Наталья Сафронова Сон Среди ночи неожиданно зазвенел телефон, и Света проснулась. Пошла в туалет, села на унитаз и задумалась. Что-то не так. Что-то необычное было сейчас, а теперь не дает покоя. Она не отразилась в зеркале. Да, точно, так и было. Она не отразилась в зеркале шкафа-купе в коридоре, когда шла в туалет. Отразилась только спальня, а ее, Светы, не было. Может быть, она уже умерла? Вышла из туалета и снова посмотрела в зеркало. Отразилась, но как-то неясно, бледно. Света попыталась ущипнуть себя, но силы почему-то иссякли. Шагнула в спальню и упала на кровать. И замерла, боясь пошевелиться. И в этот момент, наконец, проснулась. Звонил будильник. Света полежала еще несколько минут, приходя в себя. Потом встала с постели и осторожно подошла к зеркалу. Отражение смотрело на нее испуганно. Света ущипнула себя, почувствовала боль от щипка и облегченно вздохнула. В соннике прочитала, что не увидеть свое отражение в зеркале во сне означает некие перемены во внутреннем мире и взглядах на жизнь сновидицы. Чуть покачиваясь от смутной реальности происходящего, поплелась варить кофе. В последнее время она жила как во сне, тяжелом, невнятном, очень хотелось проснуться и нырнуть в солнечное утро. Хотелось взять свою душу в ладони и покачать на солнышке, отогреть, оттаять серые кусочки льда. Света всерьез подозревала, что реальность — разноцветная и яркая, и только ей видится унылой, как ноябрьский пейзаж. Она размышляла о том, что вся ее жизнь — сплошная работа над ошибками, многие из которых были сделаны еще до ее рождения. Света никогда не видела отца, но ей порой казалось — помнила его. Какое-то неуловимое присутствие, нежное прикосновение. Фотографий не осталось — вот что было мучительно. Света перерыла тайком всю материну тумбочку, не нашла ни дневников, ни писем. В графе о Светином рождении стоял прочерк. А на вопросы дочери мать не отвечала, собственно, Света особенно и не спрашивала, она не умела разговаривать с мамой. В интернате для слабовидящих детей девочка жила с понедельника по пятницу, домой приезжала на выходные. В интернате жили иногородние и Света, остальные после уроков уходили домой. У Светиной мамы был сменный график работы и статус матери-одиночки, но самое главное, что у нее был Кощей. Так Света называла маминого бой-френда. Другие приходили и уходили, а Кощей задержался. И вытеснил из маминой жизни ее, Свету. Дома было тягостно. Света казалась себе лишней в этом святом семействе, как она про себя называла союз матери с Кощеем. Мать ей говорила: - Ходи тише, не стучи пятками. Сеня отдыхает. Если чихала, Кощей комментировал, как будто ее, Светы, нет рядом: - Почему нельзя просто чихнуть: пчхи? Нет, надо сначала ап! Потом пчхи! За столом Кощей сидел, расставив локти, но ему никто не делал замечания. А Свете говорили: - Не прихлебывай громко! Не стучи ложкой! Хотя она не прихлебывала и не стучала. - Кощей маму заколдовал, - рассказывала Света подружке. - Я его убью. - Как убьешь? - уточняла подружка. - Как убивают Кощея? Ищут его смерть. Смерть Кощея на конце иглы. Игла в хрустальном яйце. Яйцо в утке. Утка в зайце. Заяц сидит в сундуке. Сундук на дубе. Дуб на острове Буян. - Иван царевич нужен, - уточняла подружка. - Значит, подожду Ивана царевича, - хмуро сказала Света. После интерната Света поступила на бюджет в институт на факультет маркетинга в областном городе. Домой приезжала редко, хотя вроде бы недалеко, два часа езды. Общежитие на каникулах пустовало, на выходные тоже почти все разъезжались, и Света оставалась одна. Садилась у окошка и жалела себя. Спускалась к вахтерше Александре Ивановне. Тетя Саня ставила чайник, доставала рафинад. Советовала: - Клади в чай. - Я вприкуску, - хрустела сахаром Света. - Так и живешь всю жизнь бездомная? - вздыхала тетя Саня. - Ага, - кивала Света, упиваясь жалостью к себе. - Сначала в интернате, теперь в общежитии. - Это что же, тебя мать из-за мужика в интернат отдала? - ахала тетя Саня. - Да нет, - поправила ее Света, хотя готова была согласиться с тетей Саней. - У нас интернат по зрению был. - Еще и инвалидка, - посочувствовала тетя Саня. - Да нормально все, - поморщилась Света. - Мне просто живется чуть-чуть сложнее, чем другим. Потом добавила: - На свадьбу скоро поеду. - Кто женится-то? - полюбопытствовала тетя Саня. - Мать с Кощеем, - хмуро сказала Света. - Подарок надо купить. Света бродила по магазинам в поисках подарка. Хотелось выбрать