02.39 Ноги отказывали. Паж сел на балку, сполз по чему-то спиной, оказавшемуся ржавым резаком, крыльями стрижиными. Привалился... Едва место их соединения коснулось позвонка в основании шеи... Ржавчина облачком опала! Резаки, щёлкнув, ушли в стальные полоски погон. Погоны же – сверлом в позвонок. Не больно, дико щекотно под языком. Утратив опору, Паж закачался неваляшкой и разразился тихим, хриплым хохотом светлячка. Лет пять в общей сложности они с Докстри провели за попытками реанимировать эту штуку! А она сама... Крикнуть ему? Сил нет, голоса нет. Подождать? Времени мало. Вдруг дальше полное безумие? Он колебался. Скрывшись, кибер-механика не проявляла себя ничем, кроме чугунной, погонной тяжести на плечах. «И как они раскрываются? Что к чему дальше приложить?..» Он совсем плохо видел и непередаваемо странно ощущал себя, но на самом краю физические проблемы приотступают... «О чём бы подумать напоследок?» В ладонь впились иглы двух сжатых каштанов. Один себе в рот, на прощанье и для храбрости, второй – Шамаш. «Прощай, Ноу Стоп, сколько лет вместе... С вами было неплохо... Не жди, лунный круг, что светлячком к вам спущусь по ступеням водопада, не спущусь. Держитесь друг друга крепко. Пускай тузик обходит вас стороной. Что ещё... Буро, прощай, мудрый людоед, мне кажется, ты бессмертен, хочу так думать, ты не против, оу? Ха-ха!.. Небо и море пусть благословят твои зло-и-благо-деяния... Что ещё?.. Ты ещё, Отто... С тобой всё понятно, прощай. Я знаю, что обидел тебя. За что же я так обидел тебя?.. Неужели ты не видел, что я меньше чем пустышка? Кожура от каштана, колючки есть, внутри ничего, лишь скорлупа. Сожми, и потрескается окаменевшая соль, мёртвая, неживая форма. Сжал, и потрескалась, рассыпалась у тебя в руке. Ты не виноват, я тоже не виноват. А кто от начала, от манка дроида, кто хоть в чём-то виноват? Отто, я. Перед тобой. Вот и забудь, вот и не вспомни. Я так хочу, это моё последнее желание...» Хотел повторить вслух: «Прощай». Не выговорилось. Тихая майна, прощание с Вайолетом, незабытым дроидом, полилась свободно, без удушливой хрипоты. Майна к дроиду, майн-вайолет, сохранивший в паузах дроидский голос... Снова Паж захотел сказать «прощай», и снова не получилось. Всё поняв, Докстри, остановился за воротами. Подброшенный вверх каштан падал по дуге, пересёк уровень пола между балок. Жернова пришли в движение, перевернулись, зубьями прошли верхний сквозь нижний, острой, горизонтальной полосатостью мрака... И... Галлюцинация: два беспредельных огненно-белых крыла. Дракон стремительней молнии предстал на горизонте, накрыл свет и тьму, превратился в разинутую пасть: челюсть и челюсть – жёрнов и жёрнов... Пропасть глотки, иссечённая мелкой штриховкой... Галлюцинация: провал. Это ли называется «вся жизнь промелькнула пред глазами»? Паж летел стрижом. Отяжелевшие погонами плечи выпустили лезвия до указательного пальца, до бритвы на нём. Видение стрижиного города пронеслось на фоне заката, вертушки стрижиные, бульвар... Последний, для храбрости проглоченный каштан раскрывался перед ним. Видение ударило в другого стрижа. Ночь. Стрижиная дуэль. Оба как нарисованы на штриховке... Оба даже не голограмма, точечный рисунок на параллельных линиях... Проницаемы, беспрепятственны. Паж осознал, что был проигравшим, то есть, выигравшим в той стрижиной дуэли. Причина таковых давно интриговала его, теперь раскрылась со всей очевидностью: не выдерживали, велик секрет. «О, тридакна безмозглая, как можно было не догадаться!» Тоска гнала. Полукиборгу не нужна влага Впечатлений, уходящее солнце испаряло её, случайно скопившуюся, а если нет, не до конца, через какое-то время тяжесть жизни становилась непереносима. Если же испаряло всё время и до конца – тот же итог: невыносимо! Не ветер-суховей, человек и полудроид – капелька всемирного океана в любую эпоху. Паж был уверен, что находится между жерновов и погружён в растянутый миг предсмертных видений... Пока не начал погружаться... Резаки его крыльев не были Впечатлением, отнюдь. Тонкую дроидскую механику жерновов они прошли навылет, как нож растопленное масло, не повредив ему. Прошили облачные миры и спикировали в Великое Море. На атласном