За утками - Василий Семёнович, ну-ка расскажи, как ты по чужим огородам лазил, - со смехом попросил кто-то из молодых. – Ты ведь, говорят, большой мастак по таким делам. - Ну вот, один раз сдуру промахнулся, так теперь всю жизнь поминают, - не рассердился Василий Семёнович. –Давай я лучше расскажу, как с Афанасием Петровичем за утками ходил. Если есть желание, можете послушать. Жил Афанасий Петрович в маленькой деревеньке под названием Терень, удобно примостившейся на высоком правом берегу красавицы Вычегды. Очевидно, основателем деревни был крестьянин по имени Терентий. Теперь на этом месте шумит молодой лес, деревня вымерла, как и тысячи других в нашем Коми крае. В первое время охотники и рыболовы ещё заглядывали туда, чтобы скоротать ночь в нежилых уже домах, пока какой-то «хороший» человек не спалил их. Видно, очень уж сильно они ему мешали. Привёл я в эту крохотную, как игрушку, деревушку, своего товарища Сергея. Он живёт в городе, а во время отпуска приехал отдохнуть от вечной городской суеты, приобщиться к природе-матушке, очистить лёгкие от асфальтовой грязи. Сергей работает в университете младшим научным сотрудником. В детстве был моим закадычным другом, да и сейчас связь с ним постоянно поддерживаю. Приехал Сергей ко мне в середине сентября. Студентов в это время отправили в подшефный совхоз убирать картофель, а его – в отпуск. В тот сентябрь долго стояла хорошая солнечная погода, эту пору принято называть золотой осенью. В первый вечер, понятное дело, посидели мы с ним у меня дома, наговорились досыта, вспоминая своё вроде бы совсем ещё недалёкое детство. На другой день посетили кладбище, помянули усопших родителей. А на третий день и отправились в Терень к Афанасию Петровичу. Загрузили в «Прогресс» охотничье снаряжение и сами уселись. «Вихрь-25» завёлся с полоборота и, рассекая мелкие волны, катящиеся по поверхности воды, я без всяких задержек доставил друга в Терень. Подтянули лодку повыше на сухое, чтобы не унесло течением, воткнули железный штырь с приваренной к нему цепью в землю и поднялись на крутой берег. Я, натренированный человек, быстро преодолел это препятствие, а Сергею, избалованному городской ленью, пришлось на середине подъёма отдохнуть, отдышаться, при этом он усиленно делал вид, что просто любуется окрестными замечательными местами. Навстречу нам из калитки с громким лаем выскочил рыжий пёс со стоячими ушами. Я свистнул ему: - Ты что, Тузик, или не признал? Я это, я, не ругайся напрасно. А это мой друг. Мы хорошие, не бойся нас. Тузик прекратил лаять, подбежал ко мне, понюхал и завилял хвостом – узнал. Туркнулся холодным мокрым носом мне в ладонь – попросил гостинца. Я протянул ему заранее припасённый сухарик. Тузик бережно, чтобы не поранить мою руку, взял его, отбежал в сторону, лёг на лужайку и, держа сухарь между передними лапами, тут же вкусно захрустел. Из небольшой, но аккуратной избы, стоящей на самом верху горы, нам навстречу вышел сам Афанасий Петрович, одетый в повседневную рабочую одежду – серые пиджак и брюки, на ногах самодельные резиновые калоши - сапоги с обрезанными голенищами. Ему только недавно исполнилось 65 лет, в молодости, рассказывают, был очень сильным и выносливым. Теперь, подобно начинающей ветшать избе хоть и слегка уже дал слабинку, но походка ещё как у мужика, находящегося в полной силе, плечи широкие, ладони лопатами, и совсем не горбится. Издали только по седой окладистой бороде можно определить, что он, однако, уже не молод. - О-о! Добрые люди, оказывается, к нам пожаловали, - сразу узнав меня, произнёс он. – Пожалуйста, заходите в дом. - Погоди, Афанасий Петрович, не спеши, - заходя в ограду, ответил я. – Дай сначала отдышаться. Поздоровались, познакомил