Фронтовики, наденьте ордена Великой Победе 50 лет. Это самый большой праздник на всей территории бывшего Советского Союза. Веждино не отстаёт от остальных, всё готово к проведению митинга. Хоть и холодно, дует пронизывающий северный ветер, но никого это не пугает. Возле памятника погибшим воинам многолюдно, хлопают на ветру и государственные, и красные флаги. По бокам забетонированной перед памятником площадки на скамейках сидят состарившиеся бывшие фронтовики. Многие из них с «лошадками», так они называют палки, на которые вынуждены опираться. В почётном карауле одетые в праздичные одежды ученики школы и демобилизованные десантники в зелёной камуфлированной форме. Работники Дома Культуры в последний раз проверяют работу микрофонов и громкоговорителей: «Рас, рас, рас…» Всё вроде бы в норме, техника не должна подвести. С развешанных на столбах динамиков льётся музыка, звучат песни военных лет. Ровно в 10 часов глава администрации района открыл митинг. Своей проникновенной речью он горячо поздравил всех собравшихся, а особенно ветеранов с Днём Победы, пожелал им крепкого здоровья и долгих лет жизни. За ним выступил военком, который кроме поздравления вручил седым солдатам ордена «Отечественной Войны». Орденом наградили Василия Николаевича Катаева, которого в народе прозвали Немым Василием. Родился он немым, хотя на слух не жаловался. Сам рослый, сильный, весь обросший стальными мускулами, красавец, любую работу выполнял играючи. На стройках всегда бравлся за самую тяжёлую часть - комель бревна. На сенокосе незаменим, копну целиком одним махом на стог закидывал. Жил бы и жил себе спокойно, и в армии не довелось бы ему послужить, и войны не видать, если бы не его величество СЛУЧАЙ. На сенокосе, когда присядут отдохнуть, парни к девкам тянутся, что-то им нашёптывают, отчего девушки весело прыскают и шутя бьют кавалеров по спинам. Василий же ничего никому сказать не может, но его тоже с неимоверной силой тянет к красивым, пышущим здоровьем девушкам. Он то одну ущипнёт, то другую. Хоть девушкам это и приятно, но надо же делать вид, что им не нравится такое ухаживанье, вроде бы они сердятся. И как-то раз девушки всей стаей как набросились на Василия, подняли его на руки скинули с обрыва в Вычегду. Но, опустив глаза вниз, внезапно увидели ряд торчащих из земли, как частокол, брёвен, да так и замерли. А Василий падал прямо на них, вот-вот разобьётся. Вот что наделали девушки. Василий же тоже видит, куда он летит и с перепугу страшно заорал. Но на этот раз Василию повезло, он каким-то чудом пролетел между двумя рядом торчащими брёвнами и бухнулся в воду. Через некоторое время голова его показалась над водой и он громко-громко матюгнулся: «… мать, бабы!» После этого случая Немой Василий заговорил и перед самой войной его призвали на службу в армию. На западной границе в июне 1941 года Василий попал в плен к фашистам, его поместили в специальный концентрационный лагерь, где над военнопленными немецкие врачи проводили страшные опыты. Их замораживали, жгли, ломали руки и ноги, выворачивали суставы, рвали-раздирали живое мясо, заполняли раны землёй, грязью, чтобы пошло заражение. И внимательно следили, но не лечили. Когда же тело начинало гнить, распространялась нестерпимая вонь, появлялись черви, тогда принимались за лечение. Чуть только одно вылечат, так сразу в другом месте что-нибудь новое придумают, и так всю войну. Нигде живого места на Василии не осталось, по всему телу страшные рубцы, даже кастрирован. Хоть на вид здоровый высокий мужик, но если попадёшь с ним вместе мыться в бане, жутко становится. В 1945 году узников концлагеря освободили американцы и наконец-то вылечили всех, кого могли. Врачи остались те же, а младший персонал – медсестёр сменили на американок. Уже после освобождения держали Василия в том лагере ещё три года. Постоянно работали с ними агитаторы, разъясняющие военнопленным, что на Родине их считают предателями, убеждали остаться за границей в капиталистическом раю. Некоторые