экране тьмы закончился двухсекундный сеанс каштановых Впечатлений, и кто-то начал постепенно включать свет, чтоб не ранить глаза... Глубоко фиолетовый. Ультрамариновый. Глубинный... Периферия непроглядна, центр – смутное зарево. Стриж летел на него. Мотылёк ночной. Фиолетовая тьма обрела подводный гул, стоны, вздохи... «Оу!.. Оууу... Оооо... Уууу...» В предугаданном кошмаре, Пажа забирал океан. Смутное зарево было Тропом. Тропосом, устьем, куда впадает весь океан. Паж заслонялся раскинутыми руками от абсолютной драконьей белизны, без полутонов, без тени, и летел в эту белизну. Летел на медленно разворачивающийся профиль, белый как его сны... Ничего кроме ужаса не осталось. «Неужели я самый дурной человек на свете?! Неужели я заслужил это?! Не смотри на меня! Я не охотник, не житель моря, я не был им, не был, дракон, дроид, за что?.. Ты не дроид!.. Ты само, ты – само Великое Море, злое море, лжецам вырывающее языки, лгущее всем! Каждой бесплодной надеждой!.. Отпусти меня!..» – Або Аут!.. Аволь!.. Паж звал Аволь. – Оу... Оууу!.. Ооооу!.. – вторили ему высоко, далеко за спиной оставшиеся косяки теней ро. Без взмаха, без движения летел невыносимо белый дракон, бесконечно, мучительно долго. Как не бывает. Как нельзя вообразить. «Аволь, Великое Море больше небес! Шире космоса! Мы живём в перевёрнутой, наизнанку вывернутой вселенной!.. За что, Аволь? За что?.. Зачем он смотрит на меня, Аволь?.. Лакрица, сахарный Аут!..» Тьма позади, Пажа несло на непереносимый свет внутри мраморной, перламутровой зарницы. Янтарь пробился в межбровье... Сахар почудился на губах. Запахло лакрицей, анисом, который так тонок, когда далёк, отдалённость – его совершенство... Паж заставил себя приоткрыть отчаянно сощуренные глаза и взглянуть прямо. «Або Аволь!.. Несоизмеримое... Не сталкивается... Крупинка соли, что я... Где я?..» Белый Троп смотрел в упор на него сквозь падающий иссиня-белый снег. Исподлобья. Орлиный клюв склонён. Перламутровый свет распространяется ореолом вокруг янтарно жёлтого сердечника. Сто тысяч Пажей войдут в одну ноздрю, в клюв - континент. Искра белей-белого под веком узкого глаза. Руки ныряльщика вытянулись над головой, навстречу янтарному зареву в перламутровой скорлупе. Посредине широчайшей драконьей груди, округлое в основании, сужающееся вверху, переливалось зарево. Лакричное Яйцо. Двое Врат. - Або Аволь!.. 02.40 Некоторые гига-вирту показывают отрывки из фильмов. Большой ценности как времяпрепровождение они не представляют. Выпитые Впечатления тех же фильмов воспринимаются гораздо ярче, свежей. Однако нерафинированное Впечатление нескольких сцен подряд редкость. Целого фильма – невидаль. Голограмма вирту воспроизводит плоскость экрана, и способные не отвлекаться четверть часа подряд, полудроиды могут посмотреть, задокументированный кем-то из дроидов в научных целях, отрывок художественного кино. Сцену из фильма вспоминал Суприори, отправив Отто на верную гибель, поджидая какого-нибудь претендента на Астарту. Вспоминал до стука в груди, до пылания Огненного Круга, в горле, в животе начинавшего стучать. Знали бы они, они все, как охотно, как дорого он готов платить за то, за что вынужден брать плату! Доли секунд ослепительной жизни, тех, взлетающих, которым суждено благополучно приземлиться, и за полноценные секунды тех, кто умрёт ради него. Ради того, чтоб полукиборг, полудроид распахнул механические глаза и горячими зрачками вобрал каплю жизни. Солиголки служили тому же. Смешно непредсказуема жизнь: до последнего изгибающийся крючок, который уже никого не зацепит, полукиборга – зацепил. Паж, изысканный в сравнении с ними придонный лёд, использовал под язык, за щеку кладя. Там и солиголке последнее пристанище. Делая так, Суприори чувствовал себя на единственную ступеньку выше полукиборга – тупой, умершей тенью! Солью, заместившей остаточные структуры. Крючок загибался под языком... Он был когда-то прямо или косвенно жалом, частью впрыскивающей яд, высасывающей тёплую влагу связных Впечатлений... Это и переживал Суприори: язык становился шипом слепой, глухой, чуткой и тревожной тени... Какая дешёвка! Всё, что осталось. Отступало шумное разноцветье игрового ряда... Равномерно