобрение которой у советской власти было несомненное и всегда безошибочное. Без промаха отсеивавала советская власть «своих» от «чужих», «пригодных для советской печати» - от «непригодных», «инородных» и, соответственно, преследуемых в той или иной форме и степени (можно и просто не печатать - как Кривулина, а можно и на Север выслать - как Бродского) за попытки использовать поэтическое слово «не по советски» - капризно рисовать им или виртуозно музицировать, созидать с помощью вдохновенного поэтического слова прекрасные и странные, иногда неизъяснимые миры свободы, не имеющие никакого определенного отношения к тому, что происходит на улице, на производстве или, тем более, на партсобрании. Совдепия благополучно развалилась под истошные вопли о благословенной «перестройке» уже четверть века назад. Но навыки насиловать Поэзию рифмованной болтологией, привитые России покойной советской властью «всерьез и надолго» - остались. Никто из солидных поэтов былой совдепии теперь не признает, что он - поэт социалистического СССР (это уже неловко), но, конечно же, каждый кто им был - им благополучно и остается. Как тот же Александр Кушнер. Кушнер как печатался при советской .власти, так и теперь печатается во всех журналах - в «патриотических» и «непатриотических», в «левых» и «правых», в тех которые из «пятой колонна» и в тех которые «за Родину, за Путина» - и везде разговаривает и разговаривает более или менее в рифму, видимо, по советской привычке полагая, что это и есть проявление подлинной Поэзии. Последняя публикация стихов Кушнера - в оппозиционном «путинизму» и любящем даже новомодние изыски в художественном слове общественно-литературном журнале «Знамя» - так откровенным образом и озаглавлена: «Тихий разговор» («Знамя», 2015, №6). Любопытно, что никаких особо ярких и примечательных художественных образов в этих своих очередных «тихих разговорах» в стихах Александр Кушнер даже не пытается и создавать - нет или почти нет в них ни запоминающихся художественных сравнений, ни ошеломляющих метафор, ни чарующих художественных иносказаний, а видны преимущественно водой льющиеся из строки в строку «слова, слова, слова» и только и слышно нескончаемое, неутомимое «разговаривание» под видом причастности к истинно поэтическому слову: «К испытаньям душа ни готова Ни в семнадцать, ни в семьдесят лет. Ей бы радости снова и снова И наглядных весенних примет!» Ясно, азбучно ясно по этим весьма внятным строкам чего нашему престарелому ныне поэту все так же хочется - очень хочется ему столь же любезных как и в былые веселые годы «весенних» удовольствий и радостей, а вовсе не каких-то там испытаний или даже, тем более, прозрений. Это само собой разумеется. Только для причастности к большой Поэзии этого - маловато. Как маловато, например, для истинной причастности к такой Поэзии, например, следующих, очень незамысловатых признаний: «Напрасно скалы придвигаются И соблазняет пистолет: Из-за любви и впрямь стреляются, А из-за Ватерлоо - нет!» Заметим в связи с этими строками что, были все же в истории и те доблестные войны, и те предводители доблестных войнов, которые предпочитали погибнуть в бою, чем проиграть битву врагу и позорно сдаться в плен, хотя нашему разговорчивому поэту это - совершенно неинтересно. Ему, конечно же, весьма и весьма приятно представлять, что можно запросто проиграть «битву жизни» и вовсе не расстроиться, а даже наоборот - найти и в этом свою выгоду, свое место под солнцем… Иногда Александр Кушнер бывает, однако, и еще более откровенен в стихах-признаниях, разговаривая в них сам с собою не без удовольствия: «Как мы стихами восхищаемся Какой-нибудь строкой поэта! Не взять ли слово «пресмыкающееся» В стихи, хотя и странно это…» Действительно «пресмыкающихся» в стихах нам всем очень не хватает! Иногда, впрочем, Александр Кушнер, вдруг наивно или как бы наивно озадачивается посреди своих поэтических