Афанасия Петровича с товарищем, чья интеллигентная ладонь буквально утонула в широких дедовских тисках. Я незаметно краем глаз наблюдал, как Сергей потихоньку потирал левой рукой свою побелевшую кисть после такого душевного рукопожатия. - Для начала сними-ка рюкзак и повернись к Вычегде, полюбуйся на эти места, куда я тебя привёл, - обратился я к товарищу. - Вот это да! Как в сказке! – ахнул Сергей от неожиданности, когда увидел с такой верхотуры красавицу Вычегду и низкий противоположный болотистый берег с мелкими сосенками. Подальше справа и слева болото потихоньку сходит на нет и там начинаются более возвышенные места, где с одной стороны отливает золотом берёзовый лес, а с другой пылающим костром осиновый. А далеко впереди небо с лесом как-то незаметно сливаются, и кажется, что осеннее несмелое солнце заходит в лес и там теряется. Эта неописуемая картина с вершины крутого берега наблюдалась живо, широко и далеко, так и тянула к себе, возбуждала неисполнимое желание полететь в этот созданный Господом райский уголок, хватать и хватать отравленными городским смогом лёгкими этот живительный воздух леса, а затем, спустившись на землю, шагать по бескрайнему болоту, петлять между кудрявыми берёзами, улыбчивыми осинами и задумчивыми соснами, прижать слабыми руками раскинувшуюся красоту к своему сердцу и больше никогда не отпускать. Сразу забылось, что на земле имеются зло, ненависть, жадность и многие другие недостатки, без которых так легко и хорошо было бы жить на нашей единственной, такой большой и одновремённо такой маленькой планете. - Да, сюда Левитан и Шишкин, видать, ещё не заглядывали, - наконец смог проговорить Сергей. – Вот бы они тут развернулись! Надо же было всю земную красоту собрать в одном месте! - Не спеши, ты ещё не всё видел, - отозвался я. - Давай заглянем за дом. Обошли избу Афанасия Петровича и тут перед нами развернулся уже совсем иной пейзаж, который ничуть не уступал предыдущему. Начиная с полей, которые уже сплошь зарастают мелкими берёзками и осинками, раскинулся без конца и края зелёный лес, разделённый на две примерно равные половинки ручьём, впадающим в Вычегду. С правой стороны ручья на холмах улыбается сухой сосновый бор, а с левой, более низкой, хмурится синяя тайга с вековыми елями. Перед ними под мягкими лучами осеннего солнца красуется одетая в яркие осенние наряды берёзовая роща. - К слову сказать, немного отступился от своего повествования Василий Семёнович, - через несколько лет вся эта красота была варварски вырублена, половина древесины вывезена, а другая половина гниёт на месте. Теперь лес восстановится только через двести лет. Вот так-то, молодёжь! - Ну, полюбовались? – улыбнулся в бороду Афанасий Петрович. – Заходите теперь в дом. Вы ведь с дороги, устали, надо отдохнуть и подкрепиться. - Да разве-ж можно оторваться от такой красоты!? Стою-стою, смотрю-смотрю, и никак не могу глаз отвести, - удивлённо зацокал языком Сергей. – Умели же в старину люди место для жилья находить! - Прадеды наши не ленились, вручную в тайге построились, поля и луга расчистили для своих детей и внуков, чтоб те жили и радовались, а те не сумели воспользоваться даже готовым, теперь вон всё зарастает, - вздохнул Афанасий Петрович. – Целая деревня была, десять хозяйств, а теперь вон только мы со старухой вдвоём и остались. Доживаем вот. - А остальные дома разве пустые стоят? Никто там и не живёт? - Никто. Все разъехались. Молодым скучно здесь жить, электричества-то нет. А без света теперь, как без рук. Ни телевизора не посмотришь, ни музыки не послушаешь. Мы с малолетства к таким условиям привыкли, поэтому для нас такая жизнь – норма. А самое главное – нет школы. Была начальная, так закрыли. Детей с семи