что-нибудь особенное, не рядовое. Все-таки мама в первый раз выходила замуж. - Любит, наверное, своего Кощея, - заподозрила Света. От этого озарения стало почему-то и тепло, и обидно, даже слезы к глазам подступили. Купила свадебный альбом, белый, как снег — мама любила фотографироваться. И фарфоровую статуэтку жениха с невестой, и забавную, и нежную. Принесла подарки домой, положила на подоконник и снова заплакала. Мама была очень красивой. Она надела белый костюм и белые туфли, казалась много моложе своих лет, почти девушкой. Кощей тоже принарядился и даже похорошел. Света подумала: - Это потому, что я у них теперь редко гощу, не мешаю. Но, в общем, она была рада за маму и Кощея. Из загса поехали в ресторан, Кощей танцевал с мамой и со Светой, говорил тосты. Мама смеялась. Потом Света вспомнила: - Я же приготовила вам подарок! Побежала в гардероб за пакетом. Торжественно вручила молодоженам. Мама всплеснула руками: - Какая чудесная будет память! Спасибо, дочка. Света смотрела на статуэтку и на родителей и находила удивительное сходство. Ощущение счастья - вот что было общим. Ощущение безоблачного счастья. Потом Света уехала в институт и как-то успокоилась. Может, и саднило что-то в душе, но уже так не выпирало, ушло внутрь. Родители счастливы — и ладно. Она стала называть Кощея с матерью родителями, эта свадьба, то, что ее пригласили — единственную, как самого близкого человека, разделить радость, словно примирило их. Света училась хорошо, шла на красный диплом. И если сначала она хотела что-то доказать — себе ли, матери — неважно, просто хотела доказать, что она чего-то стоит, то теперь училась просто для удовольствия, нравилось. Мир рекламы привлекал ее синтезом работы с дизайном, словом и цифрой, внешней броскостью и отсутствием глубины. Казаться — важнее, чем быть. Света училась продавать. И училась с удовольствием. Единственное, уставали глаза. Она пошла к окулисту, а тот почему-то отправил ее к психологу. Психолог спрашивал ее как будто ни о чем, она рассказывала про интернат, про учителей, потом про маму и Кощея. Психолог спросил: - Так почему же ты не носишь очки? Что ты не хочешь видеть? Света удивленно замолчала. Психолог сказал: - Подумай об этом. В следующий раз расскажешь, что именно ты не хочешь видеть. Но Света больше не пошла на прием к психологу. Она не то, чтобы задумалась над его вопросом, просто почувствовала к нему острую неприязнь. Как будто он ее выпотрошил, а внутрь ничего не положил. Обманул. И теперь она жила с ощущением обмана и внутренней пустоты. Страшно, противно, мерзко. И к окулисту больше не пошла, потому что ей казалось, что окулист в заговоре с психологом. Глаза, правда, по-прежнему болели. Света клала на них по вечерам ваточки с чаем, щурилась, чтобы лучше видеть. - Мне просто чуть-чуть труднее, чем другим, жить, - говорила она иногда. На чувстве жалости тоже можно зарабатывать, если не копать глубоко. Все чувства поверхностны. - Воздух, мне нужен воздух, - говорила Света. - Я не люблю застой. Все должно меняться, мигать, искриться. Кавалеров она тоже меняла, не позволяла им задерживаться в своей жизни. - Это твой жених, что ли? - спрашивала ее тетя Саня об очередном молодом человке. - Так, ходит, - неопределенно пожимала плечами Света. - Что еще за «ходит»? - возмущалась тетя Саня. В тети Санином понимании если «ходит» - значит, жениться надо. А чего просто так ходить? - Значит, гнать его надо, - усмехалась Света. - Надоел. Не то, чтобы молодой человек не нравился. Нравился. Но не хотелось привязываться. Зачем, если будет следующий, еще лучше. Свято место пусто не бывает. Но когда в ее жизни появился Марк, Свете расхотелось что-либо менять. - Пусть это длится вечно, - молила она небо. Она даже заходила иногда в церковь рядом с домом, где они сняли квартиру, и ставила свечку Божьей матери. И ее не волновало то, что Марк ушел из семьи. - Только бы он не ушел от меня, - серьезно просила она Божью матерь. Хотя это можно было предположить: единожды предав... Но Света не хотела об этом думать. И не хотела ничего обсуждать с женой Марка, которая караулила ее возле института. И старалась не думать о маленьком мальчике, который ждал папу. Так говорила жена Марка, давила на жалость. Но Света ее не слушала. Она тоже росла без папы, и мальчик переживет. Потом появится какой-нибудь Кощей, это мы тоже проходили. Света бежала домой, убиралась и готовила, ждала Марка. Марк