Наталья Сафронова По закону сказки 1. Отец Отец наклонял свою седую неопрятную голову, чтобы внучка погладила ее, причмокивал губами, чтобы малышка засмеялась. Старый стал, больной, после инсульта дурак немножко. Тепла захотел. Лиза смотрела на отца и думала о том, что он значим для нее. Она всегда хотела уйти от него, не видеть его, не слышать, не помнить. Брезговала даже своим отчеством. Елизавета Игоревна - казалось ей непроизносимым. Стеснялась. Сложные у Лизы были отношения и с отцом, и с отчеством. Тем не менее, отец - центр ее жизни. Что странно, потому что отца рядом как бы не было. Даже слово «папа» Лиза училась говорить уже взрослой. Отец возвращался с работы и сразу шел в свою комнату, не ужинал. Дверь не запирал, но и войти к нему никто не решался. Мимо комнаты проходили на цыпочках. Дома стояла гнетущая тишина. В пятницу отец являлся поздно и пьяный. Лиза слышала его тяжелое дыхание в прихожей и тихий голос матери: - Иди к себе, иди в свою комнату! Лиза знала, что сейчас отец оттолкнет маму и войдет в ее спальню. Она поспешно вылезала из-под одеяла и пряталась под кроватью. Отец садился на постель, панцирная сетка прогибалась под ним, а Лиза вжималась в пол. Отец громко сопел, потом говорил, выплевывал слова: - Забейся в щель. Забейся в щель, как таракан. Он еще некоторое время покачивался на кровати, и Лизе казалось, что та упадет на нее и раздавит. Она задыхалась, но вылезти из убежища было еще страшнее. В субботу утром мама бежала в магазин за минералкой и кефиром. Отец пил кефир, открывал окна во всех комнатах, ему не хватало воздуха и пространства. А может быть, утверждался в доме, где всю неделю ходил по одной линии из коридора в спальню и обратно. В воскресенье садился за стол завтракать с семьей. Но при этом существовал обособленно, ни с кем не разговаривал, рядом с ним было не то, чтобы неуютно — тревожно. Лиза смотрела, как он вытягивает губы трубочкой, пережевывает яичницу, отхлебывает чай, ждала, что во рту у отца появятся языки пламени. Он казался ей Змеем Горынычем. В глубине души Лиза была убеждена, что ее родители — не настоящие. Родные мама и папа заколдованы, а может быть, Лизу у них украли, а им подсунули другого ребенка. Папа Верки, соседки по этажу и одноклассницы, например, вполне мог быть Лизиным, а Верка — дочерью Змея Горыныча. Дядя Гриша часто гулял с Веркой во дворе, высоко раскачивал ее на качелях, и Лизу тоже раскачивал: - Держись крепко, дочка, сейчас мы с тобой полетим! Лиза зажмуривала глаза и представляла, как они с дядей Гришей летят по небу, взявшись за руки, потом приземляются, их встречает Веркина мама и ведет в дом. Когда-нибудь так и будет, не сомневалась Лиза. А пока существовала в недельном цикле отца: с понедельника по четверг — тихо, как мышка, сидела вечерами в комнате с книжкой и ходила мимо его двери на цыпочках, в пятницу пряталась под кроватью, в субботу старалась улизнуть к Верке, прихватив с собой синеглазого резинового пупса. У Верки была кукла цыганка Эсмеральда, в монистах, красивая, как мечта. Но Верке тоже хотелось качать младенца. Лиза пеленала своего пупса в тряпочку и говорила: - На самом деле, это принц. Когда он расколдуется, я выйду за него замуж и уеду в сказочное королевство. Веркина мать звала девочек пить чай с оладьями. К чаю она всегда переодевалась, выходила к столу в длинном зеленом шелковом платье с широкими рукавами. Лиза смотрела на нее и думала: - Правой рукой махнет — появится озеро, левой махнет — поплывут по нему белые лебеди. Но Веркина мать руками не махала, а степенно разливала чай и подкладывала