лет надо куда-то в интернат везти, от родителей отрывать. Поэтому и разбежались, кто куда смог. Давайте в дом, в дом. У старухи, вас дожидаючи, уже нос, наверно, отрос, как у Буратино. Ведь месяцами никого не видим и она очень рада всегда живым людям. - Погоди, Афанасий Петрович, сначала твоей чистой водички попьём, а после уже и зайдём, - вытер я струящийся по лбу пот и повёл друга к углу изгороди. Там у хозяина в землю зарыта кадка, которая всегда полна холодной прозрачной воды. Из отверстия, просверленного сбоку кадки, вода потихоньку вытекает и струится под гору маленьким ручейком. На жерди изгороди возле ключа на гвоздике висел ковшик, которым я зачерпнул воды и несколько раз глотнул. От ключевой воды сразу заломило зубы, много не выпьешь, а то запросто можно ангину заработать. Зачерпнул снова и протянул Сергею: - На, попробуй, без хлорки ведь. - Вот как хорошо, - удивился Сергей. – И водопровода не надо, прямо в гору сама идёт. И беспрерывно? - Да. И зимой, и летом. Даже в засуху идёт. Мы со старухой очень довольны, с Вычегды в гору не надо таскать. Как себя помню, ключ отсюда всегда бил. - Водоносные слои, видать, под землёй так расположены, поэтому и выход здесь вода нашла, - подвёл научное обоснование под проблему Сергей. - Да заходите уж в дом! Что ты, старый, гостей голодом моришь? – послышался с крыльца голос хозяйки. –До седых волос дожил, а ума мужик так и не нажил! - Здравствуйте, Татьяна Ивановна! Всё ещё такая молодая и красивая! Опять вот вам надоедать приехал, да не один, а с собой ещё и гостя приволок. Это Сергей, мой друг детства. Теперь в городе живёт, в университете работает научным сотрудником, - подошёл я и поздоровался с хозяйкой, которая, видно, уже успела сменить перед гостями повседневную одежду. Хозяйка и правда была хороша собой, не толстая и не тонкая, одета в новую юбку с кофтой, на голове белый платок с чёрными крапинками. И хоть на лице бороздились мелкие морщины, но видно, что в девичестве она действительно была красавицей не из последних. - Брось ты, Василий Семёнович, расхваливать! Какая уж красивая после шестидесяти-то, - с улыбкой отмахнулась та, хотя и невооружённым глазом видно было, что похвала понравилась женщине. - С Веждино сам, значит? А чей будешь? – обратилась к Сергею. - Отца звали Николаем Андреевичем, а фамилия Попов. - А-а! Знаю, знаю. И отца твоего, и мать, обоих, покойных, знала. Рано только вот оставили тебя сиротой, болезнь ведь не спрашивает. Большим человеком, значит, стал, молодец, молодец! Лишь бы голова работала, а теперь молодым учиться можно. Мы-то в своё время только о том и думали, удастся ли когда-нибудь досыта поесть. Трудное время было, не до учёбы. Стянули на крыльце с ног резиновые сапоги и босиком зашли в дом. В нос тут же пьяняще шибанул ни с чем не сравнимый ароматный запах супа из рябчика. - Давайте, скиньте одежду, повесьте вон сюда на крючки и за стол, поешьте, попейте, что Бог послал, - мягонько подтолкнул нас к столу Афанасий Петрович. – У нас ведь всё своё, не покупное. И правда, кроме супа из рябчика на столе в тарелках красовались мелкие белые солёные грузди, крупно нарезанная варёная капуста, запечёная в печке картошка, творог, простокваша, сметана, круглый каравай хлеба. Мы второго приглашения не стали ждать, быстро разделись и расселись за столом. Я поставил на середину стола бутылку водки: - Это от нас. - И когда ты с пустыми руками приедешь? – улыбнулся хозяин. – Ну-ка, Ивановна, принеси стопки и сама садись поближе. Посидим с добрыми людьми, поговорим, послушаем, что расскажут нам новенького. Мы ведь тут живём на отшибе и редко кого видим. Афанасий Петрович открыл бутылку, разлил по стопкам, а хозяйке – в рюмку: - Ей много