Хмурое лето Вот, наконец, закончился для Евлога ещё один длиннющий учебный год, со спокойной душой до осени распрощался со школой. Во время учёбы словно время бесконечно долго тянется, а, глядишь, и не заметил, как незаметно подрос, дотянулся до старших классов. Алгебру, геометрию, физику, химию изучает, предметы, о существовании которых недавно ещё не догадывался. Изредка только из разговоров старших мальчиков краем уха слышал о них, а теперь и сам уже кое-что кумекает, на контрольных работах над весьма сложными задачами голову ломает. Учителя даже иногда похваливают его, ведь в классе считается не самым худшим учеником. А, как известно, похвала любому человеку больше по нраву, чем если бы тебя ругали. Мальчик кверху растёт, тянется тростинкой к солнцу, а в ширину почему-то запаздывает, никак не может Евлог стать хоть немножко поплотнее. И руки, и ноги у него на удивление тонкие. А при высоком росте это особенно сильно выделяется. Во время врачебных обходов когда одноклассники разденутся, прямо ахнешь, какие же они накачанные, мышцы на руках и плечах так и играют. У Евлога же одни только кожа да кости, нечем похвастаться. Из-за этого постоянно приходится носить рубашки с длинными рукавами, чтобы скрыть от окружающих свою ущербность. На худого девочки внимания не обращают, никому из них он не нравится. Ну и пусть! Евлога и самого девушки пока мало интересуют, ему хочется ещё порезвиться, повозиться с малышами. Интернатские девушки, которые уже вовсю невестятся, на танцульки бегают, из-за этого ему кличку даже придумали: «Кузь Йöй», что по-коми означает Длинный Дурак. Широкими шагами меряет Евлог грунтовую пожегодскую дорогу, которая местами пыльная, местами грязная, километр за километром приближается к своей родной, горячо любимой Демьяновке. Быстро идёт, не так, как когда-то в младших классах, тогда ведь он еле-еле ноги переставлял, теперь же заметно окреп, выносливее стал. Освободился наконец-то на это лето! Придумали же после окончания учебного года какую-то практику, чтобы школьников запрячь на разные грязные работы, они ведь как рабы, им платить не надо. Эксплуатируют самым беспощадным образом! И отлынивать никак невозможно. Строго настрого предупредили, что ежели кто не пройдёт летнюю практику, того оставят на второй год. А если подумать, то разве так можно? Законно ли это? Целый год пыхтел, учился, ломал голову, зубрил, итоговые оценки за год в журнале проставлены, теперь вроде бы можно облегчённо вздохнуть и махнуть в родную деревню, покинуть до осени надоевшее Веждино. Так нет же! Приходится лишние две недели ещё там жить, когда сердце болит и стонет, с неимоверной силой тянет домой. Так и не заметишь, как лето пролетит. Тарасу лафа, у него в пятом классе нет никакой практики, как только учебный год закончился, сразу махнул домой. Евлог же только сегодня последний день отработал и, наконец, освободился. Закинул за спину рюкзак и под вечер рванул в Демьяновку, даже не поел. В интернате детей осталось совсем мало, так что их уже не кормят, каждый питается как может. Хорошо известна Евлогу эта длинная Пожегодская дорога, немало уже истоптал её за три года учёбы в Веждино. Зимой в морозы иногда в школе занятия отменяют, тогда радости полные штаны, тут же одевается и пешком направляется домой. Зимой дорога хорошая, бывает, попадётся попутная машина с сердобольным водителем, так мигом домчит до развилки, а там по лесной дороге, где только пешком ходят и на лошадях ездят, за какой-то час доберётся до деревни. Четыре километра не расстояние. Почему-то особо добрые шофёры на лесовозах, они обязательно останавливаются, как только увидят, что ты стоишь на обочине с поднятой рукой. Пусть хоть на несколько километров подбросят, и то хорошо, всё равно путь короче. Погреешься в кабине и отдохнёшь, не забыв при выходе сказать спасибо водителю, который снисходительно улыбнётся тебе в ответ. Но встречаются шофёры другого сорта, которые усиленно делают вид, что не замечают тебя, на полной скорости проскочат мимо, обдав снежной пылью и бензиновой гарью, словно совсем нет у них времени, некогда тормознуть на пару минут. Вот когда Евлог вырастет, выучится, сядет за баранку какой-нибудь машины, то по пути обязательно будет брать всех, кто проголосует, знает ведь, с каким трудом даются пешеходам километры пути. Больше всего Евлогу нравится ходить по этой дороге весной, когда после оттепели подморозит и образуется крепкий наст. Тогда рано утром выйдешь в путь, пока весеннее солнце нежится в постели, и хоть бегом беги, красота! Ноги не вязнут в снегу, чисто, шагай себе спокойно чуть в стороне от грязной, измочаленной тяжёлыми лесовозами дороги. А как-то раз в снегу Евлог даже рябчика нашёл, видимо, зимой на лету со всего маху ударился бедный о натянутый между телеграфными столбами провод, упал и замёрз, не испортился. Евлог обрадовано закричал: «Смотрите, рябчик!» У Шурика за плечом ружьё было, он вообще большой любитель поохотиться, подошёл, разбил аккуратно прикладом наст вокруг птицы, освободил и поднял её. Гриша тут же подскочил к нему: «Дай мне этого рябчика». «Ну что ты?! – возразил Шурик. – Не я же нашёл, а Евлог, это его добыча. Тут до Демьяновки если пройдём под проводами, то можно ещё несколько штук найти». До развилки специально так и прошли, но больше ничего не нашли. А бутылок много валяется, глядишь, то тут, то там из-под снега выглядывают то горлышко, то донышко. Шофера и трактористы пьют без меры, а пустую тару через окно выбрасывают на обочину. Евлог с радостью собирает их и кладёт в рюкзак, как никак это же деньги! После сдаст их в магазин и снова можно что-нибудь нужное приобрести. Когда копил деньги на новый фотоаппарат и увеличитель, бутылки тогда ему здорово помогли. По пути мечтая и фантазируя, Евлог не заметил, как до параллели добрался, по этой просеке вся деревня ходит, ведь тележный путь болотистый и грязный, там без помех можно передвигаться только зимой, когда земля основательно промёрзнет. Параллель – это обычная визирка, только идёт она с запада на восток. А визирки с севера на юг. Почему-то весь лес вдоль и поперёк размежеван прямыми, как струна, визирками и параллелями. Эти узкие просеки каждое лето расчищают почерневшие от тяжкого труда, одетые в брезентовые робы усатые и бородатые мужики. Они какие-то безымянные, каждого из них в деревне зовут одинаково: Экспедиция. Всё вперёд и вперёд широко шагает Евлог в своих больших резиновых сапогах, спешит на родину, где его ждут родители, бабушка и младшая сестра Люба. Старшая сестра – Катя осталась ещё в Веждино, она в этом году сдаёт экзамены за восьмой класс. Природа оживилась, всё цветёт, дышится легко, красота, никакой тебе нет пыли, как в райцентре. Мелкие пташки без устали весело переговариваются на своём птичьем языке, крупные шмели с тяжёлым гудением кружатся над раскрывшимися цветками, не знающие усталости муравьи деловито снуют под ногами, тащат материал для возведения муравейника – своего рукотворного жилища. А работящие! Ни минуты не сидят без дела. Не нужно им никаких руководящих указаний сверху. Вот у них действительно настоящий колхоз! И ни председателя, ни бригадира не нужно, никаких трудодней тебе не ставят. А, может, они уже до коммунизма дожили? Ведь каждый член муравьиного общества работает по способности, и каждый ест по потребности. Муравейники Евлог сравнивает с египетскими пирамидами. Вот ведь, никто их не учил, в школе разные теоремы учить не заставляли, а так красиво конусообразно из разного мусора выстроят, и не придерёшься. Каждая хвойная иголочка лежит на своём месте, и крыша не протекает, ни капельки дождя не пропустит вовнутрь. А вот этот муравейник медведь разворошил, полакомился мелкими белыми яичками муравьёв, вместе с мусором накидал в свою огромную пасть. Потревоженный многочисленный народ не опустил рук, тут же, не теряя времени, бросился восстанавливать разрушенное жильё. Опять непредвиденная работа неунывающим муравьям. Медведя Евлог не боится, знает ведь со слов отца, что тот крайне редко встречается на пути, лесной мохнатый зверь первым учует приближение человека и на значительном расстоянии ещё, услышав шаги, постарается немедленно ретироваться в сторону от дороги. Изредка только, когда деревья стонут под порывами ветра, идёт сильный дождь, заглушающий посторонние звуки, или Мишка, позабыв про осторожность, увлёкся каким-нибудь крайне интересным для него делом, он может упустить момент нежелательной встречи. Без устали кукует кукушка. Одно только «Ку-ку!» и «Ку-ку!» твердит. Больше ни на что не способна. Что она хочет сказать своим кукованием, неизвестно. Наверно, сигнализирует, что уже подкинула своё большое яйцо в чужое гнездо рядом с другими мелкими и теперь дразнит одураченных пташек, мол, ищи теперь ветра в поле, она уже далеко. Вот ведь какая ленивая птица! Ни за что не желает вить гнездо, чтоб самой в нём выводить птенцов, она лучше найдёт себе бесплатных работников, которые станут для болтливой кукушки безропотными няньками. Каких только чудес на свете не бывает! Но Евлогу нравится слушать кукование, ведь без этих однообразных звуков и лето было бы, наверно, скучнее и грустнее. Как только весной наступят тёплые деньки, так сразу в полный голос заявляет о себе кукушка. Но наступает дождливый август и она замолкает, уже не услышишь больше звонкого «Ку-ку!» Бабушка говорит, что тогда крестьяне принимаются за уборку хлебов, прохладный воздух заполняется летающими остьями колосков, они залетают кукушке в глотку, застревают там, у птицы нет рук, которыми она могла бы освободить горло, поэтому и замолкает до следующей весны. Гнус ещё не успел выйти, только пару раз несмело прозвенел над ухом комар, так что хорошо в эту пору в лесу, никто не надоедает, не набрасывается на тебя, чтоб кусать и кусать, питаться твоей кровью. Уже совсем близко до Демьяновки, слышно, как лают собаки, недолго осталось шагать, только вот ужасно кушать хочется, живот подвело к самому позвоночнику. Вот же дурак, не догадался хлеба купить на дорогу, кое-какие деньги в кармане ещё оставались. Если бы в рюкзаке кусок хлеба был припасён, с каким наслаждением съел бы его! Да не сразу одним глотком, как обычно делают собаки, а медленно, прикусывая маленькими кусочками и долго мусоля во рту, наслаждаясь едой. С голодухи путь кажется в два раза длинней. Срывает мальчик тонкие палочки полевого хвоща, в обилии растущего возле тропы, кладёт в рот, жуёт и глотает, но чувство голода от этого нисколько не притупляется, а становится только острее, в желудке совсем пусто, он недовольно урчит. Добрался Евлог до ручья Мусибед, спустился в ложбину, где воздух оказался совсем другим, прохладным, а внизу, под густыми елями, куда не проникают солнечные лучи, ещё лежит тонкий пласт грязного, покрытого слоем порыжевших ёлочных иголок, снега. Возле ручья какой-то добрый человек, конечно же, демьяновский, ведь посторонние тут не ходят, изготовил из куска бересты и палочки самодельный ковшик и воткнул в землю, чтоб любой уставший путник, проходящий мимо, мог утолить жажду. Вот и Евлог тоже воспользовался его услугой, зачерпнул чистой прозрачной воды, выпил несколько маленьких глотков. От холода заломило зубы, много пить нельзя, может горло заболеть. Обратно воткнул берестяной ковшик на место и зашагал дальше. Осторожно ступая по свалившейся берёзе, чтоб не поскользнуться и не упасть, перешёл через ручей. На другом берегу топкое болото, слой жёлтого мха мягко прогибается под ногами, колышется, как пружина железной койки, тут надо переходить с опаской, ступая легко, чтоб не прорвать тонкую верхнюю кожу болота и не провалиться в чёрную холодную грязь. Но Евлогу не впервой тут переходить, он отлично знает, где безопасно можно преодолеть опасный участок, отец показывал. Узенькая пешеходная тропа уже ведёт наверх, поднимается в гору. Вот сейчас доберётся в свою родную Демьяновку, встретится со своими закадычными друзьями, с которыми каждое лето увлекательно играют в войнушку. В прошлом году за совхозным полем в сосновом бору из досок соорудили отличный штабик, с крышей, дверью и окном, куда можно спрятаться в случае непогоды. На ровном участке возле ручья поставили пару ворот, вот тебе и готовое футбольное, пусть небольшое, но поле. Вечерами после дневных работ мальчишки, да и девчонки тоже, постоянно собирается там и с удовольствием азартно гоняют мяч. Допоздна в деревне не утихает ребячий гомон, ведь сколько тут страсти, какой азарт! Играли старым волейбольным мячом, деньги на который собрали всем миром демьяновские школьники, живущие во время учёбы в интернате. Побитый множеством ног этот мяч уже сильно обтрепался, швы разошлись, в прошлом году Евлогу не раз приходилось, орудуя шилом и иголкой с дратвой ремонтировать его. Поэтому Евлог с Тарасом в этом году договорились, скинулись по рублю, и Евлог купил волейбольную покрышку и камеру, которые сегодня несёт в своём рюкзаке. Наконец-то дорога вывела из леса на совхозные поля, откуда очень хорошо видны все раскинувшиеся внизу дома. С высоты кажется, будто деревня располагается в низине, но как только спустишься к домам поближе, окажется, что стоят они на высокой горе, низина же простирается дальше. На полях раньше выращивали хлеб, но теперь по прибывшему откуда-то сверху руководящему указанию это дело забросили и посеяли многолетние травы. Красота! Ни пахать, ни сеять, ни убирать хлеб теперь не нужно. Мальчишкам под руководством бабушек больше не надо бороновать пашню после сева. Работающую от тракторного привода молотилку куда-то уволокли, очевидно, на металлолом, оттуда на переплавку. Ржаную и пшеничную муку в магазин привозят издалека, с обширных целинных земель, где вся работа механизирована, выполняется быстро и, как показывают в киножурналах, без потерь. По сравнению с казахстанскими степями крохотных деревенских участках большой технике негде развернуться. Издалека ещё до ушей мальчика дошли визг и крики ребятни. Интересно, во что сегодня играют? В зайцев, или же в футбол? Вот сейчас Евлог покажется на вершине холма и не сразу голос подаст, а постоит, полюбуется на друзей, потом уже свистнет по-атамански, оттянув пальцами нижнюю губу. Тогда только заигравшиеся мальчишки заметят его и тут же торжествующе завопят: «Ура, д,Артаньян вернулся!» Так обычно бывает всегда. Нечего сказать, Евлога его младшие товарищи уважают. Неспроста ведь говорят, что когда Евлог в Демьяновке, то сразу же становится веселее, умеет он организовать досуг малолетних друзей, и старые игры не забывает, и новые придумывает, в этом направлении его голова хорошо работает. Под горой за ручьём на широкой ровной поляне дети и вправду гоняли в футбол. Человек десять во главе с Тарасом без устали носятся по футбольному полю, безжалостно пиная старенький, видавший виды волейбольный мяч. Вроде и народу немного, а визгу! Всю деревню заполнили ребячьи крики и вопли, и вдобавок эхо разносит их на весь лес. Евлог тут же забыл про усталость в ногах и голод, мучавший его, даже в дом не зашёл, скинул возле крыльца рюкзак, вышел на вершину холма, встал во весь рост, чтобы игроки увидели его, махнул рукой и крикнул: - Э-эй! Мальчишки остановились, оглянулись на высокий холм, чтоб посмотреть, кто же это там вмешивается в их азартную игру. Узнали, конечно, Евлога сразу же, но почему-то на этот раз никто из них не заорал радостно: «Ура!», а все собрались вокруг Тараса, который им, жестикулируя руками, о чём-то говорил. Евлог же вихрем рванулся вниз под кручу, как на крыльях, словно и не было за плечами усталости от двадцатипятикилометровой грязной дороги. - Давайте снова разделимся, я и Тарас - головы, - перепрыгнув через ручей, подошёл к футболистам и, улыбаясь, предложил Евлог. Как-то не особо радуясь, вроде их насильно заставляют гонять мяч, разделились на две команды. Евлогу это показалось непривычным, словно возле сердца кусок льда появился и обдаёт холодом внутренности, даже лёгкая дрожь по телу пробежала. Обычно во время игры, если подходит ещё один человек, то его с радостью принимали к себе, ведь чем больше игроков, тем веселее и интереснее. В маленькой деревеньке пацанов не так много, так что иногда приходилось даже на одни ворота играть. А тут у друзей сегодня всё идёт не совсем так, как всегда. Но Евлог не принял близко к сердцу всю необычность ситуации и весело всей душой отдался азарту игры. Тарас сегодня обут в настоящие футбольные бутсы, на подошве которых прибиты кожаные шипы, чтобы футболист не скользил по полю и не падал, а крепко держался на ногах. Евлог прекрасно знает, откуда у друга такая редко ещё встречающаяся спортивная обувь. В середине мая в Веждино на стадионе школы проходил турнир по футболу, приезжали даже команды из других сёл. Большинство мальчиков были обуты в обычные кеды, но некоторые, на удивление зрителей и остальных игроков, вышли на поле в настоящих футбольных бутсах. Вот тогда-то в раздевалке Тарас втихаря и спёр чьи-то оставленные без догляда эти бутсы, а сегодня специально обулся в них, чтоб козырнуть перед демьяновскими мальчишками, вот, мол, в чём я играю, не то, что вы – мелочь пузатая! Во время игры Евлог нечаянно попал ногой, обутой в тяжёлый резиновый сапог, по щиколотке Тараса. Тот охнул от боли, но ничего Евлогу не сказал, а, морщась и прихрамывая, пошёл к воротам и поменялся местами с Русланом, который до этого стоял вратарём. - Извини, пожалуйста, Тарас, я не хотел, случайно получилось, - Евлог подошёл к товарищу и похлопал его по плечу. – Бывает, что поделаешь. Тарас нахмурился и молча отвёл руку Евлога. Без Тараса команда Евлога легко обыграла соперников. Но даже выигравшие почему-то сегодня особо сильно не радовались, не спорили, не сожалели об упущенных игровых моментах, как обычно, а тихо разошлись по домам. Перед тем, как подняться к дому, Евлог тщательно вымыл сапоги в ручье, знает ведь, что родители не похвалят его за грязную обувь, перед ними надо предстать чистым и аккуратным. Поднимаясь вверх по склону мимо раскидистого двухстолетнего кедра, подросток снова и снова перебирал в памяти сегодняшнюю встречу с друзьями, казалось, что в груди к сердцу присосалась невидимая улитка и потихоньку сосёт его кровь. По какой причине его младшие товарищи совсем не радовались возвращению Евлога в родную деревню, как раньше? После долгой разлуки встреча прошла совсем по-иному сценарию, ни у кого на лице не появилось и тени улыбки, не говоря уж о радостном смехе. Никто из мальчиков за целый вечер ни одного доброго слова не сказал ему, не поднимал радостно кверху руки с криком «Ура!» после забиваемых им в ворота соперников голов. Что случилось? - Иди уж, сынок, иди, в дом заходи. Двадцать пять вёрст пешком отмахал и вместо того, чтоб отдохнуть, куда-то в футбол играть побежал. Разве не устал? – мама с улыбкой возле калитки встретила Евлога и крепко обняла. – Вот и вернулся мой сыночек! А я уж заждалась. Теперь до осени свободен? - Да, освободился, наконец, - улыбнулся в ответ мальчик и прижался к тёплой груди матери. - Заходи и поешь хоть, поди, проголодался? - Есть немного, - согласно кивнул головой Евлог и последовал вслед за матерью в дом. Висящий в небе раскалённый шар без устали согревал остывшую за долгую зиму землю. Солнце свою работу знает и добросовестно выполняет, почти не скрываясь за горизонтом, только ненадолго зажмурит глаза, и уже снова показывается, открывает новый день. Вечерняя заря совмещается с утренней. Ночи короткие, светлые, хоть спать не ложись. Приближается сенокосная пора, самое ответственное время года. Отец заранее уже волнуется: - Страда идёт, снова придётся трудиться до упаду, - и костяшками пальцев постукивает по столу, что показывает его глубокую внутреннюю тревогу. - Главное, чтоб погода нормальная стояла, а мы уж как-нибудь постараемся, заготовим сена для Бурёнки, - добавляет мать. – В дождь сено не застогуешь, это тебе не дрова, которые можно хоть в дождь, хоть в вёдро нарубить. - В своё время Хрущёв хвастался, что скоро коммунизм построим, сами погоду будем устанавливать, какую захотим. Во время сенокоса, мол, солнечную закажем, а надо будет огороды поливать, то дождичек включим. Но, видно, до такого уровня нам пока ещё шагать и шагать. Готовиться к сенокосу семья Лыюровых принялась заранее. Дмитрий Гуриевич, напевая себе под нос какую-то песенку, в сарае мастерил новые грабли, хотя старых ещё было достаточно. Но ведь не знаешь, вдруг да сломаются во время работы, не побежишь же к соседям одалживаться. А когда свои в запасе имеются, лежат себе спокойно под стрехой, своего часа дожидаются, тогда только достань, и снова работай без задержки. Грабли у Дмитрия Гуриевича выходят аккуратные, как игрушки, рукоятки он отполировал куском стекла, занозу в ладони не загонишь. Но Евлог знает, что какими бы красивыми они ни были, а во время работы мозоли на ладонях всё равно появятся, особенно в первые дни сенокоса, а где-то через неделю, когда кожа привыкнет к постоянной работе, огрубеет, то эта напасть отступит. Без физического труда, когда каждый день в течение девяти месяцев только и знаешь, что сидишь за партой, читаешь и пишешь, кожа на ладонях становится мягкой, нежной. У отца и матери грабли большие, с одиннадцатью зубьями, а у Кати с Евлогом – с девятью. В это лето Дмитрий Гуриевич смастерил маленькие аккуратные грабельки и для Любушки. На ближние луга собираются брать на работу и её, потихоньку приобщать к труду, чтоб помаленьку привыкала и тоже начала помогать семье. Евлог полагал, что для младшей сестрёнки отец изготовит грабли с семью зубьями, но он сделал тоже с девятью, как и старшим детям. Новые косовища отец изготовил, с торца смазал их чёрной смолой, чтоб не потрескались. И где он в лесу находит такие кривые деревья на заготовки для косовищ? В магазине купили новые косы, но они мягкие, быстро тупятся при косьбе. Поэтому отец отнёс их в соседнюю деревню к кузнецу Василию Михееву и тот их закалил. Вернулась, наконец, домой и Катя, экзамены за восьмой класс сдала успешно, настроение бодрое, улыбка нет-нет, да и снова вспыхнет на её лице. Таким образом к сенокосу вся семья уже в сборе. С утра все, кроме матери, вышли к точильному стану возле изгороди, чтоб приступить к заточке кос. Дмитрий Гуриевич зажёг спичку, поднял её повыше, потушил и по струйке дыма определил, откуда дует ветер. Развёл небольшой костёрчик, чтобы дым от него ветром несло к ним и тот отпугивал надоедающих оводов. Дмитрий Гуриевич, нагнувшись туловищем вперёд, сидит на лавочке точильного стана, при помощи оструганной палочки прижимает косу к точильному кругу. Катя с Евлогом стоят по обе стороны стана и вращают точило, а Люба маленькой деревянной лопаткой ворошит в корыте с водой песок, который без этого садится на дно и ни за что не хочет подниматься вместе с водой по точильному кругу. С песком коса затачивается значительно быстрее. Время от времени отец отнимает косу от круга, чтобы посмотреть, насколько острой уже получилось лезвие. Как только остаётся только чуть-чуть довести косу до полной кондиции, Дмитрий Гуриевич даёт команду, после чего Люба прекращает лопатить песок, а Катя с Евлогом вращают точило медленнее. На Любу возложена дополнительная обязанность: если на руку Дмитрия Гуриевича садится овод, то его тут же следует прогнать, но осторожно, а не бить изо всех сил по руке. Костёр почему-то надоедливо окуривает в основном Евлога, на отца же дым совсем не попадает. У мальчика от этого постоянно текут слёзы. Евлог терпит, терпит, а когда отец поднимает косу, чтоб осмотреть её лезвие, то тут же палкой отводит головешки в сторону, чтоб дым шёл на отца, а не на него. Пусть отец тоже поплачет за компанию. Вода из корыта тонкой струёй течёт по косе на зелёную траву возле стана и периодически Евлогу приходится добавлять воду из ведра. Когда же и ведро опустеет, мальчик бегом спускается к ручью и приносит свежую воду. Ох, и муторная же эта работа – точить косу, время совсем не движется. Даже на уроках оно быстрее идёт. А тут тянется и тянется, тоска зелёная. За ручьём возле так ни разу и не работавшей мельницы есть большой стан, приводимый в движение лошадью, там на одной оси целых три точильных круга, три мужика одновремённо могут работать. Как-то раз они, видно, в задушевной компании, сообразили, что можно непригодную больше ржавую конную молотилку приспособить под точильный стан, перевезли её к ручью и получился неплохой результат. Но Дмитрий Гуриевич почему-то не хочет работать за тем станком, ему больше по нраву свой, никуда далеко не надо ходить, да и дети заняты, хотя Евлогу и Кате это дело сильно не по нутру. Кое-кто из мужиков приспособил даже бензопилы для заточки кос и с удовольствием тарахтят, у них круги шустро вращаются и косы затачиваются довольно быстро. Отец же всё делает не спеша, но чрезвычайно аккуратно, косы после его заточки получаются острые, как бритва. Фёдор Пашков – отец Тараса – пользуется точилом с приводом от бензопилы, поэтому Тарасу можно гулять и купаться целыми днями, ему воля, везёт же человеку. А Катя с Евлогом целыми днями как привязанные к этому ненавистному точильному стану. Жаркое солнце висит почти над самой головой, оно безжалостно обжигает работников, и не разденешься ведь, крупные оводы целыми стаями кружат над тобой, вмиг обглодают, одни кости останутся. Приходится надевать толстую одежду, чтобы их жала не могли проникнуть до кожи, а под кепку класть платок для защиты затылка от этих ненасытных тварей. - Работнички! Идите обедать! – доносится голос матери от крыльца. – Может, косу уже доточили? - Да! Конечно! Какая ты шустрая! До половины только добрались. Ладно, пойдём подкрепимся, - встал со своей скамеечки Дмитрий Гуриевич. – Евлог, раздвинь головешки, пусть потихоньку тухнут. - Катя, давай отпросимся ненадолго искупаться после обеда, а? – Евлог тихонько потянул за рукав сестру. - Да! Отпустит он нас, как же! - А мы у мамы спросим. - Разве что у мамы. После обеда брат с сестрой подошли к матери: - Мам, скажи папе, чтоб он на пятнадцать минут отпустил нас искупаться. Мы нырнём два раза и обратно прибежим. А то ведь дышать уже невмоготу от жары. - Очень хочется? – улыбнулась Фёкла Прокопьевна. - Да! – чуть не прыгал от желания Евлог. - Мить, пусть дети ненадолго сбегают до речки, искупаются по-быстрому и обратно назад, - обратилась мать к отцу. У мамы очень доброе сердце, она понимает детей, бывает, что и защищает их перед отцом, когда тот сильно разгневан. - Ну, хорошо, только один раз окунитесь, и сразу обратно, одна нога здесь, другая там! – строго из-под бровей кинул свой насупленный взор на брата с сестрой Дмитрий Гуриевич. А дети только этого и ждали, стремглав, обгоняя друг друга, рванули от крыльца по зеленеющему пастбищу к речке. Мигом добрались до самого близкого луга, где постоянно галдела толпа малолетних ребятишек, которым не надо крутить ручку точильного круга. Счастливые! Младшие плескались на мелководье, старшие забрались поглубже, а кое-кто, озябнув в воде, притулился возле костра. Евлог с Катей мигом скинули одежду и даже не отмахиваясь от насевших на них гнуса, сходу бултыхнулись в прохладную воду. Хорошо! Жадные до свежей крови оводы, уже успевшие вонзить свои острые хоботки в кожу, в воде сами отставали от детей, выскакивали на поверхность и ошарашенные, но не успевшие ещё намокнуть, улетали прочь. - О-о! Хорошо! - Красота! Один раз, другой раз нырнули, охладились, и быстро на берег. Оделись, отмахиваясь от надоедливых оводов, и припустили бегом обратно к дому. Задерживаться нельзя, если опоздаешь, то в другой раз отец ни за что не разрешит купаться, его слово твёрдое, как кремень. Когда бултыхались в речке, телу было прохладно, а пока прибежали, опять уже вспотели, никакого эффекта, хоть снова отпрашивайся. Дмитрий Гуриевич уже возле точильного стана с Любочкой снуют, опять костёр разжигают, между собой о чём-то беседуют. Евлог с Катей встали по бокам стана, взялись каждый за свою ручку и потекла снова однообразная тоскливая работа. Новую косу приходится точить целый день, и никак не ускоришь этот процесс, ведь лезвие у неё миллиметра два-три толщиной. И почему отец не точит косы до того, как закаливать, тогда ведь металл мягкий? После закалки точильный круг ни за что его не берёт, просто бесшумно скользит по нему и всё. - Пап, а почему не точим косу перед закаливанием? – всё же не стерпел и спросил Евлог. - Отточенная коса имеет очень тонкое остриё лезвия. При закалке её нагревают в огне до белого каления, затем опускают в масло. Тонкое отточенное лезвие успевает остыть перед тем, как его опустят в масло, и никакой закалки не получится, металл остаётся мягким, при косьбе легко тупится. - Понятно, - огорчённо кивнул головой мальчик. Ему уже казалось, что открыл отцу глаза на истину и после этого они начнут точить косы до закаливания. Оказалось же, что так не годится. Мама тоже зря время не теряет, у неё работы полон рот. Кроме забот со скотиной и возле печки она днём сидит за швейной машиной и шьёт из белого ситца с разноцветными цветочками рубашки и шаровары. Шаровары и рубашки широкие, просторные, чтобы во время работы на сенокосе ничего не мешало, и ветер гулял под одеждой, охлаждал разгоряченное тело. На лопатки и плечи материал кладёт в два слоя, поэтому комары и оводы не в силах добраться своими длинными острыми носами до кожи. От мошкары, конечно, когда она тучами набрасывается на крестьянина, нет никакой защиты. Мошки хоть и мелкие, некоторых даже простым глазом трудно заметить, но такие вредные, забираются в самые глухие уголки тела и кусают, и кусают, наверно, в человеческое тело они при укусе впрыскивают какой-то яд, кожа мгновенно покрывается красными зудящими пупырышками и ужасно чешется. Но вот наступил же, наконец, долгожданный вечер. Солнце добралось до северного полушария небосвода и только тогда Дмитрий Гуриевич решил закруглиться на сегодняшний день. Раскидали головешки в стороны, залили их водой, убрали косы, закрыли точило пустым ящиком и зашли домой. Выйдя погулять после ужина, возле ручья Евлог встретился с Андреем и Петей, они ещё маленькие, учатся в Демьяновке в начальной школе. - Слушай, д,Артаньян, - вплотную к Евлогу приблизился Андрей. – Тарас не хочет больше с тобой дружить. Когда ты ещё был в Веждино, он всех мальчиков подговаривал против тебя. Говорил: «Хорош уже слушаться во всём этого Лыюрова, он только и знает, что командует, как генерал. Хватит в рот ему смотреть и плясать под его дудку! Придумал вводить военную дисциплину, не разрешает нам курить, материться. Военные билеты нарисовал, звания каждому даёт, а себе лейтенанта присвоил, смотри, не дурак, офицером как будто сделался. Остальные же будто его подчинённые, над нами начальник, а все мы словно его солдаты. Надо поставить этому конец! Надоело делать то, что ему вздумается. Мы будем жить, как нам нравится, а не так, как ему хочется. А самого же Лыюрова будем звать не д,Артаньяном, а Бандитом». Евлог, нахмурившись слушал Андрея, а в голове крутилась картина прибытия его в родную деревню после окончания учебного года в Веждино. Теперь всё встало на свои места, выяснилось, почему друзья тогда так равнодушно встретили, никто не радовался его возвращению. Конечно, в словах Тараса всё было правдой, Евлог в своей команде никому не разрешал курить и материться. Имена горячо любимых им с третьего класса мушкетёров присвоил друзьям и себе. Но ведь если сам был д,Артаньяном, то Тарасу тоже досталось неплохое имя – Портос. Часто организовывал друзей на посильную тимуровскую помощь одиноким бабушкам, то дрова расколоть, то крышу хлева от снега весной очистить, то ещё что-нибудь полезное пожилым людям. В интернате до недавних пор никто не курил, а в этом году поступили в девятый класс мальчики из Кушашора, так они все подряд табаком балуются, засмолят длинные сигаретины и в комнате после ухода воспитательницы дым коромыслом. Глядя на них Тарас тоже пристрастился к куреву, дурной пример ведь заразителен. Видимо, из-за этого он и настраивал малышню против Евлога. - И кому Тарас так говорил? - Да многие там были: Роман, Руслан, Семён и другие. - А вы как об этом узнали? - Да мы же все вместе с ними рядом стояли, слушали его разговор, - добавил Петя. - Тогда понятно, - выдавил усмешку на угрюмом лице Евлог. – Больше ничего? - А ещё они договорились построить плот и возле Северянки что-то там рубили топорами, я слышал, - махнул рукой в сторону леса Андрей. - Плот? Это интересно. А рубить тебя не приглашали? - Нет. Меня нет. - Ну что же, давайте сходим к Северянке, поищем их плот. Далеко шумели? - Да нет, близко. Прямо возле угла пастбища. Мальчики двинулись к реке. Значит, Тарас задумал плот построить? Видимо, такой же, какой показывали в фильме «Капитан» прошлым летом. Вот чего ему захотелось. Но на плоту ведь хорошо плавать на тихом широком озере, где отсутствует течение и никуда тебя с твоим плотом не унесёт. А узенькая и быстрая Вежа не годится для неуклюжего плотика, это тебе не лодка, и летом нет половодья, когда можно было бы поплавать возле леса. Да что с Тараса взять? В школе у него тоже с математикой напряжённые отношения. И чего этому Тарасу не хватает? Почему всю жизнь стремится занимать враждебную позицию по отношению к Евлогу? Прошлым летом же как хорошо без всяких стычек отлично проводили время, всё время вместе, дружно и весело играли, никто не обижался. И в совместно построенном штабике в лесу Евлог пересказывал прочитанные им книги, просмотренные кинофильмы, да и сам кое-что присочинял для прикрас. Главное, все слушали раскрыв рты и оставались довольны. А зимой на краю летнего пастбища в низине, где постоянно стоит вода, соорудили каток, возвели снежную крепость, целыми днями там играли. Поставили ёлку, украсили самодельными игрушками, прекрасно во время зимних каникул встретили Новый Год. Возле моста через ручей тоже неплохо играли. Разве же не лучше жить в дружбе и согласии в маленькой деревеньке, ну что хорошего Тарас нашёл во вражде? Видимо, просто он сам хочет среди мальчиков быть старшим, командиром, атаманом, чтобы именно его слушались, беспрекословно выполняли его приказы, а не Евлога. Поэтому и мутит тут воду, капает на мозги мальчишкам младше его, а те только в рот ему и смотрят. Что же получается? На стороне Евлога остались только младшие ребята: три сына Филиппа Кирьянова – Андрей, Костя, Илья, да плюс к ним сын Михаила Кирьянова – Петя. А те, что постарше, переметнулись под крыло Тараса. Это два брата-акробата - сыновья Федула – Руслан и Роман, старший брат Пети – Семён. Жаль, конечно, что Гриши нет, всё ещё у тётки в Пасаёле живёт. Был бы он в Демьяновке, то обязательно бы принял сторону Евлога, ведь они теперь самые близкие друзья на всю жизнь. И чего он домой не возвращается? Что в этом пыльном Пасаёле хорошего нашёл? В своей родной деревеньке ведь в сто раз лучше, ни пыли, ни грязи. Правда, оводов и комаров тьма тьмущая, но к этой местной экзотике давно все привыкли. Не было ещё случая, чтоб овод человека проглотил. Ну и пусть! Раз Тарас не хочет жить по-человечески, желает объявить Евлогу войну, то он её получит, Евлога этим не прошибёшь. Что Тарас посеял, то и пожнёт в самом ближайшем будущем. Трава на пастбище уже выше щиколотки выросла, луг весь жёлтый от раскрывшихся цветков жёлтой купальницы, издали кажется, что он золотой, так и переливается. Вот если бы лепестки цветков были пошире, то ещё лучше смотрелись бы, но и так неплохо. Прохладный вечерний воздух наполнен пением мелких пташек. Пасущиеся на лугу коровы и совхозные лошади поднимали головы и с ленивым интересом рассматривали проходящих мимо пацанов. Тревожно тивкая, над головами ребят носятся две птицы побольше, которых мальчики за их франтоватый гребешок на головах именуют петушками. Сразу видно, что где-то рядом находится их гнездо, где лежат несколько яиц, а может, уже и птенцы вывелись. В тревоге за них и беспокоятся родители, боятся, а вдруг да мальчишки разорят их гнездо. Гриша бы, конечно, мигом отыскал это гнёздышко, у него на такое дело особенный нюх, Евлогу же далеко до него. Вот и изгородь, окружающая всю деревню. Она служит для того, чтобы скотина не потравила сенокосные луга. Открывают изгородь только ближе к осени, когда сенокос завершён и стога огорожены. Тогда уже оводов практически нет, коровам можно свободно пастись на сенокосных заливных лугах и до отвала наедаться мягкой сочной отавой. Евлог и его младшие друзья перешли небольшую лощину, где весной бурные талые воды с радостным шумом впадают в речку Северянку. Оберегая глаза от мелких колючих веток вошли в лес и направились вверх по речке. Скоро наткнулись на твёрдую тропу, которая явно полюбилась коровам, ведь ветви разлапистых пихт и елей во время прогулок сами собой смахивают с их спин и боков присосавшихся бессовестных оводов и комаров. По этой тропе идти ребятам стало удобнее. Под деревьями сразу повеяло прохладой и сыростью, в ноздри ударил приятный запах пихтовой смолы. И немедленно на мальчишек накинулся целый рой комаров, они десятками садились на руки и лица, безжалостно кусали и сосали кровь. Беспрестанно приходилось отмахиваться, защищаясь от дикой орды паразитов. Что ни говори, а на лугу их было значительно меньше, там и ветерок их отгоняет, и солнце жжёт. Быстро нашли место, где Тарас и его друзья заготавливали лес для плота. Тут торчали два еловых пня, значит, свалили два дерева, срубили сучья, отпилили брёвнышки нужной длины. Евлог обошёл истоптанный участок и между сучьями одной ели заметил две половинки поперечной пилы. Почему-то, видно, сломали пилу надвое и оставили тут. Обошёл ещё раз, надеясь, а вдруг да где-то и топоры спрятали, но больше ничего не обнаружил. - А где же брёвна? Не видно же их, - покрутил головой Андрей. – Наверно, отволокли к речке. Брёвен и правда не видно. - Да вот здесь, видно, откатили. На земле и правда хорошо видна полоса примятой травы, где катили брёвна. Трава всё ещё лежала, не успела выпрямиться. Спустились к речке. Но пологом берегу недалеко от воды рядком лежали короткие, длиной всего около полутора метров шесть неошкуренных брёвнышек. Возле самого нижнего прибиты два колышка, удерживающие их от самопроизвольного скатывания в воду. - Что-то больно уж короткие они, - покачал головой Евлог. – Из таких плот сколотишь, так он даже одного человека на плаву не удержит. Хотя бы уж двухметровые заготовили, и то лучше. - Ещё хотели на плоту по реке плавать, умники! А Тарас хвастался, как здорово будут они играть в пиратов, - добавил Петя. - Свежие брёвна ведь очень тяжёлые, сами по себе наполовину под воду уйдут. Вот если бы заготовили из сухостоя, тогда можно было бы надеяться, что получится настоящий плот. - Что будем делать? – Андрей заглянул в глаза Евлогу. - Спустим их в воду, пусть плывут хоть до самого Веждино, незачем Тарасу плот. Если не захотели со мной дружить, то пускай теперь по всей речке собирают свои брёвнышки. Несколькими ударами ногой Евлог расшатал и вытащил вбитые в землю колышки, удерживающие брёвна. Но те почему-то не захотели сами скатиться вниз, видно, успели прилипнуть к мокрой земле, пришлось ногами толкать и катить отдельно каждое бревно до воды. А там река гостеприимно приняла их в свои объятия, и тяжёлые сырые брёвна, горделиво покачиваясь, не спеша направились вниз по течению. Ну и пусть теперь плывут до самой Вычегды, а то вишь, чего удумали, объявить Евлога бандитом и враждовать с ним вместо того, чтобы дружить. Вот так-то, дорогой Тарас! Дело сделано, но на сердце Евлога всё же остался неприятный осадок, небольшое раскаяние, и зачем они заготовленные Тарасом и его компанией брёвнышки в воду скинули? Пусть бы продолжали себе валяться на берегу и гнили потихоньку до следующего половодья. Нормального плота у них всё равно бы не получилось. Другое дело, если бы они аккуратно эти брёвна ошкурили, приподняли на подложенные чурки, чтобы они подсохли на солнце, а после уже связали вместе в плот, тогда, может, что-нибудь путное и вышло. Но голова Тараса на такой пустяк не сработала. У него характер, что тонкая сухая береста, вспыхнет на минутку и сгорит впустую. А чтобы с умом взяться за дело, продумать основательно весь процесс и довести до логического конца, на это терпения не хватает. Вот и дружбу с Евлогом разрушить ничего не стоит, это легко, для него раз плюнуть. Ну да ладно, Бог с ним, что сделано, то сделано. Не станешь ведь теперь лезть в воду, вылавливать Тарасовы брёвнышки и затаскивать обратно на сушу. Половинки пилы перепрятали в другое место, чтобы в следующий раз отнести к штабику, и разошлись. От дома Настасьи Пашковой, где находится начальная школа, далеко разносится весёлый визг ребятни. Как только Евлог подошёл туда, его тут же окружили малыши. - Во что играете? - Так просто бегаем, в догонялки. - Мячик есть? Давайте сыграем в уток, - предложил Евлог. - В уток? Конечно! – раздалось несколько радостных голосов. - В открытую, или же пряча мячик? - Прятать будем, прятать! Разделились на две команды, на земле палками начертили круг, это как будто «озеро», где будут «плавать» утки. Команда Евлога – «охотники». - Пойдём, спрячемся, - Евлог с «друганами-охотниками» укрылись за разлапистой елью. Разговаривали шёпотом, чтобы не слышали «утки»: - Кому мячик дадим? - Лыюрову. - Нет, мячик пусть будет у кого-нибудь из малышей. Нина, на спрячь в платке. Маленькая Нина ловко замотала мячик в платок. - Ну, на охоту! «Охотники» цепью окружили лесное «озеро» с перепуганными «утками», те же в растерянности сбились посередине, не знают ведь, у кого мячик. «Мальчики-охотники» в руках держат кепки, девочки – платки, в которых для обмана зажаты кулаки, показывают всем видом, что там мячик. - Опасайтесь Лыюрова! У него, наверно, мяч! «Утки», держась в центре «озера», испуганно озирались по сторонам, стараясь угадать, кого же следует опасаться. «Охотники» же не спешат открыть, кому досталось «ружьё», время от времени то один, то другой резко вытаскивают кулак из кепки, имитируя «выстрел». При этом некоторые из «уток», особенно девочки, испуганно взвизгивают. Больше всего опасаются приближаться к Евлогу, стараются держаться от него на почтительном расстоянии. Маленькой Нины же совсем не боятся, почти рядом с ней «плавают». И тут Нина неожиданно для водоплавающих вытаскивает из платка мячик и кидает в Андрея. «Утки» на некоторое время потеряли дар речи: - Ты смотри! Боялись Евлога, а мяч, оказывается, у Ниночки был! Смущённый Андрей выходит из игры, а обрадованные лёгкой добычей «охотники» снова скрываются за ёлкой, чтобы решить, как распорядиться мячом на этот раз. - Давай мне! Давай мне! – не может удерживаться, аж прыгает на месте Петя. - Ну ладно, возьми, раз так не терпится, - передал мяч ему Евлог. - Только аккуратно, главное, не торопись, кидай наверняка, когда кто-нибудь рядом с тобой, или смотрит в другую сторону. А лучше всего дождись, когда двое вместе сошлись, тогда в одного из них обязательно уж попадёшь. - Да знаю, знаю, что тут учить! – пряча мяч в кепку, нетерпеливо кивнул головой Петя. – Понимаю, что к чему! И снова «охотники» окружили «озеро», а «утки» стремятся выяснить, у кого же на этот раз спрятан мяч, от кого ожидать внезапного «выстрела». - Ниночка, мяч у тебя? – совсем рядом с девочкой крутится Костя, вроде бы не боится, хотя сам в любую секунду готов броситься вбок, или растянуться на земле, если вдруг заметит в её руке мячик, тогда ведь среагировать следует мгновенно. - Конечно, у меня, - улыбаясь во весь рот подтверждает девочка. - Нет, в другой раз Нине не дали. Теперь, наверно, он у Лыюрова, его берегитесь, - хихикнула Галя. Тут Петя не выдержал, достал из кепки мяч и изо всех сил кинул в Галю, но промахнулся. Раздался взрыв хохота: - Криворукий! - Тоже мне, снайпер! Прицел смени! Виновато почёсывая голову, раздосадованный Петя отошёл от весёлой стаи ребятишек и встал рядом с Андреем, чтобы вместе с ним уже со стороны в качестве зрителя досматривать игру более везучих. Евлог и оставшиеся в игре «охотники» скрылись за деревом, чтобы выбрать нового стрелка и доверить ему мяч. Когда же снова вышли к «озеру», то увидели, как со стороны ручья к ним широкими решительными шагами приближается Тарас. Быстро идёт, спешит, как на пожар. Видно, что сердит, лицо красное, того же цвета, что и волосы. Подошёл, встал прямо напротив Андрея, уставился на него, словно живьём съесть собирается, и пулемётной очередью выпустил несколько крутых матерных выражений. Вообще-то он матом не ругается, он на нём разговаривает. - Это ты наябедничал?! - О чём ты? – Андрей, не понимая, о чём речь, отступил от Тараса на пару шагов назад. - Как о чём? Ты рассказал Лыюрову, что я не собираюсь больше дружить с ним? - Что сам говорил, то я и передал, - ответил Андрей, рассчитывавший на помощь со стороны Евлога, при этом стараясь не показать свой испуг. Тарас свирепым взглядом некоторое время, раздувая ноздри, сверлил стоявшего прямо перед ним мальчика, затем неожиданно левой рукой схватил его за грудки, а правой сильно ударил в лицо. Но его кулак угодил в подставленную руку Евлога, вовремя подошедшего к месту конфликта и успевшего таким образом отразить удар кипевшего от злости Тараса. - Ты языком мели, а рукам воли не давай! – хмуро предупредил он Тараса. - А тебя, дылда, не спрашивают! Не лезь, куда не просят! - Тебя, что ли, лилипута, буду спрашивать? Когда посчитаю нужным, тогда и встряну. А на малышей нечего свою злость срывать! В Веждино держался тихо, как