Когда Еве казалось, что жизнь зашла в тупик, она плотно зашторивала окна, не пускала в комнату солнце. А в дождливую погоду зажигала свечи и так, при свечах, работала черной тушью. Она любила очерчивать свой маленький мирок. Приобретая границы, он казался уютнее. Рисунки были необычными, нереальными, словно сказка театра теней. Зато вечером Еве нестерпимо хотелось выйти из дома на набережную, посидеть у реки. Там подспудно мучившие ее мысли переставали ходить по кругу, казались несущественными, вода уносила их прочь. И Ева возвращалась домой легкая и просветленная, как после медитации. Теперь можно вернуться к любимой акварели. Еве всегда нравилось ее имя. Это сегодня стало модным называть дочку Евой, а тогда она была единственной среди Свет, Лен и Наташ, и никто никогда не уточнял: - Это какая Ева? – все знали, какая, другой Евы не было. Ева долго не выходила замуж, ждала своего Адама. Это сейчас девушки стараются построить карьеру, приобрести независимость, а раньше после двадцати девушка считалась, если не старой девой, но почти… Подруги обзавелись семьями и спрашивали ее: - Ну когда же мы на твоей свадьбе погуляем? - Вышли замуж, теперь можно спрашивать? – усмехалась Ева. И не торопилась. Не то, чтобы не за кого было, можно было даже выбирать. Ева встречалась, присматривалась, но понимала: не те. Когда появится тот, она сразу поймет. Почувствует. Подруги недоумевали: скоро диплом и распределение, все замужние останутся в городе, а Еву отправят в Тмутаракань, куда Макар телят не гонял. Ближайшая подруга, выйдя замуж, решилась пожертвовать для Евы своей первой школьной любовью, подарить, отдать в хорошие руки. Молодой человек отслужил в армии, пришел к ней и сказал: - Познакомь меня с девушкой, похожей на тебя. Подруга подумала и решила, что лучшей кандидатуры, чем Ева, не найти. В чем-то они с Евой похожи, а в чем-то разнятся, поэтому она останется для первой любви единственной и недосягаемой, и романтика на всю жизнь обеспечена, как у Любы и Ванечки в «Офицерах». На первое свидание с Евой жених пришел с расчеткой о заработной плате, чтобы заявить о своем материальном благополучии, позвал девушку познакомиться с родителями. Ева решила не торопить события и в гости идти отказалась. Тогда жених узнал у своей первой любви адрес невесты и пришел к Еве. И понравился Евиной маме. Это был мужчина, стремящийся в брак, казалось бы, чего еще ждать? Но Ева ждала, когда ответит сердце. - Ты просто холодная, как рыба, - скривила губы подруга. Ей было неприятно, что ее первую любовь не оценили по достоинству. И в то же время она радовалась, что сохранила ее для себя как неприкосновенный запас. Между тем Ева окончила худграф пединститута, и ей чудом удалось не уехать по распределению учителем рисования в деревню. Местный дворец пионеров, где она вела кружок рисования, будучи студенткой, отправил запрос на кафедру института, и его удовлетворили. Когда Ева встретила Адама, ей показалось, что в нее выстрелили. Не убили, только ранили. Рана не заживала. Ее можно было бы вылечить любовью и заботой, семейным счастьем, но Адам был прочно женат, растил сына. Его звали, конечно, не Адамом, по-другому. Тем не менее, для Евы он был Адамом, единственным и неповторимым, других мужчин для нее просто не существовало. Однако Адам два раза в неделю забирал пятилетнего сына после занятий в Евином кружке, поэтому о любви Адама и Евы речи не было, слово «любовь» не произносилось. Просто встретились, просто рядом, потому что друг без друга никак. Но и вместе нельзя. Еве казалось, что она задохнулась от боли и не может выдохнуть. Так, вполвдоха, и жила. Подруги время от времени по привычке продолжали ее сватать, Ева не откликалась на их предложения. Ей казалось теперь невозможным видеть кого-то еще, кроме Адама, сравнивать. Как можно сравнивать? Он представлялся ей таким высоким, что Ева закидывала голову вверх, чтобы посмотреть ему в лицо. Смотрела, затаив дыхание, впитывая в себя каждую его черточку. Родной. И странно, что он придет домой и другая женщина так же закинет голову и будет на него смотреть. У Евы сжималось сердце, она ревновала. Спрашивала Адама: - Ты любишь жену? - Это запретная тема, не советую тебе лезть на мою территорию, - напрягался Адам. Ева соглашалась, запретная. Ревность, как ржавчина, может разъесть ее любовь, и Ева всякий раз одергивала себя, когда мысли о жене Адама приходили ей в голову. Отец помог Еве вступить в кооператив. Когда-то