Неизбывное желание спать. Сколько бы ни длилась ночь. Это давнее желание. Других почти не осталось. Волшебная коробка оскудела. Там, на дне, ещё блестит нечто, обёрнутое в тонкое серебро. Что кроется за мишурой? Ложь этого мира? Осень. Деревья попрощались с нами. Следующий круг – от октября до октября. Много воды утекло за год. Как изменились наши лица, складки легли у рта, сколько страдания в глазах. Листья ушли в землю. Иногда кажется, что жизни не существует. Вместо неё наркотический дурман. Укус плотоядного, навечно отравившего кровь. Ты сталкиваешься с ним как равный с равным на звериной тропе. «И знаешь, что происходит?». «Нет, откуда же мне знать, что происходит в этом аду?» Мы познакомились случайно. Мгновенный выстрел. После стольких утрат я совершаю ещё одну отчаянную попытку, забирающую последнюю веру в человека. Я пытаюсь одолеть гору. Обыденность, тюрьму, в которых мечется сердце, не находя исхода. Толкаю вверх сизифов камень, неизбежно срываясь вниз. Не хватает судьбы – перевалить через край. Всё летит к чёрту, под ногтями порода. Это не простая гора. Сплошь из человеческих душ. Как его зовут? Матиас, Франк? ( frank – искренний, не правда ли?) Я лишу героя имени. Ангелы не носят имён. У него красивый, скандинавский тип лица. Мягкий, как бы не таящий опасности. Блеск во всём: одежда, волосы, ногти – сразу на что обращаешь внимание. Балетная, пластичность тела, дорогие безделушки. «Чем ты занимаешься?», - спрашиваю я. « Машинами», - отвечает он. «Форсирую двигатели». Лёгкий флёр подделки не в силах перекрыть очарования. И всё же. Рядом с ним я будто не могу припомнить что-то очень важное ( очень важное!). Кручусь, мучительно нащупывая ассоциации. И вдруг – щелчок! Бездомная собака на обочине дороги! Тончайшая нить схвачена . Я осторожно выдёргиваю её из клубка. Чтобы не оборвать. Кажется, это весна. Снег почти стаял. Играет лёгкая музыка: блюз или джаз. Никакой политики, я не хочу больше слышать ни о беженцах, ни о бомбёжках, ни тем более о собственном народе. У меня ровное настроение. Голова прозрачна, без мыслей. Лучший способ успокоения – езда, не имеющая цели. Я веду свой автомобиль, положив правую руку на коробку передач, слегка наклонившись вбок. И вдруг на грязной обочине дороги – мёртвый пёс. Дворняга. Налитые, вытянутые сосцы. Тонкая струйка крови тянется из пасти. Что-то переворачивается внутри. «Не останавливаться, ехать дальше.» Смена кадра, и я проскакиваю отталкивающее видение. Но лес по бокам уже не тот. И небо, и облака. И одиночество как валун, который катила в гору, несётся назад с неимоверной скоростью , придавливая всей массой. Прошло много лет. Почему картина преследует меня время от времени? Дорога, безмятежность пейзажа, мнимое равновесие – ложь. Побег из реальности. Истина в мёртвой собаке на обочине. Считайте, это аллегория. Я спрашиваю напрямую: « Ты имел связь с мужчинами?» «Нет, -отвечает он, - на сто процентов нет», - отвечает он, глядя внутрь меня прозрачными глазами. Я пытаюсь пройти сквозь непроницаемость. И мне удаётся. Он провожает меня домой. Молодые турки расселись на бампере его дорогого автомобиля. Он просит их подняться. Я не вижу выражения его лица – слишком темно. Но по змеиной интонации голоса, понимаю – вот она, скрытая жестокость. Мы в домашнем итальянском ресторане, всё идёт превосходно. Интерьер напоминает столовую времен социализма. Полировка, желтоватый тюль, зеркало с поврежденной амальгамой. Будто в помещении вечный ремонт. Но кухня на высоте. Заказываем пасту с белыми трюфелями. И тут в моём сознании происходит мгновенная вспышка. Когда мы садились в машину, он повернул ключ в замке зажигания, и на телефоне, сработавшем от