Лизе на тарелку оладьи. - А не отправиться ли нам завтра в лес? - спросил однажды дядя Гриша. - Отправиться! - обрадовалась Лиза. Мама не отпустила Лизу в лес, но это было уже не так важно. Потому что Верка, нежно поглаживая Лизиного пупса, сказала заговорщицким тоном: - А давай мы с тобой будем сестренки? - Давай! - задохнулась от счастья Лиза. - Только мы никому об этом не скажем, - прошептала Верка. - Это будет наша тайна. - Давай! - согласилась Лиза. - И больше мы никого в сестренки не возьмем. - Только ты и я, - поклялась Верка. В воскресенье после завтрака мама, отец и Лиза шли в гости к тете Наде, маминой сестре. Мама вела Лизу за руку, а отец плелся сзади и чуть в стороне. Время от времени мать хмуро оглядывалась назад, подгоняя отца взглядом. Мама всегда пекла по воскресеньям пирог с капустой, но домашних им не кормила, а несла к сестре. Пирог был главным украшением теткиного стола. За столом у тети отец тоже сидел как бы отдельно ото всех, подливал себе водки, молча выпивал. Мать отодвигала от него бутылку. Отец смотрел на нее тяжелым взглядом, говорил: - Уйди, дура. Я желаю всем здоровья. - Он желает всем здоровья, - примирительно говорила тетя Надя маме и затягивала песню: Ой, при лужке, при лужке при широком поле, при знакомом табуне конь гулял на воле. Лиза слушала и представляла, как дядя Гриша ведет коня в поводу, а она выходит ему навстречу. Дядя Гриша подхватывает ее на руки и сажает на коня. А Лиза ему говорит: - И Верку тоже покатайте, дядя Гриша. Мы с Веркой теперь сестренки. Тетя Надя был незамужняя, любила застолья, на которые к ней приходили такие же одинокие подруги и сестра с семьей. Может быть, для мамы это был выход в свет, возможность почувствовать себя равной среди равных и даже лучше. Она единственная среди женщин за столом была с мужем и ребенком. Тетка хвасталась перед подругами племянницей, переплетала ей косы, спрашивала, какие оценки получила. Лиза всегда отвечала: - Пятерки. Назвать оценку ниже пятерки - значило бы нарушить правила игры, лишить тетку праздника. В понедельник Лиза шла в школу и заранее знала, что Антонина Андреевна вызовет ее к доске на первом же уроке, и она будет путано отвечать и ждать, когда учительница спросит: - Папенька-то попивает? Это стало ритуалом понедельника, и Лиза голову ломала, как его нарушить. Однажды она прогуляла в понедельник первый урок, но Антонина Андреевна вызвала ее на втором уроке и задала свой коронный вопрос, и записала в дневник замечание о пропуске. Антонина Андреевна спрашивала не по теме, однако учителю полагается отвечать. От неприятия ситуации у Лизы плыли круги перед глазами. Все, что так или иначе касалось отца, вызывало у девочки удушье. Когда входила с ведром и тряпкой в его комнату, задерживала дыхание. Ей чудился запах, от которого мутило. Лиза распахивала окна в любую погоду, хватала ртом воздух. После уборки вставала под душ, подносила к лицу руки, чтобы понять, не въелся ли запах отца в поры ее кожи. Однако это не помогало, что-то оставалось, что выдавало ее с головой. Печать отверженности. Лиза приходила в школу и замирала. Дома склонялась над учебниками, молча занималась. Отгородилась стеной, как отец. Дома было тихо. В школе тоже. Шли уроки, звенели разноголосьем перемены, но все это как бы за стеной, за пределами Лизиного восприятия. Она разговаривала с подругами и отвечала у доски, но словно не участвовала в этом. Вернее, участвовала, но не вся, не целиком. Чтобы не выдавать себя, как отец. Не позориться. Но после того, как Вера назвала Лизу своей сестренкой, все изменилось. Когда Лиза