Вот пройдёт ещё несколько лет, и уйдут навсегда ветераны, те, кто видел салюты побед и хранит незажившие раны, кто прошёл пол-Европы пешком, очищая мир от гитлеризма. И не думалось нам о таком – вновь увидеть потуги фашизма. И не где-то в чужой стороне, а на старости в новой России. Что творится в любимой стране? И чему были отданы силы? Воевали единой семьёй – мы в окопах различий не знали. Что же стало с родимой страной? – о таком ли на фронте мечтали? То таджикский ребёнок убит, то поджёг совершён в синагоге. Вызывающе череп побрит у скинхеда, мол, я не убогий, а я выше любого из вас, кто глядится нерусским по морде. Нынче эта безмозглая мразь и у власти, похоже, что в моде. О Победе бессовестно врут те, кто может угрохать нацмена. На единого стаею прут – изо рта мат и бешенства пена. А меня с поля боя еврей и грузин на себе выносили. Рисковали ведь жизнью своей… До конца их мы братьями были. Оба умерли от старых ран – за единый союз воевали. Это нынче из разных мы стран, раньше этого вовсе не знали. А теперь я боюсь пригласить в гости внуков своих побратимов. Ни за что их здесь могут убить: наши внуки теперь нетерпимы. Наши внуки… Махнуть бы рукой, но ведь боль за родную Россию. Людям сытость нужна и покой, а скинхедам-фашистам – насилье. В них кипит непонятное зло не на власть, а на них непохожих. Как мальчишкам здесь не повезло! – кто-то подлость свою так итожит. Уводя от насущных проблем, им внушают идеи фашизма. Ну, а мы старики, словно в плен, добровольно пошли в конце жизни. Терпим молча «нашистскую» мразь, «путинюгенд» – придумку Суркова*. Втопчут эти за денежки в грязь всех, кто любит правдивое слово. На Манежную вышли громить всё и вся, но ведь не за свободу. Побузить бы, кровь чью-то пролить… Разве нужно такое народу? Извини, что ворчу я, старик, но на большее нет моей силы. В девяносто напало бессилье – не могу перейти я на крик, чтоб услышал бы каждый в России, чтобы людям понятье дошло: наши власти торгуют страною. Это – антинародное зло! Разве ты не согласен со мною?