мышонок, ни на кого не прыгал, знал, что можешь нарваться на достойный ответ. Там бы тебя быстро отметелили, а тут гоголем держишься. - А сам? Сильно там выступал? - А я и в Демьяновке особо не выпендриваюсь. Мне все дети одинаковы, что старшие, что младшие. - Вытянулся выше деревьев, в восьмой класс перешёл, а всё ещё с малышами возишься! Не стыдно? - А что, завидки берут? Тогда подходи и будем играть вместе. - Буду ещё с тобой, долговязым, связываться! - Но если не хочешь, то зачем сюда приплёлся? Проходи мимо! - И уйду! Охота была мне тут всю жизнь на тебя любоваться. Тарас для приличия постоял ещё некоторое время возле прекратившей играть и притихшей ребятни, при этом осыпая бранью Евлога и Андрея, но в конце концов развернулся и ушёл. Тут же из-за соседней густой ели выскочил Роман, выбежал на середину поляны, вскинул руки кверху, изображая трубу и протрубил ртом: «Ту-ту-ту-руту, ту-ту-руту, ту-ту-руту-ту!» Евлог усмехнулся, значит, Тарас не посмел в одиночку подойти к ним, Романа с собой на всякий случай привёл. После ухода Тараса игра уже не возобновлялась, радость и веселье угасли, как угли в печке. Дети в расстроенных чувствах разошлись по домам, покинул игровую площадку и Евлог. Вот не желает нормально Тарас жить, не желает, постоянно ему хочется выставиться, чтоб все остальные обратили на него внимание, строит из себя козла на вертолёте. С хорошей стороны, видно, не может, так покажет себя с плохой стороны, лишь бы о нём помнили, не забывали. А как тут забудешь, если детей в Демьяновке, хоть и в каждой избе по пять-шесть подрастают, но всё же не сравнить с Веждино. Там ведь ребят очень много, хотя и организовывать интересные игры так, как в Демьяновке, не умеют. Мать по своим делам была за ручьём, а придя домой, с улыбкой на лице быстро прошла на середину комнаты и возвестила отцу: - Митя, некоторые завтра собираются на сенокос выйти. - Да?! – удивлённо вскинул брови Дмитрий Гуриевич и задумчиво произнёс: - Конечно, по сравнению с прошлыми годами вроде бы и рановато ещё, но ведь у нас всё приготовлено, да и травы уже подросли, колоски поспевают. Тогда что? Начнём? - Я думаю, выйдем завтра. Чего ждать? Раньше начнём, раньше закончим. Вот это да! Лица Евлога и Кати вытянулись, на них нарисовались неподдельное изумление и огорчение, брат с сестрой переглянулись и без слов поняли друг друга. Их ведь никто не спрашивает. Вот тебе и на! Обычно на сенокос всегда выходили 1 июля, а в этом году размахнулись начать с 25 июня, гораздо раньше по сравнению с другими годами. Вот же человеческая жадность до чего доводит! Ну и родители! Можно было целую неделю отдыхать, купаться, наиграться вволю, а вот у них зачесалось где-то, непременно надо завтра выйти! Не живётся им спокойно, будто лугов не хватит! Успеют ещё среди комарья и мошкары на мелких лугах Восточки, зажатых с двух сторон горными хребтами, намудохаться! Но ничего не попишешь, против воли родителей не попрёшь, как они сказали, так и будет. Детям осталось только тихонько повздыхать над своей тяжкой долей. Утром брата с сестрой подняли ни свет ни заря. Наученные просыпаться с одного слова они быстро вскочили, оделись в заранее приготовленные для сенокоса светлые одежды. - Кушайте хорошо, дети, заправляйтесь плотно, чтоб до обеда не хотелось есть, с сегодняшнего дня ведь страда началась, а это самое ответственное время для крестьянина, - поучал Евлога и Катю за столом отец. Те же молча с аппетитом жевали, их поучать не надо, не первый год на сенокосе. Любе хорошо, мала ещё, аж завидно, она остаётся на целый день дома с бабушкой, сидит и знай себе ухмыляется, весело ей. Скорей бы подросла, тогда впятером работать значительно легче будет, ведь это, считай, небольшая бригада. Когда-то давно Евлога тоже не брали на луга, какое чудесное было время! Теперь же остаётся только вздыхать, вспоминая об этом. Через пастбище гуськом один за другим по проторенной многими ногами тропинке растянулись сенокосники, одетые в новые белые ситцевые рубахи. У матери с Катей такие же широкие шаровары, Евлог с отцом в тёмных магазинных брюках, не пристало мужикам светлые шаровары с цветочками надевать, коровы на смех подымут. Возглавляет процессию отец, сбивая утреннюю росу кирзовыми сапогами с полинялыми голенищами, на плече у него плотная связка кос-горбуш. За ним с вещевым мешком за спиной, куда сложены продукты на обед, поспешает Евлог. Ему, как мужику, следует быть рядом с отцом. Помахивая пустым туеском в руке, третьей пристроилась Катя. Последней в колонне поспешает мать с бидоном молока в руке. Кроме отца все обуты в резиновые сапоги. Интересно, куда сегодня направятся, вверх по Восточке, или вниз по Веже? Что решили родители? Спросить же у отца Евлог не смеет. Вот по бревну, перекинутому через речку, держась за перила, перешли Северянку, откуда отец уверенно повернул по тропе на Восточку, ну и хорошо. Вдоль Восточки травостой всегда отличный, травы по пояс и она мягкая, косится легко. Ниже по течению Вежи же трава жёсткая, низкорослая, косится с трудом, приходится махать изо всех сил. Переходя заболоченную низину, где на тропе трава не растёт, отец внимательно поглядел под ноги и резюмировал: - Впереди нас уже трое прошли, все обуты в коты, значит, семья Ефима Пашкова. Рано, однако, поднимаются, резину не тянут, как мы. И правда, только прошли участок леса и вышли на луг, где слабый ветерок разносил дым костра, как послышались звуки ударов оселка о горбушу. Возле костра стояли трое: седобородый Ефим Пашков правил косу, его жена Дарья и дочь Ульяна, махая руками, сгоняли дым на себя, стараясь спасаться от надоедливых комаров. Все трое одеты в тёмные одежды. Они, оказывается, уже успели скосить порядочный участок. Заметив семью Лыюровых, Ефим прекратил работу, махнул рукой, вроде бы приглашая их к костру и крикнул: - Идёмте обедать! - На обед ещё не заработали! – засмеялся в ответ Дмитрий Гуриевич. - Вас вон как много, так что трудиться можно не спеша, с перекурами. Евлог уже как богатырь, знай только запузыривать будет! – уже за спинами проходящих добавил Ефим и широкой ладонью огладил кудрявую бороду. - Что означает: «запузыривать»? – обернулся к матери Евлог. - А кто его знает, Ефим ведь вечно какими-то прибаутками кидается, - отмахнулась Фёкла Прокопьевна. Ефим Пашков любит пугать малышню, подбежит к ним вплотную, выставив вперёд бороду и приговаривает: «Вот я сейчас вас увать буду!» Перепуганная ребятня тут же, как стадо овец, рассеивается от него врассыпную. Из-за этого Ефима прозвали Ува Ефимом. Всё выше и выше вдоль Восточки поднимаются косари. Интересно, на каком лугу остановятся? Хорошо, если это будет большой луг. На широком просторе ветер свободно гуляет, работать легче, меньше потеешь, да и меньше противного гнуса. Но, с другой стороны, выкосить большой луг тяжело, порядочно приходится косой-горбушей махать. Это тебе не мелкие луга, которые можно особо не напрягаясь, за часик-полтора уложить. Вот дошли до знакомого широкого луга под названием Васькин Луг, в Демьяновке ведь каждый луг носит имя того, кто здесь когда-то вырубил лес, раскорчевал пни, убрал и сжёг весь мусор, очистил широкую площадку и превратил участок в ровный сенокосный луг. Перед тем, как выйти на открытое место, отец остановился возле стройной берёзы, вытащил из-за пояса топор и снял кусок бересты для розжига костра. - Дети, попутно наберите сухих дровишек, - посоветовала шедшая позади всех мать. Пока Евлог с Катей собирали сушняк, Дмитрий Гуриевич пошёл прямиком к середине луга, где торчали длинные шесты от прошлогоднего стога и густо рос цветущий белыми цветами высокий дудник. - Ступайте след в след, чтобы траву поменьше мять, - не забыла напомнить Фёкла Прокопьевна, будто Евлог с Катей об этом не знают, не первый год ведь на сенокосе работают вместе с родителями. В прошлом году тоже с этого луга начали, так что всё знакомо до мелочей, каждый бугорок знаком. Евлог хорошо помнит, как тогда Катя, встав в покос за матерью, так разогналась, что Фёкла Прокопьевна не выдержала и, довольно смеясь, поменялась местами с дочерью: - Не могу я больше, сердце из груди выскочит, становись на моё место. Катя перешла на покос матери, нагнулась и широко махая косой, не останавливаясь, промчалась до конца излучины реки. Понятно, что самой лестно, довольная, улыбка до ушей, вот ведь, смогла быстрее матери прокосить свой покос. Евлог тогда сильно завидовал сестре, сам ведь в хвосте плёлся, не по силам ещё было наравне с матерью и Катей косить. Отец же аккуратно, чтобы случайно не повредить косу о невидимые в густой траве колья и другие предметы, освобождал место для стога, валил высоко разросшийся дудник и с явным презрением в голосе уколол сына: - А ты, Евлог, что отстаёшь от сестры? Еле-еле с ленцой машешь! Встань первым, рвани до речки и обратно вернись в таком же темпе! Евлогу обидно до слёз, а крыть нечем. Приходится терпеть и потихоньку, в силу своих возможностей махать и махать косой. И почему он не может в одном ряду с другими быстро и чисто косить? Время от времени мать подсобляет, выкашивает небольшие участки перед сыном, чтобы тот не сильно отставал от них, жалеет Евлога. И Катя изредка тоже помогает, но не без умысла, а только там, где бугорок возвышается и на нём ярко-красная земляника со спелыми боками высыпала, чтобы полакомиться вкусными ягодами. Из-за этого Евлог сильно сердился на сестру: «Что ты постоянно мои ягоды воруешь?!» «А ты коси побыстрее, чтоб я не успевала», - смеялась в ответ Катя. И рад бы мальчик догнать сестру, изо всех сил старается, но трава с трудом косится, спина быстро устаёт, ведь надо постоянно держать её согнутой в пояснице, приходится периодически выпрямляться, чтоб передохнуть, восстановить дыхание. В первые дни сенокоса ладони покрываются мозолями, а могут и кровавые мозоли выскочить. Когда они лопаются, то косить особенно трудно, ладони нестерпимо болят, косовище крепко держать не можешь, приходится кончиками пальцев удерживать и так косить. Интересно, как в этом году сложится работа? Дмитрий Гуриевич остановился возле чёрного круга прошлогоднего кострища, где трава не растёт, развязал пучок кос и раздал каждому: - Давайте подкосите тут возле костра, а потом уж я косы подобью. Не торопитесь, машите вполсилы, тут же возле стога всякого хлама полно, косы берегите. Евлог снял рюкзак, повесил его на сук специально воткнутой толстой берёзовой палки. В прошлом году Дмитрий Гуриевич срубил возле опушки молодую берёзку, сучья возле ствола нарочно оставил подлиннее, чтобы они служили вешалками, и воткнул в землю возле костра. Сюда вешали одежду, кружки, чайник. На земле ведь полно разных насекомых, муравьёв, ящериц, могут и заползти туда, куда им совсем необязательно залезать. Отец вытащил из кармана часы, повесил на сук и прикрыл от солнца кепкой. Луг довольно большой, около гектара, а может, и чуть побольше, весь покрыт разноцветными цветами. С натужным гулом перелетают от цветка к цветку тяжёлые толстые шмели, стрекочут и прыгают с места на место крупные и мелкие кузнечики, воздух наполнен пением мелких птах. Евлогу даже в голову внезапно пришла мысль: «Как же жалко выкосить луг, уничтожить всю эту природную красоту!» К вечеру ведь трава будет выкошена, станет лежать на голой земле и вянуть, а через день-два вся собрана в стог. На лугу останутся только жёсткие остатки травы, как зубья расчёски. Быстренько возле костра выкосили небольшой участок. Евлог провёл покос к реке, проторил тропу к воде, не будешь же по некошеной траве ходить, взял бидон с молоком и туесок, понёс их к реке. Бидон с молоком поставил в воду у берега, где мелко, и аккуратно закрепил палкой, чтоб он не опрокинулся. Вода в Восточке ключевая, течёт ведь с Тиманского Кряжа, и молоко целый день холодное, не прокисает. Зачерпнул в туесок воды, поднялся на крутой берег и поставил возле отца. Дмитрий Гуриевич вытащил из кармана пиджака специально сшитый кожаный кошелёк, в котором он хранит спички, чтобы в случае дождя они не промокли, и развёл костёр. - Ну-ка, Фёкла, завяжи мне платок, - отец подал матери платок и повернулся к ней спиной. – Уши оставь открытыми, не закрывай. Ну, вот и хорошо. Дмитрий Гуриевич опустился на одно колено, поставил косу вертикально, упираясь косовищем о землю и, придерживая искалеченной левой рукой за лезвие, время от времени окуная брусок в туесок с водой, принялся подбивать косы. - Катя, вставай первой, ты ведь уже сильнее меня, и дуй до конца излучины, - Фёкла Прокопьевна легонько подтолкнула дочку вперёд. Та, будто только этого и ждала, без лишних слов повела свой покос к дальним кустам ивы. Мать пристроилась за ней, а Евлог, как всегда, последним. Вспомнились слышанные или вычитанные где-то слова: «Раззудись, плечо, размахнись, рука…», и приступил мальчик к первому своему в это лето покосу. Отец остался расчищать место возле стога, попутно разыскивая в высокой траве валяющиеся тут и там подпорки. Шарс-шарс, шарс-шарс, вправо и влево летает коса Евлога, трава так и валится под ноги небольшими валками. Усердно махая косой, старается не упускать из виду Катю и маму, при этом радостно замечает, что сегодня нисколько не отстаёт от них, как начали от костра, так в одном темпе и продолжают. Мальчик при этом ощутил огромный прилив радости. Что такое? Неужели в этом году он уже сможет косить наравне с матерью и Катей? Вот коса Фёклы Прокопьевны застряла в траве, не смогла с одного раза срезать траву, пришлось махнуть второй раз. А Евлог срезал легко. В другой раз задержалась мама, и сын опять выиграл с десяток сантиметров, расстояние между Евлогом и матерью сократилось. Вот снова у Фёклы Прокопьевны нежелательный сбой. Легко Евлогу косится, только на секунду время от времени выпрямляется, чтоб платком с головы вытереть со лба выступающий пот, заливающий глаза, обратно завяжет платок, нагнётся и вновь принимается махать косой в обе стороны. Настроение прекрасное, почувствовал мальчик, что настало, наконец, время, когда он может уже косить наравне со взрослыми. Значит, не зря хлеб ел, за прошедшую зиму заметно окреп. Наконец Фёкла Прокопьевна выпрямила уставшую спину, смахнула со лба вздувшихся от выпитой крови комаров и отступила в сторону: - Переходи, сынок, на мой покос. Евлог же не сразу выполнил просьбу матери, а докосил до её уровня, поравнялся с ней и только тогда поменялся местами, не теряя из вида Катю, продолжал косить. К излучине реки с сестрой добрались вместе, затем помогли матери докончить её покос. - Вот спасибо, детки! Ну и молодцы, здорово вы окрепли за этот год! И Евлог уже настоящим косарём стал. Захватили в горсти пучки травы, вытерли косы и, устало передвигая ноги, направились к костру. Попутно из куста ивы захватили сухие ветки для костра. Отец полностью выкосил участок вокруг стога, подпорки аккуратно поставил шалашиком возле торцевых рогулек, стоит, ждёт возвращающихся косарей. - Передохните, попейте, я холодной воды в чайнике принёс вам. Да, хорошо вы втроём прошлись, аж светлее стало. Я сейчас косы подобью и тоже к вам присоединюсь, чем могу, помогу. Евлог понимает, что отец говорит так шутя, сам ведь сильный, выносливый, хоть и