В.М. Выбираюсь по следу красоты взмаха крыльев дневной бабочки на поляну уединенности. В залежах породы высокой травы разведываю природу нетронутой взглядом спелой росы. В зрелых капельках отражаюсь затворничеством тела. Слышу эхо утраченного лица, по щекам которого слезы печали бороздят одиночества тропу, не зарастающую травой забвения. Э.Ч. На одуванчик пышный дунуть – Засеять звездочками мир... И о тебе при этом думать, Гадать, каков ты. Замкнут? Мил? Вдали от тайного влеченья, Любви отчаянной... О, Бог! – Стремиться на пересеченье Созвучных мыслей и дорог. В.М. Шел к ручью Гладил шевелюру луга. О, нежное молчание травы! Э.Ч. МОЛЧАНИЕ Молчание полезно, погружаясь в мысли, Упав в траву и ризы зеленя, Когда между деревьев солнце лисье Скользит, позолотив пилюлю дня. То отклоняться, словно ветка с ветром, То углубляться, словно шмель в цветок. И, ощущая не звеном, а центром Себя, смотреть на этот мир, как Бог. В.М. Давай с тобой, любимая, поплачем Над предстоящим выходом из круга, Пусть будет наперед слезой оплачен Дальнейший путь, где жить нам друг без друга. Давай с тобой, любимая, поплачем, Когда взаимность все еще горит, И, может быть, судьбу переиначим, Пока слеза с слезою говорит! Э.Ч. ЯВЛЕНИЕ ОБРАЗА Под зябкие ароматы мая сердце зайдется. Любимый! Не дари мне ландышей – этой фарфоровой скульптуры слез! В.М. Весь мир распадается на миражи, Безвыходность вымысел пьет. Стучится в твою нереальную жизнь Реальное сердце мое. Сутулится небо, от снов разомлев; Я сел покурить на крыльцо И вижу рассвет, что несет на крыле Любимой моей лицо! Э.Ч. А если я войду без стука, То я врасплох тебя застану... Прислушивайся к ритму каблучков! В.М. БАНАЛЬНЫЕ ДЕТСКИЕ ЗАМЫСЛЫ Если все женщины мира одновременно выстирают и вывесят на улице постельное белье, а сильный ветер ударит в него, как в паруса, то Земля быстрее помчится в будущее. Э.Ч. Страшно явиться туда, Где нас уже некому помнить, И родина – горше чужбины! В.М. Проходишь мимо – опять не замечаешь: на расплавленном асфальте в груди одинокого оттиска моей беспризорной тени безответно бьется неравнодушное к тебе сердце. Как оно хочет перехватить сигнал взаимного сердцебиения... Проходишь мимо... Э.Ч. НЕСОВПАДЕНИЕ Я прохожу не мимо, а вперед. Ты моему вслед смотришь поколенью. Но время не догонишь, лишь колени Собьешь себе, скривив от боли рот. Несовпаденье – трудная игра: Часть жизни – как страна, в которой не был. Ты говоришь: “Сегодня...”, я – “вчера”. И в разных облаках над нами небо. В.М. На твоих глазах я умертвил воспоминания о всех своих прошлых любимых. Но ты огорчилась еще больше – предвидя свою судьбу! Э.Ч. Ночь. Запрокидываю голову и вижу, Как Господь плачет над всеми. Блуждающее мерцание слез... В.М. От скольких влюбленных Давно нет следа, Но нам донесли Они знание: Любить – для души Возвышающий дар, Не разлюбить – Наказание! Э.Ч. Кого Господь приговорит к любови, Того и под крыло возьмет, бедняжку. И молодость оставит как поблажку, И, может быть, даст выразиться в Слове. Немыслимо свести жизнь к средней дозе, Коль сердце не способно биться тише. Пусть соловьев да жаворонков слышит, Когда других обуздывает осень! В.М. Вот и закончилось еще одно лето. Музы прилетают с юга. Скоро Болдинская осень. А поэт копает картошку и ведет заготовки на зиму, которая укроет землю снежинками белых стихов. Э.Ч. На влажной дороге лепестки огня собираю. Сколько их, осыпанных с деревьев! Пригодятся – темнеет нынче рано. В.М. Люблю! Очень люблю! Одиноко бродить улицами незнакомого города. И скучать, очень скучать о своем одиночестве, которое осталось ждать меня дома. Э.