аккумулятора, высветилась фотография обнажённой девицы, лежащей на животе. Волосы разметались по подушке. Мы оба сделали вид, что ничего не заметили. Во мне замерло изображение. «Я хочу тебе что-то сказать». Он поднимает свою красивую голову. « Ты можешь считать меня странным, но я точно знаю, что мы ангелы в человеческом обличии». «Что ты сказал»? – переспрашиваю я. Несколько секунд длится поединок – глаза в глаза. «Когда мы покинем телесные оболочки, мы вернёмся на небо. Не на это небо – он берёт меня за подбородок и поворачивает лицо в сторону синевы в окне – « а туда, где жили прежде.» Я смотрю на порочный рот с чуть заметной ссадиной, как от перенесённой простуды. Эта чёртова ссадина влечёт меня. «В конце концов, ничего страшного, если человек верит в ангелов.» По-хорошему мне следовало попрощаться сразу после обеда. Просто встать и уйти. « Извини, я сейчас», - говорит он. Смуглый итальянец-официант замер рядом, глядя в пространство. Проходит четверть часа. Я начинаю нервничать. Он забрал с собой телефон. Не доверяет. «Боится, что стану искать фотографию или звонит кому-то ещё.» Принесли чай в специальной колбе. Я сижу и наблюдаю за песочными часиками. Отмеряющими необходимое для заварки чая время. Крошечные часики против огромного мира, готового во-вот сорваться в пропасть. Третья мировая – вовсе не ядерный или иной пепел. Мира по большому счёту нет. Есть короткие передышки между сменяющими друг друга разновидностями зла. Мы, сами того не замечая, давно внутри Третьей Мировой. Человечество возвращается туда, откуда прибыло. То есть в прах. В Ничто. Победил символ. Под ним можно понимать всё, что угодно. Со злом никто и не думает бороться. Напротив, ему исступлённо поклоняются. Прикармливают, как зверя. Символ возвышается над жизнью. Но, в конце концов, должны же мы были чему- то проиграть. Упала последняя песочина. Чай готов. Он появился с обворожительной улыбкой. Такие зубы я видела только у людей южноафриканского племени, живущего высоко в горах. На самом юге Африки. По-особому сложив губы, округлив язык, они издавали странные щёлкающие звуки. Люди эти были веселы и бедны. Мы пошли гулять к ботаническому саду, заказав ужин в другом ресторане. Сад уже закрылся, и сквозь прутья ограды бил фонтан, подсвеченный разноцветными фонариками. Рядом с клумбой копошился заяц, подняв длинные уши. Однажды знакомый немец в разговоре открыл мне, что существует язык ангелов. «Henochische Sprache”. Возможно, мой друг разговаривал на нём время от времени, владея некими ключами? « Ты бываешь в церкви?» , - спросила я. Он покачал головой. – « Там Бога нет». «Но ты веришь в Бога?» Да, он верил в Бога. Он рассказал мне историю о том, как тонул в детстве. Стояло жаркое лето. Родители отпустили его со старшими мальчиками купаться. Река казалась неглубокой, но после нескольких шагов начинался обрыв. Так часто случается в местах с песчаным дном. «Я ушёл с головой и сразу глотнул воды. Мальчишки от страха разбежались. Мне было пять лет.», - сказал он. Мы остановились на какое-то время. Заброшенный многоквартирный дом напротив . Пахло сырой землёй . Застывший ковш экскаватора и развороченный фасад придавали местности нездешний вид. «Я старался подняться на поверхность, цепляясь за траву в воде. Потом как будто всё погасло. И я увидел своего отца, идущего по дну реки. Он посмотрел на меня с удивлением и произнёс : «Сын?» «Так кто же тебя всё-таки вытащил»? – спросила я. «Не знаю. Пока я был без сознания, отец спокойно работал в саду». Девятнадцатилетний, он стоит в полночь на незнакомой дороге, пытаясь поймать машину. Идёт дождь, одежда промокла, по спине бегут струи воды вперемежку с потом. Ветер раскачивает деревья. Упавшая