вернулась за парту, подруга сказала: - Не обращай внимания. Она просто дура. Лиза внимательно посмотрела на Антонину Андреевну: действительно, дура. Ей раньше не приходило в голову, что учительница может быть дурой. А на дурацкие вопросы отвечать необязательно. Девятнадцатого апреля вступали в пионеры. Лиза весь учебный год мучительно размышляла, должна ли она сказать, что ей не место в пионерии. Летом мама с тетей Надей надумали крестить ее. Лиза сопротивлялась, но мама испуганно твердила: - Мне приснился сон. Ей приснилась покойная мать, Лизина бабушка. Бабушка сказала маме: - К Вальке приехал батюшка, крестит на дому. Покрести ребенка. Мама позвонила сестре Вале, которая жила в соседней области. Та удивилась, никакой батюшка к ней не приехал. Но сходила в церковь и договорилась с местным попом. Лиза запомнила множество свечей, душный сладковатый запах и плачущих младенцев в церкви. Ей казалось, что она провалилась в тяжкий сумбурный сон и никак не может из него выплыть. Она не должна быть в церкви, она атеистка. Батюшка протянул ей крест для поцелуя, Лиза отпрянула назад. Тогда батюшка нахмурился и ткнул ей крестом в губы. Когда вышли из церкви, тетя Надя сказала ей: - Теперь я твоя вторая мама. Она стала ее крестной. За праздничным столом у тети Вали и в электричке, когда возвращались домой, мама все время повторяла: - У меня словно камень с души свалился, стало светло-светло. А у Лизы, наоборот, на душе кошки скребли. Эта страшная тайна, которой она не могла ни с кем поделиться, тяготила ее. Если бы можно было подойти к учителю и рассказать ей, как все произошло, она бы обязательно это сделала. Но как подойти к Антонине Андреевне, которая каждый понедельник спрашивает ее перед классом: - Папенька-то попивает? И Лиза молчала. Когда Верка позвала ее в сестренки, Лиза чуть было не поделилась с ней своей неразрешимой проблемой, но опомнилась. Как рассказать? Она даже слов не могла подобрать. Ведь так не бывает, что ты помимо воли оказываешься вдруг в церкви на обряде собственного крещения. Она представила себе, как Верка спросит ее: - Разве ты вещь, чтобы тебя так вот взяли и окрестили? Она не вещь, конечно, но у нее нет права голоса. Раз мама решила ее окрестить, значит, решила. Даже отец делает все, что скажет мама. Молчит или ругается, злится, пытается высказать собственное мнение, но все-таки делает по-маминому. Пусть плохо, против души, спустя рукава или наступив на горло собственной песне, однако делает. Поэтому Лизин атеизм потерпел фиаско. Лизина гордость, сжавшись в комок, болезненно ежилась. И Верке Лиза тоже ни в чем не призналась. У сестренок, наверное, не бывает тайн друг от друга, но Лиза не смогла переступить через себя, застыла в своей гордыне. Она страстно хотела тепла и душевной близости хотя бы с одним человеком в мире, но казалась себе настолько запутавшимся существом, что поневоле отстранялась от людей, чтобы не утомлять их хождением по закоулкам своей души. Слишком сложный лабиринт, не стоит никого туда пускать. В пионеры их принимали в единственном в городе кинотеатре, на сцене. Лиза смотрела в глаза повязывавшему ей галстук мальчику так отчаянно, что он улыбнулся и сказал: - Держи хвост пистолетом. Ей еще никто так не говорил, так просто и по-дружески. Лиза улыбнулась. *** Когда мама родила Любочку, Лизе было четырнадцать. Она с удивлением разглядывала сестру, маленькую копию отца и свою собственную. Казалось, только в этот момент Лиза осознала, что повторила отца внешне и внутренне. Тошнота подкатила к горлу, девочка побледнела. - Трое, теперь нас трое, - с