ПО ЗАКОНАМ ИППОДРОМА Высокая ограда, над которой возвышаются густые клены, как граница отделяет его от шумного города. И только в беговые дни звон колокола и сообщения по репродуктору - «бег ведет…» или «первым пришел…» - напоминают округе о его существовании. Неискушенный прохожий, услышав доносящийся с круга глухой цокот, может подумать: «Вот здорово! Лошадки бегают. Надо как-нибудь сходить посмотреть… А повезет, и выиграю…» Среди ипподромовских завсегдатаев существует поверье: человек, впервые пришедший на ипподром, обязательно выиграет. Действительно, некоторые выигрывают. И заболевают ипподромом на всю жизнь. Они начинают верить в большую удачу, и «снятый» однажды рубль разрастается в их глазах в возможность выиграть тысячи… Тогда все в их жизни становится подчиненным этой навязчивой идее. В стремлении к «золотому шансу» они «сжигают» зарплаты, приносят на алтарь своей мечты благополучие семьи, отношения с друзьями. Некоторые из них в своей одержимости бросают работу, жертвуют всеми прежними интересами и целыми днями пропадают на ипподроме, наблюдая за разминками лошадей, прикидывая по секундомерам их возможности на ближайших выступлениях, что-то торопливо записывая в свои толстые тетради, споря с «коллегами», придумывая собственные «системы выигрышей»… Их мечтания о большой удаче подогреваются бытующими на ипподроме легендами о мальчике, которому посчастливилось «снять» пять тысяч, или о старичке, который всю жизнь ходил на бега и однажды выиграл в трех заездах подряд по три тысячи. Выдумки ли, случайности ли – эти истории превращаются фанатиками в непреложный закон, и, выкидывая пачки проигранных билетов, они с уверенностью говорят, что каждая неудача приближает их к заветной цели. При этом в большинстве случаев, как Шура Балаганов, они сами не знают, какая сумма удовлетворила бы их, не могут сказать, что является той целью, к которой они так безудержно стремятся. С годами бедолаги начинают радоваться посланной удачей «трешке», как человек, выигравший в лотерею «Волгу». И уже не мечты о крупном выигрыше, а просто укоренившаяся привычка толкает их каждую среду, пятницу и воскресенье в огороженное пространство трибун. У некоторых желание выиграть в тотализаторе со временем переходит в абстрактное желание выиграть, и тогда они переключаются на карты, «железку» и другие подобные игры, нелегально соседствующие с дозволенным пари через кассы. Однажды, когда ипподром закрыли на карантин, толпы тотошников, как на местном жаргоне называют завсегдатаев, прибыв на место с обычным желанием поймать удачу за хвост, наткнулись на огромные плакаты « ЗАКРЫТО НА ДВЕ НЕДЕЛИ». Это был крепкий удар. Но от него быстро оправились: стали между собой заключать пари о том, с какой стороны быстрее придет трамвай. Какая в конце концов разница - лошади или трамваи?! Главное – играть! И выиграть в тот день было проще. Условия были равные и, что самое основное, – честные. В обычные дни шанс на выигрыш уменьшается тем, что лошади со всеми их способностями находятся в руках наездников , а некоторые наездники – в цепких лапах «жучков» - кучки людей, для которых ипподром, действительно, является источником доходов. «Жучки» - персоны не азартные, удача для них – понятие книжное. Они прагматики и прекрасно понимают, что для выигрыша нужно вложить деньги, проще говоря, купить наездников вместе с лошадьми. Механизм этого дела прост: участникам заезда или скачки раздаются деньги и тактические инструкции – « этого пропустите вперед, а ты и ты – придержите…» Совершив это магическое действо, можно спокойно стоять на трибуне и наблюдать, как воплощается твой замысел. Правда, и при таких вариантах случаются «проскачки». Кто-то, например, может перебить твой подкуп более крупной суммой, и тогда наездники вернут тебе деньги с извинениями: « Прости, лошадь - не машина, всякое может быть…» Но деньги, поставленные в кассы, тебе никто не вернет. Если подобное начинает перерастать в систему, конюшни попадают в кабалу. И тогда с наездником уже никто не разговаривает: поставят, например, перед выступлением на заборе кирпич – лошадь должна прийти первой, нет кирпича – держи залетную. Есть еще одна категория татошников, которых условно можно назвать экспериментаторами. Эти не охвачены азартом, как фанатики, и не располагают финансовыми возможностями «жучков». Но выиграть им тоже хочется. Поэтому они заводят знакомства с тренерами, жокеями, наездниками, рассчитывая, что те по дружбе будут им «отливать шансы», или, на худой конец, проронят словцо « по