они с матерью развелись, поэтому отец считал себя в неоплатном долгу перед дочерью и отрывал немалые суммы от своей новой семьи, оплачивая взносы за Евину квартиру. Новая жена не возражала, имела совесть. Ей, может, и жалко было денег для Евы, однако нравились в муже отцовские качества. В новой семье росла дочь-подросток, Евина сестра, и можно быть уверенной, что о ней муж будет заботиться не меньше. Адам приходил к Еве домой, в кооперативную квартиру, что было удобно, почти семья. Ева ждет, готовит ужин, зажигает свечи. Однако он никогда не оставался до утра, вызывал такси и уезжал, а Ева стояла на балконе и смотрела ему вслед. Потом входила в комнату и падала на постель в слезах. На работе не легче. Смотрит на сына Адама, умненький мальчик, высокий и тоненький, маленькая копия отца. Мог бы быть ее, Евы, сыном, встреться они с Адамом вовремя. Но встретились поздно, какой смысл теперь об этом размышлять? Слава богу, ребенок скоро охладел к рисованию, и Ева встречала Адама только у себя дома, без посторонних глаз, не нужно было держать лицо на людях. Однако любовь должна развиваться, отношения не могут стоять на месте, иначе они умирают. Отношениям Евы и Адама развиваться некуда. Ева сама выросла без отца, знает, что это такое, поэтому не хочет строить свое счастье, разрушая чужое. Адам тоже не помышляет о разводе, у него и так все хорошо. Может, и не все, но этот вопрос он с Евой не обсуждает. Недосчастье распирает Еву, она выплескивает чувство в творчество. Рисует Адама и развешивает рисунки на стенах. Рисунки нереальные, немножко сказочные, как их любовь, ибо все, чего его ей не хватает в жизни, Ева придумывает, дорисовывает. В Евиной сказке вся ее нерастраченная нежность, невоплощенные мечты, вся скопившаяся на сердце горечь. Вот дом на берегу реки, где она ждет Адама, и все в этом доме наполнено ожиданием: и разожженная печь, и обед в печи, и цветы на столе, и кошка у окна умывается, намывает гостей, и даже тропинка у дома ждет его шагов. И хозяйка все глаза высмотрела, вот сейчас он появится, и она побежит по тропинке ему навстречу… Хорошо, когда есть, чего ждать. Вернее, кого. И другие рисунки, на которых неизменно был Адам (а если не было, все равно рисунок был наполнен энергией любви), сменяли друг друга, потому что им не хватало места на стенах однокомнатной квартиры. Адам приходил и сразу попадал в зону Евиной любви и нежности. Однажды Ева оформила рисунок акварелью в рамочку под стекло и подарила Адаму, но он сказал: - Пусть останется здесь. Я просто буду знать, что у тебя есть мой рисунок. - У тебя есть тысяча моих рисунков, - горько усмехнулась Ева, - а что толку? Ты ничего не можешь у меня взять. И ничего не можешь дать. - Цени то, что имеешь, - посоветовал Адам, - иначе и этого не будет. - Разве я что-то имею? – удивилась Ева. - Имеешь, и немало, - кивнул Адам. – Больше я дать не могу, ты же знаешь. Он допил кофе и стал одеваться, и Ева так долго задерживала его у порога, целуя и обнимая, что позвонили из службы такси и поторопили. Адам развел Евины руки: - Все, я сказал – все! Мне пора! Он ушел, а Ева ощущала его губы на своих губах, прижималась к подушке, чувствуя слабый запах его волос, и хотела сохранить эту память в себе возможно дольше. Ну, конечно, она не сможет без него, она не хочет без него. Пусть она больше ждет, чем видит Адама, ожидание – это тоже жизнь. А без Адама – не смерть, конечно, но и не жизнь. Она не захочет больше рисовать и не сможет ничего дать своим ученикам. Вдохновение – это любовь или ожидание любви. Если же любовь умирает, остается пустота, выжженная пустыня, в которой ничего не растет, кроме верблюжьих колючек. Зачем ученикам педагог с пустым сердцем и пустыми глазами? И что станет с Евиным домом, если она снимет со стен свои рисунки? Для кого она будет готовить, стирать, убирать? Пусть Адам приходит не каждый день, весь дом живет ожиданием его. Сама Ева просыпается с мыслью о нем и засыпает, переполненная нежностью. И горечью, это побочный продукт, издержки любви, и никуда не денешься, приходится сглатывать горечь. Адам тоже был педагогом, тренером по плаванию, и творческим человеком, писал стихи. Ева мечтала иллюстрировать его стихи, однако ее останавливало то, что все стихи Адама были написаны до нее, все о любви, но не к ней, не к Еве. Совместного творчества не получалось. К тому же Адам был постоянно занят, ученики забирали все его время. Сначала работа, потом семья, а