приходил, раскидывал руки, как крылья, и они приподнимались над землей, как Шагал с Беллой. Высоко-высоко. Только они и небо. Марк носил свою Свету на руках, говорил: - Моя маленькая красивая девочка. А Света болтала ногами, и ей казалось, что она летит на облаке. Как же это она раньше не верила в любовь? А вот теперь верит. Дышит ей и не может надышаться. И не может разнять руки. Потому что они с Марком — одно целое. Одно тело на двоих. Неделимое. Четыре руки и четыре ноги. Общее дыхание. Света не рассматривала — впитывала любимого, запах его рук и подмышек, знала на ощупь очертание его губ, носа, бровей, глаз, всего-всего. Она нашла бы его в любой толпе с закрытыми глазами. Это было сумасшествие, но она от него не уставала. И она стала лучше видеть, от счастья, наверное. У нее обострились все чувства, включая обоняние и осязание. Она реагировала на все запахи, от некоторых тошнило. Наконец, догадалась зайти в аптеку и купить тест на беременность. А потом к ним опять приходила жена Марка, уговаривала мужа дать Свете денег на аборт. Света не могла встать с постели от тошноты, а супруги уединялись на кухне, что-то обсуждали. Потом Марк сказал: - Я не могу выбирать между двумя детьми. У меня уже есть Славик. За Светой приехали мать с Кощеем. Она лежала на заднем сиденье машины, смотрела на небо в окошке. Совсем недавно оно было близко и такое большое, а теперь сузилось до размеров окошка. Подумала: - Лучше бы умер, чем предал. Дочке в свидетельстве о рождении в графе «отец» поставили прочерк. Света горько усмехнулась: - Это мы уже проходили, а теперь работаем над ошибками. Устроилась на работу в театр, рекламщиком. Можно было не работать, Кощей зарабатывал и не попрекал. Но как знать, может быть, пока не попрекает, а потом начнет придираться. И хотелось отвлечься, занять мозги, чтобы не думать о Марке. На работе мозги были заняты, а руки скучали по крохотному тельцу, хотелось агукать и баюкать, и примерять дочкино выражение на лицо. - Света, ты что рожицы корчишь? - удивлялась заглянувшая в кабинет главбухша. Света смущенно улыбалась. - Работница, - укорила она сама себя, - замечталась. А после работы бежала домой, забирала у мамы Олечку и уже не спускала с рук до ночи. На работе наряду со спектаклями рекламировала выставки пальто или меда. Площади театра сдавались в аренду. Ничто не застаивалось, все менялось. Однако дышать от этих постоянных перемен легче не становилось. Площадь перед театром принадлежала мэрии. С раннего утра ее заставляли прилавками. Свете казалось, что эта площадь между театром и мэрией олицетворяет их страну. Все продается и покупается, и нет ничего святого. И хотелось снести эти прилавки, как Христос в церкви. Вечером торговцы уходили, а площадь, забросанную мусором, оккупировало воронье. И эта картина тоже странно ассоциировалось с родиной. Расклевывают, растаскивают страну по кусочкам, и каждый стремится урвать пожирнее. А после них хоть потоп. И почему-то казалось, что потопа не миновать. Работа в рекламе уже не приносила удовольствия. Просто работала. Иногда вспоминала, как психолог ее спрашивал: - Что ты не хочешь видеть, Света? Почему ты не носишь очки? Диспетчер на вахте отслеживала для Светы газеты с театральными афишами. - Вот здесь наш «Вишневый сад». И про Собчак тоже написали. Беременная она. Еще тут Джигурда разводится с женой. Ты не знаешь, почему они детей не по-русски назвали? Сами-то русские вроде. Света забирала газеты с афишами: - Спасибо, Анфиса Григорьевна. - Свет, а ты знаешь, почему Золушке новое платье сшили? - Нет, не знаю, - пожала плечами Света - Потому что я после каждого спектакля всем говорила: разве это свадебное платье для Золушки? Что же это фея пожадничала для своей крестницы? И все обратили внимание, и администрация обратила внимание. И выделила деньги на платье. - Молодец, Анфиса Григорьевна! - похвалила Света. - Создала общественное мнение. Света поднималась в кабинет, смотрела в окно. Скоро Олечка подрастет и придет с мамой в театр. Сначала пройдет между прилавками, а потом окунется в волшебный мир сказки. И, как каждая девочка, будет мечтать о прекрасном принце. А потом какой-нибудь Марк положит на стол деньги на аборт. Мишура слетит, останется только то, что было в нее завернуто. И тогда ты прозреешь, что слишком дорого заплатила за красивую обертку. А внутри — пустота. Все в этом мире имеет свою цену. Ей ли, создающей блестящий мир рекламы, это не знать.