инвалид. Второй и третий покосы прошли уже вчетвером, после чего осталось только с двух сторон сбоку по мелочам прокосить. - Митя, мы там уже без тебя закончим, а ты пока чайник поставь, - обратилась Фёкла Прокопьевна к отцу. – Что-то уже кушать захотелось. - Да куда так рано? Всего-то одиннадцать часов, мы на завтрак ещё не заработали, а ты уже обедать хочешь, - недовольно отозвался Дмитрий Гуриевич. – Вечно ты куда-то спешишь! - Пока чайник вскипит, там и полдень наступит, - улыбнулась ему жена. – Тем временем мы с детьми возле леса тихонько поковыряемся. Сгоряча втроём по покосу к лесу прошли. Уже в конце покоса перед Евлогом в одном месте трава пошевелилась раз и другой. Мальчик остановился, разогнулся, осторожно сделал шаг вперёд, косой раздвинул высокую траву и замер… Прямо перед ним на земле неподвижно сидел маленький серый зайчонок. Длинные уши плотно прижаты к спине, сам тоже весь зажался, словно серый мяч, а ласковые, как у ребёнка, большие глаза не мигая смотрят на Евлога. Ему бы теперь рвануть с места и со всех ног помчаться к спасительному лесу, не знает ведь, на хороших или на плохих людей он нарвался, а вот свернулся и лежит, может даже не дышит от страха. Евлог отложил косу в сторону и тихонько, чтоб не испугать резким движением маленького лесного зверька, присел и ласково погладил его по мохнатой спине. - Чего ты там нашёл? – остановились и мама с Катей. - Зайчонок тут маленький. - Да?! – обе подошли к Евлогу и нагнулись, чтоб рассмотреть находку. - Удивительно, даже не пытается убежать! – Евлог взял зайчонка на руки и прижал к груди, при этом отчётливо почувствовал, как гулко стучит сердечко зверька. - Пап! Я зайчонка поймал! - Выпусти, пусть бегает, только не на лугу, а подальше в лесу, а то может и под косу ненароком попасть. Он ведь ещё глупый, совсем как ребёнок. Евлогу было очень жаль расставаться со своей находкой, хотелось отнести зайчонка домой, чтоб показать Любаше, но ничего не поделаешь, отца нельзя ослушаться. Вот ведь, даже фотоаппарата с собой нет! А какое красивое фото можно было сбацать! Огорчённо глубоко вздохнул, занёс зайчонка поглубже в лес, подержал ещё некоторое время на руках, погладил по пушистой шёрстке и аккуратно опустил на землю. Зайчонок с минуту посидел неподвижно, взглянул своими чёрными, как две смородинки, глазами на Евлога, приподнялся на свои кривые ноги и, смешно вскидывая зад, рванул за кусты и исчез. Вмиг не стало его, как будто и не было. - Идите обедать, чай вскипел! – раздался голос отца от костра. Дмитрий Гуриевич уже успел нарезать буханку хлеба, куски которого аккуратно разложил на разостланный вещевой мешок, по кружкам разлил холодное молоко. Вскипевший чайник снят с костра и поставлен на землю, чтоб чай немного остыл. Евлог взял большой кусок мягкого свежего хлеба, с аппетитом откусил и принялся за молоко. А как вкусно! Полторы кружки холодного молока выпил, закусывая хлебом с маслом, затем кружку ароматного свежезаваренного чая со смородиной, ведь в чайник Дмитрий Гуриевич для вкуса добавил смородиновых веток. Хорошо! - Ну вот, пол-кусочка хлеба съел, кружку молока выпил, - отец повесил пустую кружку на сучок шеста. Евлог удивлённо взглянул на него. Как же так? Только пол-куска! Целому мужику, рабочему человеку же это мало, очень мало! - А ты, мама, сколько хлеба съела? - Я чуть больше отца, целый кусок. - А я почувствовал, что сыт, только съев четвёртый кусок, - засмеялся Евлог. – А ты, Катя? - Я пять кусков съела, - смущённо засмеялась сестра. - Растущему организму требуется больше пищи, это факт, - заключил отец. – Пойду, косы подобью. - Отдохнул бы хоть немножко, - жалеючи взглянула на мужа Фёкла. – Полежи на траве. - Некогда, вечером дома ещё успею отдохнуть, - Дмитрий Гуриевич опустился на одно колено возле туеска с водой и быстро-быстро застучал бруском об косу. - После обеда почему-то трудно снова приступать к работе, - поднял обе руки вверх к мирно плывущим по голубому небу белым облачкам и сладко потянулся Евлог. – Может, оттого, что желудок полный. - Мне ведь из-за этого и не хотелось рано обедать, садиться за стол надо в час, а не в двенадцать! Тогда до обеда большую часть работы успеешь сделать, напоследок меньше останется, - вставил слово отец. – Это мать наша всё время куда-то спешит, не терпится ей. - Ничего, всё равно самим же доканчивать придётся, - улыбнулась, беря свою косу из рук отца, Фёкла Прокопьевна. – Разницы же нет, до обеда больше выкосим, или после. Однако быстро обед закончился, уже снова надо занимать покосы друг за другом и махать, махать, согнувшись в три погибели. Добрались до леса, а там на мелкотравье земляники! Полным полно! Вся зрелая, красная, будто специально рассыпали на земле. Не мудрено, тут солнце возле леса хорошо пригревает. И отец, и мать, не говоря уже про Евлога с Катей, побросали косы и бросились собирать и класть в рот эти сладкие душистые ягоды. Ох и полакомились! Разве может быть на земле что-нибудь вкуснее хорошо поспевшей лесной земляники? Точно нет! А запах! Вдохнёшь, и аж голова закружится от удовольствия. - За всю свою жизнь я ещё не видала столько земляники на небольшом участке, - взяла в руки косу Фёкла. – Наелась досыта. - Я такого тоже не припомню, - покачал головой Дмитрий Гуриевич и добавил: - Что-то сегодня у нас дело на удивление быстро идёт. Неужели за один день этот луг сможем выкосить?! - Всё может быть, - ухмыльнулась Катя и взглянула на брата. – Евлог что-то сегодня раскочегарился не на шутку. Хвастается, видать, силёнка прибавилась. Евлог же скромно опустил глаза долу и ничего не ответил. А самому лестно! Ведь до этого одни только едкие насмешки слышал от сестры, постоянно ругала та его за медлительность. Одна только мама всегда становилась на сторону сына: - Ничего, вот маленько подрастёт, на девушек заглядываться начнёт, тогда придётся ещё притормаживать, чтоб не очень спешил. - Да! Навряд ли, может, когда-нибудь в очень далёком будущем доведётся нам это увидеть! – подкалывала брата сестра. Под вечер, когда выкосить оставался совсем небольшой участок, Фёкла Прокопьевна обратилась к Дмитрию Гуриевичу: - Ну ладно, вы тут втроём справитесь уже. Я, наверно, пойду, корову подоить надо, то да сё. - Иди уж, что с тобой поделаешь, - с нотками недовольства в голосе отозвался отец. - Хлеба никто не будет, детки? Если нет, то я остатки забираю. Мать положила в вещмешок пустой бидон, осмотрелась, чтоб ничего не забыть, и довольно улыбнулась: - Я побежала. Ты смотри, какие мы, оказывается, молодцы! Такую площадь ведь всего за один день одолели! – и ещё раз спросила: - Я хлеб весь забрала, а может, кто подкрепиться захочет? - Да иди уж, иди, раз собралась! – отмахнулся отец. – Никто не будет есть! У самой радости полные штаны, никак не можешь в путь тронуться. А вроде так сильно домой стремилась! - Радостно же, ведь довольно немаленький луг за день махнули! – уже направляясь к лесу бросила мать. - Удивительно, как Евлог-то окреп! В прошлом году совсем ещё слабеньким был… Втроём завершили косьбу, подвесили косы на ветки берёзы, кружки, чайник, туес на импровизированные крючки колышка возле костра. Брусок и топор Дмитрий Гуриевич на всякий случай убрал подальше от чужих глаз и замаскировал. - Пап, мы пошли, - Кате не терпится тронуться в путь, переминается с ноги на ногу, и куда она так спешит? - Идите, идите, детки, я потихоньку уж по-стариковски за вами поплетусь. Дорога домой почему-то всегда короче, утром вроде бы до луга добирались очень долго, а вечером брат с сестрой даже не заметили, как уже Демьяновка показалась. У бабушки баня почти готова, мама корову подоила, уже выгоняет её на пастбище. Днём в жару крупные, величиной почти с воробья оводы тучей кружатся над коровами и не дают возможности мирно пастись. Поэтому днём бурёнки укрываются от них в хлеву и только вечером на ночь их выпускают на воле погулять. Утром же, как только солнышко выглянет и опять оводы донимать начинают, коровы вскачь жалобно мыча возвращаются домой. - А где отец? Идёт? – беспокоится мать. - За нами шёл. - А вон, возле леса уже показался. И правда, на самом краю пастбища, отмахиваясь от надоедливых комаров белым платком, шагает отец. Он идёт усталой походкой, тяжело переставляя ноги. Возле кедров на гору поднимался с трудом, присел на ступеньки крыльца, стянул с ног сапоги, пошевелил пальцами босых ног. - Ох, ноги мои, ноги! На, Евлог, повесь портянки, пусть проветрятся. Бабушка собрала на стол. Намаявшись за день, брат с сестрой с аппетитом накинулись на еду, ложки так и летают от миски ко рту, не на шутку проголодались. Дмитрий Гуриевич же ложкой работает не спеша, видно, что у него совсем нет аппетита, просто кто-то насильно заставляет есть. При этом рука, держащая ложку, заметно дрожит, суп расплёскивается на стол. - Устал, Митя? – Фёкла задержала на муже жалостливый взгляд. – Баня ещё не дошла, подождём маленько, иди отдохни пока под пологом. - Хорошо, так и быть, прилягу на минутку. И правда ведь устал. Отец тяжело поднялся из-за стола и вышел в сарай. - Кать, пойдём, попасуемся, - Евлог, улыбаясь, крутил в руках новый волейбольный мяч. - Я вообще-то почитать хотела, да ладно уж, - сестра с явной неохотой отложила книжку и последовала на улицу за братом. Вдвоём играть, конечно, неинтересно. Вот если бы в круг встали человек десять, это было бы совсем другое дело. А так чуть в сторону мяч отлетает и уже не достать, надо бегом догонять. Но тут они услышали, как отец в сарае громко во весь голос застонал. Брат с сестрой бросили играть и бегом зашли в дом, обратились к матери: - Ма-ам! Отец почему-то под пологом громко стонет! Посмотри! - Ну чем же я могу помочь? – Фёкла пожала плечами. – Опять, видно, судороги его замучали. Целый день в жару не жалея себя косил через силу, вот теперь и расплачивается. Пойду, может, чем-нибудь смогу помочь. Потом в бане веником от души отхлестаю, а там, глядишь, и полегчает. Втроём зашли в сарай, дети встали в отдалении и смотрели, как отец изо всех сил пытается выпрямить ноги, но у него ничего не получается, при этом от нестерпимой боли натужно стонет. Мать бросилась массировать ему ноги, при этом отец продолжал стонать, не в силах противостоять боли. Евлог с Катей некоторое время ещё стояли молча, с жалостью смотрели на действия матери и мучения отца. Наконец старания Фёклы были вознаграждены, отца отпустило, судороги стихли, Дмитрий Гуриевич с помощью жены смог подняться с постели. - Ну и намучался же! И ничего поделать не можешь! Чистое наказание! Пойдём, в бане помоемся, тогда, может, полегчает. Дети вышли на улицу и опять принялись пасоваться мячом, но уже без всякого желания. Видели, как к бане под гору в одних трусах, поддерживаемый матерью, с трудом спускался отец, потом он один уже тяжело поднимался обратно. Затем в бане помылась Катя, а самым последним пошёл Евлог, он сильного жара не выносит. Помылся и почувствовал себя сильным, будто заново родившимся. Перестали болеть руки, плечи, поясница, ушла куда-то усталость, накопившаяся за день, словно до этого не трудился целый день а просто отдыхал и купался в тёплой воде Северянки, больше не чесались места укусов мошек, дышалось легко. - Мам, можно, я пойду и погуляю, - подошёл к матери, развешивающей возле крыльца отстиранную одежду. И как она всё успевает? Уже постиралась. - Отдохнул бы! Разве не устал? Ну, ладно, сходи, только ненадолго, завтра ведь снова с раннего утра поднимем на сенокос. - Я уже отдохнул, - на бегу возле изгороди ответил сын. Спустился под гору, легко перепрыгнул через ручей, приблизился к дому Филиппа Кирьянова, где около забора возились Костя и Петя. - Пойдём к штабику сходим, посмотрим, что там делается, - предложил ребятам Евлог. - А те половинки пилы, которые нашли у речки, где Тарас с друзьями на плот брёвна заготовили? – вспомнил Петя. - Сходим и заберём их заодно, там не оставим. Вот если бы топор нашли, то это было бы здорово! Возле штабика топор всегда нужен. Штабик в прошлом году ребята построили в очень красивом месте на пригорке. Там три сосны росли по-соседству, они послужили углами для штабика, а для четвёртого в землю вкопали столб. Где только можно, искали и притаскивали доски, которые гвоздями прибивали к стволам этих деревьев. Получилось четыре стены. Сверху тоже покрыли досками, вот тебе и крыша. Пробили небольшое окно, вставили кусочек стекла, подвесили дверь и даже крючок приспособили изнутри, чтобы она не открывалась. Отличный домик получился. Вдоль стен на чурки положили доски, вышли скамейки, на которых можно спокойно посидеть, поразмышлять и поговорить о жизни. Даже печка была. В конце деревни валялась круглая железная чушка, по форме напоминающая молочную флягу. Вот её и притащили к своему штабику и занесли вовнутрь. Тяжёлая, много пота пролили, пока на место водворили. Внутрь закладывали щепки и разжигали. Правда, у этой импровизированной печки не было трубы, поэтому едкий дым выходил прямо внутрь домика и бессовестно ел глаза. Хоть это было неприятно, но приходилось терпеть. Даже чайник кипятили и чай пили. Забрали тарасовы половинки пилы и пошли к штабику. Там уселись на лавках, в печке развели маленький костёр, чтоб разогнать надоедающих комаров, те, недовольно пища, на удивление быстро ретировались. Дверь открыли, чтоб дым выходил наружу. - Д,Артаньян, перескажи какую-нибудь интересную книгу, или кинокартину, - попросил Андрей. – Мы послушаем. - Правда будете слушать? – Евлог обвёл взглядом своих маленьких друзей. - Конечно, конечно! – согласно закивали те головами. – Рассказывай, Лыюров. - И про что вам интереснее всего слушать? - Про мушкетёров, - предложил Петя. - Тогда слушайте. На улице слабый верховой ветер робко играется мягкой хвоей сосен, за дверью штабика тонко пищат комары, но вовнутрь залетать боятся из-за дыма. Слабо потрескивают в «печке» мелкие сучья, медленно поглощаемые тлеющим огнём, синий дым плотным одеялом качается возле потолка и выходит через раскрытую дверь. Зажмурившись и согнувшись как можно ниже, чтоб защититься от дыма, тихо сидят мальчики на скамейке и слушают рассказ Евлога. И представляется им, что это не отважные мушкетёры французского короля с длинными шпагами в руках дерутся с гвардейцами кардинала Ришелье, а они сами бесстрашно схватились за оружие, чтобы спасти честь и защитить доброе имя королевы Анны. И вот уже они вчетвером вместе со слугами скачут на быстроногих конях в сторону Англии, стараясь успеть забрать у герцога Бекингема и доставить на королевский бал алмазные подвески, тем самым оставить с носом кардинала и его коварную шпионку миледи. Евлог и сам увлёкся, начал вставлять в «Трёх мушкетёров» от себя новые подробности, отчего рассказ получился ещё более интересным, а мушкетёры представились умнее и изворотливее, чем в книге. Однако как ни ломал голову Ришелье, хоть какие капканы и ловушки не расставляла на пути храброго д,Артаньяна миледи, но безрезультатно, всё равно ничто не в силах остановить мушкетёров, из любой вроде бы безысходной ситуации они выходили победителями. А под конец даже поймали эту похожую на ведьму злую женщину и казнили. До слёз жаль, конечно, что перед этим она успела