остались, но Василий на такое пойти не мог, он не верил агентам империализма, как он мысленно называл этих агитаторов. Ведь невозможно было поверить, чтобы Родина-Мать отвернулась от своих сыновей! Только в 1948 году бывших узников концлагеря отправили в Советский Союз. Полные радужных надежд, с радостно бьющимися сердцами чудом оставшиеся в живых, намучившиеся в фашистском плену, оголодавшие люди ожидали, что на родной земле их встретят с букетами живых цветов, помогут снова встать на ноги. Представлял Василий, как дома его станут приглашать на пионерские сборы, где он расскажет всю правду о том, через какие нечеловеческие страдания и пытки довелось пройти, какие это звери – фашисты. Он разъяснит, что только партия большевиков может дать трудящимся достойную жизнь, и пока не построен коммунизм, лучше всего можно жить только в стране социализма – Советском Союзе. Но вышло не так. Ожидали их вовсе не цветами, а с автоматами в руках. Бывших узников фашистских концлагерей как преступников с заведёнными за спину руками под усиленным конвоем поместили в бараки. Затем следовали допрос за допросом, и ни одному слову не верили. Василия, как предателя Родины, посадили на 10 лет. В фашистском концлагере легче было терпеть издевательства немцев, ведь они – враги, а здесь какие-то сопляки, пороху не нюхавшие, всячески унижают и оскорбляют прошедших сквозь огонь и воду таких же, как они, советских людей. Никак в голове Василия не укладывалось то, как же можно всех военнопленных считать предателями? И всё это пришлось вытерпеть, не сломаться. Только в 1956 году Василий освободился и вернулся в родное село. Конечно, ни о каком здоровье и речи не было, всё растерял на чужбине. Свободно разговаривает по-немецки, чуть хуже по-английски, но читать и писать по-ихнему не может. Орден получил и Михаил Демьянович Порошкин, родившийся в 1927 году. Он призвался в 18 лет, уже в самом конце войны, зачислили его в воинскую часть, бравшую Берлин. Но до части он не доехал, война кончилась. Получилось так, что по документам Михаил 5 дней считался служившим в боевой части, но служба прошла в тылу. На Дальний Восток против японцев направили его вместе с частью, но к прибытию на фронт опять же самураи успели капитулировать. Так Михаил и остался фронтовиком, не видавшим фронта. После демобилизации как-то раз боевой фронтовик решил организовать рыбалку с лодки при помощи динамита, чтобы удивить всех, какой он ушлый рыбак. Поджёг бикфордов шнур, кинул взрывчатку в воду, а сам изо всех сил погрёб к берегу. Но заряд каким-то образом зацепился за корму лодки и как бабахнет! Тут браконьер потерял сознание. Но, на его счастье, одеждой зацепился за обломки лодки и не утонул, остался на плаву. Наблюдавшие за ним односельчане вытащили Михаила, но правую руку хирург оттяпал по самое плечо. С помощью сына «фронтовик» выбил квартиру в Сыктывкаре. Тут отказать никак нельзя, когда в руках у него удостоверение ветерана и вдобавок одна рука начисто отсутствует. В селе, конечно, знают, какой он фронтовик, но открыто об этом никто не говорит, всё-таки все друг другу родственники. Сам живёт в Веждино, а полученную квартиру оставил сыну. Сегодня Михаил тоже на митинге. Хоть и холодно, но он в одном пиджаке, чтобы все видели, какой богатый набор наград у него на груди. В советское время был коммунистом, а теперь – демократ, он как флюгер, чутко реагирует на малейшее дуновение ветра перемен. Постоянно на какой-то должности, то депутат, то народный заседатель в суде, Михаила хлебом не корми, только дай выступить с какой-нибудь высокой трибуны. На торжественных заседаниях, как ветеран, обязательно сидит в президиуме. Свои речи любит заканчивать словами: «Мы – бывшие фронтовики, во время войны не жалели свои жизни, и в нынешнее трудное время приложим все силы, чтобы и дальше повышать жизненный уровень россиян». Двадцать пять лет тому назад военкомат каким-то образом забыл наградить ветерана очередной юбилейной медалью, так Михаил, стуча здоровой