Ч. Кажется, остались только тучи, Тяжело свисающие с неба... Для печали? Для воображенья? В.М. Мутный поток несбывшихся снов. Звездный напев нельзя отменить тихим поворотом Земли. Беспризорный ветер несется сквозь непроглаженную бесконечность, где мысли едва поспевают вовремя к прожитому итогу. В краю, где не был никогда, разум сломал комедию, а ясновидящий меняет путь неостановимого вымысла. Отпечаток несбывшегося лег на бесшумность судьбы. Посмертная слава стоит у ворот, выманивая из бытия. Э.Ч. Что делать, если бесконечно горько? Лью слезы, рукавом вытирая. Я не из тех, кто изменяет русло. В.М. НЕОТПРАВЛЕННАЯ ОТКРЫТКА Каждый в своем пространстве празднует день разлуки. Думаю: а не встретить ли его вместе? Но тогда это будет называться праздником встречи. А нам так нравится одиночество, в котором мы научились быть дороги друг для друга. Э.Ч. С запада на восток потянулись птицы. Воздух похрустывает под их крыльями. Это осень учит меня писать письма. Литература живёт не вширь, а внутрь себя ПОЭТЫ - ЗАМКНУТАЯ КАСТА СОВРЕМЕННОСТИ? Диалог поэтов Владимира Монахова (Братск) и Эльвиры Частиковой (Обнинск - Боровск) Владимир Монахов: Для многих русских поэтов переписка всегда была составной и очень важной частью литературного творчества. Переписываются и современные поэты. Наш с Вами эпистолярный роман, если не ошибаюсь, длится больше десяти лет. Что для Вас переписка с поэтами – архаика или повседневная потребность души? Эльвира Частикова: Это просто общение с тем, кто мне интересен, но иначе – недоступен. Те, кто отводят мне на контакты телефонные звонки, и сами недостойны большего. В.М.: В конце 90-х я спросил у Вас: «Значит, вы не поддались искушениям сети и по старинке пользуетесь почтовым ящиком, доверяете больше медлительной почте, чем скоростному «емельству»? Вы сопротивляетесь наглому техническому прогрессу, который подминает поэзию, или следуете устоявшейся привычке?» А Вы ответили, что «электронкой» пользуетесь и восхищаетесь удобством, но… Вам доступнее способ – бумажный. Причина в отсутствии под рукой соответствующего оснащения. Теперь сеть стала доступной, а наша с Вами переписка как-то подувяла, мы стали дальше друг от друга, письма посылаем информационно скупые и все реже и реже. Что это с нами произошло? Э.Ч: - Электронная переписка очень мобильна, она не располагает к раздумьям, лирическим отступлениям и каким-то неторопливым беседам с адресатом, что предоставляет бумажная. Поэтому её вести интереснее, равно как и ждать подробного ответного письма. В.М.: Современные поэты – это своеобразная замкнутая каста, которой каким-то чудом удаётся обходиться без читателей. Готов поспорить, что сегодняшние читатели Эльвиры Частиковой – это зачастую другие поэты, а если это читатель в чистом виде, то, как только мы его тщательно поскребём, обязательно обнаружим скрытое тщеславие несостоявшегося поэта. В этой связи хотелось бы услышать, каких поэтов читаете Вы и кого Вы готовы открыть для других. Э.Ч.: Мои читатели разные: от понимающих меня - до сочиняющих меня. Среди них есть и поэты, но небольшая часть, т.к. поэтов всегда меньше, чем их антиподов. Открывать новых поэтов - счастье для меня, и у всех своя последовательность. В 60-е годы я открыла для себя Инну Лиснянскую, Юнну Мориц, кто-то лишь теперь… Активно слежу за творчеством Светланы Кековой, Инны Кабыш… Сегодня восхищаюсь романом Игоря Ефимова «Неверная», стихами Юрия Ряшенцева, Александра Кушнера, Геннадия Русакова, Юрия Беликова, Константина Кедрова… Современную жизнь сопровождает много хороших книг, таланты в нашей стране не переводятся. В.