02.03 Поля мелководья, в гейзерах и «позёмках» испарений. Горизонт ровный на все четыре стороны. Пасмурное серое небо смотрело на пасмурную, глинистую, серую равнину Шамании, отражаясь в дельте, разбежавшихся по ней, протоков. В отдалении слились, разровняли её и себя неспокойным, болотистым разливом. Но снаружи было, по крайней мере, тихо, бурление не резонировало в пустых стенах. На смену ему пришло буханье всплывающих пузырей. Размером с воздушные шары. А иные с аэростаты! Глубоких-то мест нет, и омуты не глубоки, самое большее в два человеческих роста. А это чудо природы выходило из мути так постепенно, что лодочник успевал обойти, заметив известковое посветление, и путешественников всего лишь покачивало добежавшими волнами. Пузыри шли как что-то тяжёлое сквозь воду, вязкое... – А если прыгнуть в него? – спросил Гром у лодочника. – Ууу... Я услышу от Пажа поболе пары ласковых... Но нырять за тобой даже не подумаю. – Там не дно? – Где как... Пузыри поднимаются от тех же каштанов, но из болота... Чёрт знает, с какой глубины. – И за ними никто никогда не нырял? Что за корни в них, что за Впечатления? – Нырять ныряли... Приносить не приносили... Видимо, потребляли прямо там! Видно, стоящие каштаны! Но, знаешь что, ты попробуй их, когда свою лодочку будешь водить, договорились? Целая связка таких шаров поднялась последовательными, захватившими их меловыми кругами... Бух. Бух... Бу-бух... Лодка заплясала. А нечего на разговоры отвлекаться. Гром из любопытства глубже вдохнул, надеясь различить что-то в сырости болотного, с глубин вышедшего воздуха. Не успел увидеть, помутилось в голове. Шамания!.. Таких галлюцинаций у него даже в бреду от глубоководного яда не бывало... Сильная галлюцинация... Гром внезапно явственно понял, что если прямо сейчас не прикрутить правую руку, гайки не затянуть в плече, она отвалится! И улетит. Если сделать ещё полный оборот ею назад... Какой оборот? Суставы так не двигаются. Но роллетную дверь открывая, он их уже сто тысяч сделал... И самое смешное, что он даже явственно в левой трёхпалой руке ощутил что-то вроде гаечного ключа! Вздрогнул, спешил, волнуясь не как робот, как зазевавшийся человек... Почудится же! Призраки отступили, до чего испугался руку потерять! Отпустило в миг, как и помстилось. Однако что он заметил, когда уже вышли на спокойную воду... Харон перехватил весло как-то странно для тяжёлой вещи, не стилус ведь это, не платок у танцовщицы: тремя пальцами левой руки. Рога указательного и мизинца свободны. На фоне затопленных, серых полей, заслонив всё предыдущие Впечатления, с сырым ветром долетело одно. Свежее, старое, отчётливое. С помойки. Когда-то Паж, уронил тут соляшки не кибер-эпохи. Видение человека на трибуне. Он говорит, эмоционально говорит, и вдруг, в отличие от тех призраков, не протягивает, а резко роняет руки. И запрокидывает голову, будто дракона пытается позвать. С широко раскрывшимися, стекленеющими глазами. Красное разлетается не из, а на месте груди, и свирепая радость разлетается. Торжество того, кто стрелял, кто оставил это Впечатление, сохранившее детали и чувства. Эмоция дожила до засоления в корне. Видение опрокидывается, кричит множеством голосов, и красное заливает серое, поля, Грому глаза... Специфическое зрелище для изгнанника, не ведающего о Рынке Ноу Стоп. – А это? – встряхнулся он, указывая вдаль. А там маячила уже непосредственно Шамания. Скала. Вход. Ветер подул сильней, Гром дрожал от холода, но одежда высыхала, стало легче думать и дышать. «Да, – подумал он, с удовольствием ощущая свободное движение грудной клетки, – незваных гостей шаманийцы могут не опасаться!..» Искоса Харон взглянул на его повеселевшее лицо, хмыкнув про себя: «Упрямец!..» Точно, могут не опасаться. Без учёта и того, что Белые-то Драконы к Шамании не подлетают. Человек, проведший в отношении запечатлённой водой информации сравнительное исследование, обнаружил бы, но вряд ли смог объяснить такую закономерность... Ставшее обыкновенным корнем, обыкновенное Впечатление кратко, сухо, формально, лишено эмоций. Запретное – оглушительно ярко. И засолонению подвергаются, похоже, лишь негативные эмоции, выборочно. Кто, что выбирает?.. Радость, значит, первой испаряется из открытой чашки. Как и организм полудроида усваивает вкусные, оптимистические верхние ноты в букете свежими, сразу. Они летучи. Следом раскроется букет ароматов, от совокупного богатства до ординарного послевкусия. Ну как, встречая улыбку незнакомца, в первую очередь принимаешь к сведению лишь. Оценки после, что за человек, богат ли, беден, твоего ли круга, подружитесь ли, подерётесь... Искренна ли улыбка, оценишь потом. Таким образом, замок достраивают под флагом, который гордо полощется на башне! Достраивают между вершиной и фундаментом – дворец необусловленной радости бытия. И обратное верно. В откровенно запретных Впечатлениях, совсем свежих, проливающихся из туч, эмоции не так