нельзя, характер буйный. Ну, давайте же выпейте с устатка. - Да ведь совсем не устали, мотор работал, а мы просто сидели. Ну, за всё хорошее, чтобы вы здоровыми были, - подключился я к хозяину. - Так, так. Всем вам, сыночки, доброго здоровья, вашим семьям, скотине, - добавила от себя хозяйка. Чокнулись. Мы, мужики, опрокинули свои стопки, крякнули и потянулись к солёным груздям, которые вкусно захрустели под нашими зубами. Хозяйка же только чуть-чуть пригубила, сморщилась и замахала руками: - Ну и гадость, как только вы её пьёте? - Немножко можно, только слишком не надо усердствовать, - проговорил Сергей, принимаясь за пахучий суп. - Во всём человеку надо знать меру. Пожадничаешь – кусок в горле застрянет. Если подумать, ведь так и есть. Хоть в охоте, хоть в работе, хоть в зарплате. Кто много получает, тому ещё больше надо. И в питье, и в еде – надо знать меру, - закончил я мысль товарища. – Ох и вкусен же рябчик! - Кушайте, кушайте, люди добрые, не стесняйтесь. Что на столе, всё попробуйте. Если не хватит, сейчас ещё что-нибудь принесу. Мы ведь с Афанасием вдвоём живём, так по чуть-чуть в рот положим, и сыты. За разговором не заметили, как бутылка опустела. - Может, вторую открыть, - взглянул вопросительно Сергей на хозяина. - Незачем, - решительно остановил его Афанасий Петрович. – После охоты усталость снять и погреться пригодится. - Да вы кушайте, кушайте. Самовар вон готов. Кому чаю горячего? Может, кто любит молоко холодненькое? Могу с ледника занести, - крутилась вокруг стола порозовевшая Татьяна Ивановна. - Скотину ещё держите? - А как же без неё? Здесь ведь, вдали от людей, магазина нет, на себя вся надежда. Корова, бычок, овцы. На старости лет пришлось даже лошадь завести. Огород вспахать, сено, дрова ведь на себе не будешь возить. Да и в райцентр приходится ездить чай, сахар, муку покупать. Их ведь корова не даёт. Афанасий и привозит, когда пенсию надо получать. Одежды нам уже не надо, и так хватит на всю жизнь. - Пенсия-то большая? - Нам хватает, не обижаемся. - Кругом ведь ни души, вдвоём не скучно жить? - Да не-ет. Зимой только тоскливо, выйти некуда. Всюду сугробы, ветер в трубе да волки воют. Одна радость – радио, оно и веселит, обо всём расскажет, что в мире творится. Было бы ещё электричество, тогда можно и телевизор купить. А так ничего нам и не надо. Раньше не было света, а теперь, когда деревня опустела, и подавно не дадут. Кто будет стараться для двух пенсионеров? Вот летом хорошо, раздолье тут, весело! Дети в отпуск приезжают с внучатами, тогда шумно в доме. Везде люди. Одна семья в подполье, другая – в чулане, третья – в сарае. Сильно помогают на сенокосе. Кабы не дети, вдвоём-то много ли сена наготовишь? Очень хорошие у нас дети выросли, правду говорю, ничуть не хвастаюсь. - Ну, старуха, ты вроде с напёрсточек только и выпила, а разговорилась на целый стакан, - оглянулся на супругу Афанасий Петрович. - Как же не поболтать? Вон какие хорошие люди приехали аж с самого города! С тобой ведь не очень-то поговоришь, за день если пару слов промолвишь, так это уже праздник, - улыбалась Татьяна Ивановна. - В красивейшем месте живёте, всё у вас под боком, - перевёл разговор на другую тему Сергей. - Не жалуемся, - довольно отозвался хозяин. – Река под окном, рыба постоянно на столе. На том берегу в болоте морошка, клюква. Там и озёра. Опять же рыба, дичь водоплавающая. За тыном в бору черника, брусника, грибы для сушки. За ручьём в тайге опять же грибы для соления, только не ленись. Вдоль ручья смородина, как виноград, гроздями висит. Охотничья тропа моя прямо от пашни и начинается. Даже избушка теперь не нужна, всё рядом, возле деревни и промышляю. - Вот где, оказывается, жить-то надо! А мы…, - Сергей