Ссора
– Чт… что? Нет! Я не стану этого делать, – Элин, до того как будто погружённая в свои мысли, выглядела теперь возмущенной.
– Но почему?! – разговор сразу пошёл не так, как я ожидал. – Я решил, что ты… ну, не в смысле, что я за тебя решил… я подумал, что ты будешь согласна… мне и в голову не приходило, что это может быть не так.
– Вот и скверно, что не приходило, – вспыхнула Элин. – Погоди, а сам ты, значит, заявку уже отправил?
– Да… я…
– То есть, не дождавшись меня, не посоветовавшись по поводу такого важного дела, ты сам всё решил? Поинтересоваться сперва моим мнением – это не для тебя, да?
Совсем, совсем не так всё должно было пройти.
– Прости, я… да, я дурак, мне следовало обсудить всё с тобой. Но я не понимаю… честно, я просто не понимаю – почему ты против?
– А что, для тебя это важно? – надулась Элин.
– Конечно же! Ведь мы… не чужие люди, но… я, правда, не могу понять…
– А я не хочу ничего объяснять!
– Да что на тебя нашло? Мы ведь никогда так по-глупому не ругались!
И это было правдой – мы спорили, но не срывались на крик и не переходили на личности.
– Ах, значит, ожидать уважения к себе – глупо?
– Я не это имел в виду!
– Ладно. Ты хотел знать, как я отношусь ко всему происходящему? Мой ответ – крайне отрицательно. Я не стану… подавать никаких заявок. Ну а ты… что ж, ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится.
– Ох… ты меня без ножа режешь! Прошу тебя, объясни…
– Нет у меня желания что-то тебе объяснять. Раз ты такой самостоятельный… Разберёшься и в этом сам.
И Элин ушла.
***
Когда же всё это началось? Сложно сказать, но точно очень давно… да, много-много лет тому назад. Начало всей кутерьме положило «грандиозное» научное открытие. В каком-то испанском онкологическом научном центре доказали, что продолжительность жизни мышей можно увеличить однократным введением некоего препарата. Этот препарат воздействовал на гены, причём, эффект был даже при работе со взрослыми животными. В это же время другим исследователям удалось добиться увеличения срока жизни каких-то круглых червей в пять раз. В случае с червями использовалась не генная терапия, а мутации белков из путей метаболизма, влияющих на продолжительность жизни. И, как заявили учёные, такие мутации можно применять и к человеку – это даст возможность сильно замедлить, а то и вовсе остановить старение. Для большинства людей эти открытия остались незамеченными, но не для меня – я интересовался научными достижениями и следил за подобными новостями. Конечно, вначале я отнёсся ко всему этому скептически: как и многие другие перспективные технологии, эта могла стать величайшим прорывом, а могла и кануть в небытие, споткнувшись о нехватку данных, персонала, финансирования или всего сразу. Но, весьма неожиданно, исследованиями стратегий продления жизни заинтересовался известный в узких кругах изобретатель и инвестор из ЮАР. Проблема денег и новых квалифицированных сотрудников была решена, и работа пошла полным ходом. И буквально несколько лет спустя она принесла плоды.
Препарат, дающий бессмертие. Да-да, именно так. Почти без побочных эффектов, относительно недорогой. Один приём – и вы сможете жить сколь угодно долго. И при этом препарат модифицирует метаболизм так, что ваше старение попросту останавливается. Вы навсегда останетесь в том возрасте, в котором был осуществлён приём. Поначалу все (да, в общем-то, и я) сочли, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Но после того, как несколько авторитетных научных учреждений проанализировали результаты исследований и всё подтвердили, сомнений быть не могло.
Бессмертие! Да это же просто бомба, а не новость. Об этом говорили на каждом шагу, по всему миру, во всех СМИ и в каждой семье. Воспринимать это можно было по-разному, но игнорировать – совершенно невозможно.
