Варя Варя налила в кружки чай из термоса и положила на салфетку пирожки с луком и яйцом. Посмотрела на фотографию на памятнике. Отец Антона казался строгим, даже суровым. - Наверное, осуждает меня, - подумала Варя. Кладбище было старое, заросшее высокими тополями и березами. Могилы, усыпанные желтой листвой, стояли тесно. День выдался солнечный, безветренный, Антон рядом. Что еще нужно? Так бы и сидела на кладбище, отламывала кусочки от пирога и кидала воробьям, пусть едят божьи твари. Антон допил чай, чуть отодвинулся и положил голову Варе на плечо. Рассказывал: - Когда отец бросил нас с мамой, я каждый день бегал на вокзал. Мать сказала, что папа уехал в Москву. Это потом я узнал, что он жил в Васильевке, пятнадцать километров от города. А тогда я каждый день встречал московский поезд и смотрел новости, ждал, когда папу покажут по телевизору. Скучал ужасно. И почему-то было страшно, мне тогда пять лет было. Мама ничего плохого про отца не говорила. Уехал, потому что так надо. Кому надо? А потом я перестал ждать, только в груди появилась какая-то тяжесть. И до сих пор не прошла. Вот хочешь глубоко вздохнуть — а больно. Варя тихонько поглаживала Антона по голове, потом замерла. У нее в груди тоже появилась тяжесть, стало тоскливо и как-то безысходно. - А потом отец вернулся, - сказал Антон, помолчав. - Через пять лет. Умирать приехал. Мама ухаживала за ним. Говорили, рак кишечника. Мама мне говорила: зайди к папе, пожелай доброго утра. Или зайди к папе, расскажи, что «пятерку» получил. Даже если не получил. Я заходил и повторял, что велено: доброе утро или спокойной ночи. Отец отвечал: спасибо, сынок. Потом умер. Мама сказала: это он вины перед нами не вынес, раком заболел, переживал очень. У Вари зазвонил телефон. - Ты где? - послышался в трубке Маринкин голос. - Мы к тебе едем! Купи детский творожок. - Мне пора, - вздохнула Варя. Варины подруги Марина и Света были очень разные, притом что они - родные сестры, Марина моложе Светы на пять лет. Собственно, Варя дружила со Светой, своей одноклассницей. А Маринка просто таскалась везде за ними, ни на шаг не отставала, даже если гнали. А потом выросла и как-то само собой получилось, что она стала бывать у Вари чаще своей старшей сестры. Света была душевно близка с матерью, а Маринка - с отцом. Когда вышли замуж и выпорхнули из родительского гнезда, то звонили каждая своему родителю. Варя им немного завидовала. Она звонила матери редко и по делу. О себе сказать было нечего. Мама обижалась, но Варя ничего с собой поделать не могла. Не умела болтать ни о чем, ни рассказать сокровенное. Не расскажешь ведь об Антоне, обремененном женой и сыном. Может быть, подруги так откровенны, потому что у них все просто и ясно: вышли замуж, растят детей? Но Варя чувствовала, что как раз наоборот: у них все сложилось потому, что выстроены отношения с родителями. Маринка, задрав голову, завороженно следила за стаей журавлей. Олеся спала у матери на руках. Варя подхватила Маринкины вещи и пошла к подъезду, шепотом спросила: - Ты чего с чемоданом? - Я насовсем, - тоже прошептала Маринка, но получилось все равно громко, Олеся нахмурила бровки и обеспокоенно подвигалась, но глаза не открыла. Варя никак не среагировала на эту новость. Маринкино «насовсем» значит «до утра». Вадик, Маринкин муж, даст жене выпустить пар, а утром приедет и заберет семью. - Варь, ты же понимаешь, что или сейчас или никогда, - возбужденно говорила Маринка, откусывая пирожок. - Прожуй, потом скажешь, - строго заметила Варя. - Или я проживу, как отец: после меня ничего не останется! - договорила все-таки с набитым ртом Марина. - Меня ждут дети! Дядя Веня всю жизнь рисовал, а Маринка чуть не с младенчества подавала ему кисти, обсуждала с ним сюжеты картин, цвет и что там еще обсуждают художники. Однако он был художником-самоучкой, хотя и безусловно талантливым: когда Варя смотрела на его акварели, она просто физически ощущала, что работы настоящие, живые. А Марина окончила факультет графического дизайна местного университета и теперь рвалась к ученикам, имея грудную дочь на руках. - Я Вадику говорю: найми няню! - Маринка взяла еще один пирожок. - А он мне: мой