глубоко вздохнул, - в цементном доме живём, грязным отравленным воздухом дышим, зараженную пищу жуём, автобусом куда-то далеко на дачу ездим. Дети постоянно болеют, в санатории и на море возим, чтобы здоровье поправить. А кабы тут росли, ничем бы и не болели. - Зато вам дрова не надо рубить, воду не надо таскать, ни скотины, ни навоза, живёте чисто. По телевизору весь мир можно увидеть, в кино и театры ходите. - Какой там театр!? В два года если один раз удастся вырваться, и то хорошо, - махнул рукой Сергей. – Навоз для огорода на даче приходится за большие деньги покупать. Живём в своих квартирах взаперти, как в клетках. Утром встаём и, как ошалелые, на работу бежим. Вечером с работы вернёшься, и вроде не на лесоповале брёвна ворочал, а так устаёшь, поешь, и уже зеваешь, быстрее бы в постель, даже программу «Время» не можешь до конца досмотреть, сил нет, глаза слипаются. - Значит, в городе тоже ничего хорошего нет? А если в деревню возвратиться? - Ох, Татьяна Ивановна, переезд – это ведь не шутка. Там уже всё налажено, всё привычно. А тут всю жизнь надо разломать, снова всё с нуля начинать. Даже подумать страшно. И жильё, и работу бросать. Выберешь вот себе колею в жизни и свернуть в сторону уже невозможно. Да и к городской жизни привык, душой прикипел, хоть и тянет, вроде, на родину. А приедешь вот ненадолго, поживёшь в деревне, глядишь, уже обратно в город тянет. - Да-а, - пропела хозяйка. – Это так и есть. Где привык жить, там и хорошо. Наша соседка вон – Анна Александровна, в Веждино переехала жить, да так сильно, говорит, скучала там поначалу. Встретила как-то нашего Тузика, который за моим стариком увязался, и даже заплакала, вот ведь, мол, знакомую собаку с Тереня повидала. А теперь привыкла и как будто так и надо. Живёт, горя не знает. - Завтра куда вы собираетесь? – спросил хозяин. - Я, вообще-то, хотел, чтобы вы, Афанасий Петрович, если будет время, показали нам лесное озеро, где когда-то мы охотились. Вроде бы и неудобно просить, но, пожалуйста, возьмите и свою «пушку», если она ещё жива, - попросил я его, улыбаясь. - Хочешь городского гостя удивить, - ухмыльнулся хозяин и шутя погрозил мне пальцем. – Любишь ты веселить народ. - Какая пушка? Чем меня хотите удивить? – встрепенулся Сергей. - Да ничего такого, просто такое же ружьё, только больше, чем все остальные, - смеётся в ответ Афанасий Петрович. – Ну, ладно, пойдём, так и быть, покажу. Мы поблагодарили Татьяну Ивановну за вкусное угощенье, вышли из-за стола и последовали за Афанасием Петровичем, который через некоторое время вынес из сарая длинную и толстую шестигранную железную болванку, заканчивающуся крепким деревянным прикладом. Я это старинное ружьё восьмого калибра уже видел раньше, поэтому только смотрел на Сергея, на его вытянувшееся лицо. Толщина ствола, чтобы не соврать, была сантиметров семь-восемь, длина около двух метров. Сколько весила данная «пушка», можете представить сами, на плече целый день таскать ни у кого здоровья не хватит. Ствол не ломается, как и совремённых ружей, а возле затвора, как у настоящих пушек, открывается наподобие дверцы, и запирается на щеколду. Было видно, что хозяин бережёт это ружьё, оно было густо смазано солидолом. Афанасий Петрович аккуратно вытер «пушку» сухой ветошью, чтобы гости не испачкались, и передал Сергею: - На, посмотри на работу старинных Тульских мастеров. Надо самому увидеть, как наш учёный муж набросился на эту «царь-пушку»! Он крутил её и так, и сяк, правда, насколько хватало на это его мускульных сил. После тщательного осмотра Сергей, конечно, попросил взять с собой на охоту это чудо оружейной мысли, надо же на деле поглядеть, как оно работает. - А кто будет стрелять? – усмехнувшись в бороду, спросил