Он сочинял стихи запоем, как молитву, Жестикулировал припадочно руками, И каждый новый день на плаху, как на битву, Он выходил с бутылкой водки и цветами, Чеканным шагом отмерял свои проспекты И наполнял гранёный на скамейке в парке, Спешил уважить дам, прохожих комплиментом И засыпал тихонько в театральной арке, Красивый галстук стиля бабочка-капустница, В коробке сырной ждут два скромных треугольничка, Как он любил эти обшарпанные улицы, В момент разлива по второй у подоконничка, Ларёк пивной- инопланетная тарелка, Ковчегом стал ему надежным и оплотом, И неопознанным летающим объектом Он брёл домой, сопровождаемый икотой, Бывало, что в особо тщетном настроении В знак солидарности ли, в качестве протеста, Он залезал в ближайший мусорный контейнер, Обороняя громким храпом своё место, В уравновешенном душевном состоянии Он возвращался в свою старую хрущёвку, Хоть путь прокладывал почти по обонянию, Не забывал при этом поправлять причёску, И заползал довольный на диван-кушетку, Боготворя свою любимую квартиру, Ковер настенный, тюль в горох и табуретку, Герань в горшке считал особенно любимой, И все же в жизни недостаточно романтики, Зато с избытком у таких вот алкоголиков, Как барбарисные конфеточные фантики, Они отлущатся от рюмочной, от столиков И обращаются чрезвычайно ласково И поражают тонкой вежливой начитанностью, И если спросят мелочь, пожелают ясного, Без укоризны, неба, солнечного, чистого