Последний круг
Последний круг
На востоке только-только чуть забрезжил рассвет, а Дмитрий Гуриевич уже встал, включил свет и ещё раз проверил содержимое своего рюкзака. Ведь не дай Бог, ещё забудет что-нибудь. Вроде всё на месте, уложено аккуратно, всё мягкое ближе к спине, твёрдое – с обратной стороны, а хрупкие вещи надёжно обёрнуты тряпочками. Берестяная наберушка, доверху наполненная гроздьями алой рябины, к ручке которой привязаны снопики силков из конского волоса и обрезанных ниток длиной примерно с вершок для подвешивания приманки. В левом нагрудном кармане часы на шнурке, чтобы не потерять, в правом – компас, который ещё с фронта привёз, и тоже на шнурке. Жена поднялась вместе с мужем, быстро согрела вчерашний суп, принесла на стол, нарезала толстыми ломтями подовый хлеб собственной выпечки и села за стол напротив мужа. Дмитрий неторопливо хлебал, дуя на горячий суп, подставив кусок хлеба под ложку, чтобы ни одна капля не пролилась на стол. Ещё очень рано, аппетита совсем нет, но он всё же заставил себя опорожнить тарелку супа, выпил кружку холодного молока, вытер тыльной стороной ладони усы и встал из-за стола.
- Значит, через три дня вернёшься?
- Раньше, конечно, не получится. Опять ведь, наверно, тропу сильно завалило, расчищать много придётся.
- Да уж завалило, наверно, достаточно. Зима тёплая была, мокрый снег-то много деревьев повалил.
Дмитрий сел на лавку, чтобы обуться. Старательно намотал на ноги портянки, а портянки накручивать он великий мастер. Так к ногам приладит, что никакие носки не нужны, целый день по лесу проходит, а в сапоге они не собьются, мозоли на ногах не натрут. Как утром оденет, так вечером и снимет. Сапоги резиновые с вечера в избу занёс, чтобы утром обуть их сухими и тёплыми. Накинул фуфайку, на голову надел подшлёмник для лесорубов. Хотя и не очень красиво смотрится, но в лесу удобно, затылочная часть удлинена и спускается на спину, этим от дождя и снега защищает, за шиворот влага не попадает. Подпоясался широким солдатским ремнём, за которым к спине приладил топор. В карман не забыл положить рукавицы. Раньше никогда рукавиц не брал, а нынче и руки, и ноги мёрзнут, старость – не радость. Теперь хоть сапоги резиновые научились штамповать, влагу не пропускают, а раньше, бывало, в самодельных котах ещё до лесу не доберёшься, а ноги уже мокрые. Силки настораживать Дмитрий Гуриевич никогда не брал с собой ружья, оно только мешается. К силку нагнёшься, ружьё возле дерева поставишь, и пока там возишься, про ружьё забудешь и оставишь его. Хорошо, коли быстро спохватишься и не успеешь далеко уйти, а если через десяток силков? Тогда не насторожка получится, а одна только беготня туда-сюда по тропе. А если вообще не вспомнишь? Тогда можешь и без ружья остаться.
Посидели на лавке возле порога, чтобы удача не отвернулась, и Дмитрий встал.
- Пора. Господи, благослови, - проговорил и повернулся к выходу. Фёкла быстро перекрестила мужа, а сама с подойником вышла в хлев доить корову. У хозяйки ведь свои хлопоты.
Охотник бодро зашагал вниз по косогору, перешёл небольшой весело журчащий ручей и направился к лесу, который почти полностью скрыт молочно-белым туманом. Возле леса когда-то раньше стояла изгородь, которая опоясывала всю деревню, а теперь от неё даже места не осталось. Мужики в старину без дела не сидели, везде поддерживался строгий порядок. Чтобы удобно было людям переходить через изгородь, по мере надобности то одним, то другим стариком без всякого указания сверху изготовлялся мостик. Это тогда было в порядке вещей. Дмитрий тоже познал, что такое – огород городить. Кроме своего огорода надо было огораживать колхозное поле за ручьём, затем в общей изгороди свой участок содержать в порядке. И всего набиралось сто три звена, по семь жердей в высоту. Сделает, так на совесть, а не тяп-ляп, как у некоторых. Изготовил колотушку для забивания кольев, так вся деревня ею пользовалась.