уж ярки. Дурные чувства приглушены, тесно перепутаны с цветами и формами, слышимым и зримым. Отдельно она как бы ничто, злая радость запретных Впечатлений... Запретная вода, омрачённая подспудно. Без понимания сюжета, кто знает, что это злая радость? Можно заметить, что невнятная какая-то. Малорадостная. Она будто сама себя отталкивает, сама себя пытается прекратить... Поэтому разными ухищрениями: от перца до ножей подстёгивают остроту на Ноу Стоп. С каштанами этого не требуется. В Шамании приспособление и напиток едины – каштан. Вторая скорлупа его, наросшая на воздухе довольно тонка, чтоб раствориться в горле и довольна остра, чтоб раскрыть корень ярко. Быстро. Так сложилось по-природе, выбора в этом смысле у шаманийцев нет. Засолонённое до предела, рафинированное зло, каштаны избыточно ярки... Избыточно экспрессивен и способ употребления, превосходящий самые смелые фантазии Рынка Ноу Стоп. Новоприбывшие принимают за дурную шутку. За фокус. Но это не фокус. Колючий каштан величиной до полкулака они глотают, не запивая. И – транс... Бубны... Как направление к выходу... Как анестезия... Как поддержка стремительным потокам огоньков регенерации, ритм. При таком количестве внутренних повреждений дроиды регенерации задумываются: восстанавливать или пора разбирать тело? Шамания может существовать исключительно как общность, община людей. «Лунный круг» безусловного доверия. Шаманийцы великолепно чувствуют как весь круг, так и лунные бубны, акустику. И того, ради кого в этот раз собрались. Экстатического танцора. Способен пройти «каштан навылет»? Требуется срочно возвращать? Влага корня Впечатления из каштана выходит. Соль, проступая на коже, отнимает обратно. Вытягивает и влагу, бывшую в теле... Шаманиец по выходу из транса весь в соли, как под инеем. Не у каждого остаются силы даже самостоятельно умыться. Зачем они такое вообще проделывают, речь впереди. В погоне за кайфом. Скала в равной мере напоминала природное образование и рукотворное сооружение, вдохновлённое им, но не замаскированное под него. Очень ровно разбегались по тёмному камню трещины. На первый взгляд – кладка, на второй – крупней, чем люди выбрали бы, людям такие глыбы не поднять. Трещины тонкие, не стыки раствором замазанные, а чёткая сеть, наброшенная в виде произвольной кладки. Камень – яшма, бурая с красновато-рыжими прожилками. Перед случайным взглядом высился остров, цельная скала. Не причалить. Разве чудом, но на вершину и чудом не забраться. А на вершину и не нужно. Шамания внизу. В этом облачном рынке нарушаются условности ландшафтно-закономерного мира. Под землёй следующая земля под следующим небом Шамании. Вечное полнолуние... Оно повсеместно. О скалу плещут волны, на них ниоткуда ложиться потусторонний слабый свет. От луны, которой не бывает на верхнем небе постоянного пасмурного дня, не бывает и на подземном, всегда полночном небе. Где лунные бубны, сияя, низко над землёй висят. С лица скалы, обращённого к городам, течение позволяло подойти к ней вплотную и заметить канаты, свисающие с причала, оставшегося на прежнем, высоком уровне воды. Что заставляло задуматься о причине затопления городов... Какая-то плотина ограждала их от большого озера. Она рухнула одновременно наружу и в нижний мир? Озеро, разлившись, достигнув рамы, откатывалось в обратный путь, чтоб низвергнуться под скалу водопадом? По толстым канатам с узлами можно забраться и побродить по каменным залам крепости, вырубленной в скале. Ничего интересного. Ни вещичек, ни особых свойств полей. Столы да сиденья огромные, из камня вырубленные. Причём не вокруг столов, а вдоль стен. Ни пыли, ни разрухи, а всё же: где природное, плесенью не тянет, где обитаемое тянет ею... В прошлый раз с Пажом осмотрели. Теперь Харон повёл лодку сразу вокруг. Человек несведущий, попав сюда, обогнул бы скальный остров, держась от шума водопада подальше. После оставалось бы ему, на вёслах возвращаться к раме. Ангарами, пригородами, где течение слабей... Где светлячки провожают лодку неестественно большими, тёмными глазами... Не горят глаза, в этом смысле они естественны, как у обычных людей. Их глубокая, остановившаяся осмысленность не допускает в того, кто столкнулся со светлячком, ни страха, ни пренебрежения. Пусть он сияет весь, пускай ненормально, бессмысленно движется. Не ответит, не услышит. Но он смотрит на тебя... Гром вспомнил, Паж потихоньку начал сводить его с шаманийцами на континенте, когда Зэт, парень одну букву оставивший себе от полного имени, попавший в Шаманию тайком, без приглашения, признался, что день потратил, исповедуясь светлячку!.. «Всю жизнь ему рассказал! Хотя сразу... Да, сразу, с первых минут, я-то и видел, что он ничего не понимает! Что он не из тех, кого ищу. А будто слышит, будто глубже понимает, чем я сам про себя...» Гром подумал тогда: «Потому ты и рассказывал, что уверился сразу: он не слышит...» Обогнув крепость на полкруга, Харон повёл