«Одноцело – пятый год от рождества…» Снег… Снег падал манной крупой на землю… Хлопья белого цвета, разных размеров ложились хаотично на землю… Как будто знали где в этом хаосе их законное место. Пес неоднозначно, но расслабленно, наблюдал за всем этим… - Наверно не в первый раз видит снег, – подумал я Двор… Двор из окна (с облезлой белой рамой, с запотевшими, местами треснувшими, стеклами) походил на кусок недоеденной шарлотки, что печет мама… Слева, на сколько я мог увидеть, стоял серый шиферный забор, переходящий в забытый ржавый сеновал… Я всегда боялся этого мертвого сеновала - призрака… Рыжие куски жестяного металла, как будто наспех сшитые погнутой иголкой: были безобразно сварены неровными шрамами… При сильном ветре «створки-челюсти» разлетались, и тогда долго и протяжно разносились в никуда протяжные, скребуще-визжащие крики о помощи не смазанных петель. Забор из сетки… Конура с выгнившими досками и не разборчивым именем, скорее всего умершей заблаговременно до новой, собаки… Первой была «Н», последняя походила то ли на «А», то ли на согнувшуюся от боли «Я». По ныне здравствующему псу, по правде, которому всегда папа желал разделить участь сеновала, было понятно что ему наплевать что здесь написано, и кому… Почему то его звали – «Собака». Вот и все… Впрочем когда снег менял цвет с желтого до фиолетового я знал, что сегодня мы гулять не пойдем, а папа под вечер будет зачем-то бить палкой, гавкающего на лис, да на фиолетовую луну, «Собаку». Мне было бы все равно, если бы я не понимал на «кого» гавкает «Собака»…