отвращением подумала Лиза. Любочка росла другая, живая и быстрая, со смешливыми озорными глазами. Просыпалась и улыбалась каждому, кто подходил к ее кроватке. Щебетала, как птица. Она доверяла миру. - Ты вырвалась, - шептала Лиза сестренке в самое ушко, - у тебя получилось. Молодец! Лиза по утрам не хотела идти в школу, не могла отойти от Любочки. А после уроков бежала домой, важно гуляла с коляской. Мама радовалась Лизиной помощи. А Лиза просто спасалась ребенком. Верка выходила на улицу, заглядывала в коляску: - Можно, я подержу Любочку? - Нельзя, она спит. Когда проснется – подержишь, - степенно отвечала Лиза. И Верка терпеливо ждала, когда Любочка проснется. Возвращался с работы дядя Гриша, помогал поднять коляску на третий этаж. Задумчиво глядел на Лизу с младенцем на руках: - Маленькая мама. Лиза вспыхивала от радости. Улыбалась, словно отражала Любочкину солнечную улыбку. Осознавала: счастье внутри. Можно посмотреть утром на Любочку и целый долгий день беречь в душе этот огонек радости. Что бы ни происходило потом, будет уже не важно, потому что есть Любочка. Единственное – отец. Он останавливался иногда на пороге детской, смотрел на ребенка. Лиза задерживала дыхание. Если бы отец сделал еще шаг, протянул руку к Любочке, Лиза укусила бы его за эту руку. Лиза оканчивала восьмой класс, готовилась к экзаменам. Уходила заниматься к тете Наде. Любочка ей не мешала, но тетя предложила, и Лиза согласилась. Тетка купила дачу на берегу Волги, и они вдвоем уезжали отдыхать. Лиза устраивалась с учебниками в цветущем саду, слушала, как жужжат шмели, поют птицы. Задумывалась. Ни о чем конкретном не размышляла, просто замирала под ласковым весенним солнцем. В таком саду можно написать роман, как Лев Толстой. Но тогда пришлось бы углубляться, рассуждать о смысле жизни, о любви, а не хотелось. Вернее, о любви хотелось, но сказать было нечего. Разве что о Мишке, которого собиралась бросить. На уроке физкультуры Мишка подошел к ней, окинул взглядом ее худенькую фигурку, увидел едва наметившуюся грудь, сказал: - Отрастила! Лиза почувствовала, как у нее загорелись щеки, а голова загудела, как колокол. Девчонки только вчера обсуждали Светку Шуршину за то, что она ходит в школу без лифчика. У Светки была большая грудь, второй номер. Вера вынесла Светке общее женское порицание: - Ты нас позоришь перед мальчишками! - Я вчера постирала лифчик, - оправдывалась Светка, - не успел высохнуть. Лиза молчала, мгновенно осознав, что она лифчик еще ни разу в жизни не надевала, у нее лифчика просто нет. В тот же день они с мамой отправились в магазин и купили Лизе бюстгальтер нулевого размера. И Мишка тут же его разглядел и высказался. Несколько дней Лиза ходила под впечатлением от Мишкиной выходки, а потом решила его бросить. Буквально – уехать из города. Не так давно он спрашивал ее, пойдет ли она в девятый класс. Лиза удивилась его сомнению: - Конечно, пойду. - Я тоже, - усмехнулся Мишка, - просто хотел уточнить. Лиза проводила взглядом божью коровку, которая доползла до кончика мизинца и улетела. Нашла между страницами учебника Мишкину фотографию, которую стащила у него. Мишка потом громко вопрошал, где его фотография для выпускного альбома, пока классная не сказала: - Успокойся, Миша. Фотография не найдется. У тебя появилась тайная поклонница. Мишка посмотрел на Лизу, и все засмеялись. Теперь Лиза размышляла, что делать с фотографией. Можно выкинуть, можно подложить ему в дневник. Чтобы знал, что никто ему не поклоняется, а просто он в своем портфеле заблудился. Во всяком случае, больше смотреть на его улыбающуюся