ребенок будет расти с матерью, а не с няней! - Так хорошо! - улыбнулась Варя. - Что хорошо? - встрепенулась Маринка. - Хорошо, что ребенок будет расти с матерью и отцом, - расшифровала Варя. - Отец всю жизнь мечтал рисовать, - вспомнила Маринка, - а мать не давала. - Так ведь рисовал, - поправила ее подруга. - Ну, да, рисовал, - скривилась Маринка. - Деньги на краски тайком заначивал, времени для творчества мать ему не оставляла, пока все дела переделает — день закончится. - Тоже хорошо, - кивнула Варя. - В выходные на подработку или к теще, - вздохнула Маринка. - Я все помню. Знаешь, иногда смотрю на Вадика — и словно вижу свою маму, вылитая мама Люба. - Значит, так надо, - снова кивнула Варя. - Полотенце в ванной, иди умывайся. Маринка вышла из ванной, закутанная в Варин халат: - Полотенце мягкое, пирожки вкусные, ты настоящая женщина. Уже уплывая в сон, пробормотала Варе, качающей Олеську: - В ней десять килограммов, что ты ее носишь? - Десять килограммов счастья, - улыбнулась Варя малышке. - Ну, что ты не спишь? Закрывай глазки. Олеська была пухленькая, голубоглазая, похожая сразу на тетку и бабушку, от кареглазых худощавых матери и деда не взяла ни черточки, ни капельки. Почему так? Вероятно, потому, что диалог Маринки с собственной матерью требует продолжения, и кроха подтолкнет к этому свою юную маму. Варя тихонько напевала колыбельную и думала уже о своей матери. Мама всегда ставила Варе в пример Свету: какая она умница и отличница. Варя смотрела на подругу, но не стремилась подражать, интутивно чувствуя, что не получится. Не потому, что она хуже: она не дурочка, просто другая. Она часто бывала у подруги в гостях и, как завороженная, наблюдала, как дядя Веня рисует, какие напряженные у него глаза и рот, какие точные мазки кистью на бумаге делает рука. Ей нравилось, что он словно не слышит и не сразу откликается, когда зовет его тетя Люба. А тетю Любу просто подмывало придумать дяде Вене какое-нибудь дело, как только он принимался рисовать. - Веня, почисть куриные желудочки, - появлялась в комнате тетя Люба, пристально глядела на мужа, потом на рисунок, вздыхала. - Ну, ладно, нарисуешь, потом почистишь. Через пятнадцать минут снова заглядывала: - Веня, пойдем пить чай, - выжидала с минуту, звала Варю с Маринкой. - Девочки, пойдемте пить чай. Варя уходила, а Маринка оставалась с отцом. На кухне вместе с тетей Любой хлопотала Света, снимала с горячей сковороды пышные оладьи. Света повторила мать лицом, фигурой, повадками, хотя ей было еще только пятнадцать, но сходство не просто угадывалось — изумляло. Варя не была похожа на свою маму. Вернее, сейчас она замечает у себя материнские черты, а тогда казалось — разные. И ей мучительно хотелось увидеть своего отца, которого никогда не было в ее жизни, и на которого она, вероятно, так похожа. Сначала хотелось, потом расхотелось. Зачем мечтать о человеке, который не удосужился дать ей даже свою фамилию и отчество? Она уже привыкла к дедовым, и теперь ей как будто ничего больше от отца не нужно. Варя качала Олесеньку и думала, что она сама унаследовала от матери не только внешние черты и характер, а повторяет ее судьбу. Роди она сейчас от Антона, ее ребенок тоже будет расти безотцовщиной. Если бы у подруг вдруг возникла такая проблема, они обсудили бы ее Света с матерью, а Маринка с отцом, ну, и с ней, Варей, непременно посоветовались бы, потому что Варя умеет слушать. А самой Варе не с кем советоваться, потому что делиться задушевным она не умеет. Мама, наверное, такая же была. Или это в Варе от отца? Антону Варя тоже ничего не скажет. Этот ребенок свяжет их на всю жизнь и он же разъединит. Она будет смотреть, как малыш растет, узнавать в нем черты своего любимого, вот только Антона в ее жизни уже не будет. Олеся заснула. Варя положила девочку на диван и легла рядом. Матери она ничего не объяснять не будет, но та все поймет и примет внука. И не будет лезть с расспросами, и не осудит. Они с Варей похожи. Варя осторожно повернулась на бок, слушала чистое дыхание ребенка. Хотелось плакать, но боялась разбудить Олесю и Маринку. Маму за свои тридцать лет Варя тоже ни разу не видела плачущей. Или это у нее от отца?