левой рукой по столу военкома, всё-таки выбил жизненно необходимую ему железяку. Новый орден украсил грудь Андрея Григорьевича Расова, прежде черноволосого, кудрявого, а теперь седого, как лунь. Андрей всю войну командовал батареей зенитчиц, оборонял небо Москвы, а впоследствии и другие города Советского Союза от немецких бомбардировщиков. Человек исключительно покладистый, обходительный, умеет находить подход к женскому полу. После пары стопок любит похвастаться, что своим зенитчицам он подарил девять сыновей и шесть дочек. Если начнёшь сомневаться, то может резко вспылить и даже отвести домой, чтобы показать письма бывших однополчанок и фотокарточки детей. После войны Андрей работал бригадиром в колхозе и так же, как и на фронте, никогда не ставил себя в позу большого начальника, не отказывал вдовам, когда они просили дать лошадь подвезти то сено, то дрова. Женщины же, как могли, благодарили хорошего человека, и село пополнялось всё новыми и новыми черноволосыми кудрявыми малышами. Теперь они, конечно, уже все взрослые люди. А вот Питириму Воробьёву ордена не дали. И не потому, что он не воевал или плохо справлялся с ратным ремеслом. Дело совсем в другом. Этот невысокий, юркий и худощавый мужик всю войну прослужил разведчиком. И если Андрей Расов не знал, сколько у него детей на этом свете, то Питирим Воробьёв не помнит, сколько же он фашистов живьём приволок из-за линии фронта. Вернулся домой с целым иконостасом на груди, ордена и медали теснятся, друг друга заслоняют. У Питирима уже были ордена Отечественной Войны всех трёх степеней, поэтому в военкомате растерялись, чем же наградить такого заслуженного бойца, не будешь же Орден Победы, как Брежневу, вешать простому бойцу. Не найдя ничего лучшего, вручили Питириму большую Почётную Грамоту. Питирим и Василий живут по-соседству и праздники обычно отмечают вместе. Сначала разговаривают по-коми, но как только выпьют первую стопку, то моментально переходят на русский. Очень интересно бывает понаблюдать за тем, как мелковатый Питирим лезет в драку с широкоплечим Василием, а тот легонько отмахнётся от него левой рукой: «Не щекочи!» - и Питирим мячиком отлетает в сторону и шмякается об стену. После ухода Василия Питирим начинает качать права перед женой, грозиться, что перебьёт тут всех и вся, что он тут хозяин, а не кто-нибудь другой. Но немногословная и крепко сбитая хозяйка его - Дарья давно уже нашла на разведчика-мужа управу. Без лишних слов она становится за Питиримом и проворно надевает на мужа широкую высокую табуретку. Теперь руки Питирима плотно прижаты к бокам и он не может сам освободиться без посторонней помощи. Покричит, пошумит, затем так и заснёт внутри табуретки. Тогда Дарья освободит своего героя-мужа из оков, разденет, уложит в постель, укроет и поцелует: «Отдохни, вояка». Как-то раз в колхоз привезли новую косилку. Бригадир Андрей Расов долго ломал голову, кому же её дать, никого ведь не хочется обидеть, в селе все свои люди, родня. И, наконец, Андрей нашёл такой выход из создавшейся ситуации, что никто на него не обиделся. Когда вечером мужики собрались возле клуба перед фильмом, бригадир подошёл к ним и сказал: «Слушайте, товарищи. Всем вам хочется работать на новой косилке. Вас много, а она одна. Устроим соревнование. Кто первым добежит до косилки, тому она и достанется. Бежать можете любым маршрутом, кто как хочет. Внимание, марш!» И мужики рванули. В деревне везде изгороди, тропы извилистые. Один по одной бежит, другой по иной пыхтит. А Питирим, как юркая белка, перескакивая через заборы, прямо по участкам шпарит, так и летит. И первым достиг финиша, поставил ногу в хромовом сапоге на раму, шлёпнул ладонью по синим диагоналевым галифе и уселся барином на сиденьи: «Она моя!» Весь народ собрался поглазеть на это состязание, ведь когда ещё можно увидеть, чтобы взрослые умудрённые опытом мужики стремглав рвались через село к стоящей возле скотного двора косилке. Даже престарелые бабки прильнули к окошкам, качая