М.: В общепризнанном понимании Вы традиционный поэт, но встречаются среди Ваших ритмов и рифм вкрапления верлибров и хайку. Современная поэзия разнообразна по форме и содержанию. Как Вы относитесь к этому «разновразию» и насколько готовы поддерживать этот разлив экспериментов? Э.Ч.: Своим творчеством я никого не готова поддерживать, ибо самовыражаюсь своим способом – ничего более. Хочу - пишу верлибр, хочу – рифмую или перехожу на прозу, как слышу подсказку Всевышнего (кого же еще?!). Мне неважно, в чьих это традициях, лишь бы не противоречило душе моей. Самое интересное сегодня и всегда – когда пишется, замыслы теснят друг друга, просятся на бумагу и ничего этому не мешает! Потом всякие творческие конкурсы, в результате которых обнаруживаешь себя замеченной и опубликованной где-нибудь в Сибири («День и ночь», «Город гротеска»), в Канаде («Форум»), в США («Флорида», «Всемирный день поэзии»). Не хочу продолжать перечисление, т.к. это побуждает назвать и те издания, в которых меня нет, а их столько! Впрочем, это стимулирует и рисует небывалые перспективы, не правда ли? В.М.: Может быть. Тем не менее, в своем творчестве Вы постоянно возвращаетесь к Пушкину и напоминаете читателю о любви к нему. Не устала ли Ваша муза нести на себе «гиганта поэтической мысли»? У меня даже есть ощущение, что современная поэзия набила оскомину от юбилейных банальностей. Мне кажется, пора крикнуть: «Не трожьте Пушкина руками!» Перенасыщенность умертвляет классика, и хочется уже больше о нём анекдотов. Э.Ч.: Любовь к Пушкину равна моей боли, ощущаемой мною с той ранней поры, когда я узнала это имя. Никак не могу остыть к нему, и что вдохновляет меня – точно не отвечу… Не юбилеи, конечно, а сам единственный и неповторимый. В.М: Когда-то Москва была центром русской поэзии: в ней выходили толстые журналы, в ней раздавались престижные премии. Журналы и премии остались, но есть ощущение, что провинция больше не ориентируется на столицу, а задает свой поэтический тон в литературном процессе России. Как Вам видится этот процесс из глубинки? Э.Ч.: Я вижу сплошные «междусобойчики» – особенно по «толстым» журналам, по главным литературным премиям. Но не скажу, что премируют недостойных, скорее – наоборот, но явно одного круга. А остальные разобщены. В.М.: Вы пережили успехи в карьере поэта: премия имени Марины Цветаевой, переиздание вашей совместной с Валерием Прокошиным книги стихов «Новая Сказка о рыбаке и рыбке», постоянные публикации в журналах от Москвы до Нью-Йорка. Но премия мизерна, тиражи книг и журналов маленькие. У меня такое ощущение, что подлинная литература живет не вширь, а внутрь себя. Так что же тогда, успех для современного поэта - известность в узком кругу посвящённых, слава среди издателей, популярность не дальше родного города? Как-то всё это выглядит по-карликовски скудно! Разве это может удовлетворить тщеславие поэта? Э.Ч.: Да, всё по-карликовски скудно, поэтому и не стоит говорить о популярности. Кое-какие успехи считаю просто хорошими отметками, как в школе, заслуженными за хорошо выполненные уроки, которые я задала сама себе. Известность в масштабах своей области говорит об ограниченной конкуренции. Но это не изводит, а ориентирует: есть перспективы на расширении территорий… Удовлетворённое тщеславие – это смерть. В.М.: Прозвучавшее в ХХ веке «Поэт в России больше, чем поэт» сегодня выглядит не оправдавшим себя пророчеством, но всё же сегодня для Вас быть поэтом - это… Э.