большому стакану». Но редко эти планы осуществляются, и порой экспериментаторы - люди, в конюшни вхожие,- поправляют положение иными способами… Эти особенности ипподромовской жизни меня заставила узнать история, которую теплым весенним вечером я услышал из уст ее участника. Я жил рядом с ипподромом. На бега никогда не ходил. Но любил посидеть вечерами на пустых трибунах. Так и тогда, устроившись на облюбованном местечке около каменного парапета, отделяющего трибуны от скаковой дорожки, я смотрел на звездное небо. Вечер был настолько хорош, что хотелось читать стихи. Со стороны конюшен доносился запах сена, с железной дороги долетали гудки поездов. Песчаная скаковая дорожка в темноте походила на проселочную дорогу. Казалось, что по ней вот-вот проскрипит крестьянская телега. И вдруг я, действительно, услышал звук, похожий на скрип. Неужели фантазия завела так далеко? Я стал прислушиваться. Звук повторялся. Я чиркнул спичкой и в ее слабом пламени увидел молодого человека, который с силой водил кулаком по парапету, вызывая тем самым смутивший меня звук. Парень перестал скрипеть и уселся рядом со мной. Чудесный весенний воздух вмиг наполнился винными парами. Утром меня замучает похмелье, подумал я и собрался уйти, как вдруг незнакомец хлопнул меня по плечу и достаточно внятно произнес: - Не уходите! Мне так плохо… В лицо мне ударила волна перегара , и я решил, что сейчас он расскажет слезливую историю о семейных неурядицах или вдастся в россказни о том, что его никто не понимает и не хочет понять. Такая перспектива мало прельщала. Но незнакомец молчал. «Может быть, ему физически плохо, перепил – и что-нибудь с сердцем?» - Приятель, а что случилось? – спросил я. Он не отвечал. Я потряс его за плечо. - Ну что ты привязался? – ответил он. - Сам говоришь, что тебе плохо, - сказал я и привстал. - Не уходите,- повторил парень, - мне тошно. - Дружище, урна за скамейкой, меня ждут дела. - У всех у вас дела, а до других вам дела нет. - Ну чем я могу тебе помочь? Ты далеко живешь? - Пока нет. - Переезжать собираешься? - Скоро перевезут. И побыстрей бы! - Ну, друг, ты что-то не то загибаешь. Тебе еще жить да жить. - А там, куда отвезут, тоже живут. Говорил он каким-то печально-уверенным тоном, тоном человека, который уже смирился со своей участью, и, чтобы облегчить свои страдания, изливает душу другим. - А куда тебя должны отвезти? – поинтересовался я . - Куда-нибудь в тайгу … - А почему так далеко? - Страшное дело совершил я… А вы мне – урна за скамейкой. Выслушайте меня, я прошу вас, выслушайте. Мне нужно кому-нибудь рассказать это, чтобы там было легче, чтобы страх не остановил завтра… Парень сидел, обхватив лицо руками и покачиваясь взад-вперед. - Вы не уйдете? – неожиданно спросил он. - Нет. - Тогда слушайте, но, ради Бога, не задавайте вопросов. « Мне было тогда 22 года. Учился в МАДИ, но учеба совсем не привлекала. Да и, честно говоря, не сам я поступил туда, а родители «поступили». Вернулся из «академки» - новая группа, новые люди. Сдружился с одним парнем. Он был помешан на бегах. Однажды я пошел с ним на ипподром и выиграл. Причем неплохо: восемьдесят рублей. Ну, думаю, теперь из-под родительской опеки можно уйти, ипподром обеспечит. Стал играть каждый беговой день , но больше проигрывал. Это не могло остановить меня: я верил, что полоса невезения обязательно пройдет, и начнутся беззаботные денечки, когда можно будет обедать в «Арагви», а ужинать в «Национале». Мой собеседник усмехнулся и продолжил: « В институте стало совсем душно, хвосты, хвосты. Декан посоветовал забрать документы. Я еще немножко повалял дурака, а потом ушел. Служить в армии, честно говоря, не очень-то хотелось. Опять родители выручили. Есть у них знакомый врач, который положил меня к себе в отделение, откуда через две недели я вышел с кучей диагнозов. Словом, с армией все утряслось. Нужно было устраиваться на работу. Родители в один голос завопили: «Только не на производство!» В конце концов я стал старшим препаратором в отцовском НИИ. Работенка была не пыльная; можно было приходить и уходить, когда тебе вздумается: отец все покрывал. Я продолжал ходить на ипподром и проигрывал, а когда денег совсем не стало, пустил с молотка свою библиотеку, точнее не свою, а родительскую. Дома скандал. Я ушел, стал жить у знакомой, на работе не появлялся. Через некоторое время забрал трудовую и решил устроиться на ипподром конюхом. Думал, может, знакомство с наездниками поправит положение. Но это были иллюзии. Этот мир настолько замкнут, что для