признаний: «Зачем открывается дверца шкафа // Тайком, ни с того, ни с сего, сама?» Однако, тут же начинает отнекиваться от такой невидали, как и от всего необыденного, небывалого и необъяснимого: «Я не отвечаю за эту дверцу, // За мысли и чувства не поручусь.» Все неординарное и непредсказуемое для Кушнера - за пределами его мира. Строгий расчет и неукоснительное трезвомыслие в стихах - главное для советского и постсоветского поэта Кушнера, «стержень» его творчества. Если же это расчетливое трезвомыслие вдруг подводит, то поэту Кушнеру становится очень горько и он с обидой признается: «А я –то думал: надо впечатленья // Копить и чуть ли не нумеровать.» Тем не менее, признанный поэт былого СССР, Александр Кушнер, умеет поговорить иногда хорошо, убедительно и авторитетно и с самим Богом. Ни больше, ни меньше: «Ко мне он не сходил с Синайской высоты, И снизу я к нему не поднимался в гору. Он говорил: Смотри, я буду, там где ты За письменным столом сидишь, откинув штору. И он со мною был, и он смотрел на сад. Клубящийся в окне, не говоря ни слова. И я ему сказал, что он не виноват Ни в чем, что жизнь сама угрюма и сурова.» Вполне логично, что и сам Бог получил наставления и ободрение в собственной «благой деятельности» на земле от поэта Александра Кушнера… И, конечно же, получил при личной встрече и в частном разговоре - может, и чаю и попили вместе, если у тов. Кушнера была минутка-другая поболтать с товарищем Богом приватно… Удивляет в цитированных выше строках другое - вдруг ворвался в них, пусть как бы ненароком и совсем осколком, образ сада, «клубящегося в окне». Посреди самодовольного описания авторитетной личной «беседы с Богом» неожиданно, совсем вдруг проскальзывает - сад, клубящийся в окне. Хорошо, ведь, этот образ и звучит, и видится - как колыхание теней и изваяния тумана.., хорошо, поэтично и неизъяснимо прекрасно. Видимо, и тов. Кушнер что-то о тайнах былой русской (досоветской) поэзии косвенно знает - или слышал: может быть при личной беседе с тов. Блоком во время приватной встречи в своем кабинете за чаем с узнал… Тогда, помнится, Бог уже вышел из кабинета тов. Кушнера, вежливо попрощавшись, а уловивший «голос революции» отечественный классик, Александр Блок только вошел, вежливо поздоровавшись… И оба они в порядке очереди очень внимательно выслушали тов. Кушнера - и оба все поняли и хорошо усвоили: «Что делать?» и «Кто виноват?», и про то как «декабристы разбудили Герцена» тоже в очередной раз, наверное, узнали и удивились… Вместе с тем тов. Кушнер никогда ни за кого ни прямо голосовал, он - только разговаривал, разговаривал преимущественно сам с собой (это особо примечательно) в полном недоумении и при полной прострации созидающей поэтической мысли: «Я у окна стою в недоуменье, Вечерней тенью залит и уныл. Как будто день сказать хотел осенний О чем-то мне под вечер - и забыл.» _____________________________________________________ Однако, не будем больше мучить сарказмом славного советского и постсоветского поэта, Александра Кушнера, который издавна нравился тихим интеллигентам, любившим и при советской власти, и после ее безвременной кончины посидеть-поговорить-посудачить на кухне «о том и сем» и при этом ничего решительно не только не делать, но и всерьез не думать… Пусть эти смирные люди хотя бы вдоволь наговорятся - тяжело же всю жизнь молчать, ничего при этом толком не ощущая и не думая… Мы же пишем, собственно, о другом - об экзистенциальном смысле настоящей поэзии. Он непременно должен быть. И выражается этот экзистенциальный смысл большой Поэзии всегда в чем-то до конца неизъяснимом - в вольно и странно клубящихся поэтических образах, чувствах, звуках, созидающих в неожиданных своих сочетаниях целый мир, непостижимый в своей красоте и чарующий, а вместе с тем приносящий нам ощущение высокой духовной осмысленности существования, которое ничто кроме поэзии принести не