потом уже все остальное. Ева входила во все остальное, мирилась с третьестепенностью в жизни Адама. Приоритеты, которые он расставлял, говорили о его надежности, настоящести, тем более дорог он был Еве. Она не тянула его из семьи. Ну победит она, как когда-то победила новая жена ее отца, и что потом? Будет испытывать чувство вины перед высоким тоненьким мальчиком с синими глазами Адама, его маленькой копией. Адам посереет, как когда-то Евин отец, будет метаться между двумя семьями. Адам и сейчас чувствует себя виноватым, когда ждет такси и прощается с ней у двери. В это время он уже не с Евой, а дома. А Еве не хочется его отпускать, оставаться без него. И она ноет, задерживает его: - Ну, отпусти машину, вызовешь следующую. Адам убирает Евины руки со своих плеч, отодвигает ее от двери и бежит вниз по лестнице, не дожидаясь лифта. Между тем, в стране разразился кризис девяностых. Зарплата преподавателя изостудии стала настолько низкой, что Ева почувствовала себя оскорбленной: - Я за такие деньги даже из дома не выйду. Однако вышла, совесть ей не позволила бросить учеников. Но задумалась о своем месте в жизни. В последнее время она жила только любовью, только ожиданием Адама, и словно бы перестала ощущать себя саму. Евы отдельно от Адама как бы не существовало. Каждая минута ее жизни была наполнены любовью, что само по себе было счастьем. Но это счастье было эфемерным, в реальной жизни Ева была одинокой женщиной без семьи, малооплачиваемым педагогом, который не может себя прокормить. Отец любил Еву, а может, все еще чувствовал себя виноватым, и подкидывал денег, но это не добавляло ей уважения к себе. Ева поступила в аспирантуру, стала преподавать в институте, а изостудию оставила для души, она любила малышей. Теперь у нее тоже было мало времени, они с Адамом стали встречаться реже, порой не виделись по неделе и больше. Еве исполнилось тридцать лет, подруги говорили: - Ты роди, если ему ребенок окажется не нужен, будет твой собственный, тоже неплохо. Но Ева сомневалась, не из-за себя, из-за Адама. Ей казалось, что это нечестно по отношению к нему. Он цельный человек, и ей не хотелось разрушать эту его целостность, ставить перед выбором. Она любила его для него, ставила его интересы выше своих. Но и для себя тоже, она по-прежнему ощущала себя как часть Адама. Однажды Ева опаздывала на лекцию, и ее подвез мужчина. Денег не взял, сказал: - Не все меряется деньгами. Еве импонировала такая точка зрения, и она не стала возражать, когда он спросил у нее телефон. Ева дала ему визитку с номером мобильного, и вечером он ей позвонил. Отказываться было неудобно, Ева согласилась встретиться. Он стал заезжать за ней после работы, подвозить до дома. Еве казалось, что он немножко похож на Адама, тоже высокий и синеглазый. И в характере было что-то схожее. Однажды она спросила Адама: - Может, мне замуж сходить? Ты ведь женат. Адам отвернулся и смотрел некоторое время в окно, как будто увидел там что-то новое, потом сказал: - Сходи, а то будешь потом обвинять меня, что не вышла замуж. Ева собралась замуж, думала, что ненадолго. Однако ничто не оказывается таким постоянным, как временное. Муж переехал в ее квартиру и сразу решил заняться ремонтом. Снял со стен Евины рисунки, потом обои. Скоро квартира засияла новизной, как будто и не было никакого Адама. Рисунки лежали в папочке, Ева старалась о них не вспоминать. Вскоре Ева почувствовала себя беременной, она позвонила Адаму и сказала: - Я жду ребенка. Это было нелогично. Ева и сама не знала, зачем позвонила Адаму, может, хотела сказать, что теперь они квиты. Теперь у нее тоже есть семья и будет ребенок, и она ни в чем от него не зависит. Это было подло, как будто она мстила любимому. Адам помолчал на другом конце провода и положил трубку, а Ева залилась слезами. Мужу она сказала о беременности только через несколько дней. Сын родился синеглазым, как Адам, и Еве показалось, что она сошла с ума. Затащила свои сказки в реальность. Внешнее сходство у мужа с Адамом все-таки было, но не до такой же степени, думала Ева. Этого не может быть, чтобы ребенок мужа был точной копией Адама, а впрочем, так казалось только Еве. Она видела то, что хотела видеть, продолжение своих сказок. Ребенок оттянул Еву от Адама, но не до конца, у нее осталась привычка мысленно разговаривать с любимым, и ей казалось порой, что она с ним не расстается. В то время как наяву не видела его так давно и так соскучилась, что плакала