отравить любимую девушку д,Артаньяна – красавицу Констанцию. Да, безумно нравятся Евлогу романы Александра Дюма о мушкетёрах. Вот бы научиться когда-нибудь так же увлекательно писать, чтобы люди затаив дыхание читали его – Евлога сочинения! Но такого, конечно, никогда не случится, он же не таким умным, как Дюма, родился. - Ну что, расходимся? – завершил свой рассказ Евлог. – Завтра ведь нам опять с раннего утра на сенокос идти. Сенокос в деревне самая трудная и ответственная пора. День за днём одно и то же: косьба – уборка, косьба – уборка. Надо спешить, надо за короткое северное лето успеть заготовить достаточно корма для скотины. Но не для своей коровы ведь стараешься, а для совхоза. Когда был колхоз, то за каждую тонну платили 3 рубля. От всего заготовленного семьёй сена колхоз милостиво разрешал брать для своей коровы десять процентов. Из-за этих десяти процентов и приходится горбатиться всей семье от мала до велика. За лето семья могла заготовить от силы двадцать тонн, так что своя скотина получала две тонны. Это, конечно, мало. Поэтому все втихаря старались накосить дополнительно на разных дальних участках и неудобьях, где для колхоза не заготавливают. Когда же организовали совхоз, то все колхозники автоматически стали рабочими, соответственно поднялась и зарплата. Вначале за тонну положили 6 рублей, затем ещё добавили до 9 рублей, а под конец стали платить 22 рубля. По меркам Евлога, это были сумасшедшие деньги, за них можно уже попотеть. Но одно волновало бывших колхозников: «А как же проценты?» Оказалось, что положенные кровные десять процентов им будут давать по-прежнему, но их придётся покупать у совхоза за 35 рублей. Интересно получается! Сам заготавливаешь и своё же заготовленное покупаешь. Вот такая странная политика. Каждое утро Евлог и Катя просыпались с тайной надеждой: «Хоть бы сегодня дождь пошёл!» Но на их беду стояла жаркая сухая погода, изредка после обеда по голубому небу проплывали белые пушистые облака, но и те быстро рассеивались, словно их и не было. Дмитрий Гуриевич от постоянного тяжкого труда осунулся, похудел, щёки ввалились, одни чёрные глаза, словно провалившиеся в глазницы, остались. Если приглядеться, то можно подумать, будто он продолжительное время голодал. Даже сам по вечерам, когда брился перед небольшим зеркалом, говаривал: «На настоящего чёрта стал похожим. Может, даже страшней, чем он. Если ночью в темноте кто увидит, до смерти перепугается». Наступил Петров День. Прежде до образования колхозов добрые люди в этот день только ещё выходили на сенокос. И в этом году некоторые семьи, кто особо не спешил, ждал, когда травы на лугах станут выше и гуще, впервые приступили к косьбе. А семьи Филиппа Кирьянова, Ефима Пашкова и Дмитрия Лыюрова уже успели заготовить много отменного корма для коров, ведь погода благоприятствовала этому. Сегодня, вон, уже восемнадцатый день без отдыха работают, а земля не получила ни капли дождя. Неделя прошла, как Дмитрий Гуриевич с семьёй перешли с Восточки в низовья Вежи. Сегодня застогуют сено с луга, который почему-то называется Донским Лугом, а завтра снова возьмутся за косы. Стоит жаркая сухая погода. Утром солнце ласковое, не сильно жарит, но Евлог знает, что с полудня, когда оно заберётся на самый зенит небосвода, становится безжалостным, словно огнём жжёт. - Детки, берите грабли и начнём от речки поднимать, - скомандовала Фёкла Прокопьевна. – Евлог, ты иди первым. Грабли у каждого свои, к ним руки за долгое время успели привыкнуть, а если попадут чужие, то они кажутся неудобными, работать с которыми труднее. За Евлогом пристроились Катя, мать и отец. Первым идти легко, слой сена тонкий, второму труднее, а последнему тяжелее всего, ведь уже образовывается целый валок, который надо перекатывать дальше. В низовье речки склон берега высокий, это тебе не на Восточке, где метра два всего и бывает. Тут же раз в пять больше, всей семьёй приходится поднимать сено наверх. Возле берега, куда в весеннюю пору бурные снеговые воды густо заносят ил, а это самое хорошее удобрение, трава растёт высокая, густая. Солнечные лучи сюда проникают плохо. Поэтому нижний слой скошенного сена практически не просохший, совсем зелёный, если не поворошить, то так и сгниёт. Отец берёт в охапку сырое сено, уносит на середину луга, где травостой гораздо хуже, и раскидывает там, чтобы жаркое солнце просушило его. Сено сгребать Евлогу не нравится, скучно. Другое дело – косьба. Там постоянно получаются вынужденные перерывы для того, чтобы отец подбил бруском затупившиеся косы. В это время вся семья собирается возле костра, можно немножко отдохнуть, попить холодной воды. Только отец при этом постоянно жалуется: - Вы отдыхаете, а мне передохнуть совсем некогда. На это мать, жалея мужа, великодушно предлагает: - А ты отдохни после того, как закончишь косы подбивать. - Да! Вы будете косить, а я – стоять? Мне же стыдно! Когда сгребают сено, то каждый работает отдельно, водит граблями туда-сюда, словно расчёсывает земной шар. Подтянешь сена к себе, шажок вперёд, опять подтянешь, снова шаг вперёд, при этом в голове всякие мудрые мысли возникают. Странно, голова вообще никогда не отдыхает, ведь думать приходится всегда, даже во сне, когда снятся разные дурные сны. Сгребаешь, сгребаешь, а отдохнуть совсем нет времени. Над водой в бесчисленном множестве летают голубые стрекозы, такие на лугах и в сухих местах не встречаются. Возле берега в воде снуют мелкие рыбки, подкарауливая мух и мошек. Евлог шлёпнул ладонью по ноге, поймал несколько оводов и кинул их на воду. Тут же возле них собрались мелкие рыбки, стараются оторвать кусочек, но у них это плохо получается, ведь оводы – слишком крупная добыча для такой мелкоты. Некоторые, наиболее жадные, хватают и даже под воду пытаются утащить, но вынуждены отпустить обратно, ничего не получается. Им, наверно, надо комаров бросать. Но Евлогу некогда на комаров охотиться, работать надо. Но тут вдруг, откуда ни возьмись, из тёмной глубины шустрой стрелой вылетел хариус, щёлкнул шевелящегося ещё на поверхности воды овода и снова пропал, уже не видно его. Ух ты! Надо ещё оводов ему набросать, пусть клюёт. Но тут прямо напротив мальчика из прибрежной осоки показался утёнок, почему-то в одиночестве, уже почти взрослый. И совсем-совсем не боится. Плывёт себе потихоньку против течения, вертя головой вправо-влево, словно и не замечает Евлога. А красив, горд! Разноцветные перья радугой переливаются на солнце. Мальчик медленно поднял грабли и уже хотел ударить утёнка, но голос отца остановил его: - Не трогай! Пускай растёт новый жилец на Земле. А утёнок играючи скользит по воде туда-сюда, то приблизится к мальчику, то удалится, совсем ещё глупый, ничего не боится, весь мир ему кажется добрым. - Не отвлекайся, сынок, работай, - поторопила Евлога мама. – Осенью с ружьём вдоль речки прогуляешься, к тому времени он подрастёт, можно будет подстрелить. Медленно, но верно Евлог продвигается дальше, всё вперёд и вперёд, через некоторое время утёнок остался позади, скрылся за излучиной. Оранжевый блин солнца намертво прикип к эмалевой сковороде неба в самом центре, так и жарит, так и жарит, прямо жжёт, ни ветерка, даже, кажется, воздух раскалён. Оводов тьма тьмущая, ноги в резиновых сапогах накалились, чтоб остудить, время от времени приходится их в речку окунать, ненадолго становится легче. Как собрали валки, торопливо, даже не садясь, пообедали. Выпили молока и холодной воды, чайник не ставили. В такой день некогда, время дорого, надо ни минуты не мешкая убрать сено, застоговать, постоянно ведь приходится внезапного дождя бояться, не дай Бог, налетит, откуда ни возьмись, шалая туча и испортит сено. После обеда собранные в валки сено закопнили и, не задерживаясь, принялись стоговать. Фёкла Прокопьевна и Евлог на носильных жердях подносили копны к стогу. Евлогу больше нравится эта работа, чем сгребать и собирать остающееся после уноса копен сено, пусть уж Катя этим занимается. Мать впереди, а Евлог сзади. Переднему тяжело приходится, почти весь груз на его руках зависает, к земле тянет, мальчик ещё не в силах заменить мать. Может, через пару лет, после того, как подрастёт да сил накопит, и сможет освободить маму от этого тяжкого труда. Неожиданно на копнах тут и там начали находить юрких ящериц. Удивительно, на каждой копне лежат, нежатся, греются на жарком солнце, вот же пляж себе нашли. Никогда раньше такого не видели, чтоб одновремённо столько ящериц выползли и на копны забирались. Очевидно, чтоб больше тепла накопить, аккумулировать внутри себя, у них ведь кровь холодная. Приходится постоянно сгонять их вниз перед тем, как нести копны к стогу, пусть по земле бегают, больно прыткие. Говорят, ящерицы никакого вреда не приносят, но всё равно противно даже смотреть на них, а Дмитрий Гуриевич почему-то и вовсе их боится. Так копну за копной переносят мать с сыном сено к поднимающемуся ввысь стогу. Отец уже короткими вилами не достаёт, перешёл на вилы с длинной рукояткой. - Эх, хорошо бы, чтоб завтра утром по крыше тихонько дождь зашуршал, - подняла голову кверху и мечтательно проговорила Фёкла Прокопьевна. Евлог с удивлением уставился на неё: «Что такое? Неужели и его никогда не знающей усталости маме тоже порядком надоела изнурительная однообразная тяжёлая работа без выходных?» Сами же с Катей каждое утро встречали с тайной надеждой на дождь, когда не надо выходить на сенокос и можно будет отдохнуть. А вот сегодня уже и Фёкла Прокопьевна, их работящая, всё делающая бегом мама упомянула с надеждой про завтрашний желанный дождь. Вот практически и все копны уже поднесены к стогу, остались жалкие три штуки совсем рядом, в нескольких метрах. - Ну что, Евлог, я чувствую, что у тебя возникло непреодолимое желание подняться на стог? – Дмитрий Гуриевич улыбаясь воткнул вилы с длинной рукояткой в стог возле крайней жерди. Евлог ловко, как белка, поднялся сначала на рогульку, схватился за рукоятку вил, затем поставил на неё ногу, и вот уже на стогу. Ему нравится утаптывать сено. Наверху весь луг как на ладони, там почти нет гнуса, который внизу возле земли сильно надоедает, и ветерок приятно холодит разгоряченное тело. - Сначала пройдись по всей длине стога, выясним, где мягче всего, вот туда и накидаем. Надо добиваться, чтобы верх был одинаково плотным, тогда стог садится равномерно, без верблюжьих горбов, - снизу поучает Дмитрий Гуриевич. – Ну вот, уплотнили, теперь начнём завершать, стог должен быть вроде как с двускатной крышей, чтобы дождь стекал поверху на землю, а не проникал вовнутрь. Иначе сено сгниёт и весь наш труд понапрасну пропадёт. Начнём с того края. Дмитрий Гуриевич подавал сено то с одной стороны, то с другой стороны стога. Чем выше поднимается стог, тем пласты помельче. Евлог граблями поправляет пласты сена, прихлопывает, как и отец, старается, чтобы с каждым разом стог становился уже и уже. После того, как Фёкла Прокопьевна и Катя поднесли к стогу последнюю копну, мать засобиралась домой. Катя сгребала остатки сена возле стога. - Ну вот, сейчас мы причешем стог, провисшее сено уберём, а то ведь ветер потом его всё равно же снесёт, - отец, аккуратно работая граблями, красиво причесал бока стога. Вот и закончили стоговать, к последней жерди Евлога прижало. - Спускайся, сынок. Дмитрий Гуриевич воткнул вилы с длинной рукояткой в стог, чтобы Евлогу было на что наступить ногами при спуске. Миг, и мальчик уже на земле. - Всё, Катя, ты свободна, мы тут с Евлогом вдвоём справимся. Возьми двое грабель и короткие вилы, отнеси их попутно до Ефимова Луга и оставь там возле большой осины, завтра по плану нам там косить намечено. Евлог проводил Катю завистливым взглядом, хорошо ей, уже свободна! А ему с отцом тут повозиться придётся. Отец же не спешит, не раз и не два ещё обойдёт вокруг стога, похлопает, подчешет, подпорки поправит. Ему надо, чтобы стог смотрелся красиво, с торца выглядел, как высокая красивая девушка с узкой талией и гордой фигурой. Он любую работу выполняет основательно, а не как некоторые, тяп-ляп, лишь бы закончить. - Ну вот и хорош, тронемся, пожалуй, и мы, сынок, к дому, - наконец-то завершил Дмитрий Гуриевич, собрал инструменты, снял с головы платок, накинул его обратно так, чтобы тот закрывал затылок от гнуса, а сверху надел кепку. Снял с колышка часы, взглянул на циферблат, выяснил, который час, и положил в нагрудный карман пиджака, не забыв привязать шнурком за петельку, теперь они даже если случайно выпадут из кармана, то не потеряются. - Так, - огляделся вокруг себя, - ничего, вроде бы не забыли, - и направился к деревне. В конце луга всё же не выдержал, приостановился, оценивающе издали осмотрел стог и промолвил: - Довольно неплохой стог, однако, у Лыюровых получился, - с улыбкой похвалил себя и зашагал дальше, уже не оглядываясь. Евлог с носильными жердями на плече последовал за отцом. Пройдя три луга, мальчик заметил возле речки большой участок кустов малины, на которых свисали крупными каплями красные спелые ягоды и не удержался: - Пап, я тут загляну в малинник, хорошо? - Ладно, только долго не задерживайся, к ужину чтобы был дома, - даже не повернулся, бросил через плечо Дмитрий Гуриевич. Ох, как же вкусна лесная малина! Сладкие сахарные ягоды прямо так и тают во рту. Рвёт их Евлог, отправляет в рот и никак не может наесться, всё ему мало. А вот рядом кусты чёрной смородины, у неё ягоды ещё совсем белые, бабушка говорит, что она поспевает одновремённо с хлебом, то есть в августе. Жаль было бросать такую вкуснятину, но никуда не денешься, снова поднял на плечи жерди и направился дальше. Вышел к большой излучине, где речка поворачивает на восток, и остановился как вкопанный. На середине реки по колено в воде с длинной палкой в руке стоит Тарас с побледневшим лицом и тихонько кружит на месте. Ясно, попал в водоворот, палкой старается грести, ничего у него не получается. Евлог некоторое время так и стоял с раскрытым ртом, не понимая, почему Тарас стоит по колено в воде и не тонет, что его держит? Но приглядевшись получше, понял, в чём дело. Оказывается, Тарас стоит на маленьком плоту, который не может держать его на поверхности, и притонул. Значит, Тарас с друзьями всё-таки собрали с речки брёвна и сколотили плотик. Понятно, брёвнышки ведь недалеко уплыли, на первой же запруде и застряли. Собрать-то собрали, но сырое дерево, находившееся в воде, ещё больше напиталось влагой, поэтому и плот Тараса не держит, теперь он в растерянности стоит по колено в воде. Тарас на глазах Евлога сделал один круг, другой, третий, никак не может он освободиться из водоворота. На этой излучине река значительно шире, нежели в других местах, да вдобавок глубока, даже взрослые дно ногами не достают. Можно, конечно, спрыгнуть с плота и вплавь добраться до берега, Евлог бы так и сделал, бросив плот, пускай он тут крутится один, пока не надоест. Но Тарас плавать не умеет, Евлог это хорошо знает. Дмитрий Гуриевич, наверно, не заметил Тараса, он ведь прошёл по тропке возле леса. Надо помочь! Хоть сейчас и на ножах они с Тарасом, но не бросишь же его тут. А вдруг да утонет! Какая беда тогда настигнет Фёдора Михайловича и Анну Николаевну. Да