В Израиле нет номеров больниц. У каждой больницы есть название, например "Врата Праведников" (Шаарей Цедек), Рав Моше бен-Маймун (Рамбам). Та больница, в которую я собралась укладываться, называется "Посети болящих" (Бикур Холим). Это старейшая иерусалимская больница, функционирует с 1857 года, здание строилось в начале 20-го века, и отличается прелестной архитектурой в стиле эклектизма. Фасад представляет из себя сочетание широких оконных проемов, опирающихся на колонны с капителями. На втором этаже – балкон над крытой галереей в мавританском стиле, а на крыше – башенка. Словом – не больница, а мини-Альгамбра, и зелени полно – миндаль, туи, рододендроны, нарциссы цветут… Приехала я в больницу на автобусе в сопровождении мамочки – она во что б это ни стало, желала поучаствовать в процессе укладывания. Было мне немного страшно, не то, что страшно, а так, дискомфортно. Мы подошли к больничным воротам, охранник-эфиоп стоял на входе, и я собралась открыть свой баул на предмет просмотра. Но охранник жизнерадостно улыбнулся и похлопал меня по плечу: - Проходи, проходи, я тебя помню, ты тут в понедельник была, тебе операцию будут делать, удачи! Выздоравливай! И еще раз лучезарно улыбнулся, продемонстрировав нам с мамочкой все свои 32 зуба. Мы вошли в здание. В вестибюле, несмотря на поздний час – шабат уже давно закончился – народу было полно. И больные, и посетители сидели, удобно устроившись в креслах и оживленно болтая. То там, то тут слышался смех, кто-то начал хохотать в голос, но на него зашикали: "Ты что, не ори, здесь же больница!" В общем, обстановка была совершенно небольничная, и мое волнение довольно быстро улеглось. Мы поднялись в отделение и направились к посту сестер. - Давай, давай, – дежурная сестра помахала мне приветственно, - иди переодевайся, кровать твоя уже готова! Я послушно последовала в указанном направлении. Мамочка, убедившись, что со мной все в порядке, отправилась домой, а я стала переодеваться в больничную рубаху. Думаю, сей предмет туалета одинаков во всех странах: мешок с дыркой для головы, рукавами и разрезом от горловины до пояса. Такой же была и моя, только пуговиц на разрезе не было. Точнее, была – одна. Кое-как застегнувшись, я выползла в коридор и предстала перед публикой. Надо было видеть, как подхватились со своих мест сестрички! Все хором они бросились ко мне, заполошно крича и размахивая руками: - Ты что, с ума сошла! Застегнись сейчас же! У тебя же шея голая! – кричит одна. - Грудь (слава Богу!) видно! – вопит вторая, - Ты сейчас тут всех мужей соблазнишь! - Pardon! – встряла я в этот хор, - Так дайте рубаху с пуговицами! Либо на эту пуговицы пришейте! Но в моцей шабат (исход субботы) в больнице настал кризис жанра. Прачечная-то в шабат не работает! И чистого белья нету! Моя рубаха с одной пуговицей была единственной и последней на отделение. - Доктор Бергер сейчас придет! – ломая руки, причитает третья сестричка. - Ну, что ж! – вздыхаю я, состроив философскую мину, - Зато я уже готова… Сестрички быстро нашли выход из положения, и вскоре я, обмотанная крест накрест пластырем, как революционный матрос пулеметными лентами, отправилась ложиться в койку. Та, что постарше охнула мне вслед: - Да ей же рубашка коротка! Еле-еле до колен! Тут уж ничего не поделаешь! Мои сто семьдесят восемь сантиметров роста всегда и везде создают проблемы, я к этому давно уже привыкла и не обращаю внимания. Ну, не ноги же мне рубить, в самом деле! Такие длинные! Мы с сестричкой вошли в палату для предоперационных, я улеглась на кровать, отчетливо понимая, что встану отсюда нескоро, достала книгу Валентинова и углубилась в чтение. Однако почитать мне в этот вечер не удалось: начались приемные часы. Вся больница, как мне показалось, захотела со мной пообщаться, соблюдая очередность, разумеется. Сначала пришла предоперационная сестра и сообщила, что именно она будет готовить меня к операции, потом пришла другая и унесла в зубах сто грамм моей кровушки, за ней объявилась третья, операционная, с известием, что она будет помогать во время операции. Ты, говорит, на меня посмотри и запомни, чтобы в операционной не испугаться, а вообще – удачи тебе! Я не очень поняла, чего там надо пугаться – очень благообразная тётенька… Потом пришел дежурный врач, погладил по головке и тоже пожелал удачи. Следующим был лечащий врач, тот