У меня мелькает замысел свозить бабулю на нашу с ней родину, где птицы птичней и краски красивее. Там ночь словно баба с монгольскими скулами – если с одного края посёлка она запоёт из своей остроконечной цветастой юрты, то с другого ей целый табун лошадей отзовётся. Там день будто ражий мужик со мечом и щитом, сам похожий на викинга – он выплывает на синюю морскую стремнину, окружая солнечными ладьями весь белый свет, и так свято берёт в полон своих человеческих данников, что уже на волю не хочется. Но боюсь, я её не довезу. Придётся ведь целый день париться в жарком вагоне, да ещё с пересадкой – а это такааая мультяшная карусель, что лучше и не начинать. Самая нервная мука в поездном деле - пересадка. Я вспоминаю как меня маленького родители таскали с вокзала на вокзал, с перрона на перрон, из вагона в вагон. Слышим: в репродукторе прокашливается хлипенький женский голосок: - увазаемые пассазылы! Сколый поезд москва-феодосия плибывает к атой платфлме ого пути. Батя, который больше всех напрягал свои уши, поэтому меньше всех и услышал. – Что она сказала?! – беспокойно пытается он узнать у нас, у прохожих, напрасно стараясь взять сердце в руки – а оно волнительно падает в сандалии, нагнетая панику куда-то бежать. - Она говорит, что он прибывает к пятой платформе восьмого пути, - степенно отвечает ему матушка, а равнодушные прохожие только пожимают плечами, сами несясь сломя голову на все четыре стороны. - Почему к пятой? Может, к десятой? – переживает батя, в то время как шепелявая дикторша блаженно попивает сладкий чаёк с булочкой. - Здесь всего пять платформ, и на последней только два пути – седьмой и восьмой, - обстоятельно объясняет ему матушка как ребёнку, за которым тоже приходится доглядывать. - Так может, нам нужен седьмой путь? И если мы станем ждать у восьмого, то поезд приползёт к нам обратной стороной, без дверей? – Батя всегда во всех обстоятельствах чувствует себя главой семьи, потому что он большой и сильный, и у него зарплата – он должен предусмотреть все казусы нашего путешествия. - Поезд это не избушка на курьих ножках – его двери открываются на обе стороны. – Матушка давно уже разумно понимает, что в нашей семье маловато денег на ошибки, зато многовато детей, и поэтому её голова работает расчётливо как арифмометр. - Так что – бежим? – вдруг спрашивает нас неизвестно кто неизвестно откуда, но кажется что весёлый голос его раздаётся с небес. - Бежиииим!! – восклицаем мы ему всем семейством, срываясь на дистанцию с чемоданами и узлами, словно нам обещали ещё один узел в награду за первое место. И мы побежали. Возле нас, вокруг, и дале-подале кажется бежал весь вокзал: да что там – наверное, весь мир. Планета Земля была похожа на длиннющий пузатый вагон, в который то заскакивали то спрыгивали на ходу поразительно спешащие люди – и все от спешки не на своей остановке. У меня за пазухой курточки схоронялся детский журнал под названием – барвинок – что значит – цветок. Я всё боялся, бежа, что или он вывалится – красивый цветастый – или буквы перепутляются по страницам, и бабушка, к которой мы ехали в гости, уже не сможет мне его прочитать. Тут батя внезапно остановился будто бычок во главе своего мелкого стада. И замычал: - А куда мыыыы?! Там же пригородные платформыыыы! Они для электричек – а нам нужен скорый поезд! Матушка улыбнулась, и вот так обаятельно подошла к добродушному мужичку в голубой рубашке и в синей фуражке. Он с самого начала со вниманием наблюдал за нами, и скорее всего – как я думаю – что его прислала шпионить подельница дикторша. - Молодой человек, подскажите пожалуйста нам выйти до пятой платформы. - Главный выход на главные пути находится в главном здании вокзала, - чётко отчеканил нам главнокомандующий с золотой кокардой; но не двинулся с места, чтобы помочь донести чемоданы замученным детям. - Ну что – бежим? – снова спросил нас тот самый неизвестно кто ещё более весёлым голосом, в котором уже слышались запыхавшиеся нотки. - Вперёд! – поднял батя чемодан словно саблю, и мы опять побежали. Как и все вокруг нас. Хотя некоторые из пассажиров Земли и стояли спокойно, жевая свои пирожки да мороженое, но я-то знал что придёт и их черёд, и они понесутся куда-то быстрее настенных часов. Здание вокзала походило на храм. Особенно изнутри. Здесь все люди стояли, глядя вверх на бегущие красные строчки, и шептали, молились чтобы их поезд пришёл, чтоб не упустить своего железного божечку. А строгие милиционеры подозрительно бродили туда-сюда с пистолетами, будто его неподкупные охранники. На подземном переходе, выкопанном экскаватором прямо посреди зала, было написано – выход к платформам. И мы вслед за батиным бесстрашием углубились в эту сказочную пещеру, которая для меня оказалась настоящим сезамом. В ней на табуретках, на деревянных ящиках и холщовых тюках, сидели разнокалиберные волшебники и торговали чем придётся откуда ни попадя. Тут были детские книжки, пластмассовые солдатики, футбольные мячи – и даже игрушечная железная дорога, о которой я всё время скрепя сердце мечтал. Имелась, конечно, ещё всякая ерунда и для взрослых – но мне это совсем не интересно. Если бы мы так не спешили, то я б обязательно остановился, исподтишка поглядывая то на батю то на игрушки глазами больного щенка. Но при матушке это совершенно бесполезно – она знает счёт безжалостным деньгам. И вот впереди уже свет – райский свет, мы выходим на поверхность планеты. Хоть и измученные, но довольно весёлые. Потому что поезд, похожий на зелёную железную гусеницу с окошками, называется москва-феодосия – и он точно наш. Смешливый голос неизвестно кого хохочуще спрашивает с небес: - Теперь покатаемся?! – сам, наверное, утомлённый суетой; и мы отвечаем ему умилительно, словно дети доброму батюшке: - Отвези нас, пожалуйста, к бабушке!