лодку прямо к пенящейся черте водопада, с водной пылью над ней. По лунным бликам повёл. Гром знал, что не упадут... Но иллюзия посильней отрывающейся руки, которую надо срочно гаечным ключом прикрутить на место. Иллюзорная уверенность в том, что водопад низвергается в область Там. В недостижимую область Там, то есть без возврата. Стоило лодке слегка царапнуть дном камни порога, сонный лодочник проявил шаманийскую живость, сверхчеловеческую. Этой манипуляции с причаливанием Гром не скоро научится, и в подробностях не сразу разглядит. Канат с альпинистской кошкой взвился, ударил в расщелину скалы, и вот уже лодка сохнет, качается на нём. А Харон, как при похищении, выдернувший Грома за запястье, стоит у порога на краю, в стороне от низвергающегося массива воды. Темно, чуть погодить следует, пока глаза адаптируются к темноте. Они сейчас отправятся вниз по ступеням водопада, справа от основного потока, широким, опасным, но даже единого человека не погубившим путём. Однако впечатляет. Как два паука-сенокосца прошли они в расщелину и оказались в темноте, заполненной шумом и журчанием. Каскадный водопад. Перемежаемый площадками ровного течения. Ступени не угадать природные, высеченные? Скользкие. Гром каждый раз изумлялся, спустившись или взойдя благополучно. Глаза подстроились, и он узрел небывалое. Удостоверился, что не показалось. Огоньки дроидов, не в воздухе и не в тумане. Огоньки дроидов утонувшие в воде. Красные. Смываемые водой. Рассыпанные по уступам, сгоняемые вниз и не кончающиеся. Они были крупные и они дрожали. Водопад - своего рода фильтр: шаманиец ты или чужак? Или уже светлячок? Пройти его способен? Пока стоишь на ногах, ты человек. Если на них спустился в Шаманию, ты человек, хоть бы горел истощением безнадёжно забуксовавшей регенерации целиком насквозь. Паж сбегал вдоль по водопаду вприпрыжку, он особенный. Харон ступал осторожно, и у Грома нашлось время рассмотреть своды пещеры, с каждым шагом отдаляющиеся в темноту. Сосульками нацеленных сталактитов нет. Конденсат испарений образовал «иксы» кристаллов. Гигантские, как опорные балки, на них такие же иксы мельче и мельче. Не равноугольные, разной степени сплюснутости. Красновато-ржавые балки иксов непрозрачны, бурые с яркими точками алых вкраплений. Отражаются красные огоньки? Вмёрзли как в лёд? Своды слились в матовый купол. Вроде бутылки тёмного стекла, травлёного до матовости, с пропусками лучистых иксиков, крестиков, звёзд четырёхконечных. Под сводами гуляло алое зарево. Останавливалось, когда останавливался Гром, как луна, сопровождающая путешественника. Уплотнялось в кружево, как морось сливается в лужи и ручейки. Следующий шаг Грома, вынуждавший его смотреть под ноги, обнулял процесс, заставлял кружево растаять. Кажимость, не физический процесс? Остановка повторяла цикл. Гром уставился в своды. Зарево приобрело симметрию, остановилось. Он не знал этих слов. Этой аббревиатуры. Пройдя века, она стёрлась из человеческой памяти на заре эпохи автономных дроидов. Да, лужица овальная, перед ней и за ней одинаковые ручейки: сверху левые полувосьмёрки и правые внизу. Читается как: «sos». Во весь купол зарево. На лоб Грому упала красная световая капля, потекла... Исчезла раньше, чем успел стереть. Гром не знал и обозначения, возникшего позже. Узкого, специального sos. Актуального на протяжении сотни лет каннибализма. Когда Отрезанный Город стал непредсказуемым лабиринтом укреплённых апартаментов, переходом между ними, «батутов», «лифтов», «парализующих залов», где, согласно наименованию, невозможно ни злое, ни спасительное. Этот sos писали на стенах, на клочках бумаги, страницах книг, нумерованных со смыслом и наудачу. Его писали для собратьев по несчастью, унесённых, как живой корм в кладовку. Писали для задумавших побег, решившихся, заплутавших, для поверивших напрасно врагу своего врага. Писали бескорыстно. Указатели, подсказки. То же самое «sos», но нижний конец «s» первого и начал «s» второго стрелками указывают в «О», что означает: беги! Спасай себя. Алое зарево отступало. Прохладный лунный свет лился снизу, от подножия лестницы, принося облегчение. В самом деле: прохладный лунный свет... Бессметны определения, ухватившие суть. Бубны-луны, и «бум-бум...» их глухое, освежающее целебно. Водопад остался слева и ушёл в землю. Гром и Харон стояли на земле Шамании. Лунные бубны над горизонтом светили в их лица. Далеко, ещё идти и идти. «Прохладная бесприютность... – подумал Гром. – В пещерах-то я пожил. Так не бывает ни в норах, ни в огроменных пещерах. Лишь под открытым небом». Причин к беспокойству нет, но изнутри в рёбра колотилось настойчивое желание откинуться и песней вызвать Белого Дракона. Порыв, настигающий полудроида всюду, куда Белого Дракона призвать невозможно. Они шли на свет лунных бубнов, а те уменьшались. До размера, что можно держать в руке. «Словно был задуман такой световой, сценический эффект, ради лучшей