седыми головами: «Ну и комедия!» После праздничного концерта озябших под студёным ветром ветеранов отвели в столовую к накрытым для них столам, чтобы они в узком кругу могли достойно за рюмкой отметить Праздник Победы. За одним столом сидели Михаил Порошкин, Питирим Воробьёв и Василий Катаев. Андрей Расов почему-то оказался за столом с женщинами-фронтовиками, которые и тут не обижали его, всё подливали и подливали. Но спустя некоторое время он скрепя сердце покинул их и присоединился к мужчинам. Первую рюмку подняли за победу, после которой пожилые фронтовики быстро согрелись и заметно повеселели. Разговор поначалу крутился вокруг войны и незаметно перешёл на политику. - Больше всего на фронте я боялся утонуть, - признался Питирим. – Почему-то всегда ведь держали какой-то рубеж. Это обычно была река. На восточном берегу мы, на другом – немец. И как-то получалось, что на их стороне берег крутой, а на нашей низкий, и что уже совсем никуда не годилось, болотистый. Вот и ползай, Иван, в этом болоте, а немцу сухо, благодать. Настроено у него блиндажей и дзотов, сидит себе в тепле и на губной гармошке играет, сволочь. Один раз семь наших разведчиков утонуло. Тёмная осенняя ночь, ни зги не видно, хоть глаза выколи. Со стороны немцев двух «языков» ведём, возле берега сидим, сигналы фонариком подаём, чтобы лодку нам пригнали. И то ли мы чуть в стороне вышли, то ли не заметили они наших сигналов, но лодку мы не дождались. Пришлось отправиться вплавь. Немцев вперёд себя в воду втолкнули, следом наши поплыли. Мы с товарищем остались пока на берегу, типа заслона, если что-нибудь заварится. Сидим, ждём, везде тишина. Уже хотели тоже в воду лезть, чтобы к нашему берегу добраться. Но тут, смотрим, кто-то к нам тихонько плывёт. Сцапали его, помогли выбраться на берег. И увидели, что это один из наших «языков». Оказывается, все остальные утонули, и наши разведчики, и второй немец. Снова мы его в воду столкнули, сами за ним поплыли. А вода холоднющая, плыву, плыву, и тут одну ногу мне судорогой свело, ничего поделать не могу. Ох, и перепугался же, думал, каюк! Изловчился тогда и схватил немца за ногу, так он меня до самого берега и тянул. Сильным пловцом оказался. Его война тогда закончилась, а моя ещё долго тянулась. Ох, и техника была у немца! В начале войны он нас танками совсем задавил. Одно лекарство против них у нас было – бутылки с горючей смесью! Только так мы могли остановить его. Хорошую вещь придумал какой-то умный мужик, спасибо огромное ему за это, поясной поклон! Я дома бутылку с авиабензином разбивал, так он сам не возгорается, а вот смесь воспламеняется и даже металл за милую душу горит. Здорово помогла нам эта смесь. - У нас ведь перед войной только одна винтовка с длинным штыком и была на вооружении, да и то не у каждого, - вздохнул Катаев. - А я командовал зенитчицами и про меня даже книгу написали, а потом и кино сняли, - вставил своё слово и Расов. - Какое кино?! – удивлённо взглянули на него товарищи. - Как это «какое»? «А зори здесь тихие»! Василий Борисов написал. - Не Василий Борисов, а Борис Васильев! – рассмеялся Михаил. - Ну и пусть Борис Васильев. А прототипом старшины Васова он взял меня – старшину Расова. Только одны букву изменил. - Не Васов, а Васков, - опять поправил его Порошкин. - Да какая разница?! Пусть будет Васков, не всё ли равно? У меня в жизни всё так и было, как показывают, только кое-где отдельные моменты писатель приукрасил. Дома лежит у меня эта книга с автографом писателя. Так и написал: «Старшине Расову от Б. Васильева». В другой раз покажу, если не верите. - Сам, наверно, подписал, или кого-нибудь попросил, - всё ещё не верил Питирим. Андрей готов был уже рассердиться, но тут встрял Михаил и сменил тему разговора: - Да, целых четыре года пришлось воевать. Я, конечно, молодой ещё был и на мою долю меньше испытаний выпало. Только под конец призвали. На Дальнем Востоке столько мы спирта выпили, три раза в день в землянке печку ломали. Как выпьем, так боевыми