Всё дальше и дальше шагает охотник по скользкой тропе, вспоминает свою жизнь, которая, вроде бы, только начинается, а, оказывается, уже идёт на закат. Не вернёшь назад прожитые годы. Перешёл по мосту речку Вежу, затем сенокосный луг и углубился в лес. Отсюда начинаются его охотничьи угодья. Прежде содержал значительно больше кругов, но теперь вынужден был сократить, жизнь заставила. Ноги отказываются лишние километры наматывать, да и дичи практически не стало. Прямо на глазах природа меняется. Прежде по всей тропе молодой берёзняк и осинник стоял, только короткие переходы были по ельнику, ягод – завались, ногу некуда поставить. Шаг сделаешь, под подошвой – варенье черничное. И дичь была, в основном, конечно, рябчик. А сейчас лес состарился, как и хозяин, ягод нет, дичи нет, везде завалы, бурелом. На тропе постоянно приходится топором работать – расчищать себе дорогу, а то ведь не пройдёшь. В предыдущие годы Дмитрий и Фёкла по весне специально ходили по тропе на расчистку с пилой, а в этот год не смог – болел.
До охотничьей избушки километров пятнадцать будет. Походным шагом пройдёшь за три часа. А во время насторожки силков за целый день еле управишься. Вот и первые силки на тропе нарисовались. Дмитрий приступил к насторожке. Очень кропотливая эта работа. Надо возле каждого силка останавливаться, поправить её, расправить петлю, закрепить её маленькими еловыми веточками, с обеих сторон подвесить приманку – гроздья рябины. Хорошо, что в это лето рябина уродилась, а в неурожайные годы приходится подвешивать ягоды шиповника и сшитые из яркой красной материи самодельные шарики. Надо ведь чем-то привлекать рябчиков! Навесные силки, конечно, настораживать легче, всё можно делать стоя, да и продолжительность их жизни значительно больше, чем у наземных, по двадцать лет, а то и больше могут прослужить, если, конечно, дерево прямо на них не грохнется. Но зато и дичь попадается в них хуже. Наземные силки делать сложнее, они быстро прогнивают, постоянно приходится на колени перед каждым опускаться, вроде как молиться на них, чтобы исправно несли свою службу, расчищать обе стороны, чтобы рябчикам ничего не мешало подойти к ним искупаться в песке. Земляные силки часто делают возле муравейников, ведь рябчики и тетерева любят порыться в них, поклевать вкусные белые личинки муравьёв. Только вот если не весной, так осенью уж обязательно медведь разворошит муравейник вместе с силком и опять охотнику надо новый мастерить. Да и сами муравьи как могут, так и вредят Дмитрию Гуриевичу. За лето они так отстроят своё жилище, напоминающее египетскую пирамиду, что силка осенью иногда даже и не увидишь, тогда самому приходится нарушать спокойствие этих маленьких, но очень трудолюбивых насекомых - разрушать их строение, откапывать силок. Но не только из-за этого земляные ловушки хуже навесных. Из них гораздо чаще у охотника ускользает уже пойманная добыча. Ведь дичь, валяющуюся на земле, легче «добыть» всякой твари, которая тоже любит полакомиться вкусным мясом рябчика. Кто только не ворует у коми охотника? И мыши, и сойки, и чёрные вороны, и, что совсем уж удивительно, даже осы. Если горностай утащит рябчика, то по оставленным на земле пёрышкам можно проследить и вытащить откуда-нибудь из-под колоды птицу, хотя чаще всего уже без головы, а у куницы не отберёшь. Она следов не оставляет. Из-за этого Дмитрий Гуриевич вынужден часто обходить свои круги, через каждые два дня.
