Резко взвизгнув, гарпия бросилась вниз. Ветер трепал поредевшее оперение, срывая с него капли крови – то ли её, то ли раненого ею кентавра. Пугающе человеческие глаза прищурились – одного точного рывка когтями хватит, чтобы прервать жизнь распластавшегося на белом песке противника. Тот отчаянно колотил по воздуху копытами, пытаясь встать, но тщетно: его участь уже решили вывихнутое колено, мерзкая рана в руке и распоротый бок. У гарпии оказалась слишком хорошая реакция. Едва заметное глазу мелькание когтистых лап, жалобный вскрик, короткая агония – и кентавр, сжимая в мускулистых руках пропитанный собственной кровью песок, начал исчезать. Как и гарпия – взвившись, она растаяла в искусственной синеве Арены. Тяжело дыша, Джей снял шлем визуализации. Аплодисменты обрушились на него, как звуковая лавина, и заставили непроизвольно втянуть голову в плечи. Саманта, улыбаясь через силу, махала ему с другого конца Арены – худенькая и бледная, она казалась призраком, который вот-вот исчезнет. К сожалению, это не просто метафора – сегодняшний проигрыш был не первым в череде неудач, и они оба знали, что он мог стоить ей слишком дорого. Это были только слухи, но все ребята слышали это от более взрослых, а потом повторяли про себя, как считалку: каждый раз умирает не просто твое животное, твой Имажин – каждый раз с ним умирает частица тебя. Еще говорили, что если животное умирает слишком часто, то.... Конечно, это могло быть просто совпадением. Омега-мутанты долго не живут, особенно на синтезированных нейролептиках. Зато за свою короткую жизнь многие успевают обеспечить свою семью до самой старости. После смерти - или, как они это называли в корпусе Визуалов, «ухода» Хантера Джей остался самым старшим в группе, а ведь ему было почти четырнадцать. Бедная Саманта. Пока ассистент разворачивал его кресло, Джей заметил, что девочку, аккуратно поддерживая, сажали на такое же. Раньше оно ей было не нужно, но эта битва основательно подточила её силы. Он почувствовал легкий, притупленный наркотиками укол сожаления – она ему нравилась, уже давно, и иногда он мечтал о том, чтобы они были обычными людьми. Что ж, очень жаль. Пока ассистент аккуратно вез его по прохладным белым коридорам, Джей, откинувшись на спинку кресла, проматывал в голове картину сражения. Вот гарпия взмывает вверх, скалясь в победной ухмылке, но её глаза… что-то в её глазах казалось странным, необычным… Ассистент остановился, когда тощий бледный мальчишка в кресле расплакался, размазывая слезы по изможденному лицу. Что ж, не первый раз. Успокоительного, назначенного ему врачом, хватило бы еще на пятерых. Кажется, уже все знали о том, что случилось – информация среди этих детей распространялась быстрее вирусной инфекции. Любопытные лица то и дело пытались заглянуть в приоткрытую дверь медицинского блока, однако каждый раз неусыпная бдительность ассистентов изгоняла их в Общую комнату. Там, громыхая через колонки уютным басом, выступал доктор Диллинджер. В последние пару десятков лет общество умудрилось шагнуть далеко вперед, и теперь чудом балансировало на грани технической сингулярности. Фантазии стали реальностью, и даже больше – они стали неотъемлемой частью жизни любого человека, а иногда, как в случае Омега-детей, и основной их частью. Все началось в день, когда доктор Петерсон, психиатр, столкнулся в своей практике с уникальным случаем галлюцинаций. Самое важное открытие в сфере развлечений уместилось в его блокноте в несколько строк: «Мальчик, 10 лет, активные внешние галлюцинации». С тех пор прошло 30 лет, пару поколений мутантов и несколько миллиардов долларов. Имаджины завораживали. Даже самые первые, слабые, призрачно-зыбкие, они вызывали сладкое восхищение – словно весь мир