УВЕРТЮРА Над колючим ворсом хвойного леса едва мерцают холодные синие звёзды. Полночное чёрное небо – это купол раскрывшегося зонта, где столбы с несущими тросами, консолями и контактными проводами, представляются стальными звеньями с телескопическим штоком, заканчивающимся изящной ажурной ручкой в виде старой чугунной скамейки, что стоит у подземного перехода. Затяжной мелкий дождик настырно сеет по, всё ещё тёплому после жаркого дня, перрону. В пролетающих каплях дождя звёзды становятся ярче. И тут, над моей головой хлопает раскрывшийся зонтик, что купил я недавно… Наглым образом, он прерывает ход моих мыслей и изолирует меня от неба, с которым я его только что сравнивал. ВОКЗАЛ В золотисто-жёлтом свете просторных помещений приятно гудит сонное эхо. Всё ещё бродят сомнамбулы-пассажиры, катя за собою урчаще-рычащие багажи: волнуются, томятся, ожидая своих поездов. Железнодорожный вокзал – это метагалактическая система, где залы с высокими потолками, усыпанными хрустальным блеском – сродни галактикам, расположенным вокруг символического центра, что представляет собой объединение билетных касс. Люди - … Люди – это звёздные миры, сосредоточенные и рассредоточенные в различных областях галактик. Проходя мимо звёздных систем, я невольно обжигаюсь, проникаюсь их искрящимися взглядами и… Хотя, чего там… Они равнодушны - эти сонные взгляды звёзд… Кто я для них? Персонаж из снов? И то ли я меж них, то ли они меж меня… Чёрные Дыры кафешек, лоскутных магазинчиков, а так же сувенирных лавочек, мгновенно, страстно проглатывают людей, что сравнил я со звёздами и так же мгновенно гасят их бледно-голубой свет. Бодрый голос, объявляющий о прибытии поездов – это… свет и шум пролетающих комет, что заставляют проснуться и вспомнить о главном: куда и зачем… У ВАГОНА Минуя длинную очередь, так и не осознавшую, как мне кажется, моего желания успеть уехать, буквально чудом, в последний момент, выхватываю из рук кассирши хрустящую радость билета и едва успеваю к вагону. А в памяти ещё разворачиваются узкие улицы старого Стокгольма, собираются пазлы современных зданий с цветными квадратиками магазинов, стукаясь друг о друга, раскачиваются голые мачты яхт, теснящиеся вдоль стылых берегов, одетых в тёмно-серый гранит и вырастают к небу окислившиеся бронзовые рыцари на тёмных каменных постаментах. Проводник – подвыпивший критин. Он бесцеремонен и груб с пассажирами. Он разговаривает с двумя молодыми проводницами, цапая их за округлые подбородки, и щёлкает указательным пальцем по их весёлым курносым носикам. Проводницы хихикают базарными девками, смущённо переглядываясь между собой, и брезгливо озираются по сторонам. В ВАГОНЕ Суета. Жара. Запахи пота, душистого дешёвого мыла и влажного, сомнительной чистоты белья. Предлагаю обменяться местами с одной моложавой дамочкой, чтоб заполучить верхнюю полку в одном из отсеков плацкарта. Дамочка охотно соглашается, мотивируя свою уступку усилившейся бессонницей и оригинальным меню вагона-ресторана. Я благодарю за любезность и через некоторое время отправляюсь на верхнюю полку. В низу, на нижних, друг против друга, сидят два колоритных персонажа. Один из них – тридцати пятилетний эстет атлетического телосложения. Он симпатичен и, как мне показалось, оригинален в изящности речи. Другой – худ, женственноподобен, вихраст и манерен. К моему удивлению, моложавая дамочка, ничуть не смущаясь задуманного ею, начинает активно соблазнять атлета на ночное, ресторанно-флИртовое времяпрепровождение. Атлет взмахом руки даёт понять, что это его абсолютно не интересует и несколько раздражённо почёсывает переносицу. «Что же так?..», - вопрошает дамочка и через несколько мгновений покидает пространство спального вагона. Я залезаю на верхнюю полку и погружаюсь в каламбур пережитых треволнений, отчасти приятных, но более – волнительных. Восемь часов подряд я мучаюсь доносящимся до меня с нижних полок «голубым» диалогом, содержание которого целиком и полностью отводится многолетним цветам. Всё хорошо и понятно… Но интонации… Интонации выдавали собеседников на «раз». «Голубцы», - подумал я и совершенно забыл о том, что хочу спать. Всю ночь я только и слышал названия незнакомых цветов, классифицируя их по степени омерзения к моим попутчикам. АТЛЕТ: Я свою Тилландсию Синюю поставил на десять сантиметров ниже подоконника… И ты знаешь, Валерочка – стопроцентный эроген: запах, цвет, форма… - прелесть!.. ХУДОЙ: Молочай Тируккали – вот настоящая прелесть, Сашуля. Когда проводишь ладошкой по его лапкам, приводишь себя в такой экстаз, что… не знаю, как ты, а я точно забываю о своём Федуле. Ты мне его, кстати, очень напоминаешь, Шурочка… АТЛЕТ: Правда? А ты мне – Гипоцирту Голую: такая же оранжевая, как твоя маечка, – маленькая и гладенькая… Чмоки-чмоки… «Боже!!!», - стонал я про себя, крутился и не мог заснуть… Ровно в два часа ночи, пришла ко мне идея сойти с поезда на полтора часа раньше. Умылся, собрал постель, скрутил матрас и, отправившись в тамбур, прогремел костяшкой правой руки в дюральку двери проводника. В ответ – молчание… Вопрос был усилен. Ответ тот же. «Что ж, пора на выход…», - прогудел кто-то внутри меня… Я зашёл в тамбур, снял с фиксации первую ступеньку, открыл дверь и вышел в ночь… КОДА О, нет!.. Не всегда железная дорога преподносит такие сюрпризы. Холодный стук колёс, блики ночных огней, игривый ветерок, гуляющий по вагону, убаюкивающее время пути, гитара, то и дело сползающая к краю верхней полки… - Кремона…, - говорю я и рассказываю своей пожилой попутчице недавно прочитанную главу из книги Карлоса Кастанеды о силе безмолвия. Попутчице выходить, а мне ещё пить и пить эту ночь, хватая глоток за глотком волнующий воздух пути. - Машталер? Вот тебе нате… Еврейка, значит?.. - Ага…, - улыбается она, почёсывая свой выдающийся нос… Дарю ей на память книжонку новелл Кармигелта и… пристальным взглядом, сквозь кось неприметных морщинок дождя пытаюсь прочесть название маленькой станции. Толчок, другой… Уходят огни, проплывают последние блики, тьма, тьма, тьма и… сон…