видимости издалека». Версия реалистичная, но слишком приземлённая. Их сияние, распространявшееся правильными овалами, горизонтально сплюснутыми, когда бубен молчал, и рябыми, когда мембрана дрожала под ударами пальцев и открытой ладони, был подлинно мистичен. Проще поверить, что отвердел, превратившись в бубны, свет настоящей луны. Что богиня луны подарила их людям. Особенно когда ладонь вела глухие размеренные «бум-бум...», и ореол, выправляя сплюснутость, достигал идеального круга, охватывал вибрирующей тяжестью, упором отдавался в межбровье, мешал на бубен прямо смотреть. Остовы низкорослых деревьев. Контражур подчёркивал их причудливую, посмертную грацию. Бессознательное, подавленное желание умчать на Белом Драконе, направляло взгляд ввысь. Звёзды... Мелкие, бессчётные, как иголками проткнутые, едва различимые звёзды... Россыпь... Потянуло прохладой и сразу... – уголком Краснобая. Конфетным рядом запахло, Оу-Вау, патоками ароматизированными, сладостями... Это во мраке они с Хароном дошли до общинных складов. Тайники в земле, в Шамании – не личное и не секретное. Прохлада шла из-под ног. «Ледники-тайники», земля Шамаш очень холодная, копни её, на локоть в глубину уже лёд. Оформлены богато, ледники высланы тканями «по-желанию» – цвета в скрытой механике, узоры, золототканая, ручной работы парча. «Пеги-парашюты» и «позывные свистки» – снаряжение, желательное для попадания за раму этого рынка. Парашюты ещё и подходящее, чтоб над своим Белым Драконом поиздеваться... И сладости. Роскошь?.. На самом деле – нисколько. Повсеместен до безнадёжности в Шамании настоящий запах холодной, уснувшей земли, не ждущей ни весны, ни рассвета. Сахар тут – фактически лекарство. Настоящее лекарство для души. Даже по периметру шаманийского круга, на нижних ломанных, корявых сучьях развешены гроздья простых сахарных конфет кое-где. Сахарные капли на нитках. Те, что при срочности. Но и они пахли, как земля Шамании, холодные, как она. Круг парней, лунный круг. У всех бубны. Собственно периметр – оставшиеся на ветвях сиять луны... Мимо проходя, Гром коснулся пальцами, провёл... Как по боку зверя... Живого... Тугого, крепкого зверя, полного жизни, готового заурчать и зарычать. «Или Шамания настолько холодна, что они кажутся теплы?» Гром зашёл в круг, и каждый, – без особых церемоний, но каждый, – протянул ему руку, кто, вставая, кто нет. Собралось их на этот раз около трёх десятков человек в окончательной, так именуемой Шамании. 02.04 Что же там, в каштанах? История. Переломный момент. Расцвет кибер-технологий, предпоследняя эпоха разбрызнута по каштанам, засолена во множестве острых осколков. Дроидская система ценностей их скопом отнесла к запретному не без оснований. Хотя всегда смущает то, что – скопом. Резкий взлёт технического прогресса травмировал коллективистское начало в людях. Передал автономным дроидам его благую потенциальность, от дурной не защитив. Давным-давно воплощение научных изобретений зависело не от сотрудничества многих специалистов, а от дроидов и Кроноса – дроида плазмы взаимодействия. Столетие каннибализма и финал невмешательства дроидов подошли вплотную. Могло быть хуже. Когда в людях окончательно возобладала звериная часть, так счастливо сложились обстоятельства, что дроидские технологии доступны вполне только дроидскому же пониманию, их инструментам. Повезло. Да и оцифровка старого мира, сохранение его посредством облачных банков Впечатлений по большому счёту интерес дроидов, как сохранение всего на свете. Они желали законсервировать прошлое. Люди – меняться. Ради того же самого, что и во все века, власти над другими людьми. Эпоха высших дроидов извлекала осколки кибер-эпохи, а люди не отдавали. Некоторые, вроде шаманийцев. Для полудроидов кибер-механика в лучшем случае бесполезна. Чаще вредна. Для дроидов – обидна! Абсурдна. При её задействовании выходит, что технические дроиды в теле служат кибер-приспособлениям, кибер-деталям. Очень часто при этом прямо или косвенно служат встроенному оружию. Какому, например? Например, мании шаманийской – резакам стрижей, «обеспечивающих общественный порядок», «простых, не рассуждающих служак закона»... Надсмотрщиков и палачей. В терминальной фазе резаки стали ножом мясника, вместе: крыльями и клыками летучих хищников, уже совсем без идеологии. Славно они тогда порезвились. Впрочем, на скуку это племя не жаловалось ни в одну из эпох. «Дай мне повод!..» – ухмыляется честный хулиган, и никого над ним нету. «И не впервые во враге я друга узнаю...» – были когда-то такие строчки, где разбойник с разбойником схлестнулись и сдружились... «Мне был дан приказ...» – говорит это подлое племя. Объясняясь, если хвост прищемили, тогда открывает рот, всегда о прошлом. О будущем оно не говорит ни до, ни после «службы»... Кто бы объяснил почему? Да врёт к тому же. Тебе? Приказ?.. Ха-ха. Форму сними... Вот уже и не тебе! Вот уже и не приказ! Но зачем же её