собрался и вывернул мифы перед вами, словно магия дышит вам в лицо. С первым хлопком крыльев появившейся из ниоткуда бабочки до тяжелых шагов блестящего на солнце дракона - способности детей росли одновременно со спросом, и отчасти благодаря нему. Кто первый решил, что поединки между воображаемыми существами – отличное шоу? Время поменялось, но люди остались прежними. Наверное, что-то такое уже было в крови человечества, что, увидев нечто новое, люди придумали, как бы это красиво убить. Итогом работы стал «Центр визуализации», связанный по воздуху изящными коридорами с куполом «Арены» и пара дюжин малолетних смертников в каждом крупном городе. Люди их любили, как любят щенков или котят, и не замечали, как часто меняются имена Визуалов в программке. Если что-то еще и осталось прежним, то это доверие к седовласым очкастым профессорам в белых халатах, с мягкими руками и выражением вежливого внимания на лице. Если профессор говорил, что все хорошо, значит, все хорошо, и неважно, сколько раз эти мягкие руки делали последнюю инъекцию или нажимали на кнопку крематория. «- Новая формула значительно сократит вероятность эмоционального выгорания Визуала. – вещал доктор. – Это позволит увеличить продолжительность жизни каждого ребенка, не жертвуя, впрочем, качеством визуализации. К сожалению, данная концепция по-прежнему встречает противников. Но, как я уже объяснял в своих предыдущих работах, эти дети наделены даром самой природой. Роль науки в данном случае состоит только в том, чтобы найти этому дару место в нашей социальной жизни и донести его к вам. Поверьте, эти дети просто счастливы выступать на Арене. А что касается муссирующейся в паранаучных кругах теме свободной воли Имаджинов – то, уверяю вас, это абсолютно фантастическая, не лишенная романтизма концепция. Она отвечает архаичным потребностям человеческого ума персонифицировать собственные страхи и проекции – ничего более. Имаджины – продукт фантазии, и, как картины или скульптуры, они полностью подчиняются воле создателя.» - Это неправда. – прошелестел почти бестелесный голос. Дети, сидящие на полу и на круглых пуфах перед телевизором, обернулись к говорившему – это был Нэйтан, один из здешних долгожителей, всего на полгода младше Джея. Говорили, он продержался на Арене дольше всех – тринадцать сезонов, дольше даже первых, доживших до совершеннолетия визуалов. Правда, он заплатил за это свою цену: гибкий, но крепкий экзоскелет поддерживал его вертикально, а громоздкая система очистки крови, опутывающая его руки, казалась ужасным паразитом. Вряд ли его еще выпустят – скорее всего, через месяц-два он окончательно сляжет, и больше они его не увидят. В центре не держат инвалидов. Его любимым Имаджином был дракон – красный, огненный, словно ступивший со страниц средневековых легенд. - Это неправда. – Повторил он упрямо, обводя всех сидящих взглядом. Кто-то потупился, кто-то отвернулся, но несколько детей повзрослее глаз не отвели. – И вы это знаете. Вы это чувствуете. Каждый из вас. В тот момент… на Арене… умирает не только Имаджин. Ему не хватало дыхания на длинные предложения. Голос дрожал –не столько от чувств, сколько от слабости и удивления от собственной смелости. Это была запретная тема. Ни доктора, ни тем более ассистенты не позволяли обсуждать это со взрослыми или между собой. Конечно, кое-что все равно просачивалось и оседало в невежественных детских умах в виде предрассудков или нелепых традиций – например, нельзя было все время использовать одного и того же Имаджина, или называть его своим именем, а если он умирает слишком часто, то вместе с ним… но это уже страшилки для новичков. Но реальность, в которой жили дети, была на несколько миллиардов долларов и один болевой порог