Охотничать Дмитрий любит, видно, эта страсть влилась в его кровь вместе с молоком матери. Но при этом никогда он не жадничал, не забывал и про завтрашний день. Наловит для себя, и хватит. Надо оставить и на приплод, в следующем году снова ведь осень придёт и опять в лес потянет со страшной силой. А что в пустом лесу делать? Количество дичи каждый год разное. Иногда какой-то всплеск происходит и лес полон молодых рябчиков, идёшь по тропе и со всех сторон взлетают, только и слышишь: «Фр-р-р! Фр-р-р!» А если весна холодная и дождливая выдаётся, то в гнёздах яйца и птенцы вымерзают, тогда осенью лес совсем пустой. Тоскливо в такую осень охотнику, на душе тяжело. Да и миграция у них частая. Бывает, неурожай на берёзовые почки, тогда птица массово переходит на другое место, туда, где природа приготовила корму для неё в достатке. В былые годы встречались на тропе Дмитрия и глухари, попадётся такой, и сердце тогда прямо наружу просится от радости. Но вкуснее рябчика, конечно, никого нет, и мясо белое, не зря ведь издавна называют его царской пищей. Да, прямо на глазах всё изменилось, думает Дмитрий Гуриевич, не прерываясь ни на миг от своей нудной работы. Сам состарился, стал некрасивым, зубы выпали, некоторые сами, а над другими немало пришлось потрудиться стоматологу. Сильно изменились люди, стали какими-то злыми, друг друга ни во что не ставят. Только и думают, как бы напакостить соседу. Неделю назад повстречался Дмитрию друг детства – Иван Семёнович, так он со слезами на глазах рассказал, как над ним дурные люди надсмеялись. Его охотничья избушка стоит в другой стороне и там зимой весь лес вырубили, степь голая осталась. Да ладно, если бы по-людски вывезли, а то всё перемололи да так и бросили, лежит и гниёт теперь. Пока до избушки добрался, чуть без ног не остался. На стене избушки кто-то топором вырубил: «Епов – браконьер». В избушку хоть не заходи. Всю посуду перебили, оправлялись прямо внутри. В крыше, которую Иван Семёнович старательно покрыл берестой, прямо над нарами топором пробили дыру. Так разве можно? А какой же он браконьер? Веками коми охотники таким способом дичь добывали и никогда она не убывала. Значит, дело в другом.
В это время небо, которое частично уже было занавешено тучами, совсем потемнело. Солнца не стало видно и в лесу сразу густо надвинулись сумерки. Сначала редко, а потом всё чаще лицо Дмитрия начали охлаждать холодные капли. Кто осенней порой попадал в лесу под дождь, хорошо знает, что это такое. Охотник поглядывал на небо над головой, но из-за деревьев ничего не было видно. Дождь же лил всё сильнее. Дмитрий укрылся под густой разлапистой елью, решил переждать непогоду. Вдруг да всё это ненадолго, посеет грибной дождик и перестанет. Заодно можно перекусить. Довольно долго сидел под деревом, но дождь не прекращался. Вскоре и жидкая еловая крыша протекла, ветви перестали держать отяжелевшие капли и под деревом стало хуже, чем на открытом месте. О дальнейшей насторожке нечего было и думать. Левая рука, изуродованная фашистским снайпером, давно замёрзла, перестали слушаться и пальцы правой. Скорым шагом Дмитрий направился к избушке. Сыро, холодно, на охотнике скоро не осталось сухого места. «Лишь бы только избушку не сожгли, - одна только мысль крутилась в голове. - Без крыши над головой ему в такую непогоду не выжить». Идёт Дмитрий вперёд, часто спотыкается, ноги скользят на мокрых корнях деревьев. В сапогах давно болото чавкает, вода со штанины ручейком стекает за голенища. Места очень знакомые, исхоженные им вдоль и поперёк за всю его долгую жизнь. Вроде бы уже близко должна быть избушка, но ноги не слушаются, не то, что в молодости. Вдобавок одну ногу начала сводить судорога. Надо остановиться, прислониться к дереву, отдохнуть. Ноги подержать прямо, не сгибая в коленях. Тогда судороги пройдут. Постоял, подождал, немного заодно отдохнул. Так и есть, стало легче. Теперь снова в путь, некогда прохлаждаться, окоченеешь.
Как трудно даётся последний километр. Но шаг за шагом охотник всё ближе к конечной цели сегодняшнего пути. Вот и последний поворот, за которым, как всегда, вдруг неожиданно открывается небольшая поляна, в центре которой примостилась его избушка, которая для Дмитрия теперь кажется настоящим сказочным теремом. Да каким теремом? Дворцом! Слава богу, цела! Хотя от старости уже наполовину ушла в землю, но всё же крыша над головой есть, стены от ветра защищают. Что же ещё надо охотнику? Даже улыбка показалась на посиневших от холода губах Дмитрия Гуриевича. Теперь живём!