выкрашенный серой краской безмолвный Южный простирался вокруг... Парадоксальное облегчение: серое было для Суприори окрашенным в серый цвет. То есть, по крайней мере, оттенки имеющим монохромом! Без солиголки под языком киборг воспринимал с предельной силой звуки и цвета. Они падали, падали, падали на него. Они стояли сплошной тюремной стеной. А так – потише... Сцена, что вспоминал, вызвала когда-то недоумение у изгнанников. Его – потрясла просто! Дважды потрясла, при обсуждении: Суприори не понял, чего тут можно не понять. То был сказочный фильм. Призрак заставлял человека есть пиццу. Шикарную, горячую, смачную пиццу. Вот, собственно, и всё. Звук имелся, но говорили не на эсперанто. Юноша по имени Дикарь перевёл диалог, а владелец гига-вирту, Амиго, пояснил, какова мифология призраков, что они долго живут, ничего не чувствуют, кроме эмоции скорби, гнева там... Для Суприори абсолютно всё было очевидно. Как хочется призраку смотреть, как человек ест... Хотя бы смотреть! Как обыкновенный человек, поедая обыкновенную пиццу, рассказывает про её вкус... Когда столкнётся не с умозрительными задачами, а с личными проблемами, самый большой материалист и скептик, самый рассудительный технарь не застрахован от всплеска мнительности. Суприори вроде и знал, что нет в старых байках никаких рецептов, никаких подсказок. А забыть не мог. Истомившись ожиданием, поклявшись, что невыносимо пустые, за полдень перевалившие сутки первый же окупит билетиком на тот свет, сцену с привидением в уме он проигрывал снова и снова. «Дроиды светлые, непреклонные, как бы я хотел простого глотка воды, чтоб раскрылся, чтоб видеть через него пустоватое, рафинированное прошлое! Кусок пиццы. Давайте же, идите сюда, отдайте мне краткие секунды, панораму Южного, с высоты моей жажды и вашей смерти». Дождался. От водного пейнтбола мокрая, шумная компания стрелков направлялись к Суприори. В плащах. Один в маске, под вычурной шляпой, ловил приятелей и какой-то незнакомой песенкой дразнил: – Видишь ли, – с хрипотцей, с прищёлкиванием пел он, – я Норландина! Да я уже Норландина!.. Суприори в незнакомой песне слышалось странное имя. – Знай, я совсем Неорландина... Резкий голос, словно подыгрывал себе трещоткой. Языком щёлкал, пальцами. «Совсем Норландина... А я совсем не Суприори... Бестолковый текст...» Стрелки уже подошли, протиснулись до него меж сгрудившимися, оспаривающими правила и чей-то выигрыш, марблс игроками. «Он проиграл сеанс рискового аттракциона? Ну, что ж, Норландина, привет и пока». С неудовольствием Суприори отметил, что девушка, скинувшая капюшон – изгнанница, та, которой отказал в Архи-Саду. «Неужели будет снова торговаться? Рядом её парень, борец. Как его?.. Милашка?.. Дабл-Ня? Точно. Насупленный. Мне повезло, блондиночка при нём торговаться не будет, уф... Уж думал, что придётся снова повременить...» Претендентом на экстремальное развлечение оказался тот самый, певший куплеты. Также к неудовольствию Суприори шляпы он не снял, лица не открыл. Великан, за клинча бы сошёл, но маска... Она представляла собой никак не оскал. Детское личико, девичье? Что-то среднее, грустное. Алебастровое личико с лёгким румянцем. На великане, между чёрной широкополой, мятой шляпой и поднятым воротом плаща смотрелась она диковато и странно. Но цену дал великолепную! Дальше Суприори спешил. На странности, и замечая их, не обращал внимания. А они были... Например, как прогнулся жёлоб под ним. С каким невыносимым, нетипичным звуком Астарта ускорила и подбросила это существо, взвыла... С каким, гибель несущим, свистом, оно возвращалось навстречу земле. Чужими глазами Суприори успел увидеть не панораму Южного Рынка. Себя самого, жёлтый ёжик коротко стриженной головы... И – всё... Южный содрогнулся от свиста и грохота... Киборга, основание и обломки Астарты увлекая за собой, демон, превосходивший земную тяжесть, провалился под землю. Едва отскочили марблс игроки, едва мокрая компания брызнула врассыпную. Грохот затих. Пыль осела. Платиновая блондинка подошла к краю воронки и заглянула внутрь. – Ох... – вырвалось у Дабл-Пирита, схватившего её за локоть. – По заслугам, – спокойно сказала она. Но для Суприори это был ещё не конец.