(абсолютно подлинная история) Давно мне не нравилась эта соседская псина… Её держали два великовозрастных брата: непутёвые, неотёсанные балбесы. Один из них - бывший вертолётчик, конченый идиот, другой – обрюзгший коммерсант, ленивый самолюб. Вертолётчика звали Василием, а коммерсанта – Михаилом. В общем-то, хозяином собаки был Михаил. Василий - так, на правах родственника… Дело происходило в глухой деревушке Питербургской губернии. Погожий день набирал силу. Заливисто пели птицы. Всячески сопротивляясь порывам южного ветра, обжигая огненными иголками, если везло, настырно тыкались в разогретое живое, очумевшие от жаркого дня слепни. Я занимался домашними делами: импровизировал с гардеробом. Фантазия - не подводила, работа – кипела; периодически выходил на улицу, лицом к озеру, чтобы отдохнуть, сидя на удобном пластмассовом стульчике, подышать свежим воздухом, послушать шум берёз, пение птиц… Ничего не предвещало беды. И вот… Выглянув в окно второго этажа, я вдруг заметил, что вдоль моего забора носится соседская овчарка Лейка. Здоровая такая псина, чёрная, с беловатым кончиком на хвосте. Тут я вспомнил, что в моём холодильнике со вчерашнего дня томится добрая мясистая мостолыжина. Дай, думаю, псину порадую, праздник ей устрою… Открыл холодильник, извлёк из пакета собачий деликатес, одел резиновые чуни, пошлёпал к забору, толкнул калитку и говорю, сразу увидевшей меня, собаке: «На… Иди сюда… Какая аппетитная костища… Только не говори, что ты сыта и всё такое прочее…» Собака насторожилась, медленно приблизилась ко мне, я бросил ей вкусную кость, та отпрянула в сторону, будто испугавшись чего, и быстренько пробежав трусцой мимо меня, дала такого дёру к своим опекунам, что в следующую секунду я уже не видел её: высокие травы поглотили… «Ну, бестолочь трусливая, - подумал я, - От такой хавки отказывается... Недотюмкала что ли? Жалко…» И брошенная мною мостолыга осталась лежать на дорожке. Следующая мысль, возникшая в моей голове, ужалила меня не хуже слепня: «Если псина такая боязливая и несмекалистая, то может, дойти до Васьки с Мишкой, отдать через них?.. Уж они то, наверное, не убегут, подобно ей…». Подходя к дому братьев, я неожиданно увидел Василия, выходящего из бани, которая вот-вот, ни сегодня - завтра, грозилась развалится по брёвнам: такой древней она была. Заметив меня, он автоматически поменял направление и грузно, вразвалочку, по скользкой травушке, не успевшей высохнуть после утреннего дождика, направился ко мне, видимо, узнать, зачем я пожаловал. Я, с абсолютной лёгкостью в голосе, пояснил ему, что если Магомет не идёт к горе, то гора, другой раз, сама идёт к Магомету и продемонстрировал здоровенную мясную костищу. - Это для кого ж такая? – спросил Василий, и добавил, - Для Лейки что ли? - А мне всё равно. Хочешь - сам грызи… Чё у тебя такая собака бестолковая? Я ей кость кидаю, а она боится, убегает… У меня собаки на работе давно бы уже из рук вырвали, кидать не надо… - Не знаю, чего это она…, - тупо ответил Василий и подошёл ко мне поближе. И вот тут случилось следующее: из сорнячных, крапиво-лопуховых зарослей, неожиданно вылетело чёрное, разъярённое донельзя, клыкастое, лохматое чудовище. Не сразу признал я в этом монстре ту невинно виляющую хвостом, трусоватую собачку Лейку. С пронзительно громким лаем, в буквальном смысле, она начала на меня кидаться. Глаза вытаращенные, яростью налитые, клыки самой собаки больше, слюной брызжет, как поп метёлкой, зубами щёлкает, что, кажется, челюсть сама сейчас изо рта выпрыгнет, чтоб скакать за мной вдогон по всей деревне. Всё, думаю, попал по полной… Не убежать. Не скрыться. Да и куда бежать? Один чёрт - догонит. Не кому заступиться! Не кому! Братья то ведь - бухие. Один, как пугало, с растопыренными руками, с ноги на ногу переваливается, - шаг и – упадёт… Другой – в окошечко смотрит: лень задницу от табуретки оторвать... Живут, как лешие какие… А жадны… - жиды обзавидуются. Не могут дом себе новый выстроить. Тот, в котором живут - аж девятьсот третьего года будет. Ещё