Лично я был просто в восторге. Нет, серьёзно, я никогда в жизни до того так не радовался. Ведь, можно сказать, сбылась моя старая мечта. Когда-то, ещё в школе, начитавшись фантастической литературы, я с лёгкой грустью думал: эх, а, наверное, здорово было бы стать бессмертным. Даже не так: не мне одному – всем стать бессмертными!
Возможно, я не хотел терять близких. Никто бы не хотел! Я знаю, каково это. Это ужасно грустно. Это душераздирающе несправедливо. Так не должно быть. Сложно даже представить, насколько светлее и счастливее стал бы мир, если в нём больше никто и никогда не терял бы родных и любимых людей.
Возможно, я сам боялся смерти. Что ж, это нормально. Я, конечно, повидал немало людей, утверждавших, что смерти не надо бояться, её нужно принять; людей, разглагольствовавших о загробной жизни и перерождении души. Само собой, я понимал, что всё это ересь и малодушный самообман. Смерть – это конец, угасание сознания и личности, не запятая, но самая настоящая точка.
Возможно, мне просто нравилось жить. Я хотел путешествовать, знакомиться с культурой других стран, заводить новые знакомства; я хотел прыгнуть с парашютом и нырнуть с аквалангом, обучиться фехтованию и игре на барабанах; я хотел прочесть все интересные книги и написать свою, ещё более интересную, стать специалистом в перспективной области и сделать важное открытие… Вы скажете что это можно успеть и за одну жизнь, но я желал бы не только этого. Я хотел бы увидеть, как человечество избавится от голода, болезней и войн. Я хотел бы увидеть, как люди сконструируют дружественный искусственный интеллект, который поймёт нас и станет делать всё, что в его силах, чтобы мы не причинили себе вреда. Я хотел бы увидеть, как люди покинут Землю и полетят к звёздам, чтобы исследовать и колонизировать другие миры, чтобы отыскать других разумных существ и найти с ними общий язык. Я хотел бы увидеть, как человек поймёт истинное устройство Вселенной. Я искренне верил, что всё это произойдёт. Но при моей ли жизни? Технологическую сингулярность обещали к 2040-му году, но вполне могли на пару (сотен) лет ошибиться. Возможно, именно из-за нежелания всё это пропустить я и стремился к бессмертию.
И, надо сказать, не понимал, почему другие не стремились к тому же. Наверное, из-за того, что они просто не воспринимали возможность вечной жизни всерьёз. Однажды я спросил у одного, казалось бы, здравомыслящего знакомого, что он думает о смерти и том, как её избежать. Он ответил: «Избежать? Ты что? Это же невозможно! Это же… это же как вечный двигатель изобрести – невообразимо и не-воз-мож-но!» Он был очень доволен своим сравнением. Я долго пытался объяснить ему, что вечный двигатель невозможен из-за первых двух начал термодинамики, но нет такого закона, который утверждал бы конечность жизни каждого индивида. Но на знакомого мои слова не подействовали (слова Фейнмана, если уж быть честным, ну да неважно). В итоге я отчаялся и решил в разговоре таких тем больше не поднимать.
Но после того, как бессмертие стало вполне реальным, всё должно было измениться. По крайней мере, я надеялся на это.
Переполненный чувствами, хотел обсудить всё с Элин. Что? Я не рассказал вам, кто такая Элин? О, это моя девушка и единственный на свете человек, способный идеально меня понимать. Встретить её было самой большой удачей в моей жизни. Она потрясающая! Если вам кажется, что я говорю это излишне восторженно – да, так и есть; и я не вижу в этом ничего плохого – ведь как иначе можно говорить о любимом человеке, если не с восторгом в голосе?
Когда начался шум вокруг новости о бессмертии, доступном всем и каждому, Элин была в служебной командировке на Севере, и связь с ней была нерегулярной и крайне некачественной. Поэтому, при всём моём желании, обсудить новость никак не выходило – и в итоге я решил, что мы подробно обо всём поговорим уже после её возвращения. А до тех пор я продолжал следить за развитием событий.