- Ну, избушка, здравствуй! Хозяин твой пришёл, пусти переночевать, - как всегда, поздоровался Дмитрий. Снял из-за ремня топор и постучал обухом по стене. Скинул отяжелевшие от воды рюкзак и фуфайку, повесил их на длинную деревянную палку, специально вбитую в стену. Согнувшись, тяжело шагнул в тёмную избушку с чёрными от сажи стенами и присел перед печуркой. Сразу было видно, что никто чужой не приходил, ну и хорошо. В печке у Дмитрия уже заложены сухие дрова, между поленьями даже торчит береста. Охотник снял с гвоздя из-под потолка завёрнутые в мешковину нехитрые постельные принадлежности и положил на нары, чтобы они не покрылись сажей, пока топится печка. Вытер руки сухой тряпкой, чтоб не намочить спички, с полки достал коробок, непослушными негнущимися пальцами с трудом достал спичку и чиркнул ею о бок коробка. Поднёс слабый огонёк к бересте, которая тут же вспыхнула, пламя жадно накинулось на аккуратно сложенные поленья и вот они уже весело затрещали, заговорили на своём языке. Печка в избушке без трубы, дым выходит прямо в помещение и уже оттуда через дверь и небольшое окошко под потолком на улицу. Сразу вся избушка наполнилась густым белым дымом до самого пола. Дмитрию пришлось даже выйти наружу, чтобы не задохнуться. Но он зря не стоял, сходил с чайником и котелком к роднику за водой, принёс и поставил на лавку. В холодной одежде Дмитрия пробрала дрожь, его всего заколотило и он ничего не мог поделать с собой. Вскоре, однако, избушка немного прогрелась, дым поднялся на уровень дверного косяка и колыхался тихонько густой белой пеленой. Дмитрий подвесил перед печкой над языками пламени чайник и котелок с водой. Сухие дрова в печке быстро сгорели и превратились в головешки, от которых веяло жаром. Дыма в избушке уже почти не осталось, и Дмитрий закрыл дверь, на время оставив открытой отверстие под потолком, чтобы не угореть. Вскипела вода в чайнике и в котелке. Охотник заварил кипяток чагой, а в котелок положил пакет с супом быстрого приготовления. Вот и головешки в печке сгорели, можно закрыть дымоход. В избушке сразу стало тепло-тепло. Дмитрий снял с себя всю мокрую одежду, сапоги, вышел на улицу и хорошенько всё выжал, сапоги подвесил на жёрдочки. Одежду развесил в избушке сушить. Сам остался в одних трусах. На ноги надел тапочки, которые постоянно хранил здесь. Теперь можно и не спеша покушать. Достал из вещмешка хоть и в полиэтиленовом мешке, но всё равно размокшую и смятую буханку хлеба, масло в стеклянной баночке, сахар. Налил в миску супа и с удовольствием поел, затем выпил кружку горячего чая. По всему телу разлилось блаженное тепло. Потянуло на сон. Теперь в самый раз растянуться на нарах.
Дмитрий подошёл к нарам, развернул узел, где были старые фуфайки и одеяло, а также подушка, набитая медвежьей шерстью, всё это расстелил на нарах и с удовольствием лёг.
Как же всё-таки хорошо лежать вот так в жарко натопленной избушке после тяжёлого перехода, слушать шум дождя, завывание ветра, скрип старых деревьев и размышлять о жизни. Глупые люди отдыхать ездят куда-то на далёкие курорты, а для коми мужика самым лучшим санаторием всегда остаются лес, река, его охотничьи тропы и приземистая, но такая тёплая и всегда гостеприимная избушка.
…Ночью поднялся сильный ветер и разметал неприветливые тёмные тучи, основательно испортившие Дмитрию вчерашний день. На тёмном небе вспыхнули и засверкали мелкие холодные звёздочки. Утром должна установиться отличная погода.
Назавтра Дмитрий закончил насторожку вчерашнего круга, хотел начать ещё новый круг, но не хватило сил, махнул рукой и направился домой. В эту осень даже и не принимался за другие круги. Довелось ещё Дмитрию и Фёкле полакомиться вкусными рябчиками, а лишнего им и не надо. На следующий год леспромхоз перемолол весь лес, где находились угодья пожилого охотника, и дойти до избушки стало просто невозможно. Пусть даже и были прекрасные дни бабьего лета, какие-то особенно тёплые вечера, хоть и тянуло в лес, но как такового леса уже не было. И только печальный гомон птичьих стай, следующих по когда-то ими проложенным небесным тропам на юг, оставлял в сердце старого охотника неприятный осадок. Вот бы подняться, как эти гуси-лебеди, и с этой высоты оценить свою буйно прожитую жизнь!
Парма Вань
1994 год