самый доктор Бергер. Он уселся в кресло напротив меня и по пятому разу пересказал все свои резоны, все причины, заставившие его решиться на операцию. Что, как и где он будет резать – тоже рассказал во всех подробностях, пожелал удачи и простился до завтра. Надо сказать, что в израильских больницах принято больных друг от друга отделять, пусть символически, занавесками, но каждый больной в палате на 3-х человек, задернув занавески вокруг кровати, может почувствовать себя в одиночестве. После ухода доктора Бергера наступил перерыв, и я уже понадеялась, что можно углубиться в книгу, но не тут-то было! Между занавесками просунулась очень смешная бородатая голова в забавной синей шапочке – похожей на большой берет. - Здравствуйте! – сказал Синяя Шапочка по-русски, - я – док! - Здравствуйте! – отозвалась я, приподнимаясь, - а какой вы док? - Я – док-похметолог! – с гордостью провозгласил Синяя Шапочка и полностью выбрался из-за занавесок. Одет он был в синий врачебный костюм (у сестричек – белые, у хирургов – красные), а в руках держал мое дело, уже порядком замусоленное. - Похметолог – это здорово! - сказала я, - Но вряд ли понадобится в ближайшие дни. - Вы, голубушка, ничего не понимаете! – док развел руками, - Вы знаете, чем характерен похмельный синдром? В принципе, я в курсе, ибо трезвенницей меня не назовешь, но все же интересно, может, он что-то новое изобрел? - Похмельный синдром, голубушка, - док явно увлекся, - характерен дегидратацией, то бишь, недостатком жидкости в организме, вульгарной сухоткой. Я – доктор Сухман, следовательно, я ответственный за сухотку! Док уселся в кресло, положил ногу на ногу, а на верхнюю ногу пристроил мое дело… - Ну, по совместительству, я – анестезиолог, – продолжал он. – Но вы знаете, от анестезии, зачастую, эффект бывает, как от водки. Вы водку пьете? - Нет, - честно ответила я, - только коньяк! - Ну, от коньяка тоже сухотка бывает, - резюмировал он, - так что я вам однозначно пригожусь! Дальше последовали сугубо профессиональные вопросы, потом док посоветовал отказаться от общего наркоза в пользу эпидурально-морфиевой смеси. Я честно предупредила, что болевого порога у меня, считай, нет совсем, я дико боюсь боли и могу впасть в состояние аффекта, как уже бывало (наивные советские зубные врачи пытались удалить мне нерв без наркоза! Но это – отдельная песня.). Идиотский мужской вопрос о том, как же я рожала, пришлось проигнорировать, дабы не нарушить контакт. - А вы стихи любите? – неожиданно спросил Док, меняя тему. - Смотря какие… – осторожно ответила я, припомнив забитую графоманами ПероМанию. - А давайте я вам расскажу, а вы послушаете! – предложил он и, не дожидаясь моей реакции, начал читать: Где-то в старом доме, В городе столичном, дружная семья жила и вполне приличная: мама Ира, папа Миша, Баба Аля с Васей-дедом, Дочка Даша, тетя Лина и Виталик-непоседа. - Это я сочинял для своего сына, когда он маленьким был. – прервался доктор. – Дальше читать? Наш Виталик с дедом Васей – в городском саду гулял. Подошел к билетной кассе и под кассой увидал – Что б вы думали? Поганку! Мальчик хвать ее – и в банку… Притащил домой тайком, бросил в супчик вечерком и решил, что всех обманет – суп грибной себе сварганит. В этот момент вошла давешняя сестричка, и доктору пришлось уступить ей место. - Я вам сейчас валиум принесу! – пообещал Док, уходя. Меня обработали, пожелали удачи в очередной раз, и строго-настрого наказали ничего больше не есть и не пить ну, кроме валиума, разумеется. Потом вернулся Док с двумя таблетками. - Выпейте! – сказал он. – А я вам стих дочитаю. Я выпила валиум, легла и стала слушать продолжение. Только бдительный дед Вася, что давно не в первом классе – Он в кастрюльку заглянул, внуку на ухо шепнул: - Ну-ка, мой любимый внучек, быстро вылей этот супчик – подозрительны грибки: Нам травиться не с руки! - Ой, дедуля, не волнуйся, Умирать нам рано всем! – Так сказал, а сам подумал: - Обязательно поем! Только Вася отвернулся, внук большую ложку хвать – и скорее начал супом свой желудок набивать. Дальше я заснула и пробудилась лишь в шесть утра на градусник. Потом была операция. Общий наркоз мне действительно не дали, только вкололи в позвоночник эпидурал, да дозу морфия внутривенно. Я благополучно заснула и очнулась где-то за полчаса до конца операции. Открываю глаза, а надо мной