при молодом Николае Втором пятистенку складывали… Заходить туда страшно, не то что жить. Но водку в нём пить не страшно. Водку, оно, везде пить не страшно. Странно. Ещё полчаса назад я смотрел в окно, как двенадцатилетние девчушки (Мишкины дочки) купаются с этой самой Лейкой в нашем славном озере и… рады радёхоньки, брызгаются там, счастье зазывают… И она то, подскуливает, подтявкивает, души в них не чает… «Лейка! Лейка! Куда поплыла, торпеда? Берег с другой стороны!..», - визгляво кричали они. А слышимость, надо сказать, здесь такая, что если что скажешь шёпотом - за километр разберут. Орали так, что в ушах звенело. Глупые соплячки… Вся эта информация просвистела в моей голове за тысячную долю секунды. - Василий, убери собаку, на хрен! – заорал я, принявшись бегать не то вокруг Василия, не то вокруг чучела с растопыренными руками Вертолётчик стоял, как вкопанный, не зная, взлетать ему или крутиться вхолостую. Один раз, он, вроде бы, наклонился, чтоб схватить разъярённую псину за поводок, но промахнувшись, чуть было, не брякнулся в траву. - Василий, чёрт, держи псину!!! А иначе я сам сейчас превращусь в мостолыгу!!! А это мне надо?!!! Вот и делай добрые дела!!! - орал я, нарезая круги вокруг рослого, нескладного увальня. - Э, это чё? Эта же, блин, эта чё? А как я её! Ну, не знаю!... Давай пошла прочь! Давай пошла прочь! – мычал Василий, теряя контроль над своим телом: выпито, было, судя по всему, не мало. И вдруг, я остро ощутил, что в мою правую руку цепко вонзились те самые, выдающиеся, белоснежные клыки чудовища. Видимо, пока я осознавал своё поражение, противник решил нанести мне внезапный удар. Рука облилась кровью. Взглянув на кровоточащую рваную рану, мне почему-то показалось, что я вижу какую-то до боли знакомую картинку. И даже, вроде, понял, что увидел. Вспомнить бы теперь… - Дьявол, она меня за руку хватила!!! Василий, всё!!!.. Сейчас я превращусь в кровавое месиво!!! – пуще прежнего заорал я и, поскользнувшись, полетел в траву. - Уходи! Уходи! Уходи! – под стать телёнку мычал Василий, при этом, перебирая пальцами, как всемирно известный, ныне покойный, рок-певец - Джон Кокер. Лежа в траве, я даже не пытался вскочить на ноги: время было безнадёжно упущено. А тут, откуда-то появилась божья коровка. Она, как мне тогда показалось, прилетела поиздеваться надо мной, сказать что-то неприятное, ущемляющее моё самолюбие. Я попытался сбить её с травинки шелбаном, но божья коровка мгновенно обернулась Лейкой, застыв в затухающем рычании, буквально, в нескольких сантиметрах от моей немеющей ноги. И вот, наступил-таки, долгожданный, счастливый исход несчастливого случая. Солнце засияло ярче, а небо стало голубее. Скрипнула дверь. Из дома вывалился в дымину пьяный Михаил, стопок на цать обогнавший брательника своего и, совершенно спокойным голосом окликнул псину. Та навострила уши, завиляла хвостиком и добродушно побежала к своему хозяину. - Чё, здорово укусила, сука? Больно? – выдавливал из себя сострадание Василий. - На, смотри! – показал я Василию глубокую рваную рану чуть пониже локтя. Казалось, что по этой ране можно определить количество псиных зубов: каждый резец оставил на ней свой след. - Ни фига себе!.. – обомлел Василий, - Чё ей надо? Никогда ни на кого не бросалась, не кусала… С детьми, вон, маленькими в воде купается, бегает везде… Ничего не могу понять… Доведя меня до калитки, Василий ещё некоторое время блякал да охал, затем высморкался и… отправился восвояси. Не прошло и пятнадцати минут, как Василий снова стоял перед крыльцом моего дома. - Теперь, после случившегося, ты за километр будешь нас обходить… Соседские отношения испорчены основательно, да?.. Никогда, наверно, не простишь нам этого… Извини нас за собаку, пожалуйста?.. - Вася, ты, какого хрена передо мной извиняешься? Собака чья? Твоего братана, верно? Вот пусть он и извиняется… Не первый год, зная его младшего брата, который ни то, чтобы в гости зайти, а даже элементарно поздороваться не мог, я понял, что извинения не дождусь… Через несколько