Многое не исполнено, что можно было исполнить. Талантами Господь меня не обидел. Петь я начал в пять лет. Батя даже меня выставлял на сцену красноармейского клуба, (тогда солдат ещё не было, были только красноармейцы), и я там читал стихи и пел песни. У отца было в наличии две гитары, и он, подвыпив, любил под брыньканье гитары громким голосом орать: «Соколовский хор у яра был когда-то знаменит…» А особой его гордостью были два патефона и около 200 пластинок. Потом батю вместе с его частью отправили в освобождённую Западную Украину, и он все свои богатства увёз с собой,где они и сгинули с началом войны. Правда, одну гитару он оставил висеть на стене. И нас тоже, (на наше счастье!) не сумел забрать с собой. Семьи в Украину не разрешили брать, объяснив какими-то невнятными причинами. (Теперь ясно какими: нами просто не стали рисковать). Некоторые начальники неблагоразумно взяли втайне семьи с собой, и там с ними бандеры расправились в начале войны очень жестоко: их, ни в чём неповинных, просто показательно повесили: так погиб мой дружок по детсаду и его мать. А нас, несмотря на большую напряжёнку с транспортом, погрузили в теплушки и отправили подальше от японцев (с Дальнего Востока) в Кулундинские степи. Там мы и переживали войну, туда же вернулся чудом в живых оставшийся отец, прошедший всю войну с первой и до последней минуты: отступать пришлось от самой западной границы в первые же минуты войны, и закончить её де-факто через месяца два после объявления победы в Чехословакии. И всё это время отец был на передовой: отступал, не попавши в плен, как попала почти вся Северная группа войск, фактически, брошенная руководством на произвол судьбы. Спустя много лет моим соседом по подъезду был радист штаба Павлова – командующего западным округом. Он кое что порассказывал, что мог. Всё, что знал, рассказывать не мог, чтобы не получить лишних забот. А бате пришлось повоевать в Ленинграде, предварительно поучаствовав в казачьем набеге на Бердычев, отданный немцам без единого выстрела, А когда немцы не ожидали, казачки, ворвавшись в Бердычев, изрубили немцев всех в капусту, а кучу танков и самолётов на неразгруженных вагонах превратили в пепел) А в Ленинград его направили командовать теми ротами, которые незаслуженно считали карательными. Отцовская рота называлась ротой автоматчиков. По вооружению она была на уровне батальона, имела, и тяжёлое оружие, и технику. Заград-ротой ей приходилось быть на самом деле, где только прорывались немцы, она там тотчас наводила порядок. Не исключено, что и своим доставалось: неизвестно, кто бежит – то ли немцы идут в атаку, то ли наши от атаки. Обычно бежали все скопом и разбираться особо времени не было – дыры нужно было закрывать. Батя воевал, как говорится - от и до. Дядька погиб в морской пехоте под Ростовом,а ещё один дядька чудом выжил: наши древние бомбандировщики, на которых он летал стрелком-радистом, долго не летали. А мы – «эвакуированные», (по степи ходил тогда такой термин) разбрелись по колхозам и жили землёй, Это самый верный способ выжить и не умереть с голоду. Там же, в далёком степном селе и начал я своё образование. В конце 1941 года деда выпустили из «карантина», где он пребывал на Дальнем Востоке, (не по своей вине), и мы с ним уехали к немцам. Да-да, мы уехали в немецкий колхоз. До того немецкий, что многие колхозники не знали русского языка. Непонятно? Немножко в экскурс: по земельным реформам начала века, царь давал земли в Сибири все желающим. И в той части степи была своеобразная многонациональная республика. Земли там очень богатые: чернозёму до метра, Земли бери, сколько можешь. И её хватало всем: и колхозам, и колхозникам. Вот и жили так, навалом: рядом русские, потом украинцы, потом немцы, потом белорусы. А по степи ещё попадались кочевые племена казахов. Потом Иосиф ВИССАРИОНОВИЧ ДОБАВИЛ И ДРУГИХ: ЧЕЧЕНОВ, ИНГУШЕЙ, ЛАТЫШЕЙ, ВСЯКИХ БАНДЕРОВЦЕВ И ЗАСТАВИЛ ИХ РАБОТАТЬ. НАДО СКАЗАТЬ, ЧТО САМЫЕ БОГАТЫЕ КОЛХОЗЫ БЫЛИ НЕМЕЦКИМИ и ПО УРОЖАЮ, И ПО СКОТУ, И ПО УРОВНЮ ЖИЗНИ (у НИХ ОРДНУНГ, И РАБОТАТЬ ОНИ УМЕЛИ). И МЫ С ДЕДОМ ЗАСЕЛИЛИСЬ В ОДИН ИЗ таких КОЛХОЗОВ. Дед был мастером на все руки, и взяли его на должность кузнеца, дали халупу, посадили на паёк И зажили мы с ним вдвоём. Мать работала в районе воспитательницей в детском саду, бабуля устроилась поваром в военном госпитале, а мы с дедом ужились в этом немецком колхозе. Деду этому – по матери я благодарен за многое: он меня воспитывал по настоящему. Многое, что я знал по жизни, было от него, ремёсла были от него, науки я стал постигать вместе с ним Короче говоря, в пятилетнем возрасте я знал все правила арифметики, читал свободно серъёзные книги. К сожалению, я получил от него в наследство предрасположение к раку. Тут уж ничего не поделаешь. Здесь надо не деда ругать, а Господа не хвалить! «Надо прожить жизнь так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы» Ну, вот она! Уж на моём пороге. Пора, выходит, подводить итоги. Бери бумагу и перо, поэт! И я не прочь бы подвести итоги, Да вот беда – итогов нет! Ведь не было в судьбе моей таких счастливых дней, Чтоб в душу зачерствевшую мою никто не гадил, Чтоб кто-нибудь своею тёплою рукой щеку мою погладил, И ласково шепнул: «Как милый мой, мне хорошо с тобой!» Видать, мне по-другому как-то надо было жить: Ведь «Как аукнется, так и откликнется!» Не надо было на кофейной гуще ворожить, И терпеливо ждать, что всё само собой свершится. Необходимо знать, чтоб хоть чуть-чуть успешным быть, Где меж мечтами и судьбой граница. Не жди, что всё само собою выкуется в глубине времён: Ведь на Судьбы устройство надо тратить силы: Будь семи пядей ты во лбу, как Голиаф силён, А без забот и без трудов бездарно ты дотянешь до могилы. Все знают: что плывётся легче по течению: Плыви себе плыви, и берег сам тебя найдёт. Но не мешает знать, что лёгкое течение, Тебя к водовороту, иль к водопаду, принесёт! Плывущий же спокойно по течению, На прозябание или на гибель сам себя обрёк. И если нет возможности плыть против течения, Плыть надобно упорно поперёк! Вины своей в такой судьбе я, в общем, не найду: Здесь всё идёт по воле Божьей, Я, может, получил, всё, что положено, А остальное додадут или в Раю, или в АДУ, И вот, моя Судьба передо мною в неглиже: И притча эта не о Соколе, а об Уже!