Афанасий Петрович. - Я и попробую, - расхрабрился Сергей. - Ну, тогда давайте отдыхать, - завершил разговор хозяин и занёс ружьё обратно в сарай. Встали мы назавтра вроде бы и рано, но у хозяйки на столе уже румянились горячие шаньги. - Вы, наверно, Татьяна Ивановна, и не ложились вовсе? – спросил я, увидев и сразу же попробовав её творение. - Как это не ложилась? Даже выспаться успела. Мне ведь уже пары часов вполне хватает, чтобы отдохнуть. Да и вас без горячего завтрака отправлять куда-то далеко на озеро неудобно. - Нашли о ком так беспокоиться! Мы ведь люди привыкшие, несколько дней запросто можем без еды обойтись. - Голодными жить нельзя, Господь накажет! Это нам раньше в войну, да и после неё сильно пришлось голодать. Горячие шаньги с холодным молоком и топлёной сметаной не хочешь, а сами в рот лезут. Наелись, набили желудки до отвала, лично у меня кожа на животе, как на барабане вздулась. Хотя много чего ещё на столе было, но больше ни на что у нас уже не хватило сил, выдохлись окончательно. А Татьяне Ивановне только того и надо. Лучшей похвалы для хозяйки нет. Знай себе улыбается: - Ещё бы что-нибудь отведали! А мы только виновато по животам похлопываем: - Извините, честное слово, больше не можем. Афанасий Петрович заблаговременно наши сапоги с крыльца в дом занёс. Они были сухие и тёплые. Вот же молодец! А мы с Сергеем до этого бы не додумались. Вышли на улицу. На цепи скулит и плачет Тузик, просится пойти вместе с нами, его Афанасий Петрович специально посадил на цепь, чтобы не увязался за нами и не шугал уток. Ночью подморозило. Везде всё побелело, покрылось изморозью. Спускаемся к реке крайне осторожно, как бы не поскользнуться и не съехать на заднице прямо в воду. Расселись в лодке. Наши вертикалки 12-го калибра по сравнению с «пушкой» Афанасия Петровича как игрушки. Даже стыдно рядом положить в лодке. - Ты только, Афанасий Петрович, покажи, где протока начинается, а то я ведь могу и проскочить, - обратился я, заводя мотор. - Найдём, куда ей деваться, - огладил он свою густую белую бороду. И скомандовал: - Трогай. Взревел мотор, лодка, разрезая острым носом спокойную гладь воды, рванулась вперёд. Среди кустов ивы, густо разросшейся на противоположном берегу, я всё же самостоятельно смог отыскать протоку к озеру. Не забыл ещё окончательно. По узенькой ленте воды добрались до озера, берег которого густо зарос болотной травой. По только ему известным приметам Афанасий Петрович указал место, куда надо пристать. Повсюду вдоль берега раскинулось болото, и только здесь берег был выше и посуше. Под раскидистой елью, накренившейся в сторону озера, у Афанасия Петровича оборудовано место для отдыха и наблюдения. Несколько чурбачков вместо стульев и на двух чурбачках подлиннее, лежащих на земле, три доски, это стол. Сидим под елью, вполголоса разговариваем, наблюдаем за озером. Утки, слышно, прошелестели над нами крыльями, крякнули несколько раз и шлёпнулись метрах в ста от нас. Шесть крякв, гордо подняв головы, не спеша плавают на зеркальной поверхности воды. Афанасий Петрович подкатил чурку, приставил к ней свою «пушку», поглядел некоторое время на уток и повернулся к Сергею. - Ну что, выстрелишь, желание не пропало? – спросил, улыбаясь. - Вроде страшновато, - поёжился тот. - Ничего, один раз надо попробовать. Потом в городе будет чем похвастаться. - Ну, была не была! Лёг Сергей на землю, приладил приклад к плечу, оглянулся на Афанасия Петровича. А тот снял с себя телогрейку, сложил втрое и подал Сергею: - На, подложи под плечо, да крепко прижми приклад, не торопись, подожди, чтобы утки кучнее собрались. Сергей поёрзал-поёрзал, ставил ружьё и так, и этак, затем отложил его, встал и подошёл ко мне. - Плесни-ка