всю деревню, тут ведь и взрослым, и детям горе. С малолетства дружили, всегда вместе играли, а если разлады случались, так как же без них? И ссорились, и мирились. Отбросил Евлог один носильный шест на землю, спустился с другим вниз, не снимая одежды вошёл в воду по пояс, пока ноги доставали дна. Одной рукой схватился за свисающий куст ивы, а другой протолкнул к Тарасу шест: - Держись, Тарас! Тарас ступил на самый край плота, отчего ближний край совсем погрузился в воду, а противоположный поднялся и показался из воды. Плот выскочил наверх и отошёл от Тараса. Тарас же обеими руками схватился за шест, а Евлог за другой конец потянул его к себе. - Держись за куст! – крикнул, когда Тарас оказался рядом с берегом. Тарас, не отпуская шеста, другой рукой ухватился за склонившийся к самой воде ивовый куст, затем уже отпустил шест и свободной рукой тоже взялся за куст, подтянулся и по скользкому илу выполз на сухой берег. Тут встал на ноги и с тоской оглядел свою вконец испачканную одежду. Оба тяжело дыша поднялись по склону наверх. - Знатно ты сегодня искупался! Скинь одежду и выжми, - бросил Евлог. Сам разделся, хорошо выжал мокрые брюки, рубашку и портянки, слил из сапог воду, обратно оделся, сел на кочку и обул сапоги. Тарас, повернувшись спиной к Евлогу, молча сопел, кое-как привёл себя в порядок, при этом зло махал руками, отгоняя надоедавших оводов, и выдавил: - Из-за тебя кепку и платок потерял! И правда, его синяя кепка и белый платок, оставшиеся без хозяина, лениво кружились в водовороте. Плот же от толчка Тараса при прыжке его по направлению к шесту освободился, и теперь, качаясь на зыбких волнах, мирно уплывал вниз по течению. Евлог, услышав слова Тараса, изумлённо взглянул на него, пожал плечами и, подняв на плечо шесты, быстро зашагал дальше по узкой тропе, протоптанной демьяновскими сенокосниками за долгие годы. Ну что возьмёшь с этого Тараса? Евлог его от смерти, можно сказать, спас, а вместо того, чтобы поблагодарить, как следует, тот обвиняет спасителя в утере кепки и платка. Может ещё и родителям рассказать, как подлый Лыюров столкнул его в речку, где он потерял кепку и платок, и поэтому одежда у него теперь вся мокрая и грязная. С него станется! Ведь сколько раз уже на Евлога сваливал свои грехи. Чуть что с ним случится, так обязательно Евлог виноват, а сам он ни при чём, он – жертва агрессии. Или уже повзрослел и не станет сочинять? Но может и приплесть напраслину, ему не впервой. Евлог проснулся. Как обычно, некоторое время лежал с закрытыми глазами, не хотелось расставаться со сладким сном. Но почему-то заснуть уже не смог, наверно, выспался. Удивительно! Проснулся сегодня сам, никто его не будил. Ещё полежал с закрытыми глазами, мысленно ждал, что вот сейчас дверь подпола откроет маленькая Люба, спустится вниз и запищит своим тонким голоском: «Катя и Евлог, вставайте!» А они ей прошипят со злостью: «Уйди отсюда!» Люба поднимется обратно и с обидой в голосе пожалуется матери: «Не встают, гонят меня!» Но никто почему-то не спускается в подпол, где в мастерской отца в холодке на расстеленной на полу постели всё лето спят брат с сестрой. Открыл мальчик глаза, повернул голову к сестре. Катя тоже не спит, моргает удивлённо чёрными, как смородинки, глазами и прислушивается к лёгкому разговору, доносящемуся сверху, пытаясь узнать, что там родители на сегодня планируют. - Что это нас не поднимают? - Не знаю, - пожал плечами Евлог. - А может, дождь идёт? - Сейчас выясню, - Евлог быстро вскочил на ноги, подбежал к окну, посмотрел на улицу и сердце в мальчишеской груди радостно затрепыхалось. С неба свисают тяжёлые тёмные тучи, как из решета сеет на землю мелкий дождь. - Ура, Катя! Дождь идёт! - Да!? Вот и хорошо! – радостная улыбка растянула рот девочки до ушей. – Значит, отдыхаем! – и тут же бросилась одеваться. - Куда спешишь, отдыхаем же? Спи! - Всё, выспалась, уже не хочется. Вечером на небе не было ни одной тучки, а сейчас весь небосвод закрыт чёрными облаками. На улице пасмурно, словно осенним вечером, лучи солнца не в силах пробиться сквозь плотные тучи. - А вы, детки, чего так рано поднялись? Отдохнули бы ещё, отоспались хоть, - улыбнулась мама поднявшимся из подпола брату с сестрой. - Уже выспались, - потянулась и зевнула Катя. - Тогда умывайтесь и марш за стол. - Косить не пойдём? – гремя рукомойником спросил Евлог. - Нет. Сегодня погода нам великодушно разрешила сделать выходной. Довольно много уже сена этим летом успели заготовить, устали же, надо и отдохнуть немножко, - ответила мама и добавила: - То-то я вчера удивлялась, почему подозрительно много ящериц высыпало на лугу? Они же, оказывается, перед непогодой на копны забирались, чтоб от солнца тепла побольше набрать. - Для совхоза сколько ни трудись, чести не дождёшься, - хмуро вставил отец. - Целое лето всей семье приходится жилы тянуть из-за процентов, и ничего не поделаешь, как наверху скажут, так и приходится жить. Свою корову без кормов на зиму не оставишь. Косить нигде не разрешают. На неудобьях наскребёшь, и то осенью комиссией пройдут и обобществят. Хоть проценты от всего заготовленного дают, и то хорошо, как бы и их не прикрыли. Тогда совсем хана будет, от коровы придётся отказаться. А как без неё, кормилицы, проживёшь? - подала мама на стол миску с горячим супом. – Кушайте, детки. - Этого дождя я давно уже ждал, в солнечную погоду отдыхать сердце не позволяло, - проговорил Дмитрий Гуриевич. – Пусть землю намочит, а то на огороде всё, и картошка, и лук сохнут без дождя. Это очень хорошо, что тихонько поливает. Обычно же после долгой жары дождь без страшной грозы со штормовым ветром не обходится, тогда непогода много бед может натворить. Красота! В дождливый день вся деревня отдыхает, на луга никто не идёт. У детворы радости полные штаны, хоть целый день играй на улице, только вот дождик мочит, это немного печалит. Но ничего, и в дождь можно гулять. После обеда дождь перестал, хотя свинцовые тучи всё так же медленно ползли по мутному небу, задевая за верхушки деревьев. Евлог сидел возле окна и читал книжку. - Евлог, тебя Тарас дожидается, помириться, видно, хочет, - с улыбкой возвестила Фёкла Прокопьевна сыну. Евлог удивился, но без лишних слов вышел на улицу и подошёл к Тарасу, поджидавшему его возле поленницы дров. - Давай помиримся, Евлог, - протянул руку Тарас. – Больше не будем враждовать. Надежды развернули перед Евлогом радужные павлиньи хвосты, он с радостью крепко пожал протянутую руку: - Давно бы так! Что мы будем в маленькой деревеньке друг с другом войну устраивать. Вы сегодня тоже отдыхаете? - Да, накосили уже достаточно, как уберём те участки, тогда и дальше косить начнём. Давай сходим к речке, погуляем там. - Пойдём, дождь как раз прекратился. Возле ручья к ним присоединились Руслан и Семён, и мальчики, весело переговариваясь, через пастбище спустились к речке на луга. Здесь Семён отделился от общей кучки, остановился возле куста малины в центре луга, чтоб полакомиться вкусными ягодами. Тарас же, подбоченясь, встал перед Евлогом и, словно продолжая дружеский разговор, с улыбкой на конопатом лице спросил: - А ты почему наши брёвна для плота в речку столкнул? Руслан тоже не отстал от Тараса: - Да, зачем ты наши приготовленные брёвна в воду скатил? – всё это так же улыбаясь, как и Тарас. Евлог принял их вопросы за шутку и ухмыляясь ответил: - Сами же дружбу со мной прекратили, Бандитом я для вас стал. А раз не хотели по-хорошему, получили по-плохому. - Семён! Ты чего там потерял? Иди сюда! – позвал Тарас задержавшегося возле малины Семёна. - Иди, Семён! – позвал и Руслан, но Семён отвернулся от них, вдобавок пригнулся внутрь куста, показывая, что не слышит, как его зовут, словно оглох. Тут Тарас внезапно бросился в ноги Евлога и обеими руками крепко обхватил их, а Руслан толкнул Евлога, думая свалить на землю. Евлог же устоял и сам оттолкнул Руслана, при этом пытаясь освободиться от Тарасова захвата, но тот крепко ухватился, не выпускает. Снова и снова дёргал то одну, то другую ногу Евлог, но всё было бесполезно. - Семён, ну что ты там?! – опять позвал Руслан, но тот не отзывался из куста. Руслан же всё пытается толкнуть Евлога так, чтобы свалить его с ног, а после этого навалиться сверху. Снова рванул Евлог свою ногу и на этот раз смог освободить её из захвата, не стал долго раздумывать и не без удовольствия освободившейся ногой прямо в сапоге встал Тарасу на грудь и выдернул другую ногу. Теперь уж у Тараса с Русланом ничего не выйдет, Евлог отошёл на пару шагов вбок и ждал, что будет дальше. Вот что они придумали! Тарас обманным путём, вроде бы хочет помириться, завлёк Евлога на луга, чтобы там втроём одновремённо накинуться на него и отмутузить. А Семён всё же струсил, предпочёл в малиннике отсидеться. У Руслана совести совсем нет, забыл, сколько раз Евлог помогал ему, а сегодня, видно, поддался уговорам Тараса и согласился лицо Евлогу расквасить. Про Тараса и говорить нечего, характер его давно известен, с малолетства как только не подставлял Евлога, сколько крови испортил! Тарас поднялся с земли, отряхнул приставший к одежде травяной мусор, лицо красное, дышит тяжело, встал перед Евлогом и зло прошипел: - У нас шесть брёвен было заготовлено, ты зачем их в воду спустил?! Разговаривая Тарас, как всегда, почему-то голову отклоняет назад и глаза закрывает, Евлогу даже смешно стало. Подумал: «Если сейчас, пока у него глаза закрыты, треснуть кулаком по лбу, то он даже не поймёт, что его ударили». - Да, шесть брёвен заготовили, столько пота пролили, - добавил Руслан, - и всё насмарку! - Так вы же их обратно собрали. Из чего тогда плот сколотили, на котором ты в водовороте крутился? Или забыл уже, кто тебе помог из воды выползти? Вот теперь беги по реке и ищи свой плотик! С самого начала надо было в дружбе и согласии жить, а не выставлять своё Я. Что, выросли, салажата? - Целый день мы там возились, деревья валили, брёвна отпиливали, к речке катали, чтобы плот собрать и целое лето увлекательно играть, кататься на плоту, а ты все наши брёвна в воду спихнул! - Сам же, Тарас, виноват, пацанов взбудоражил, давай, мол, не будем дружить с Лыюровым, хватит ему нами командовать. Тарас отчего-то замолчал, повращал глазами, видно было, что от злости готов из своей шкуры вылезти. И подумалось Евлогу: «Была бы его воля, то точно бы всё моё лицо исцарапал, как бешеная кошка». Тарас же приблизился к Евлогу, встал прямо перед ним, руки опустил и произнёс: - Отдай мяч! - Отдам, если тебе он так нужен, - усмехнулся Евлог. - Пошли. Руслан отошёл к Семёну и тоже принялся лакомиться малиной, а Евлог с Тарасом молча широкими шагами через пастбище направились к видневшимся вдали могучим кедрам. Вот не живётся спокойно Тарасу, как будто блоха залезла ему в штаны и постоянно кусает его. Если подумать, то что мешало ему этим летом, как и в прошлом году жить в дружбе и согласии? Год назад и штабик построили общими усилиями, и фехтовали на шпагах, как мушкетёры, и в футбол, и в уток, и в зайцев играли. Такие приятные воспоминания остались от прошлого, без никакой вражды прожитого лета. А в этом году всё испортилось, как и погода. Хмурое лето выдалось, очень хмурое. Значит, мяч Тарасу понадобился? Смотри, какой хитрый! Как будто он один его купил, будто только на его деньги приобрели! На покрышку волейбольного мяча поровну сложились, так что Евлог половину и отдаст Тарасу, пусть потом пинает, сколько его душе угодно. Тарас остался ждать возле крыльца, а Евлог быстро вошёл в дом, спустился в подпол, достал новую покрышку, отцовским острым ножом разрезал её на две половинки, одну из них вынес на крыльцо и кинул прямо в лицо Тарасу. Тот испуганно увернулся и наклонился, чтоб поднять с земли теперь уже ни на что годный кусок кожи. Евлог зашёл обратно в избу, даже не посмотрел на выражение лица Тараса. Не жалко было ни покрышки, ни напрасно потраченных денег, кровь в его жилах так и бурлила от захлестнувших его эмоций. Ну и Тарас! Трудно понять, какие же чувства движут этим человеком, почему он не может измениться в лучшую сторону? Каким подлецом был в далёком детстве, таким и остался, ему лишь бы нагадить, лишь бы сотворить что-нибудь эдакое мерзопакостное, от чего Евлог будет испытывать душевную боль. Привык в интернате малышами командовать в своей комнате, где он самый старший, вот и в Демьяновке так же старается изображать из себя атамана. Один год проучился в Веждино, после этого нос кверху задрал и земли под ногами не чует. Но ведь так недолго ему и споткнуться да носом в грязь плюхнуться. На другой день тоже целый день с небольшими перерывами сеял мелкий дождь, но несмотря на непогоду Дмитрий Гуриевич повёл свою семью на косьбу. Выкосили Ефимов Луг. В хмурый день меньше потеешь, косить легко, мокрая трава мягкая, коса словно сама режет, знай только маши. - Ну вот, если завтра распогодится, то послезавтра, может, и убрать здесь можно будет. А если же, как и сегодня, дождь зарядит, то дальше косить смысла нет, нечего сено гноить, - подытожил вечером, поглядывая на хмурое небо, плотно закрытое тёмными тучами, Дмитрий Гуриевич. Но солнца назавтра так и не дождались. Погода окончательно испортилась. - Однако мы, раньше выйдя на сенокос, по сравнению с другими здорово выиграли, столько отличного сена заготовить успели до непогоды, - посматривая в окно на небо, сеющее мелкий, как сквозь сито, дождь, произнесла Фёкла Прокопьевна. - Да, у остальных, кто поздно вышел, ни одного стога ещё нет, - довольно ухмыльнулся и постучал костяшками пальцев по столешнице Дмитрий Гуриевич. – Да, испортилась погода. Так и придётся целый день возле окошка сидеть и ждать, когда же тучи расступятся и солнышко выглянет. И за никакую другую работу приниматься неохота. - Схожу, наверно, в лес, может, грибы появились, - до смерти уже надоело Евлогу дома сидеть, захотелось на улицу выйти. - Промокнешь только, какие грибы?! Третий день только, как дождь начался. До этого же целый месяц ни капли не было, - попыталась остановить сына Фёкла Прокопьевна. – Да ладно, сходи, если уж так хочется, всё равно дома работы нет. Евлог оделся, взял берестяное лукошко средних размеров и пошёл за ручей. Возле дома Филиппа Кирьянова стояли все трое его сыновей: Андрей, Костя и Илья, оказывается, тоже собрались в лес по грибы. Так вчетвером и направились к ближней роще. В лесу сегодня нерадостно, идти приходится осторожно, стараясь не задевать за деревья, если дотронуться, то с них тут же окатывает тебя водой, как из лейки, столько набралось на деревьях влаги. Высокая трава тоже вся сырая, при ходьбе брюки намокают и вода стекает в сапоги. Но мальчики на это не обращают внимания, они внимательно оглядываются, высматривают грибы. Но грибов практически нет, только несколько подберёзовиков и подосиновиков нашёл Евлог, так они в одиночестве и перекатываются на дне лукошка. В довершение всего снова зарядил дождь, того и гляди, насквозь промочит. - Надо бересту с берёз содрать и плащи изготовить, - предложил Евлог. – Андрей, подай-ка нож. Недолго думая Евлог воткнул нож в берёзу как можно выше, надавил на него обеими руками, сделал срез на дереве и аккуратно снял жёлтый