снимать, такую удобную, такую кибер-форму?.. Побочный эффект тесной взаимозависимости людей - узкая специализация разных сословий. Во все времена это сословие, слуг царёвых, блюстителей порядка, противопоставляло себя, и по факту было противопоставлено основной массе людей. «Блюстители» – обычное, нормальное слово, а вот – «порядка»... Понятие растяжимое, легко выворачивающееся наизнанку. О смысле «порядка» при всём желании окончательно договориться нельзя. Исходно фальшивое положение складывается, на всех не угодишь. Да, но не обязательно и примерять эту роль, никто не неволит. А они, примерившие погоны, пушки и резаки, они-то как раз неволят. Они инструмент насилия. Как только их не называли, как только они сами не называли себя, суть не менялась. В редких благополучных годах и странах обидное прозвище могло сосуществовать с неподдельным и заслуженным уважением. Во всех остальных пышное официальное прозвание тянуло за собой шлейф общей нутряной ненависти. На рубеже эпох звали это сословие не уничижительно и не уважительно, а по внешнему образу, отвлечённо – «стрижи». Очень плохой знак. Когда проклинают – ещё взаимодействуют, ещё диалог, надежда какая-то. А когда начинают упоминать эпитетами, как про дьявола, «рогатый, нечистый», наступил полный неконтакт. Разрыв настолько велик, что угроза перешла в область магического мышления: не упоминать по возможности, прямо не называть, не накликать. Глобализация свершилась, урбанизация тоже. Их совершила невыгодность информационного и энергетического обособления. Единый земной шар, единая нация, город «на-над» землёй – Отрезанный Город. Над ним Клык, в Клыке – стрижи. Снизу его не видно. Откуда срываются? Откуда на головы падают, чтобы состричь и исчезнуть? Где их лица? Как узнать стрижа, с кого спросить за его дела? Нет, жизнь была вольной, весёлой и полнокровной, вот только отнять её могли в любой момент. А уж какой полнокровной она была для стрижей! Чего не было в них, конкретно в стрижах, уже и номинально не «блюстителях порядка», традиционных лицемерных оправданий: зачем они такие необходимы на свете, как хуже было бы без них... Стрижи были тупо элитой, отбиравшейся тупо по силе, а пропускала сквозь фильтр их туповатая беспринципность, всё. Беспрекословную исполнительность, идеологию, сплочённость, верность, высокую оплату, личную безопасность... – всё заменила кибер-форма. Конкретные задания и те редкость для них. Летайте, стрижи, стригите. Кто дал вам резаки, подберёт, что надо ему. Не оглядывайтесь, стрижи, не задумывайтесь. Веселитесь, ребятки. Прежде «блюстители порядка» охотились на прохожих и грабили лавочников, отдавая вышестоящему начальству мзду, и себя не обижая. Ничего не изменилось. Технологии довели схему до автоматизма. Самое время упомянуть, что именно было добычей и мздой. Существуют на свете вопросы «не имеющие ответов». Под замшелой формулировкой, если раздвинуть кладбищенские заросли и копнуть слегка, скрывается надгробная плита надежды. На ней пропущено главное слово: не имеющие «положительных» ответов. Короче, ситуации, вход в которые от века широко распахнут, а выхода нет. Признавать же этого не хочется... Один их таких вопросов, проблема «коллективной ответственности». Какая «проблема», когда по-настоящему нет ни «коллектива», ни «ответственности»? Ан, не так всё просто. Примыкающая проблема – «наркомания». Идеологическая, физическая, разница не особо велика. Мозг человека конструкция принципиально неудовлетворительная. Можно добавить море уточнений, но главное сказано – неудовлетворяющая. Отсутствует автоматический режим пребывания в довольствии и покое! Его нужно найти как рецепт, настроить, применить, поддерживать. Разве это справедливо? Булыжник счастливее, лежит себе и лежит! Эти две проблемы дошли до своего апогея в предпоследнюю эпоху. До вершины дошли и устроили на ней праздничный салют нерефлексирующего канибализма! Положительного решения такие проблемы не имеют, потому что нет вины. Не знают за собой вины люди, берущие то же, что берут все вокруг, берущие доверчиво. Доверчивость не вина. Личная храбрость и постоянный анализ происходящего – не обязанность. Как невиновен и тот, кто однажды налил, вдохнул или вколол наслаждение прямо в мозг, а затем не смог или не захотел остановиться. Ему действительно надо, ему, правда, так лучше, и в этом нет вины. Предпоследняя, эпоха стрижей расслоила проблемы традиционно: личная наркомания сверху для сотен людей, коллективная наркомания снизу для миллионов. Она же коллективная ответственность за сложившуюся ситуацию, за пассивность. И то, и другое доведено до абсолюта. Каков же абсолют? Внизу обычные люди в плане жизни и смерти уже совсем ничего не решали. Без рассуждений жили, брали, что дают, и пришли к тому, к чему пришли. Теперь они пейзаж, пастбище, кормовая база. Сверху элита «профессоров» не имела, перед кем отчитываться. Ограничений в экспериментах не имела, моральные