иногда ночью. Уходила на кухню, наливала себе чай и молча плакала. Слезы скатывались по носу и падали в чашку. Муж просыпался, не находил жены рядом в постели, заглядывал на кухню и спрашивал: - Ну, что ты? Устала? Иди спать, а если малыш проснется, я сам к нему встану. Ева кивала и шла спать. Когда муж задумался об обмене квартиры на большую, чтобы у сына была своя комната, Ева предложила ему переехать в другой город, а лучше в другую область. - А работа? А твой институт? А бизнес? Это все не так просто, - не соглашался муж. У мужа был собственный небольшой ресторан, и начинать ресторанный бизнес заново в чужом городе, конечно, было не просто. Но Ева настаивала, ей казалось, что это все мелочи, главное, лишить себя надежды увидеть когда-нибудь Адама. Вот не будет у нее этой надежды, и она забудет все свои сказки, и прекратит вести с ним бредовые разговоры в воспаленном мозгу. - Ты просто устала, - определил муж ее настойчивость, однако согласился и обратился в риэлтерскую контору. Машина была запущена, и когда им предложили варианты купли и продажи квартир, муж задумался, а Ева вдруг пошла на попятную. - Нет-нет, мы никуда не будем переезжать. Действительно, и твой бизнес, и мой институт, и мама здесь, - отказывалась Ева. – Ищи варианты обмена здесь. Теперь ее согревала мысль, что она ходит по одним с Адамом улицам и однажды может прийти к бассейну и встретить его после тренировки. И номер мобильного у него остался прежним, Ева звонила иногда и молчала. Она думала, что он сохранил номер для нее. Адам тоже видел, что это звонит Ева, и тоже молчал в трубку. Им нечего было сказать друг другу, но обоюдное молчание было наполненным. Ева понимала, что ничего не закончилось, они по-прежнему нужны друг другу. Она отводила утром сына в детский сад и ехала в институт, после работы бежала домой и готовила ужин. Муж возвращался поздно и не голодный, ужинал в своем ресторане. Ева забирала сына из детского сада, гуляла на площадке перед домом, кормила ужином, доставала карандаши и краски и усаживала малыша рядом с собой. Ева рисовала свои сказки, сын отвлекал ее, рассказывал о том, что рисует он. Еву это не раздражало, ей казалось, что сын помогает ей продумать сюжет собственной сказки. Она рисовала двух рыцарей, большого и маленького, они скачут на конях, чтобы сразиться с обидчиком и защитить честь прекрасной дамы. Все казалось логичным в сказке, а вот в жизни все не связывалось и не складывалось, и не понять было, где же обидчик и с кем сражаться. Ева с мужем переехали в трехкомнатную квартиру, теперь у них была спальня, детская и гостиная. Можно жить и радоваться. Ева решила переоборудовать гостиную в мастерскую и сказала об этом мужу. - А гостей где ты будешь встречать? – поинтересовался муж. - На кухне или у тебя в ресторане, - решила Ева. – Или сними мне мастерскую. Муж решил, что ребенку вредны запахи красок, и снял Еве мастерскую. Теперь у нее было убежище для творчества. Ева перепоручала ребенка маме, а сама укрывалась в мастерской. Это совсем другое – рисовать одной или рядом с кем-то. Кто-то, неважно, взрослый или маленький, оттягивает внимание на себя, не дает уйти в выдуманную реальность, а значит, не дает освободиться от того, что тебя мучает, ищет выход. Ева рисовала подступающую осень, еще тихую и несмелую, с первой блеклой листвой на траве, тяжелые тучи, дождь и ветер, срывающий эту листву и бросающий ее под ноги. Следы, которые размывает дождь. Она не знала, покажет ли эти рисунки Адаму, но рисовала для него. Для себя, конечно, но и для него тоже. Это был все тот же горячечный диалог с ним, который у нее не получалось оформить в слова, но не хватало сил и прекратить его. Ева по-прежнему существовала не самостоятельно, а в связке с Адамом. И то, что у обоих были семьи, и то, что они не виделись несколько лет со времени ее знакомства с будущим мужем, не делало их чужими. Они были все так же близки, Еве казалось, что она помнит запах Адама на своей подушке, его дыхание рядом со своей щекой. Он был настолько осязаем, что она протягивала руку и плакала оттого, что не могла его коснуться. Ева рисовала весь день, а вечером спускалась к реке. Дождь закончился. Вода была еще не холодной, и редкие смельчаки купались в последние августовские деньки. Ева кидала камешки в реку, смотрела, как расходятся круги по воде. Завтра нужно возвращаться домой, в семью. Как будто ничего не решилось, но после этой передышки можно жить дальше.