Я - полынь-трава, Горечь на губах, Горечь на словах, Я - полынь-трава... Ника Турбина Она полюбила — да то на земле и не ново. Любила здесь каждый листок и негромкий мотив, Как ветер ловила попутное новое слово, И в гибких травинках теряла свой речитатив. Ей море приснилось, а в нём — голубые медузы В молчанье катали на спинах неспешный восход, И девочка светлая нежное перышко музы Тихонько макала в лучистую мраморность вод. Потом полюбила сидеть на краю. Подоконник — Был местом свободы — курила, смотрела всё ввысь. Ход выцветших мыслей, как будто затасканный ролик, И больше вопросов, чем шанса ей выбраться из. Обычно сбегала. Так было не раз. Забиралась В запретный свой сад, где завился хмельной виноград. Касалась травы – расцветал земляничный физалис, Вдыхала до одури сладкий привязчивый яд. Под горечью мыслей душа, наконец, воскресала... В саду одичавшие травы как бритвенный нож. Она собирала букеты, очнувшись, бывало, Когда замерзала, и в тело карабкалась дрожь. Изранены ноги, изранены руки заметно... Стихи так похожи на первый (последний) запой. Всегда возвращалась, неся на запястьях браслеты — Засохшие соки цветов и травы зверобой. Ступенечки вверх тяжело одолеть, а вниз — круча. Она всё впитала и горечь, и сладость грехов. Но что же так медленно, словно занозится, мучит — Пьёт горькая девочка горькую тяжесть стихов. И жить бы как все, но попытка как пытка — нелепа, Стократно нелепо — чем хуже, тем лучше — и пусть… Но после падений она поднималась из пепла И вновь разливала особую тихую грусть.