ветвь платана больно ударяет по плечу. Вдруг – два световых пятна вдалеке. Фары слепят глаза. Он прикрывается, пытаясь защитить глаза от резкого света. За рулём машины он явственно видит мать. На мгновение она поворачивает голову в его сторону и равнодушно проезжает мимо. Сорвав белую футболку, парень машет ей изо всех сил. «Мама!» - кричит он. Машина тормозит и медленно сдаёт назад. Мать выходит, не говоря ни слова, берёт его за руку и сажает на заднее сидение. Она везёт его домой, поглядывая в зеркало заднего вида. В зеркале отражается верхняя часть её лица: глаза, тонкие линии бровей, лоб с каштановой чёлкой. «Меня трясло от холода». «Почему вы не разговаривали?» « Боялся ошибиться. Вдруг это была не она». «Не она?» - я выдерживаю паузу от неожиданности – « Допустим. А мама?» «Мама? Тогда у меня ещё не было ответа». Она высаживает его у дома. Гравий хрустит под резиновыми подошвами парусиновых туфель . Женщина задерживается, чтобы поставить машину в гараж, но когда сын открывает входную дверь, то видит мать, сидящую в кресле за вязанием. Она поднимает на него глаза и улыбается. Потом переводит взгляд на рассохшиеся доски пола. Вода стекает по одежде и собирается на половицах. Мать уходит за полотенцами. Заставляет полностью раздеться , словно ему всё ещё пять лет, и докрасна растирает кожу. Без тени смущения. «Впервые я понял всё, что произошло. И мать, и отец, и я сам существовали в разных временных отрезках. Мама не могла меня подобрать на дороге. В тот год она умерла от рака. И спас меня не отец. Он работал в саду. А у меня никогда не было сада. Значит, произошедшее – не более, чем фрагменты разных жизней. Запечатлённые фрагменты бессмертной мозаики.» «Но ведь кто-то должен был тебя…» , - я не заканчиваю фразу. «Да, конечно » , - говорит он блаженно. «Это безумие», - думаю я. У меня кое-какие дела в городе. Он берётся меня подбросить. Стоит вопрос: снять отель или остановиться в квартире. Едем к нему домой. Во мне борются страх и желание. Последнее берёт верх. За ужином мы с лёгкостью выпиваем две бутылки дорогого селекционного вина из деревянных коробов. « Ты уверен, что это именно тот случай»? – спрашиваю я. Когда вторая бутылка уже откупорена. Он уверен. Ангел красит волосы. Седина смешалась с белыми прядями. Под длинной чёлкой бледный шрам, но я не решаюсь спросить, откуда. Он опьянел и рассказывает историю о каком-то богатом покровителе, который дал ему приличную сумму денег на проект, связанный с гоночными машинами. «Где твой приятель теперь?», - спрашиваю. «В тюрьме. За неуплату налогов. Ко мне приходила полиция. Ничего не нашли. Я чист», - говорит Ангел, расстегнув рубашку и проведя ладонями по бритой груди. Мужчины редко бреют грудь. Разве что стриптизёры и циркачи. « Этот человек не был твоим любовником?» Протянув руку через стол, он проводит ладонью по моему лбу. «Как у ребёнка», - повторяет он несколько раз. Я участвую в коротких, иногда совершенно безобразных сценах его раздвоенного сознания. С головокружительной скоростью меняются декорации и действующие лица. Как в бреду является мне собственный отец, погибший тридцать лет назад. Он тянет меня на место захоронения. К небольшой холму, поросшему травой. Я с ужасом осознаю, что отец никогда не умирал. Его засыпали землёй, но в какой-то момент он снова и снова воспроизводил сам себя и неизменно оказывался в нашем в доме. Задремав на диване, я просыпаюсь от собственного стона. «Поздно». «Что поздно?» «Спать пора. Я тебе постелю наверху». Я направляюсь в ванную комнату и смотрю на морские раковины, рассыпанные по полу, чувствуя, что совершенно пьяна. «Тебе не стоит этого делать!» - шепчет внутренний голос. «Поздно», - вслух я повторяю