постороннего нет никакой щелочки, чтобы проникнуть в него. Так прошли пять лет. Мне уже стало не до красивой, беззаботной жизни, нужно было вылезать из долгов. Каждый день кто-нибудь из кредиторов приходил на конюшню и тормошил меня: « Слушай, ну когда отдашь?! Сколько можно ждать?!» Пришлось с ипподромом расстаться. Нет, не с тотализатором, с работой. Долго я болтался без дела. Потом нашелся один благодетель. Выручил! Познакомились мы с ним здесь, на трибунах. Он пришел в тот день первый раз. Мне тогда повезло: выиграл немного. Конечно, этого не хватило бы, чтобы раздать и малую часть долгов. Поэтому я решил развеяться. Сразу же взял коньяк и прямо здесь, на парапете, начал обмывать успех. Он подошел сзади и, как старый знакомый, сказал мне: «Вот играют люди, даже коньячком могут побаловаться!» Я сказал , что это простое везение. Он попросил подсказать ему вариант в последнем заезде. Может, и мне повезет, говорил он, у тебя, видно, рука легкая. Я назвал ему первый попавшийся вариант, прямо из головы, даже не посмотрев в программку. Он поставил и выиграл. Выиграл триста рублей! Когда он подошел поблагодарить меня, мне хотелось выть от злости. Триста рублей! Это же такая сумма! Он пригласил меня в ресторан. Теперь, говорит, попьем коньячок французский. Пошли в «Бега». Посидели неплохо. Оказалось, что зовут его Петр Александрович, работает в лаборатории в химическом институте. В конце вечера его прилично развезло. Вот так, говорит, и нужно жить: без хлопот и забот, лошадки цокают – денежки в карман. Я рассказал ему, что знаю многих наездников, жокеев. Он принял это известие с радостью и сразу же попросил официанта принести еще одну бутылку. Потом разлил по рюмкам коньяк и предложил выпить за успех «нашей фирмы». Я спросил у него, что он имеет ввиду под «нашей фирмой». Ну как же, сказал он, разве теперь мы не будем во всем помогать друг другу? Я растерялся и сказал , что просто не понял его вначале. Он не успокаивался и продолжал: « Если что тебе нужно – я всегда готов выручить. Деньги нужны - пожалуйста. Поддержка друга – я рядом!» И честно сказать, его предложение мне понравилось: ведь ни друзей-то у меня не было, ни денег…» Незнакомец тяжело вздохнул, достал из кармана пачку «Беломора» и закурил. С минуту он молчал, и только выходивший с дымом запах перегара бил мне в лицо. Склонный к ассоциированию, я отметил про себя, что не винный запах, а перегар его души выходил из него при каждом выдохе. Стояла тишина и только где-то вдалеке еле слышно гулял по деревьям ветерок. Парень бросил папиросу, сплюнул и продолжил: « С родителями я тогда не поддерживал никаких отношений. Жил на квартирах, а когда работал конюхом, ночевал на конюшне. Поэтому Петр Александрович был прекрасным вариантом. Я понимал, что ему нужно от меня. Кроме того, как использовать для выигрыша мои знакомства с наездниками, он ни о чем и не думал. Это было удобно для меня, потому что я мог брать у него деньги и рассчитываться с долгами. В конце концов, думал я, быть должником одного человека гораздо лучше, чем скрываться от нескольких кредиторов… Да и в глубине души у меня была, все-таки, надежда на большой выигрыш… Так я одалживал у него то 200, то 300 рублей. И со временем набежала приличная сумма. Единственным залогом с моей стороны были будущие выигрыши. Иногда нам, действительно, везло. Вначале такие удачи вселяли в Петра Александровича уверенность в том, что со мной он наживет капиталец. Но потом он стал разочаровываться в моих «способностях». Меня он не оставлял потому, что я был должен ему. Но ужинов в ресторанах больше не было. Временами в корректной форме он напоминал мне о долге. Наверно, надеялся еще, что я стану немного поактивнее. То, что взять с меня нечего, к тому времени он уже понял. Когда дело подошло к разрыву наших отношений, на ипподром приехали скаковые. Это те, кто верхом ездят. Полгода они проводят в конных заводах, а полгода на ипподромах, в Москве, Ростове, Пятигорске… У меня был там один хороший знакомый, большой тренер… Васильевичем все его звали. Я решил обратиться к нему за помощью. И он один раз, действительно, помог: в самом начале сезона, когда трибуны еще не знают возможности лошадей, он дал мне вариант, и мы выиграли с Петром Александровичем 1500… Мой покровитель тогда чуть не лопнул от радости и списал мне часть долга. Вечером был шикарный ужин в «Иверии». Шампанское лилось рекой. Но удача долго не балует, и с того раза выигрышей у нас больше не было, ни больших, ни маленьких. Все пророчества Васильевича, на