минут, Василий сидел у меня на веранде и время от времени бросал хмельной взгляд на мою кровоточащую рану. - Ты не бойся. Собака привитая, ухоженная… Зарастёт… Вон, у меня, все руки в шрамах… А ты верно говоришь про Мишку. Щас я заряжу ему!.. Щас, щас, щас… Да я ему мордель расквашу, если не пойдёт извиняться! – рассвирепел Василий и уже, было, хотел ударить кулаком по’ столу, но вспомнив, что находится в гостях, только ладошкой пришлёпнул… - Да не надо ничего говорить ему… Тут ведь как? Дело совести… Сочтёт нужным – сам извинится. А не сочтёт – где-нибудь да поскользнётся… Почему псину не привязывает, если она у него такая непредсказуемая? Всё ж таки немецкая овчарка, ни дворняга какая… - Всё правильно! Но токмо я ему, один хрен, скажу об этом! – и, сжав кулаки до белых костяшек, Василий ушёл к себе. Всё это время, между, если так можно выразиться, театральными актами, в закулисии своих раздумий, я пребывал в каком-то странном состоянии, до конца не осознавая что со мной приключилось. «Зачем я туда пошёл? Чё мне дома не сиделось? Не хотела брать, ну и не надо… Других собак, что ли мало?.. Пусть бы лежала себе на дороге… Кто-нибудь из них да съел бы… Добрым богом захотелось побыть, снизойдя с небес к малым тварям сим неразумным? Но почему не на привязи?.. Такую собаку выпускать в свободное плаванье – нельзя. Алконавты…», - одна за одной, загорались и тухли фразы в моей голове Через некоторое время, я услышал шум приближающейся машины. Глянул в окно и увидел Михаила, идущего ко мне походкой пеликана. Вид у него был не столько раскаивающийся, сколько безразличный. Я взглянул на его кислую, помятую физиономию, только что оторванную от подушки, и понял, что ему на меня и на случившееся со мной, глубоко плевать… «Василий, зачем тебе нужно было заставлять его извиняться?.. Сам то он, никогда бы не пошёл… А теперь… Стой тут, выслушивай его притворные излияния…», - чесал я себе подбородок. - Сосед, извини меня, ради Бога, - пробурчал Михаил, перешагивая порог моего дома, - Сильно пострадал? Я показал руку. - Да-а-а… серьёзно она тебя… А я думал ты швырялся в неё?.. - Какое «швырялся»? Чем? Я, что, враг самому себе? Или идиот? Ты знаешь, я всегда считал, что понимаю и люблю собак…Во всяком случае я так думал, пока не встретился с твоей «доброй» псиной… Ни разу ни на кого руку не поднимал!.. - взорвался я, - Сегодня – это случилось со мной, а завтра – это случится с другим… Тебе что, так трудно её привязать? Да я тоже… Зачем попёрся к ней с этой костью?.. - Ну, прости, сосед!.. Более такого не повторится! Буду привязывать… Или просто в городе оставлю! – мямлил хозяин псины. - Лучше отдай на живодёрку… Ещё сунется – из табельного пристрелю: рука не дрогнет… А стреляю я – дай бог каждому снайперу: в рублёвую монету с двадцати метров, без всякой оптики… Ладно, чёрт с вами! Живите пока…, - ответил я и пожал протянутую им большую мягкую руку. Через некоторое время снова пришёл Василий. За руку он держал одну из Мишкиных дочек. Спрашивал, что да как… - Да чё говорить!.. Простил я его: куда деваться… А Мишкина дочка была решительно настроена против меня. Она убедила себя, что Лейка никогда никого не кусала и не способна укусить… Эта девочка мне жутко не понравилась тогда. Что-то было в ней надменное, безжалостное, до лютой, презрительной ненависти. - Лейка не могла укусить просто так… Только, если её раздразнить… Вся уже деревня знает, что вас собака покусала…, - пыталась задеть она меня. - Ты, я вижу, тоже хочешь меня укусить, как твоя Лейка… Девочка, я торжественно клянусь тебе, что хотел дать твоей любимой собаке большую такую, знаешь, мясную радость... А она от неё отказалась. Жизнь не предсказуема… Понимаешь? Исключения из правил не дают нам расслабиться…, - сказал я, заливая рану перекисью водорода. А Василий всё продолжал извиняться, кланяться, сморкаться вместо слёз… - Вася, не превращай ситуацию в балаган. Вопрос решён, - сказал я с холодком в голосе. - Ну, тогда, может быть, водочки? - Нет, Василий… Нет… Только пустырник…