может… Невольно вспоминаются при этих словах замечательные строки Георгия Иванова: «Эмалевый крестик в петлице И серой тужурки сукно Какие печальные лица И как это было давно Какие прекрасные лица И как безнадежно бледны - Наследник. Императрица, Четыре великих княжны…» За этими строками - в ореоле поэтически прекрасного, вся навсегда потерянная безвозвратно, ушедшая в небытие былая, досоветская Россия, императорская Россия… Хотя, ведь, и не был же Георгий Иванов стойким монархистом, но как истинный Поэт - создал замечательный экзистенциальный образ поруганной, убитой красоты и высокой гармонии осененной императорской властью и избранностью русской жизни, безжалостно расстрелянной - пролетарской революцией. И за этим образом - вся истории России ХХ века, мучительная, страшная, поучительная, горькая… И для того и существует настоящая поэзия, чтобы подобные образы создавать, чтобы одухотворять ими человеческое существование, которое без них - мельчает, духовно гаснет, тонет в тине обыденности и пошлости…. И никакие высокие убеждения и верования, никакая религия, никакие Идеалы с большой или маленькой буквы тогда уже не помогут, сколько не надрывайся в стихах от истошного крика, сколько в нехитро рифмованных строках ни поучай жить «по правде» или сколько ни похваляйся в них, что ты и с самим Господом Богом «на дружеской ноге»… В ерунду обратится все это если Поэзия - вот, как под пятой приснопамятной советской власти - превращается в пустозвонство рифмованной риторики, в безудержную болтовню в стихах, в простые и пустые рифмованные разговоры. ; СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРЕ: Носов Сергей Николаевич. Родился в Ленинграде ( Санкт-Петербурге) в 1956 году. Историк, филолог, литературный критик, эссеист и поэт. Доктор филологических наук и кандидат исторических наук. С 1982 по 2013 годы являлся ведущим сотрудником Пушкинского Дома (Института Русской Литературы) Российской Академии Наук. Автор большого числа работ по истории русской литературы и мысли и в том числе нескольких известных книг о русских выдающихся писателях и мыслителях, оставивших свой заметный след в истории русской культуры: Аполлон Григорьев. Судьба и творчество. М. «Советский писатель». 1990; В. В. Розанов Эстетика свободы. СПб. «Логос» 1993; Лики творчестве Вл. Соловьева СПб. Издательство «Дм. Буланин» 2008; Антирационализм в художественно-философском творчестве основателя русского славянофильства И.В. Киреевского. СПб. 2009. Публиковал произведения разных жанров во многих ведущих российских литературных журналах - «Звезда», «Новый мир», «Нева», «Север», «Новый журнал», в парижской русскоязычной газете «Русская мысль» и др. Стихи впервые опубликованы были в русском самиздате - в ленинградском самиздатском журнале «Часы» 1980-е годы. В годы горбачевской «Перестройки» был допущен и в официальную советскую печать. Входил как поэт в «Антологию русского верлибра», «Антологию русского лиризма», печатал стихи в «Дне поэзии России» и «Дне поэзии Ленинграда» журналах «Семь искусств» (Ганновер), в петербургском «Новом журнале», альманахах «Истоки», «Петрополь» и многих др. изданиях, в петербургских и эмигрантских газетах. После долгого перерыва вернулся в поэзию в 2015 году. И вновь начал активно печататься как поэт – в журналах «Нева», «Семь искусств», «Российский Колокол» , «Перископ», «Зинзивер», «Парус», «Сибирские огни», в изданиях «Антология Евразии»,» «Форма слова» и «Антология литературы ХХ1 века», в альманахах «Новый енисейский литератор», «45-я параллель», «Черные дыры букв» в сборнике посвященном 150-летию со дня рождения К. Бальмонта, сборнике «Серебряные голубы (К 125-летию М.И. Цветаевой) и в целом ряде других литературных изданий. В 2016 году стал финалистом ряда поэтических премий – премии «Поэт года», «Наследие» и др. Стихи переводились на несколько европейских языков. Живет в Санкт-Петербурге.