А следить было за чем. Препаратом тут же заинтересовались правительства практически всех государств мира. Что ж, это вполне закономерно. Раньше я не задумывался над последствиями обретения людьми бессмертия, но как только сделал это, увидел, что они весьма внушительны.
Посудите сами. Изменится структура социальной стратификации общества (его расслоение; правда, каким именно образом – спрогнозировать сложно). Изменится законодательная база (по крайней мере, во всём, что связано с возрастом: пенсионная политика и т.д.) Придётся развить систему переквалификации и обучения взрослых и пожилых людей (технологии ведь не стоят на месте, нужно постоянно запоминать что-то новое; а связи между нейронами с возрастом могут так усилиться, что человек вообще перестанет воспринимать новые идеи). Возможно, возникнет культурный конфликт, ведь потеряют смысл традиционные взгляды на возраст; серьёзно изменится семейный уклад. Перенаселение весьма вероятно, однако его можно избежать с помощью освоения новых территорий и разумной демографической политики. Некоторые потенциальные изменения (вроде снижения популярности радикальных движений) кажутся положительными, но пойдёт ли всё так, как говорят прогнозы – неизвестно. И это только социальная сторона вопроса, а ведь вечно живущим людям придётся задумываться о приспособлении иммунной системы ко всё новым и новым внешним условиям, дефрагментации и форматировании долгосрочной памяти и, вероятно, многих других вещах, которые раньше нам и в голову не приходили. К примеру, в долгосрочной перспективе: люди ведь перестанут эволюционировать, а значит, через несколько новых тысяч лет могут появиться новые виды, более приспособленные, чем мы. Но нет, нельзя заглядывать так далеко вперёд.
В тот момент было ясно, что появятся желающие незамедлительно воспользоваться препаратом (и я – в их числе). Но также было понятно, что желающими будут далеко не все. С учётом всех обнаружившихся потенциальных проблем, нельзя было даже вообразить, что те, кто отверг бессмертие, будут спокойно сосуществовать рядом с теми, кто его принял. Запрещать препарат нельзя. Забудем даже о том, что ставить бессмертие под запрет в мире, где оно только что стало возможным, негуманно. Это попросту невозможно: резонанс слишком велик, люди не послушались бы этого запрета, и последствия могли быть плачевными. Поэтому напрашивалось решение изолировать людей, принявших препарат, от тех, кто от него отказался. С этим многие согласились, и постепенно стали появляться предложения, как это реализовать. Ничего конкретного, впрочем, сразу не придумали.
Тем временем начался приём заявок на приобретение препарата. Покупателей было много, а лекарства – мало, к тому же изготовление новых партий было процессом трудоёмким и весьма продолжительным. Из-за этого обслуживание части заявок (к несчастью, и моей тоже) откладывалось на неопределённый срок. Я прождал около двух недель, а затем… в город вернулась Элин.
Мне не терпелось поговорить с ней о последних событиях, так как прежде (из-за плохой связи, а ещё из-за её и моей занятости) это сделать так и не удалось. Когда я думал о том, как мы будем счастливы, живя вместе – вечно – меня просто переполняли эмоции, которых и не передать.
И вот, после радостной встречи, объятий и расспросов о всякой ерунде, я, наконец, завёл разговор на интересовавшую меня тему.
– Слушай, Элин, я хотел бы поговорить с тобой кое о чём важном, – немного волнуясь, начал я. – Ты, думаю, не пропустила той суматохи, что творится в миру сейчас.
– Ты имеешь в виду этот новый препарат? Да, знаешь, я тоже хотела об этом поговорить.
– Правда? – я воодушевился. – Ну… в общем… значит, когда ты подашь заявку?
– Чт… что? Нет! Я не стану этого делать, – Элин, до того как будто погружённая в свои мысли, выглядела теперь возмущенной.