становимся. - Да ты и сейчас боевой, гляди, вся грудь в крестах, - незаметно подмигнул мужикам Андрей Расов. - А что, Родина знает своих героев. - Родина, - нахмурился Питирим. – Родина вон вконец развалилась. От совхозов остались рожки да ножки. Скотины не осталось, теперь вот гараж и ферму разбирают по кирпичикам. Какие крупные леспромхозы были, сельхозтехника, ПМК, где они теперь? А людям работать негде! И жизнь продолжает ухудшаться, не видно движения вперёд. - Но ведь какие-то сдвиги к лучшему всё-таки есть. Сегодня вот мы с тобой не таясь можем о недостатках говорить, и никто нас за это не сажает, - возразил Михаил Порошкин. – Кто работает, тот неплохо живёт, машины покупают. Теперь какую хочешь машину тебе можно взять, лишь бы деньги имелись. Прежде разрешали грузовик приобрести? Нет! А теперь хоть самолёт бери. Мост вон через Вычегду воздвигли, дороги всё дальше прокладывают. Совхозы, развалились, это правда. Но в своё время ведь людей насильно загнали в колхозы, кто заартачился, тех раскулачили. А то, что организовывается из-под палки, когда-нибудь да обязательно рассыплется. Людям и правда негде работать, вот по селу пьяные безработные и шастают. Где только водку находят? - Как это где? Известно, где! У одного что-нибудь украдут, а другому продадут. - Не надо бы никому у них ничего покупать, знают ведь, что краденое. - Покупали и будут покупать, потому что дешевле продают, чем в магазине. Наживаются на чужом горе. - Да, это правда, всё подряд тащат, нигде ничего оставлять нельзя. - Зато по телевизору каждый день толдычат, что жизнь выправляется. - У кого-то, может, она и улучшается. Раньше в селе много ли машин было? Раз-два, и обчёлся. А теперь? Машины, как перчатки, меняют. Свои отечественные уже не нравятся, иномарки им давай! Квартирами мухлюют, продают и перепродают. - Я вот не понимаю, приедет, допустим, откуда-то из России врач. Конечно, я не спорю, врачи нужны, если своих толковых ребят не можем обучить. Ну, приехал, предоставили ему квартиру. Он эту квартиру приватизирует, поработает год-два и обратно уезжает¸ а квартиру продаёт. Приезжает другой врач, его снова нужно обеспечить жильём. Райисполком покупает ту же квартиру и предоставляет этому вновь прибывшему врачу. Тот снова приватизирует её и продаёт, а сам уезжает, помахав на прощание ручкой. И снова райисполком вынужден покупать ту же квартиру. Нельзя ли сделать так, чтобы приватизировать квартиру было невозможно? - Ну как же нельзя!? Я как-то специально даже у прокурора об этом спросил. Он мне сказал, что квартиру надо давать в аренду, как служебную, для этого нужно всего-то одну бумагу составить. - А глава что, не знает об этом? Или совсем без головы? Почему не поступает так, как надо? - Э-э, брат, глава ведь тоже человек. Он сегодня здесь, как Фигаро, а завтра там. В городе квартира, сюда приехал, тут квартиру дают, чтобы главе жилось в тепле и сухости, чтоб мозги хорошо работали. Райисполком квартиру ему купил, пол-миллиона не пожалел. Ну и что? Недолго тянул, тут же и приватизировал. Немного поработает, надоест жизнь в деревне и обратно в город намылится. А квартиру, может уже за миллион продаст. Ему ведь тоже хочется оторвать кусок, да побольше, от районного пирога. Внести свой вклад в «развитие» района. А если будет давать жильё в аренду, то самому первому придётся отказаться от квартиры. Тут политика ясная: ворон ворону глаз не выклюет. Постоянно слышим, что карман районного бюджета дырявый. Откуда же возьмутся деньги, если каждый к себе гребёт? Не просто русские говорят, что рыба гниёт с головы. - Да, сколько у нас вождей побывало, и все какие-то бестолковые. Все только и знали, что сажали. Сталин сажал людей в лагеря. Хрущёв сажал по всей стране, даже за полярным кругом, кукурузу. Брежнев, может, только не сажал. - Ну как не сажал? А борщевик откуда взялся? Его же при Брежневе по всему Союзу рассадили, а теперь не знают, как от него избавиться. - Да, правда, ведь борщевик точно в то время и разводить