с фотографии веснушчатую физиономию Лиза не собирается. Ни тайно, ни явно. Лиза снова открыла учебник, надо было готовиться к этим чертовым экзаменам. Девочка не послушала ни мать, ни тетку, которые настаивали на девятом классе, поступила в педучилище в областном городе. Отец не вмешивался, его никто и не спрашивал. Верка удивлялась неожиданному решению подруги, но и ей Лиза не стала ничего объяснять, сказала только: - Буду приезжать на выходные, два часа на автобусе. Но приезжала нечасто. Не то, чтобы студенчество затянуло, просто не хотелось домой. Однажды с вокзала отправилась сразу к тете Наде. Тетка внимательно на нее посмотрела: - Почему к матери не пошла? - Я тебе мешаю? – обиделась Лиза. - Живи, сколько хочешь, - сказала тетя Надя. – Только матери сердце не рви. - Давай Любочку к себе заберем, - предложила ей Лиза. - Как же это мы ее заберем? – удивилась тетка. - Как-нибудь, - пожала плечами Лиза. – Здесь ей лучше будет. Тетя Надя задумчиво погладила племяннице волосы, потом взяла расческу, тщательно их расчесала и заплела в косу, как в детстве. Сказала: - Покой – это еще не счастье. Это только ожидание счастья. *** По окончании училища Лиза подала документы в институт, на факультет начальных классов. На приемных экзаменах часто встречала мальчика с филологического, уже студента. Саша как-то все время оказывался рядом, переживал за нее и радовался. Лиза посмотрела списки поступивших и нашла себя. Потом поискала глазами Сашу и не увидела его. Стало жаль и даже захотелось плакать, мальчик нравился. Может быть, Лиза успела его полюбить. С тех пор, как Верка дала ей почитать добытый кем-то из ее друзей роман «Мастер и Маргарита» (в стране началась перестройка, появилась возможность читать запрещенную когда-то литературу), Лиза была готова к настоящей трагической любви. И когда оглядывалась в поисках Саши, ощутила истинность и трагизм своего чувства. Лиза перебралась из общежития училища на квартиру. Романтика студенческого быта ее больше не привлекала, хотелось не то, чтобы уединения — но своего пространства, независимости от чужих настроений. Хозяйка, у которой она сняла комнату, была приветливой, чудаковатой старушкой. Сразу предупредила Лизу: - Я привыкла жить одна, свободно. Могу и пукнуть невзначай. Потом добавила: - А сахар бери из моей сахарницы, когда своего не будет. Лиза улыбнулась: - Спасибо. Она устроилась на работу в школу в группу продленного дня, чтобы самой оплачивать жилье и покупать себе сахар. Мама помогала, но Лизе хотелось самостоятельности. Лиза радовалась открывающейся перед ней новой жизни, ждала встречи с детьми, пожалуй, больше, чем с институтскими товарищами. Соприкосновение с миром ребенка обещало радость, с детьми легко общаться, они не таят в себе опасность, напряжение, у них нет двойного дна. Общение с хозяйкой тоже было приятным. Галина Тихоновна не лезла с расспросами, но ненавязчиво приглашала к чаю, это создавало иллюзию если не семьи, но доброго соседства. При этом уже на первой неделе проживания Лизе был показан семейный альбом с фотографиями сына, который пять лет не был дома, почетные грамоты и письма любовника Галины Тихоновны. - В одном цеху работали, - рассказывала Галина Тихоновна. - Десять лет встречались. А когда он умирал, его жена за мной прибежала. Иди, говорит, простись, зовет он. - Она знала? - удивилась Лиза. - Мы расстались, чтобы он семью сохранил. Жить друг без друга не могли, а расстались. А перед смертью он позвал проститься, - вздохнула Галина Тихоновна. - Молодой умер, болел сильно. - И ваш муж тоже знал? - подивилась Лиза