пределы растворились, как утренний туман, с подотчётностью вместе, кстати, о морали. Кастовое неравенство, поддержанное кибер-механикой, достойно было названия не кастового, а видового! Элиты «профессора» больше не притворялись избираемыми народом и заботящимися о нём. Массы не имели влияния на них и понимали это. Как стадо антилоп паслось от леопардов, ото львов неподалёку. Перекраситься в леопарды? Это да, это возможно, кому интересно, кто готов рискнуть. Зовут иногда. Вербовщик есть. О нём нескоро речь. На стадионе, на представлении, награждении победителей конкурса человек мог получить визитку, "вызов". Не приказующий, отнюдь, но и обратного пути нет. Да нужен ли корм в эпоху автономных дроидов? Нет, конечно. Давно уже нет, как и в эпоху высших – жизнь поддерживает немного любой влаги. Так что Отрезанный Город не пастбище, плантация – чистый кокаин! Любопытство, излишества, жажда власти. Это что ли новость? «Общество потребления» изругали, как могли, устали ругать, а оно всё цвело и плодоносило. С каждым сезоном всё более сладкими и ядовитыми плодами. Кокаин, именно. На какое-то время сочетание огоньков дроидов с кибер-механикой позволило решить принципиально нерешаемую проблему: опьянение без зависимости, деградации и ломки. Почему без деградации понятно, дроиды регенерации работали. Без зависимости почему? Без повышения дозы? Да повышать некуда! Они взяли верхнюю планку и оставались на ней. Пока дроиды не ударили топором по основанию виселицы, и не обрушили всю конструкцию, раз так, то так, к чертям. Природа «кокаина»? Тут плохие новости... «Единственная роскошь в мире – это роскошь человеческого общения...» Пик сарказма это выражение. «Общения»... Ну, да... Широко понимаемого, традиционно сводимого в узкую тему, острую, как стижиный резак, оселком безнаказанности сводимую. Угадать их нетрудно, новости-старости, старые, как мир. Насилие было инструментом, оно же целью. Вышедший на первый план мотивирующий, возбуждающий побочный эффект. Стрижам, – этим кошмарам широких бульваров, этому ужасу обывателей, – доставались крупицы с барского стола! От блюд, подаваемых «профессорам». Информация как высшая ценность – неоспоримый факт. Собирать её всю в одном формате и носить в себе, было громадной ошибкой, да кто бы сомневался. С самого начала предупреждали. Но однажды варианты закончились: информация и тело стали единым целым. Вопрос: жизнь или кошелёк, потерял смысл. Все науки сделались прикладными к трансформированию себя. Если одним словом: стрижиная эпоха – время экспериментов на людях. Логично к ней привели эксперименты на животных. Логично она привела к эпохе тупого, необузданного каннибализма. Эта пружина должна была сорваться. Пружина вранья, жутчайшей лицемерной раздвоенности ума и совести. Лжи, лжи, лжи. Так долго мир боялся, что его погубят учёные-военные, а едва не уничтожили учёные-медики! Так часто власть над государствами захватывали военные, а над миром захватили «профессора»! Характерно, если у военных оставались какие-то принципы, неограниченная власть «профессоров» доказала, что для высокоразвитых, высокоинтеллектуальных людей совесть - чистейшая химера, не выживающая снаружи колбы страха перед возмездием. Забавно... Люди вели войны и осуждали войны, вели и осуждали... И судили тех, кто участвовал в них. И осуждали тех, кто участвовал «не по правилам». Бред, лютый бред! Одно лишь понятие «военный преступник» чего стоит! Масло масляное, плевок, пощёчина здравому смыслу. Но однажды здравый смысл расквитался за все унижения. Ставили памятники полководцам, сносили памятники... Изобретали бомбы, раскаивались... Вертелись в гробах, обзываемые чудовищами, нелюдями и людоедами. Несчастные заигравшиеся мальчишки, разбомбившие и расстрелявшие, ну, сотни, ну, тысячи человек, а иные лично и вовсе никого... А в это время, «на благо науки», «ради победы над страшными болезнями» девушка в белом халате втыкала и втыкала шприц отнюдь не во врагов. В беззащитных малявок, которые болеют, как люди, мучаются и умирают как люди... Кожистые и пушистые, морские и почвенные. Черви, лягушки, медузы, мыши... До бесконечности мыши... Крысы, очаровательные меховые брёвнышки – морские свинки. Приматы, тут вовсе нет слов. День, неделю или год девушка в белом халате будет наблюдать за их агонией и тщательно записывать в блокнотик. На благо человечества. Если бы полудроиду рассказали, что нормальный с виду человек может... Нет, он бы не поверил!.. Может растить и кормить маленькое животное. Затем втыкать в него иглы, резать на части заражать теми болезнями, которых сам надеется избежать. После чего наблюдать, насколько скоро зверёк подохнет, и как именно будет подыхать... Ни один полудроид бы в такое бы не поверил! Самый свирепый борец правого крыла не поверил бы! И дослушивать не стал такой мерзкий бред! А в промышленные масштабы, ежедневные пытки не поверило бы Чудовище Моря. Вот разница между