сто грамм. Я налил ему почти полный стакан. Сергей двумя большими глотками опорожнил его: - Всё, теперь выстрелю! Снова лёг на землю, оперся правой ногой об ель. Афанасий Петрович отодвинул его ногу: - Так нельзя! - понаблюдал за утками и тихонько командовал: - Погоди, погоди. Вот теперь можно! Ухнуло действительно как из пушки. Кругом всё заволокло пороховым дымом, ничего не видать. Как только немного дым развеялся, мы кинулись к Сергею. Ружьё валялось в стороне, Сергей же лежал недвижим, не подавая признаков жизни, глаза закатились, ярко белели только белки, зрачков не было. - Вроде не дышит, может, умер? – оглянулся я на Афанасия Петровича. - Ничего с ним не случилось. Я вон сколько раз стрелял да живой хожу. Я приподнял голову друга и пошлёпал легонько ладонями по щекам. Сергей застонал и приоткрыл глаза, затем приподнялся, перевернулся на спину, встал на четвереньки и замотал головой. - Вот и хорошо, молодец! – похвалил его Афанасий Петрович. – Теперь пойдём уток собирать. В тревоге за Сергея я и совсем было забыл про уток. Все шесть крякв болтались на воде кверху ногами. На противоположном берегу осока как будто скошена, причём чем дальше от нас, тем шире покос. - Плечо сильно болит? – обратился я к Сергею. - Как не болеть!? – морщился он, потирая ушибленное плечо. - Я как-то раз с лодки стрелял, когда на чёрных уток ходили. Афанасий Петрович рулил, а я, как гренадёр, на носу. Чтобы ружьё ненароком не потерять, привязывали его к лодке верёвкой. Так, веришь или нет, после выстрела лодка с «Вихрём» назад начинала пятиться. - Не удивительно. Сергей после этого больше уже не стрелял, а мы с Афанасием Петровичем подстрелили по паре штук, чтоб потешить охоту, конечно, с обычных ружей, развели костёр и сварили молодую утку. Очень вкусно и сытно пообедали возле костра, прикончили начатую бутылку водки и до вечера на берегу травили охотничьи байки. - Афанасий Петрович, и часто вы берёте свою «пушку» с собой? – с нескрываемым уважением поглаживая большущий приклад, спросил Сергей. - Да нет, обычно раз за осень возьму, чтоб не обижалась, один же раз выстрелю, и больше уже до следующей осени не трогаю. - Гильзы заводские, и много их у вас? - Нет, всего-то пять штук и есть. Больше всё равно без надобности. - А в каких дозах порох и дробь кладёте? - А так, на глазок. В ладонь насыплю, и в гильзу. - Понятно. В погожий день даже как-то и не заметили, что солнце уже коснулось верхушек деревьев, тени их заметно удлинились, а от озера потянуло сыростью и прохладой. - Ну, что, охотнички, давайте грузиться, пока не стемнело, если, конечно, здесь заночевать не собираетесь? Хозяйка, наверно, уже заждалась нас, скучает дома одна. - И правда, надо трогаться, хотя и неохота оставлять такое замечательное место, - поддержал я Афанасия Петровича. – Вот если бы это озеро было ближе… - Да! Тогда здесь охотников окажется больше, чем уток, да захламят всю прилегающую местность пустыми бутылками и банками, ступить будет некуда. Пока собирались обратно, вдруг, откуда ни возьмись, небо закрыла страшная тёмная туча, поднялся сильный порывистый ветер, и как будто где-то прорвало – ливнем хлынула сверху вода. За какие-то секунды мы промокли насквозь. До полной темноты кое-как успели выйти через протоку обратно на Вычегду, вонзились в берег, подняли лодку повыше, закрепили штырём с цепью и со всем хозяйством бегом, откуда и силы взялись, скользя и падая, побежали в гору. Было уже совсем темно. Ввалились в избу шумной весёлой гурьбой. У Татьяны Ивановны на столе светила керосиновая лампа. - Вернулись всё-таки? А я уж думала, что заночевали под ёлкой. Кого-нибудь хоть подстрелили, или пустыми пришли? - Десять уток принесли, Татьяна Ивановна. - И то