вчерашняя бородатая Синяя Шапочка, что на ночь стихи читал! - Ну вот видите, голубушка, я же был прав, вам ведь совсем не больно?! Я прислушалась к своим ощущениям. Действительно, не больно, но в области живота что-то происходит. - А что со мной делают? – спросила я заплетающимся языком. - Эй, доктор Бергер! – гаркнул док Сухман на иврите, - Ты чего с женщиной делаешь? - Что надо, то и делаю! – процедил сквозь зубы доктор Бергер. – Не отвлекай! - Не обращайте на него внимания, голубушка, - доктор Сухман посмотрел мне в глаза. – Давайте я вам лучше стихи почитаю, а потом мы с вами их обсудим! И вот, будучи наполовину в сознании, находясь под действием морфия, лежа на операционном столе, я слушала стихи Натальи Бергман, а затем комментарии к ним доктора Сухмана. Стихи показались мне вполне приличными, но увы! я не запомнила ни строчки. В разборе поэзии от Синей Шапочки тоже ощущались и логика, и смысл, но из десяти пунктов я впоследствии восстановила только половину – все-таки, морфий – коварная штука. - Всем спасибо, все свободны! – провозгласил доктор Бергер, и я поняла, что операция кончилась. Меня отвезли в реанимацию, вкатили еще какой-то укол, и я отключилась. Очнувшись, я немедленно потребовала жрать, чем насмешила до слез всю реанимацию - А чего бы тебе хотелось? – задала коварный вопрос сестра. - Кебаб! – ответила я. Не то, чтобы я так уж сильно любила кебабы, но язык меня слушался плохо, слово "шницель" я бы не осилила. В ответ раздался здоровый хохот. Мои сентенции про кебаб повторялись каждому вошедшему, и реакция у всех была одинаковой: "Это которая? Вот эта русская? Во дает!" Находясь в полузабытьи, я вдруг услышала: "Махмуд! Давай!". Тут мое родимое подсознание выдало такой глюк, что он запомнился мне во всех подробностях, несмотря на морфий. Привиделись мне герои "Белого солнца пустыни" – товарищ Сухов трансформировался в доктора Сухмана, и вместо белой фуражки на нем была синяя шапочка, Абдулла приобрел благородные черты доктора Бергера, а неведомый мне Махмуд, расстелив на песке скатерть моей бабушки, метал на нее огромные блюда с кебабами по-мароккански, по-сирийски и по-иордански. Я ощущала запах жарящегося на костре мяса, запах моря и нефти, запах озона и цветущего миндаля. Потом картинка смазалась и как бы отдалилась. В следующий раз я очнулась в палате интенсивной терапии, вся опутанная проводами и трубками, и давешняя сестричка погладила меня по плечу и сказала, что все будет хорошо. "Спи! – добавила она, - доктор Бергер попозже зайдет, а доктор Сухман тебе свои стихи принес, потом почитаешь". Остаток дня я провела в полудреме, не очень-то сознавая, что происходит. Точно помню, что в отделении был скандал – пришли какие-то развеселые посетители и стали развлекать публику. Потом я проснулась от звуков скрипки и приподняла голову. - Есть тут один чудак, приходит больным поиграть. – объяснила сестричка, заметив мой интерес. – Хочешь, я его позову? Я еще раз прислушалась. Чудак явно пытался исполнить "Каприччо" Паганини, но все время съезжал на какую-то еврейскую местечковую мелодию. Нет уж! На фиг, подумала я , мне и здоровой-то такого не выдержать! Время от времени мне начинал сниться очередной сон, потом я просыпалась. В какой-то момент я даже попросила сестричку дать мне блокнот и ручку – что-то смешное пришло мне в голову, хотелось записать, пока не забылось. Разумеется, ничего записать мне не удалось, но очнувшись назавтра, я обнаружила блокнот с ручкой рядом с собой. Плотоядно потирая руки, в палату зашли две медсестры. Отдернули занавески около моей кровати и сняли с меня половину проводов. - Ну что, fighter, - сказала одна, обращаясь ко мне, - хватит валяться, давай, вставай, пошли мыться и будем тебя переводить в обычную палату. - А почему fighter? – поинтересовалась я. - Доктор Бергер так обозвал. Он еще с главврачом поспорил, что ты выпишешься до конца недели. - Ну ваще! – возмутилась я. – А если что не так пойдет? - Не-а! – беспечно махнула рукой сестричка. – Он же понял, что ты fighter, а такие, как ты долго не лежат. - Ну, спасибо на добром слове доктору Бергеру, - я покачала головой,- постараюсь оправдать доверие! И вот, как выяснилось, прогноз оказался вполне правильным, настала пятница, и я отправилась домой, не то, чтобы совсем здоровая, но на своих ногах и полная энтузиазма. 14 марта 2005 г.