вивисектором прошлого и полудроидом Рынка Техно, который, не задумываясь, превратит взмахом левой руки человека в детальку... Когда Свасти принесли живой артефакт, посмотреть на его устройство в линзовом модуляторе, выяснилось, что из таковых подходит – бесповоротно, последовательно разбирающий. Он констатирует путём вычитания, остановки процессов. «Стружкой», «Рубанком» его и называли. Какое-то крупное насекомое, топорщившее лапы и прозрачные, витражные крылья. Хоботок закрученный. Свасти было очень любопытно! Но он отказался, сказав: «Дык?.. Чего вы хотите от меня? Увеличителя во лбу не имею. Не сувать же его туда, оно похоже на живое». И заказчик не подумал настаивать. Не повезло. То есть, как в обустройстве мира главенствуют дроиды, так и в полудроидах дроидское начало берёт верх. Определённо без прямого вмешательства со стороны трёх рас, но есть такое дело... Будто проникло в самою ткань, в технические слои и орбиты. Гедонизм с милосердием наконец обрели друг друга, как полный век прожившие влюблённые, став навеки первой расой. «Чтобы милосердие в каждом движенье и красавица в каждом окне»... – мечталось кому-то. Кто-то угадал! Ингредиенты подобраны идеально, эксперимент удался. Где бы ни был, пусть он порадуется... Ну, приторно, ну, не совсем правда! Не везде и не со всеми... Но с прошлым – не сравнить! Коллективная ответственность? Конечно, люди брали лекарства. Конечно, большинство без вопросов и сомнений. Да хоть бы и с ними, да хоть бы и в упор спросили его, человек не обязан быть бесконечно храбр. Это называется искушение. Человечество свою дальновидность, сострадательность и мужество попробовало на зуб. Раскусило с лёгкостью, увы, не золото, фальшивая монета. Генералы кормили «родину» трупами. Учёные – всех. Генералы куда как лучше. Выражение «честь офицера» выигрывает с большим отрывом у «этической приемлемости экспериментов на животных». Куда шли, туда и пришли. Предлоги не работают в конечном итоге. Хоть миллион раз повтори: на благо людей. Не надо заурядную бессердечность, исследовательский азарт и тягу к лидерству маскировать благими намерениями. Это просто жизнь, научная карьера - добиться успеха, оказаться первым, самым уважаемым, самым основным. Азарт и нечистоплотность. Не надо врать. Тут уж одно из двух, или они – люди, или мы – звери. Хотели бы «во благо», благим бы путём и шли. А так пришли к сословиям, разошедшимся страшно, необратимо. Пришли к истреблению животного и растительного мира. Лицемерие... Доминирование фантазий про некое предполагаемое, отдалённое «общее благо», над обычными чувствами – страшное дело. Просмотр в записи, как тех же самых животных для развлечения пинают и давят каблуками – запрещён. Категорически! Пытать же до смерти можно, но – во благо и не забыв надеть белый халат. Иными словами, ради неприкрытого удовольствия нельзя то, что можно ради удовольствия, именуемого научным любопытством! Прикройтесь!.. Впрочем, у всякого явления есть свои пики, вознесённые над обыденностью, вышедшие за пределы добра и зла. Так, например, учёные, ставившие эксперименты на себе лично, и дроидами отнесены к вершинам человеческого духа. С дроидской мотивацией, подвергая себя риску, действовали чаще не «профессора», а рядовые медики, посреди войн, эпидемий... К тотальному ужасу, к уничтожению биосферы привело развитие биотехнологий. А к победе света над тьмой, необусловленности и покоя над болезнями – развитие фундаментальной физики. Ни одна мышка не пострадала! Как только физика вышла из субатомарного на дроидский уровень, тела начали разбираться, исследоваться, чиниться безо всякого вреда для них, без какого бы то ни было ощутимого воздействия. Увы, зверики не дожили. Пустынна Морская Звезда. Перекодировать тела зверей в матрицы опускать в заснеженную степь, под Великое Море дроиды не стали, памятуя былое. Сохранили схемы, внесли зацикленную поправку, вычитающую свободную волю, – спонтанное, взаимодействие любой орбиты с любой, – зафиксировали. Так, через мышек, оно и докатилось к свободному наслаждению стрижей-ловцов. К превосходящему стократно наслаждению «профессоров». Вместо устаревших физических пыток – эксперименты с кибер-механикой. Вместо кокаина «профессора» наблюдали смертную агонию, растянув её до предела. Почему-зачем? Чтоб каждую стадию разглядеть, на каждой кибер-примочку новую проверить. И потому что кайф, да. Притворяться не перед кем, скрываться не от кого. Сейчас воткну другую кибер-вилку и посмотрю на эффект, насколько смерть замедлит, насколько боль заглушит, усилит... Их отдых, их кокаин. Нужно для работы. Можно и себе из сейфа взять чуть-чуть... Для расслабления. Мне надо! Да это ведь не живой человек лежит на растяжке... Это – умерло внизу на бульваре, под резаком стрижа, мы просто из запчастей собрали. А что плачет, воет и дёргается, так это, ну, эксперимент. Как лягушачья лапка под током, чего особенного?.. Она устала, столько