Ч.: Формула Евгения Евтушенко не устарела и ныне. Вот и Вы её приводите. Когда поэта было некому заменить, он заменил собою всех. Сейчас у него есть помощники, среди которых он почти затерялся (от чего-то или кого-то одного легко устать), но не навсегда, уверяю Вас. А вот сама себя я поэтом назвать не смею, это дело читателей, почитателей и…времени. Погодим пока с этим. В.М: Вы пишете в одном из стихотворений: « Не спрашивай меня, куда иду». Но в этом веке у Вас сложилась довольно-таки уникальная ситуация. Вы прижились и телом, и душой, и стихами на два города: Боровск - Обнинск. Старый, со времен еще татаро-монгольского нашествия, питает Ваши новые чувства, и прежний, молодой, город атомщиков, не забывается. Мне кажется, в этом есть какой-то Ваш поэтический рифменный шаг (нынешние говорят - перформанс) - жить на два города. А Вы как это оцениваете внутри себя? Э.Ч: Представьте себе, что я умудряюсь принадлежать сразу двум городам, благо, что между ними всего 16 км - на самолете они преодолеваются за секунды. Но я, чтобы поразмышлять о жизни, езжу лишь на автобусах и маршрутках. Обнинск – лучший город на земле, а Боровск – возвращение в далекое прошлое, скорее дачно-садовый вариант, чем иной. В Обнинске я живу, тут мой многолетний дом, близкие и друзья вокруг – достаточно накопилось за 40 лет проживания, даже родные могилы…Боровск же возник только в 2002 году, ему меня не перетянуть вовеки. Я езжу сюда лишь потому, что меня ждет муж, променявший Москву на Боровск. Весь этот территориальный драматизм довольно сложно объяснить кратко. Мой Владимир – художник, он разрисовал Боровск, вынес прямо на стены его историю, взбудоражил этим весь русский мир, попал во все главные телепрограммы, на страницы наших и зарубежных газет и журналов и т.д. С одной стороны – признание, с другой – суета сует, мешающая жить и работать. Масштаб его личности для Боровска великоват, чего ему и не прощают местные персонажи. Мне видеть это просто больно. Я, находясь в Боровске, стихов не пишу, зато рисую, потому как это город художников. Даже выставлялась в галерее и кое-что из своих работ продала – по просьбе… А со словом я работаю в Обнинске, кроме стихов слагается и проза, с композиторами рождаются песни, выходят диски, проходят творческие вечера - все нормально. Конечно, жить на два города трудно, но облегченного варианта пока нет. Утешаюсь, что супруги порой живут и на две страны. А что же, ХХІ век на дворе, перемещаться стало проще! В.М.: Есть вопрос, который Вы, как поэт, постоянно сами себе задаёте и ищете на него единственно правильный ответ – каков он сегодня у Эльвиры Частиковой? Э.Ч.: Я задаю себе извечный, сформулированный Пушкиным вопрос: "Жизнь, зачем ты мне дана?" Поскольку на него никогда нет ответа, он актуален всегда: и вчера, и сегодня, и завтра. Более того, он побуждает меня и к более мелким вопросам, напоминающим солнечные лучи. Не это ли держит в творческом тонусе и позволяет выяснять хоть какие-то отношения с миром? А лучше всего, мне кажется, на этот вопрос я ответила вот в этом «НАПЛАКАННОМ СОНЕТЕ» Мне не даёт давно уже покоя Незыблемая тайна бытия. Вот наша жизнь, вот смерть. Но что такое Спешащая к развязке кровь моя? Как я могу прельститься неземною Легендою, где облако-ладья Укачивает, и голубизною Неспешно омываются края? То царство гжели? Но не глянуть вниз, Поскольку нет таких особых линз, Способных обеспечивать обзоры. Зечем тогда внушается до слёз Любовь к сей жизни с шелестом берёз И к Родине, готовой сдвинуть шторы?