которого после успеха я и сам начал возлагать некоторые надежды, не сбывались. Так за месяц мы проиграли гораздо больше выигранной суммы. И вот, это было в июле прошлого года, терпение Петра Александровича лопнуло. Он назвал меня полным идиотом и долго вслух сожалел о том, что связался со мной. Но, наверное, потом как прагматик он пожалел о сказанном , потому что на следующий беговой день подошел ко мне и заговорил как ни в чем не бывало. Даже тон его был какой-то заискивающий. Это было в пятницу, а в воскресенье были большие призы. Петр Александрович спросил , не знаю ли я «чего-нибудь» на воскресенье. Я сказал , что «химичить» не будут, так как скачки ответственные .» А кто у Васильевича в «№-м призе» поскачет?»- спросил Петр Александрович. Было видно, что он хочет навести разговор на что-то свое, потому что в руках у него была воскресная программка , и, значит, он уже знал всех участников скачек. У Васильевича был записан Гороскоп - сильный жеребец." Незнакомец снова закурил, потом встал и принялся ходить взад- вперед. В темноте огонек папироски освещал его лицо; казалось, он забыл, что я рядом. « Да, это был очень хороший жеребец, - неожиданно сказал парень, и голос его задрожал.- Петр Александрович попросил познакомить его с Васильевичем. Я на примере покажу тебе, говорил он, как нужно входить в деловые контакты с такими людьми. Когда бега закончились, мы перемахнули через эту ограду,- незнакомец кивнул на парапет, - и пошли в конюшню Васильевича. После того, как я их познакомил, Петр Александрович завел разговор о предстоящих скачках. Ваш Гороскоп, несомненно, выиграет, сказал он, я верю в него. Васильевич улыбнулся и сказал, что тоже надеется на победу. Правда, добавил он, у Гороскопа слабое сердце. Петр Александрович удивился: разве среди лошадей тоже есть сердечники? Ну как же, сказал Васильевич, очень много, и у Гороскопа в роду некоторые умерли от разрыва сердца. Васильевич очень любит лошадей, он никогда не скажет: лошадь подохла. У него лошади умирают, как люди. Мы еще немного поговорили и ушли. По дороге Петр Александрович молчал. А меня так и подмывало спросить его: что же вы не показали мне, как входят в деловые контакты?! Неожиданно Петр Александрович предложил пойти в ресторан. Это было сюрпризно. Мы пришли в «Бега». Петр Александрович сделал щедрый заказ, и мы сидели, говоря о чем-то отвлеченном. Я даже подумал, что не такой уж он и плохой человек: проигрываем, а пригласил в ресторан. Я уже был на той стадии одиночества, когда в самом отъявленном негодяе начинаешь видеть порядочного человека. Но и сам-то я… Как-то незаметно мы заговорили о воскресных скачках. В той компании, в которой записан Гороскоп, ему действительно, нет равных, говорил Петр Александрович, он - фонарь, его ипподром и «разобьет», вот только если с сердцем что-нибудь случится… Я успокоил его, сказал, что Васильевич немного преувеличил, что все сложится удачно. «А надо, чтобы все было плохо,- ответил Петр Александрович,- плохо! Ты понял?» Я не понимал и переспросил его. «Так вот что, голубь мой (раньше он никогда не называл меня так), сейчас я тебе все растолкую, но если ты не поймешь, - он сильно ударил по столу вилкой,- то завтра же вернешь мне все деньги, и я тебя больше не знаю.» Меня поразили его слова, и я уже не знал, чего и ждать. Петр Александрович смотрел мне в глаза, взгляд его был жесткий. Потом он долго говорил, я даже не могу вспомнить все подробности, помню только , тон его менялся: то был дружеским, то становился резким, даже враждебным. И я согласился на его предложение. Что заставило меня сделать это, я не знаю, может быть, то, что он ставил вопрос ультимативно… В воскресенье утром я зашел в аптеку и поехал к Васильевичу. Гороскоп пожевывал сено. Смочив кусок сахара купленным лекарством, я сунул ладонь под морду лошади… Через три часа Гороскоп повел скачку и оторвался на несколько корпусов. Так он шел почти до финиша. Вдруг лошадь зашаталась, бросилась к трибунам, словно хотела найти у людей помощь, и завалилась на бок. Жокей едва успел соскочить с нее. А я часто вижу Гороскопа во сне. Он подходит ко мне и спрашивает: « Ну зачем ты так?» И я чувствую, что если я не признаюсь во всем, то смогу когда -нибудь совершить более жестокий поступок…» Парень направился к выходу. Обернувшись, он сказал: - Спасибо, что выслушали. Теперь у меня нет отходных путей. Завтра пойду с повинной… Прощайте. Тишину вечера нарушали его удалявшиеся шаги. В небе вспыхнула звездочка. Потом послышались паровозные гудки. 1983 г