Не стану даром вспоминать – всему придёт свой срок: опять военные года, опять тифозный блок. Пацан, орущий, что есть сил в объятьях чьих-то лап, в бреду полмесяца, как псих, выплёвывает кляп. С соседней койки инвалид убить серьёзно обещал. И до сегодня он грозит, чтоб я так не кричал. А я в беспамятстве ведь был, боль нестерпимая была, один укус, как сто горилл, она меня до жути жгла. Я и сейчас орать хочу, как вспомню тот тифозный блок. Там близнецом был палачу врач, но лечить нас мог. И вот он вылечил меня, и я до старости дожил. Как так случилось – не понять, но я ведь жив! Но я ведь жив! Пацан, орущий, что есть сил в объятьях чьих-то лап, в бреду полмесяца, как псих, выплёвывает кляп. С соседней койки инвалид убить серьёзно обещал. И до сегодня он грозит, чтоб я так не кричал. А я в беспамятстве ведь был, боль нестерпимая была, один укус, как сто горилл, она меня до жути жгла. Я и сейчас орать хочу, как вспомню тот тифозный блок. Там близнецом был палачу врач, но лечить нас мог. И вот он вылечил меня, и я до старости дожил. Как так случилось – не понять, но я ведь жив! Но я ведь жив!