веков дёргалась. Коллективная ответственность в дроидском осмыслении... Один высший дроид, – а их жажда служить людям обратна степени их понимания людей, этот же был по дроидским меркам сообразителен, опытен и циничен, – на очередном диспуте по поводу запретного из науки сказал перед четырьмя тронами: – Закрыть всё. И привёл такое сравнение... Его спецификой и именем было неактуальное понятие «Детский-Сад». Ища большей активности, дроид поменял специфику и перешёл в семейство Сад, сохранив часть имени. – Люди образованные в отношении людей, отдавших себя наиболее разумному чистому веселью, находились в том положении, что Трон в Саду. Представьте, что все дроиды семейства сошли с ума и принялись разрушать Впечатления деревьев, цветов... А владыка, – дроид поклонился владыке Сад, – и его ближний круг вместо того, чтобы прекратить безобразие, помогают им и развлекают сумасшедших игрой на дудочках. Не значит ли это, что они ещё безумней? Человечество истребляло природу тем быстрей, чем умней становилось. А «профессора» пытали лабораторных зверей, исследуя уничтожаемое, уничтожая исследуемое. – Какой азимут следует из повторённых тобой, общеизвестных вещей? – владыка Сад улыбнулся и нахмурился одновременно. – То, что Впечатление любого «профессора» должно быть отнесено к запретному по одному этому признаку. Что снаружи, то и внутри. Их целью не было сохранение. Их целью не было уменьшение страданий. Их средства и методы соответствовали друг другу. В запретное. Мой азимут таков. С технической точки зрения ради чего возникла каста стрижей. Искусственно возникла. В эпоху высших дроидов после смерти человека они забирают лишь то, что дали сами – Огненный Круг. Распадение умирающего на огоньки дроидов, это и мельчайших дроидов действительное полное распадение. Прежде было не так. Дроиды препятствовали экспериментам на людях. Но - на живых людях! Учёным нужны были не трупы и не живые. Кибер-механика решила этот парадокс. Земля бульваров, кибер-земля, собирала элементы распадающихся тел. Собирала – незапрещённое, и передавала «профессорам» за «вертушки». Едва закрутится смерчик распада, его уже собирает кибер-поле, как последнюю стадию законсервированной агонии. Когда стриж взмывает за «вертушки» взмывает, схема зарезанного им человека, так называемая «инфра-ультра» запись, недолговечная, с резаков считывается. Она восстанавливает жертву в той самой фазе – зарезанным, но не умершим! Дальше – дело техники, дальше профессора растягивали агонию на дни и недели, пока не выпотрошат до конца. Жар влаги, добытой ача, палящий жар дженераль, от которого так сложно отказаться, не имеют ничего общего с тупым однообразным и непреклонным садизмом тех «профессоров»! Формальная часть исследований состояла в том, чтоб обойти ранее созданных помощников – автономных дроидов! Обойти чинимые ими препятствия. Дроиды считали, что кодировать и сохранять они должны «человека исходного» без болезней, без деградации старения, но и без кибер-примочек. Технические дроиды воспроизводят строение тел полностью, до клеточного уровня и глубже, включая системы, которые возможно, не задействуются, или задействуются редко. Развернулось подспудное, непрекращающееся противоборство дроидских технологий с кибер-технологиями. Со свободной волей людей. Дроиды думали, как бы сделать, чтоб они себя в стрижей не превращали? Чтоб аллергия, что ли была? Но дроиды не могли запустить в людей аллергию, синтезировать болезнь для кибер-тел! Они пошли другим, умиротворяющим путём, развивая противодействующих дроидов, дроидов регенерации, технических. Тут-то оно в пропасть и покатилось... До самого дна, когда можно стало пожирать и усваивать чужие тела уже безо всякой кибер-поддержки, грубой и медлительной! Автономные дроиды не могли такого вообразить! Они ещё до стрижей хотели прекратить грабёж, чтоб живой из живого не мог изъять его личностное. «Кровь пить», грубо говоря, Впечатления отнимать. Получилось. Но не учли, что это им, дроидом, важно, живым и невредимым оставлять объект. Люди же мародёры, а мародёры добивают. Затем у дроидов был ступор продолжительностью ту самую сотню лет. Ничтожную, по дроидским меркам, впечатляющую по последствиям. Отрезанный Город завис над стремительно пустеющей землёй. Жилой город. Учреждения и коммуны парят на ступеньку выше. Проход наверх по ступеням. Выше – никак. Только стрижи и «профессора» взмывают через вертушки. Там научные школы с их стягами, крепости враждующие, и Стриж-Город с Клыком главной башни. Он «профессорских» школ выше, над ним лишь облачное небо. Белые Драконы уже вернулись, попросили службы, но ещё не обрели её, в процессе согласования. Облачные хранилища накапливали Впечатления, но не использовались в качестве упорядоченных библиотек. Они были читальными залами туманов, опускающихся на город, орошающими людей снами, реки тумана текли ночью... Дожди не содержали информации, проливаясь спонтанно.