слова Ангела. «Ты любишь Вагнера?» , - интересуется он и ставит «Лоэнгрин». Мой ответ в общем-то не имеет значения. Да, конечно, я люблю Вагнера. «Смерть – моё ремесло», страницы из романа Роберта Мерля. Там тоже звучит Вагнер в тот момент, когда людей сгоняют в газовые камеры. Старик -еврей, подталкиваемый в спину, спрашивает всех подряд, «Не находил ли кто пуговицу от его плаща?». Ему умирать, а он сокрушается о потерянной пуговице. Вот что такое настоящий Вагнер. Тощий кот жмётся к моим коленям. Он мне неприятен. Мне многое что неприятно в этой атмосфере. Но дьявольское желание берёт верх. « Ты ангел. Я помню тебя», - повторяет голос. Я ощущаю на себе жёсткие пальцы, диссонирующие с обликом человека, наклонившегося надо мной , переворачиваю ладонь и впервые замечаю, что подушечки заскорузли и огрубели. На левом запястье две свежих царапины. « Это от машины. Менял кое-что в моторе», - говорит он. Там, наверху, гостевая комната. Лестница обвита голубыми огоньками. Как в Рождество. «Мы все дети неба. И снова вернёмся домой.» Постель готова. Мне нужно сказать «спокойной ночи» и закрыть дверь. Это единственное, что мне нужно сделать. Я провела четыре дня в доме незнакомца. Ни одной чёткой детали, будто мы провалились в бездонную яму. Память стёрла все подробности, кроме единственной, поразившей сознание: человеческое тело может не иметь запаха. Даже намёка на запах. До моего города два с лишним часа. На обратном пути мы заезжаем к его сестре. Теперь я уже не могу поклясться, что женщина, открывшая нам дверь, его сестра. Она не так красива, имеет иной тип лица и, по-моему, совершенно несчастна. У сестры большой дом с прекрасным садом, собака породы лабрадор и три сына. Через окно я пытаюсь сфотографировать цветник. Потом мы пьём чай. Сестра долго и внимательно разглядывает меня. Она только что рассталась с другом-полицейским. За два года встреч полицейский так и не пригласил её к себе домой. Сексом они занимались в служебной машине. «Сегодня я порвала с ним». «А он?» «Сказал: Хорошо. Включил сирену и уехал». В её глазах слёзы. Возможно, она завидует нам. Или пытается послать мне сигнал взглядом? Выходит средний сын, высокий парень в бабочке и костюме официанта и протягивает влажную от волнения руку. Его первый день работы в ресторане. «Заезжайте к нам», - кричит вслед сестра, облокотившись о дверной косяк. Я оборачиваюсь и машу ей рукой. Мы едем по свободному автобану. Солнце почти закатилось. Полоска алого неба напоминает о прекрасном Амальфийском побережье. «Однажды» , - говорю я - « Мы гнали по крутым горным дорогам в сторону Неаполя, чтобы успеть к закату солнца». «Успели?» «Нет. Но мы видели, как полыхает небо. Он кладёт руку мне на колено.: « Верь мне. Я не сделаю тебе ничего плохого». Я смотрю на его загорелую руку с небрежно закатанным рукавом рубашки. Белый, накрахмаленный до хруста воротничок приобрел серый налёт. Собираясь в дорогу, он спросил меня: « Ничего, что не стану переодеваться?». Я ответила, бросив взгляд на его небрежный вид: «Ничего, конечно». В том, что это конец, у меня не было сомнения. Цель достигнута. Алая полоска постепенно исчезла. Синий кобальт обволакивает пространство, и внезапно мы оказываемся внутри черного шара. Слияние неба и земли. «Горизонт событий». Откуда не возвращаются. Мне вдруг отчаянно захотелось домой. Нет, не туда, где ждала длинная, как трамвай комната с запахом казённого жилья. А в мой настоящий дом, построенный с любовью. С которым меня разлучила собственная страна, не оставляя выбора между изгнанием и безумием. Я ничего не сказала Ангелу на прощание. Он ничего не спросил. Смертный никогда не сможет понять «Henochische Sprache”. Ангельского языка.