стали. Мол, огромную пользу приносит, три урожая в год брать можно. - Можно, конечно, если с толком работать. Его ведь требуется три раза за лето косить, а у нас и один-то раз не всегда получается. Избавиться же от него хотя и трудно, но можно. У борщевика в первый год только листья выходят, а на второй год уже цветёт и семена получаются. Когда борщевик цветёт, тогда надо его зонтик косой смахнуть, и всё. Возле ручья я заметил, что появилось это зловредное растение, может, ветром семена занесло, или к колесу машины прилипло и так там оказалось. Я за ним понаблюдал. Во второе лето косой смахнул верхушки, чтоб семена не созрели, а на третий год он больше не появлялся, совсем исчез. - При коммунистах порядка больше было, а теперь даже и не поймёшь, что за жизнь настала. При Сталине попробуй на работу на пять минут опоздать, тут же на десять лет посадят. Дисциплина крепкая была, и люди работали, - стал на сторону коммунистов Михаил Демьянович. - Да, сажать коммунисты были мастера, всю страну превратили в громадный концлагерь, меня вон сколько продержали. А за что? – отмахнулся Василий. – Жили, ничего не знали, а оказалось, десятки миллиардов долларов задолжали твои коммунисты Западу. Может, сколько лет ещё расплачиваться придётся… - Зато сами коммунисты очень даже неплохо жили. Я вернулся с фронта, а мать с младшей сестрой голодают. На сестру даже хлебных карточек не оформили. А партийным спецмагазин, спецстоловая, где можно по низким ценам покупать продукты и питаться. Таких, как я, туда даже близко не допускали. Жёны коммунистов даже говорили, что в войну они жили лучше, чем в мирное время. Потом, конечно, фронтовики стали возвращаться и закрыли эти спецмагазины и столовые, испугались всё же, наверно… Дров совсем нет, весь забор уже на дрова спилили. Я из-за Вычегды на длинных санках по насту много дров натаскал. - При коммунистах же всё делали по плану. Попробуй план не выполнить, тебя тут же на партком вызывают, отчехвостят так, что весь мокрый оттуда выйдешь, будто после жаркой бани. И постоянно грозятся, что партбилет отберут. А теперь чем лучше? Народу работать негде. - Кто хочет, тот работает. А лодыри всю жизнь были и всегда будут. При том же Брежневе прогульщиков на собраниях мало обрабатывали? На профкоме, на партсобрании, на производственном совещании, на товарищеском суде, а чтобы с работы уволить – нельзя, надо быть гуманным. А теперь если не работаешь, сразу пинком под зад и живи, как хочешь. Вот так и надо. Не хочет трудиться, незачем его держать. Человек сам себе выбирает дорогу, никто его не неволит. Хочешь хорошо жить – крутись! Голоса ветеранов крепли. Они уже мало слушали друг друга, каждый старался перекричать товарища, высказаться, слить наболевшее с души. - Друзья, давайте прекратим спорить, выпьем дармовой водки, пока наливают, - предложил Василий Катаев, чтобы утихомирить раззадорившихся мужиков. - Дармовую?! Тебе, может, и дармовая, а я эту водку заслужил. Четыре года воевал, а не поднял лапы кверху, как ты, в первый же день! – вскипел Питирим. – Вот орден твой дармовый! Дай его сюда! Его мне должны были дать! Питирим бросился к Василию, ухватился за его орден, пытаясь оторвать от пиджака. На это Василий легонько отодвинул Воробьёва, в результате Питирим вместе со стулом отлетел в сторону и очутился под столом. - Не щекочи, - спокойно произнёс Василий и отвернулся. Питирим поднялся на ноги, схватил со стола столовый нож и пырнул Катаева в бок. Бывший разведчик знал, как надо действовать ножом и навыков ещё не потерял. Василий даже не охнул, хватая ртом воздух медленно сполз на пол. Все растерялись, кто-то догадался позвонить в «Скорую Помощь», но приехавшие вскоре медики ничем помочь не смогли. Василий уже не дышал. Бледного растерявшегося Питирима отвели домой. Он мигом отрезвел и, держась обеими руками за голову, повторял: «Что я сделал? Что я сделал?» Ночью ему стало плохо и под утро скончался. Похоронили двух фронтовиков в один день рядом. Иван Ногиев 1995 год