Металлический лязг – за спиной закрывается дверь камеры. Осматриваюсь. От бетонного пола тянет сыростью. Шершавые, грубо оштукатуренные грязно-серые стены. Провожу по ним пальцами – как гигантская «наждачка». Стальная дверь выкрашена в тёмно-зеленый цвет, на уровне груди большой круглый глазок. Тусклая лампочка, закрытая ржавой решеткой, едва светит. В стене, что напротив двери, маленькое окошко под самым потолком. Дневной свет перекрещен толстыми прутьями решётки. За разбитым стеклом – зима, мороз. Отопления никакого. Из стен, друг напротив друга, примерно на метр выступают по две толстые балки. На них мы должны класть деревянные щиты, чтобы спать ночью. Рижская гарнизонная гауптвахта. Здесь я проведу пять суток своего ареста. Смотрю на новоприобретённого сокамерника. Солдат, типичный «стройбат», строительные войска. Таджик или узбек? Кто его разберёт… Невысокого роста, чёрные глаза блестят на смуглом лице. Интересно, с ним по-русски поговорить получится? А уж одет он… Живая иллюстрация к слову «чмошник». Грубая шинель колючего сукна, бесформенная шапка-ушанка искусственного меха, разбитые кирзовые сапоги с мятыми голенищами. Интересно, сколько он тут уже? Небритый, подворотничок одного цвета с грязной шеей. Да уж, куда такому до нас, курсантов! Мы – будущие политработники, интеллектуальная элита ракетных войск! Да и один мой внешний вид чего стоит… На мне приталенная шинель из гладкого сукна стального цвета, новенькая офицерская ушанка, свежий подворотничок сверкает белизной, юфтевые сапоги начищены до блеска… Гауптвахта! Выходи строиться на вечернюю проверку! Лязгают замки камер. Шагаю в кислую вонь коридора, становлюсь в общий строй. Начальник караула пофамильно читает список арестованных, каждый откликается: я! Проверка окончена и наступает время любимого развлечения караула: получение «вертолётов». «Вертолёты» – это грубо сколоченные деревянные щиты, они служат арестованным кроватью и матрацем одновременно. Они свалены в одной из пустующих камер. Начальник караула готов подать команду и у всей гауптвахты будет лишь несколько минут, чтобы заскочить в ту каморку, схватить «вертолёт», выскочить и забежать с ним в свою камеру. Самому последнему обещают несколько суток дополнительного ареста. Вперед! Влетаю в камеру, хватаю из кучи первый попавшийся щит. Так, вроде не разбитый, бросаюсь обратно к двери. Проём узкий. Навстречу валит арестантский люд – никто не хочет получать дополнительные сутки. Расталкивая всех, пробиваюсь в коридор, заскакиваю в свою камеру. А вот и мой напарник – тоже успел. Снова гулко лязгают замки – нам запирают двери камер. И крик караульного в коридоре: гауптвахта, отбой! Мы кладем свои «вертолеты» на выступающие балки и начинаем устраиваться на них. Я решаю не снимать сапоги, только шинель. Ложусь на доски, накрываюсь шинелью, под голову кладу шапку. Мой сокамерник делает то же самое. Пытаюсь заснуть. После суматохи с «вертолётами» начинаю чувствовать холод. Интересно, тут в камере мороз как на улице? Или всё же чуть теплее? Втягиваю колючий воздух через нос, выдыхаю – изо рта идёт пар. Тяну шинель на голову. Холод, сковав сапоги, сквозь сырые портянки кусает за ноги. Хоть я и порядком вымотан, уснуть не получается. Солдат ворочается на своём щите, тоже не может заснуть, тоже, наверное, мерзнет. Откидываю шинель с головы, приподнимаюсь на своём щите, смотрю в его сторону. Вижу, что он тоже смотрит на меня. Остальное мы делаем почти без слов. Снимаем наши щиты и кладем их на пол, рядом. Я застегиваю свою шинель на все пуговицы, сбрасываю сапоги и забираюсь этот импровизированный спальный мешок. Солдат делает то же самое. Мы ложимся, спина к спине, и накрываемся с головой его колючей шинелью. Немного спустя начинаю чувствовать, как согреваются портянки, а следом и ноги. Кажется, теперь мы оба сможем уснуть. Не знаю, «братья» ли мы «по оружию», но теперь мы точно братья по камере. И по теплу в моей и под его шинелями.