испанским страстям, бушевавшим когда-то в сердце старушки. - Мой муж ничего не знал, - строго сказала Галина Тихоновна. - Человек, если хочет — знает. А если не хочет — не знает. Мой — не знал. Потом помолчала некоторое время и добавила: - А сейчас мне смешно про это вспоминать. - Как это — смешно? - не поверила Лиза. - Письма храните. - Храню, - кивнула Галина Тихоновна. - Зачем выкидывать то, что было. Храню, но не перечитываю. А был бы жив мой муж, он бы мне белье погладил. Когда он умирал, я думала, как же я без него. А он мне говорит: ты не бойся, Галенька. Ты не пропадешь, ручки у тебя золотые, всегда людям нужна будешь. Галина Тихоновна объяснила Лизе: - Я шью. Могу и тебе платье сшить. Лиза улыбнулась: - Хорошо. Мне к школе нужно новое платье. Галина Тихоновна сшила ей платье на пуговицах с глухим воротом. Лиза надела его, застегнула все пуговицы, посмотрела на себя в зеркало. Ничего лишнего, все на замочке: мысли, чувства, эмоции. Хорошо. Так и вошла в класс первого сентября, познакомилась с детьми. Елизавета Игоревна. Дети притихли. Строгая учительница. Слушались. В институте тоже все было хорошо. Вовремя сдавала сессии. Общалась с подругами на своем девчачьем факультете. Приходил Саша, очень нравился, но и ему она старалась не открываться. Хорошо быть застегнутой на все пуговицы. И даже когда сняла платье, душу не распахнула. Саша посвящал Лизе стихи, печатал в студенческой газете, сверху стояла таинственная букв Л. Лиза ни с кем не делилась секретом, но все знали. Верка писала письма, длинные, на пяти страницах, рассказывала о бурной студенческой жизни и рвущей сердце любви. Лиза отвечала: учусь, работаю. Потом долго искала слова. Однажды рассказала о Саше и даже переписала его стихи с посвящением. Потом смяла лист и начала письмо заново: учусь, работаю. Подумала и поставила точку. Кому дороги мои тайны, кроме меня? Вот и незачем рассказывать чужим свои сказки. Расправила газетный лист и погладила пальчиком каждую строчку Сашиного стихотворения, все до буковки, все мое. Лиза не вникала в перемены в стране, без сочувствия выслушивала Сашины речи взахлеб. Какая разница, какой на дворе строй, в ее программе начальной школы ничего особенного не меняется, разве что рассказы о Ленине убрали. А потом кризис смел все сбережения Галины Тихоновны. Она слегла, пила сердечные капли. Лиза ухаживала за ней. - Вы что, Галина Тихоновна, помирать собрались? – спросила она старушку. - Не знаю, Лизонька. Жить-то не на что, - вздохнула Галина Тихоновна. - Из-за денег, значит, помрете, - сделала вывод Лиза. – Даже как-то неудобно, причина уж больно мелкая. - А из-за чего еще? – удивилась Галина Тихоновна. - Ну, вот, любимый ваш из-за любви умер, - ответила Лиза. - Действительно, чего это я раскисла? – задумалась Галина Тихоновна. - Ага, чего это вы? - поддакнула ей Лиза. – Пенсию пока никто не отменял. Зарплату, хоть и небольшую, мне платят, стипендию. Проживем. Они стали жить, как раньше. Но и по-другому. Люди стали другие. Хлынули беженцы из союзных республик. Стремились зацепиться за что угодно, чтобы не унесло вихрем разрушения. В воздухе витало тревожное настроение, люди стали бояться завтрашнего дня. Лиза с Сашей планировали пожениться после Сашиной защиты, у него был выпускной курс. Лизе хотелось прислониться к Сашиному плечу, она ждала, что он переедет к ним с Галиной Тихоновной, и они заживут дружно и счастливо. Впервые в жизни Лизино ожидаемое счастье очертилось так ясно и четко. Лиза закрывала глаза и видела Сашу. Открывала глаза, но продолжала наблюдать его внутренним взором. Главное, чтобы