– Но почему?! – разговор сразу пошёл не так, как я ожидал. – Я решил, что ты… ну, не в смысле, что я за тебя решил… я подумал, что ты будешь согласна… мне и в голову не приходило, что это может быть не так.
– Вот и скверно, что не приходило, – вспыхнула Элин. – Погоди, а сам ты, значит, заявку уже отправил?
– Да… я…
– То есть, не дождавшись меня, не посоветовавшись по поводу такого важного дела, ты сам всё решил? Поинтересоваться сперва моим мнением – это не для тебя, да?
Совсем, совсем не так всё должно было пройти.
– Прости, я… да, я дурак, мне следовало обсудить всё с тобой. Но я не понимаю… честно, я просто не понимаю – почему ты против?
– А что, для тебя это важно? – надулась Элин.
– Конечно же! Ведь мы… не чужие люди, но… я, правда, не могу понять…
– А я не хочу ничего объяснять!
– Да что на тебя нашло? Мы ведь никогда так по-глупому не ругались!
И это было правдой – мы спорили, но не срывались на крик и не переходили на личности.
– Ах, значит, ожидать уважения к себе – глупо?
– Я не это имел в виду!
– Ладно. Ты хотел знать, как я отношусь ко всему происходящему? Мой ответ – крайне отрицательно. Я не стану… подавать никаких заявок. Ну а ты… что ж, ты можешь поступать, как тебе заблагорассудится.
– Ох… ты меня без ножа режешь! Прошу тебя, объясни…
– Нет у меня желания что-то тебе объяснять. Раз ты такой самостоятельный… Разберёшься и в этом сам.
И Элин ушла.
Конечно, она вернулась после, ведь не в её стиле было такое поведение. Конечно, мы смогли спокойно, не горячась, всё обсудить. Я выяснил, почему она была против принятия препарата, хотя её причины и не показались мне убедительными. Она говорила, что это противоестественно, что люди не были созданы для вечной жизни, а значит, не должны пытаться к ней прийти. Странно, ведь раньше я не замечал за Элин религиозности. Она говорила, что не сможет, убеждала меня, что я просто бегу от смерти, что хочу продлить жизнь, лишь чтобы подольше насладиться всем интересным, что нравится мне сейчас, но когда мне всё это надоест – останутся только вечные скука и депрессия. Я не спорил, ведь и сам понимал, что так может быть. Однако, если не вечно – можно жить хотя бы дольше обычного. Даже если вечность может оказаться бременем, одной человеческой жизни мало. Раз есть шанс остаться, его нужно использовать, а уйти… это я всегда успею. Об этом я говорил Элин, но она вновь возвращалась к своим доводам о том, что так не задумано и мы не вправе изменять существующий порядок вещей.
Мы так и не смогли прийти к компромиссу. Каждый стоял на своём, и, хоть мы и любили друг друга, но не смогли пожертвовать убеждениями ради другого. На самом деле, я очень плохо помню последующие события. Человек моего возраста вообще помнит только самые важные вещи, остальное смазывается, растворяется. Вот и наше расставание улетучилось из моей памяти, осталась лишь та ссора, с которой всё началось. Не знаю, почему. Может, я был слишком уязвлён осознанием потери того понимания, что было между нами, чего-то светлого и тёплого, и это оставило такой сильный отпечаток.
Я теперь живу в Австралии. Все мы живём здесь. Мы – в смысле, те, кто не умирает. Нас не очень много. Почти всё, что нужно, производим сами, кроме того, торгуем с остальным миром. У нас тут теперь центр технологического развития, да. Я работаю на производстве. Моя жизнь, конечно, немного отличается от того, какой я представлял её ранее. Я очень много думал об Элин. Очень часто бывало, что радости, случавшиеся со мной, омрачались тем, что я не мог разделить их с ней. Как давно она ушла? Неважно, важно, что насовсем. Это ужасно, но… я уже почти не помню, как она выглядела. Если бы не та ссора, если бы… Когда-нибудь я забуду и её. Когда же?