хлеб. Никто не покалечился от страшного ружья? - У Сергея правое плечо на месте левого оказалось. - Не до такой же степени, наверно? - Нет, нет, Татьяна Ивановна, - рассмеялся Сергей. –Это-ж Василий Семёнович, как всегда, шутит. - Ну, тогда всё хорошо? Сколько раз этому старому дурню говорила, чтоб утопил эту пушку в самом глубоком омуте, так нет, надо ему перед добрыми людьми хвастаться. Вы побыстрее раздевайтесь. Сейчас развесим вашу мокрую одежду в сарае, пусть сохнет, а сами бегом в баню, как раз сейчас самый хороший жар. Лучше бани с устатку ничего нет. В предбаннике свежие веники приготовлены. Афанасий, фонарь зажги, темно. - Ну, Татьяна Ивановна, зачем вы из-за нас так беспокоитесь? Будто мы самые дорогие гости! - А разве нет?! Теперь ведь к нам аж до самой весны уже ни одна живая душа не забредёт. - Мужики! Бегом в баню! Остынет, пока тут будете шуры-муры с моей хозяйкой заводить, - ухмыляется Афанасий Петрович. – Баня – она всем подходит и от любой болезни лечит. И правда, так хорошо мы попарились, так отхлестали друг друга берёзовыми вениками после ливня, что потом еле-еле выползли в предбанник, открыли дверь на улицу и раскрытыми ртами жадно глотали прохладный свежий воздух. После бани поужинали, пили чай с малиновым вареньем. - Вот благодать-то какая! Ну, хорошие же вы люди, Афанасий Петрович и Татьяна Ивановна, - от всей души произнёс раскрасневшийся Сергей, по лицу которого расползлись крупные капли пота. - Да какие уж там хорошие, как и все, - ответил хозяин. - Нет! Не все такие! В нашей коми деревне люди ещё не испорчены цивилизацией и они рады каждому входящему. Вот думаю, чем бы я смог отблагодарить вас за такой радушный приём и угощенье? - Перестань! – сурово остановил его Афанасий Петрович. – Нам ведь, живущим в этой глуши, кто бы ни пришёл – праздник. И впредь не забывайте нас, всегда заходите! - Может, вам что-то в хозяйстве нужно, я бы купил в городе и переслал вам? – не унимался Сергей. - Ничего нам не надо, всё есть. Лишь бы войны не было да здоровья немного Бог дал ещё пожить тут, - произнесла тихо Татьяна Ивановна. - Всё-таки, наверно, не помешала бы вам небольшая ветряная электростанция, чтобы светлее жить стало тут. - Да! Конечно! Станцию ещё сюда! Да долго ли мы тут ещё продержимся? Самое большее – пять лет, а после этого ведь и рады бы, да не сможем больше одни справляться. Придётся к детям проситься, сюда никто уже не приедет жить. Хоть и жалко оставлять родную деревню, где целый век прожили, а никуда не денешься. Что-ж, давайте укладываться спать, - потеребил белую бороду Афанасий Петрович. Утро встретило нас низко плывущими, сеющими мелкий осенний дождь облаками. Об охоте в лесу или на воде нечего было и мечтать. Сергей – городской человек, тут же заскучал. - Вася, давай уедем. Хватит надоедать хозяевам. - Поехали, так поехали. Денёк тут отдохнули, пора и честь знать. Хотелось бы, конечно, ещё в лес сходить на боровую, но погода подвела. Мокрую одежду нашу, оказывается, Татьяна Ивановна вчера вечером развесила в бане, она полностью высохла и от неё вкусно пахло банным духом. Вот ведь какая она! А мы ни в жизнь не догадались, так бы сырую сегодня и одели. Мы с Сергеем хотели честно поделить добычу поровну, но Афанасий Петрович насильно всё отдал нам: - Такого добра я себе ещё добуду. Возьмите уж вы, угостите своих домашних. Проводили нас до самой лодки. На дорогу дали вдобавок шанег, молока, сметаны и творогу, хотя мы, конечное дело, упрямо отказывались от всего. - Берите, берите, нам ведь всего не съесть, скотине же и приходится скармливать. Да не забывайте нас, заглядывайте, пока живы будем… Долго ещё стояли их фигуры возле реки, пока не скрылись за излучиной. Иван Ногиев 2003 год