Саша был рядом, они построят свой дом, закроют дверь, и никакая стихия им не будет страшна. Пусть все мечутся, думают, как удержаться на плаву. Лиза знает, как. Любовью, семьей. У нее будет не как у Галины Тихоновны, не как у мамы и не как у тети Нади. У нее будет все в совокупности. Покой, любовь и защита. Приходил Саша, задумчивый, вымороченный какой-то. Думал о будущем. Это понятно, семья – особая ответственность. Саша плохо спал, видел сумбурные сны. - Мне все время снится, что я иду босой. Снег, метель, а я босой, - рассказывал он. - Почему снег? Уже трава пробивается, - удивилась Лиза. - А у меня снег, - вздыхал Саша. - Он боится будущего, - объяснила Галина Тихоновна, с которой Лиза решилась поделиться Сашиным настроением. – Не уверен в себе. А потом Саша перестал приходить. Лиза ждала, пока ее не стошнило, когда она чистила зубы. - Скажи ему, что будет ребенок, - посоветовала Галина Тихоновна. Лиза задумалась. Вспомнила, как они семейно ходили по воскресеньям в гости к тете Наде, как мама подгоняла отца взглядом. Представила, как они с Сашей пойдут в загс. Она с пузом впереди, а Саша сзади. Она будет оглядываться, подстегивать его взглядом, чтобы не отставал. - Нет, не хочу, - отказалась Лиза. Лиза сдавала сессию, Сашу в институте не видела. Подруга сказала ей, что он готовится к защите и работает в пресс-центре губернатора. - Молодец, - сдержанно похвалила Лиза. - И женится на губернаторской дочке, - добавила подруга. - А где он ее нашел? – удивилась Лиза. - На филфаке учится, - объяснила подруга. – Все знают, а ты не знаешь. - Когда мне все про всех узнавать,- усмехнулась Лиза. – С собой бы разобраться. *** Лиза возвращалась домой, к маме. В стране происходили перемены, первый президент въехал в столицу на танке. Народ волновался и не знал, что будет завтра. А Лизино будущее светло и ясно. У нее будет ребенок, девочка. Она построит для нее дом, закроет дверь, и они заживут дружно и счастливо. Отец лежал с инсультом в больнице. Лиза ухаживала за ним на смену с мамой. Брала с собой в больницу Любочку. Люба собиралась в первый класс. Лиза присматривалась к сестренке и узнавала в ней себя маленькую, притихшую, с потухшими глазами. Подумала: - Сломали все-таки. Сестры входили к отцу в палату. Лиза доставала из сумки банки с едой, кормила отца. Люба усаживалась рядом с кроватью с книжкой, читала вслух. Читала она хорошо, внятно, хотя и монотонно, но если бы отец захотел вслушиваться, то вполне мог проследить историю стойкого оловянного солдатика и прекрасной танцовщицы. Лиза спросила Любочку: - Кто тебя научил читать? - Папа, - чуть слышно ответила девочка. - Значит, что-то все-таки сдвинулось, все-таки были совместные вечера, - подумала Лиза. Она не могла допустить, чтобы ее дочка, замерев, пережидала, когда закончится детство. И диалог с отцом – единственное, что может их спасти. Поэтому Лиза настаивала, чтобы Любочка читала отцу сказки. - Сказка лечит, - объяснила она. - Не до сказок, - отмахивалась мать. – Поднять бы, чтобы не лежал. Его ведь не повернешь. - Поднимем, - пообещала Лиза. – Какой есть, такого и будем любить. - Что будем делать? – не расслышала мама. - Любить, - повторила Лиза. – А иначе зачем все? - Что зачем? – снова не поняла мама. - Зачем мы все? – объяснила Лиза. – Я, Любочка, моя дочка. - Зачем? – не сумела ответить мама. - Для счастья, - нашла начало логической цепочки Лиза. – Иначе все не имеет смысла. Только для любви и счастья. И в следующий раз, входя в палату к отцу, собиралась с духом и говорила: - Здравствуй, папа. Любочка, поздоровайся с папой.