и ровный, как бумага, пласт бересты. После этого в центре пласта вырезал круглое отверстие и надел бересту себе на голову. - О-о! Совсем как киношный мушкетёр! – вырвалось у Кости. – Давай теперь и мне сделаем. - Конечно, всех в плащи оденем, - успокоил его Евлог. Не прошло и десяти минут, как все четверо были одеты в берестяные, совсем как у французских мушкетёров в кино, плащи. Только не хватало крестов на груди и спине, но это уже неважно. Лучше всех выглядел самый младший из братьев, Илья, его плащ красиво облегал фигуру на груди и спине. Но этого Евлогу показалось мало, какой же мушкетёр без шпаги? Он из молодых сосёнок вырезал шпаги и раздал каждому . - Вот теперь уже мы совсем как настоящие мушкетёры, отважные, не боящиеся никого! В довершение всего не хватает только сапог с высокими голенищами и широкополых шляп, - во весь рот рассмеялся Андрей. - Ничего, нас и в сапогах с низкими голенищами никто не устрашит! Так ведь, д,Артаньян? – взглянул на старшего товарища Костя. - Конечно! Кого нам бояться, Тараса, что ли? – ухмыльнулся Евлог. Теперь мальчикам сеющий с неба мелкий противный дождь уже не так сильно досаждал, их ведь защищали мушкетёрские плащи. Да и настроение поднялось выше деревьев. Прошлись по близлежащему мелколесью, зашли и под высокие ели, но нигде грибов не было, поэтому поднялись к пашне и добрались до своего прошлогоднего штабика. Приближаясь к штабику Евлог сделал знак друзьям, чтоб они не разговаривали, а двигались осторожно, стараясь не шуметь. Ведь очень может случиться, что компания Тараса расположилась там. Так и оказалось. Над дощатым домиком курился дымок, значит, внутри импровизированную печку затопили. Тихонько подкрались вплотную к стене. Верхняя доска возле крыши была выбита, видимо, для выхода дыма наружу. В это образовавшееся отверстие Евлог всунул голову. Внутри сидели на скамейках, курили и тихонько разговаривали Тарас и Семён. Семён поднял голову и заметил Евлога: - Лыюров! – но понял, что забылся и тут же исправился: - Бандит! - Где? – Тарас тоже задрал голову, увидел Евлога и нахмурился. – Да, точно. Ну что же, выйдем. Семён, а за ним и Тарас вышли из штабика наружу, увидели берестяные плащи на подошедших и натянуто рассмеялись. - Хо-хо-хо! Ты смотри! Мушкетёры пришли! - Да, мушкетёры! – отставил вперёд правую ногу и гордо поднял голову Евлог. – А вот вы кто такие? - Никакие вы не мушкетёры, а настоящие бандиты, - презрительно сплюнул сквозь зубы Тарас. - Может быть и так. Значит, Тарас, дружить с нами опять не хочешь, а я стал Бандитом? - Какой есть, так и будем называть, - ответил Тарас и оглядел друзей Евлога, принаряженных в плащи. – А почему вы мою пилу сломали? - Какую пилу? – удивился Евлог, а когда понял, то рассмеялся. – Вы же, милые, сами её сломали. Мы только те половинки нашли и сюда принесли. - Конечно! Стали бы мы свою пилу ломать! Вот папе скажу, что вы пилу сломали, тогда тебе за это попадёт! - На такие кляузы ты, конечно, мастер! Этому тебя учить не надо! Всю жизнь только родителям и жалуешься, сочиняешь всякие небылицы про меня! Постояли некоторое время друг против друга, перекидываясь острыми репликами, стараясь как можно больнее ужалить противника, вспоминая прежние грешки. Тут с полей раздался звонкий протяжный свист. - Идут, - Тарас с облегчением обернулся к Семёну, как будто к ним могут подойти не меньше десяти человек. А там только два брата: Руслан и Роман. Наконец Евлогу надоело препираться с Тарасом и он бросил своим друзьям: - Пошли отсюда, хватит слушать этих придурков. Повернулись и ушли, оставив возле штабика Тараса с Семёном, которые сопроводили их криками: - Трусы! Бандиты! Испугались! Несколько шишек стукнулись о мушкетёрский плащ Евлога, но он даже не обернулся. В течение двух недель подряд лил противный холодный дождь. Подпитываемая дождевыми водами речка вздулась и хотя из берегов не вышла, но настроение сенокосникам подпортила основательно. На тех лугах, где уже успели скосить, бурные грязные потоки смыли всё сено, лежащее возле берега, сгребать уже не пришлось. А там, где ещё не косили, вода нанесла на траву столько ила, что подтопленные места косить стало невозможно, пару раз махнёшь, и коса уже тупая. Всем известно, что возле берега самая густая и высокая трава, в центре же луга, куда весной в половодье удобряющий ил заносится слабо, а в некоторые места и вовсе не попадает, трава жухлая, слабая. Ефимов Луг из-за сошедшей с ума погоды удалось убрать только через две недели. За это время промеж скошенной почерневшей травы успела прорасти зелёная отава. Сгребалось тяжело, но луг не бросили, всё равно застоговали. Таскали и домой на плечах вьюки для своей бурёнки. Вьюки оказались на удивление лёгкими. - Долго под дождём лежало и всё сено выветрилось, одна шелуха, поэтому оно лёгкое, - пояснил отец, заметив удивление детей. - Таскать такое сено одно удовольствие. А то ведь когда сено тяжёлое, семь потов прольёшь, пока до дому дотащишь, - улыбнулся Евлог. - Да, легко, но и молоко довольно жидкое после такого сена, - хмуро добавил Дмитрий Гуриевич. После уборки ближнего луга перешли на большой луг в низовье речки. Здесь река почему-то в своём течении сделала большой крюк и образовала удлинённый полуостров, за это он и получил своё название: Собачий Язык. Но луг крайне неровный, одни сплошные кочки. С утра Фёкла Прокопьевна ошарашила своих косарей: - Вот за тем ивовым кустом есть довольно широкий пласт. Его придётся оставить назавтра, полностью одолеть за один день ни за что не сможем. - Где там скрываться большому участку? – удивился Дмитрий Гуриевич. – Вроде место небольшое. - Есть, есть там за кустом, - махнула рукой мать, - отсюда-то не видно, а площадь приличная. Но как к вечеру завершили открытый глазам полуостров и зашли за куст посмотреть на большой, по словам матери, участок, то Евлог аж рот разинул от удивления: - Это и есть твой большой участок?! Да этот мы в одним мигом выкосим! - С устатку довольно не маленький, - не хотела сдаваться Фёкла Прокопьевна. – Евлог ведь не знает, он только с виду вроде небольшой. - Самое главное, что человек не испугался! Молодец, сынок! – похвалил Евлога отец. В два присеста завершили этот участок. - Вот тебе и большой пласт! – смеялся Дмитрий Гуриевич. – Ну и мама! С утра как начала, так целый день пугала нас, говорила, мол, надо будет на завтра оставить, сегодня не сможем выкосить. - Я же не подозревала, что дети у нас уже такие выносливые, - защищалась Фёкла Прокопьевна, а сама прямо расцвела, улыбка до ушей от радости. Милое дело косить в прохладную погоду, знай только маши косой. В жару же тяжело, вода из организма потом уходит, из-за этого постоянно пить хочется, задыхаешься, аж дышать невозможно. А в этот день солнце из-за плотных туч ни разу не показало своё улыбчивое лицо, однако дождь не моросил, было прохладно, косить погода не мешала. Но к вечеру тяжёлая тёмная туча, целый день державшая всё небо в плену, в конце рабочего дня разразилась ливнем, прямо как из ведра. - Такой дождь нам совсем не нужен, хотя и мелкий тоже не особенно, - озабоченно поглядывая на хмурое небо, Дмитрий Гуриевич развесил косы на ветках берёзы. – Если зарядит на два-три дня, возле берега нашу скошенную траву всю снесёт. - Что же тогда делать? – взглянула на мужа Фёкла Прокопьевна. - Давайте, дорогие товарищи колхозники, встанем в ряд и пройдём граблями вдоль речки, поднимем траву метра на три, а то ведь весь наш труд насмарку пойдёт. А это нам нужно? Конечно, не шибко весело вечером после того, как целый день горбушами махали, порядком устали, встать и сгребать мокрую траву, поднимать от воды кверху, вдоль речки, может, целый километр получается. Да сверху тебя поливает, как под душем стоишь, и не спрячешься нигде. Но никуда не денешься, Евлог с отцом с одного конца, Катя с матерью с другого конца принялись за эту нудную противную работу. - Да-а! Если сейчас кто-нибудь нас увидит, точно скажет, что Дмитрий Лыюров определённо свихнулся, с головой, мол, не дружит, раз заставляет детей под проливным дождём сгребать сено, - покачал головой отец. – А что? Так и скажет. Я на его месте тоже так бы подумал. Никогда ещё такого чуда не было, чтоб под дождём сено сгребали. А вот как Боженька над нами в этом году издевается. Отец ещё и чувства юмора не потерял, всё ему шуточки. А у Евлога настроение совсем никудышное, знай только дёргает и дёргает граблями, подтягивает зелёную мокрую траву кверху. Дмитрий Гуриевич идёт за ним, ему ещё труднее, ведь за Евлогом уже валок образуется. Тут не до смеха, ручка грабель мокрая, не скользит, прилипает к ладоням, на одежде ни одной сухой нитки не осталось, с тела течёт, спина мокрая, замерзать уже начал, озноб бьёт. Чтобы не замёрзнуть, Евлог старается шевелиться быстрее, но это у него плохо получается. Грабли вниз-вверх, полшага вперёд, опять вниз-вверх, полшага вперёд, хоть медленно, но всё же есть продвижение. Мамы и Кати ещё не видно, они на другой стороне полуострова. Но вот наконец начали приближаться к вершине этого вытянувшегося, как длинный собачий язык, луга, а мамы с Катей всё ещё не видно. Шевелятся хоть они там, или стоят? Дождь и не думает прекратиться, всё так же льёт и льёт. И откуда столько воды в этой вспучившейся от влаги туче? Дрожь пробирает всё тело, тут запросто можно и замёрзнуть. Отец тоже отбросил свои шутки, устал, видать, лицо всё серое. Но вот впереди послышались голоса, Катя с мамой о чём-то разговаривают. И как они ещё темы для разных бесед находят? Евлогу от усталости даже рот раскрыть неохота, только текущую дождевую воду вперемешку с потом время от времени рукавом рубашки смахивает. Но вот, наконец-то, показались Катя с мамой. На сердце мальчика сразу полегчало. Ещё сноровистее зашуровал граблями, хочется ведь быстрее завершить эту противную работу. Но вот и встретились. Облегчённо все вздохнули, хватило всё-таки у них сил и энергии, чтоб спасти прибрежную полосу от предполагаемого половодья. Убрали под разлапистую ель грабли, пусть тут подождут наступления хорошей погоды, когда можно будет убрать высохшее сено с этого луга. Дома сенокосников ждёт жаркая баня, ох и погреются, отмоются, а затем, одетые в сухую одежду, поужинают за общим столом! Кто не познал долгой работы под проливным дождём, тот никогда не сможет оценить по достоинству то счастье, когда ты, одетый во всё сухое, находишься в тёплом доме! Интересно, сколько дней так будет лить? Но оказалось, что их испуг оказался напрасным, уже наутро тучи рассеялись и снова ласковое солнце, как ни в чём не бывало, правило бал на бескрайнем небе. На третий день застоговали сено с Собачьего Языка, хотя пришлось немало повозиться, усердно ворошить, чтобы сено как следует просохло. А вечером к Лыюровым неожиданно зашёл Гриша. Вот не было его, не было почти всё лето, и вдруг заявился. Евлог при каждой встрече с тётей Ириной осведомлялся, когда уже вернётся Гриша, и что он потерял в этом Пасаёле? На это та только загадочно улыбалась и пожимала плечами: «Не знаю, может, уже женился он там?» И вот сегодня долгожданный его друг вошёл к ним в избу, сел на лавку и улыбается, словно постоянно тут и находился, а только на минутку выходил. У Евлога с сердца словно огромный камень свалился, как же хорошо, что Гриша приехал. Не сговариваясь ни о чём перешли через ручей и пошли в ближний лесок к своему штабику. Евлог уже знал, что Тарас со своими товарищами после той памятной встречи разломали домик, из досок построили шалаш, а между густыми зарослями молодых ёлок из остатка досок соорудили что-то наподобие укрытия, но без крыши. Вот дураки! И зачем было ломать домик, который в прошлом году вместе строили, где можно было разместиться всем деревенским пацанам? Гриша с Евлогом подошли к шалашу. - Смотри, что натворили эти тупоголовые, - со смехом Евлог указал Грише на шалаш. – Сюда же с трудом, да и то лёжа, только один человек может поместиться. Его друг только покачал головой: - Как будто я Тараса не знаю, он только ломать да разрушать и может. Со стороны другого укрытия донёсся тихий разговор. Гриша и Евлог направились туда, всунули головы меж густых еловых ветвей. Возле маленького, чуть тлеющего костерка сидели Тарас и Роман. - О-о! Ты смотри, какие хорошие люди, оказывается, тут скрываются, а мы и не ведали, - широко улыбнулся Евлог. – Видишь, Гриша, как тут хорошо, под ёлками, даже дождь не мочит. Это тебе не наш бывший домик с тёсовой крышей! Развёл костёр и без всяких проблем посиживай, довольный! - Разломать-то разломали, а самих всё равно сюда же тянет, - ухмыльнулся Гриша, присел возле почти потухшего костра, добавил в него сухих сучьев, подул на тлеющие угли. Тут же вспыхнул весёлый огонь и принялся пожирать предложенную для него пищу. - Куда хотим, туда и идём, вас, бандитов, не будем спрашивать, - ответил Тарас. - Да! – согласно мотнул головой Роман. - Такой шалашик без крыши и сотворили? А почему в том не сидите? – кольнул Евлог и указал рукой на соседний. – Он ведь у вас с крышей, не то что этот – ни стен, ни крыши. - Отличное укрытие, а ты вообще не смог такого места найти, - поднял голову Тарас и оглядел своё сооружение. – Со стороны даже и не видно, хоть рядом окажешься. Да ведь? – это он уже к Роману обратился. - Точно! Вырос, вытянулся, стал как дерево, а ума не набрал, - добавил тот. - По сравнению с тобой? – улыбнулся Гриша. - А почему тогда ты три года в пятом классе сидел? И в этом году снова в шестом на второй год остался. Мох, видно, у тебя в голове вместо мозгов, - через силу громко рассмеялся Тарас. – Скажи, Роман? - Вот до моих мозгов тебе никакого дела нет! Сколько лет хочу, столько и буду сидеть! – громче, чем обычно, произнёс Гриша в ответ. – Себя знай! Кто ты такой, чтоб меня учить? У меня и без тебя учителей хватает! - Вы как, долго ещё сидеть тут собираетесь, или до утра подождёте? – Евлог снял одну доску с импровизированной стены Тарасова укрытия и бросил в костёр. - Вот сейчас огонь разгорится и жар их быстро отсюда выгонит, - добавил Гриша вторую доску. Тарас и Роман поднялись и бормоча что-то невнятно себе под нос, удалились, августовская темень быстро поглотила их фигуры. Гриша и Евлог побросали в костёр все доски с укрытия, заодно разобрали стоящий отдельно шалаш и добавили доски оттуда тоже в костёр. - Пусть всё сгорит синим пламенем, - махнул рукой Евлог. – Если им не нужен был домик, то и мы в нём не нуждаемся. Для нас с тобой, видно, детские игры закончились. Постояли ещё недолго, полюбовались на разгорающееся пламя, которое ширилось, росло и поднималось огненным столбом ввысь к звёздному небу. Поблизости других деревьев не было, распространения огня нечего бояться, и мальчики направились по домам. После уборки сена с Собачьего Языка семья Дмитрия Гуриевича перешла к окрестностям вымершей деревни Мусибед. Если в прежние годы к августу сенокос в основном завершался, то в этом году он растянулся надолго. Последний небольшой стог поставили в праздничный день Успенья Богородицы. Фёклу Прокопьевну оставили дома, без особого труда справились втроём. А на другой день Евлог и Катя пошли в Веждино, снова начинался учебный год. Иван Ногиев. 2015 год.