дальше от того мира, который рисовал гладкими фразами доктор Диллинджер. - И убивает не только Имаджин. – Продолжал Нейтан упрямо. - Хочешь сказать, мы все убийцы? – отозвалась со своего кресла бледная Саманта. – Но ты здесь дольше всех. Ты ничем не лучше нас. - Нет. – Мотнул головой тот. – Не лучше. Но я понял кое-что важное. Как и Джей сегодня. - Что именно? – отозвался кто-то тихонько. – Что выйдешь отсюда только в виде пепла? - Имаджины не хотят убивать– это мы их заставляем. Нас заставляют убивать друг друга. Наступило молчание, напряженное, как вакуум. Молчание, означающее что окружающие не просто перестали разговаривать, а начали слушать. То, что говорил Нейтан, было… знакомо. Он говорил о том чувстве, которое переживал каждый, но скрывал его, боясь показаться «странным». Но вот он, перед ними –умирающий, но не мертвый, и признается в настолько фантастических вещах, что, услышь его доктор, его отправили бы на пожизненный карантин. - Они… подчиняются нам, но каждый раз… - Они сопротивляются. – Продолжила з него Саманта. Её голос звучал глухо, как будто издалека, а взгляд казался расфокусированным. Сейчас она была не в общей комнате, а там, на песке арены, лежала в луже собственной крови. – Каждый раз. Имаджин словно… не хочет делать то, что нужно. Я чувствую его мысли, чувства так, будто они мои собственные, но я знаю, что они не мои. Я вижу его глазами. Я чувствую его кровожадность, азарт, гнев… и боль. – Её голос задрожал. – Я знаю, как умирать! Мы все это знаем! Обычные люди испытывают это всего лишь раз в жизни, но мы – нет, мы просто куклы, которые умирают дважды, трижды – истекая кровью, в судорогах, в агонии – зато под звук аплодисментов! Мы… Резким воплем прозвучал сигнал к отбою. На час раньше положенного – и этому могло быть одно объяснение: их слушали, каждое слово, и кто-то там за пультом решил, что нельзя выпускать детей из-под контроля. Напуганные резким звуком, дети начали расходиться по своим комнатам. Будучи Визуалом, ты мог получить что угодно – кроме свободы. Больничный отсек был в противоположном крыле от комнат детей, и, чтобы пробраться в него, нужно было перейти через холл, общую комнату и вспомогательное помещение. У обычного ребенка это заняло бы пять минут, но парню на искусственных ходулях понадобилось почти пол часа. Джей проснулся, почувствовав чье-то присутствие. Рядом мерно попискивали приборы, говорящие, что с ним все не так уж плохо, но сквозь этот звук отчетливо пробивалось сиплое дыхание. - Не дергайся и не вертись, это всего лишь я, Нейтан. – Донеслось из темного угла. – Бьюсь об заклад, вся комната обвешана камерами, но, думаю, у нас есть время на один вопрос. - Она плакала. – Тихонько отозвался Джей, глядя в потолок. Его разум плыл по наркотическим облакам, но последняя сильная эмоция прочно укоренилась совсем рядом. – Я посмотрел на неё в конце, а она плакала. - Кто плакал, Джей? – Спросил Нейтан осторожно. - Гарпия. Имаджин. Плакала она… и плакал я. Я не хотел убивать, Нейтан, правда. Мне пришлось. Я не хотел… Парочка приборов возмущенно замигали, регистрируя учащение пульса. - Я знаю, Джей. Знаю. Ты не хотел. - Я не хотел убивать Саманту. – Прошептал Джей, уплывая в сон. – Скажи ей. - Обязательно скажу, Джей. Только не спи. Джей? - М? - Когда я уйду, могут появиться вопросы. У разных людей. Расскажешь всем кое-что? Только не забудь. - Что? Неловко переминаясь, Нейтан склонился над подушкой друга. Его не остановили даже заходившиеся в истерике световые маячки на медицинских приборах. Кто знает… может, в этот миг он менял историю. С того момента, как прозвучал отбой, все знали, кто будет следующим. Это читалось во взглядах, которыми Нейтана встречали за завтраком, в атмосфере, окружающей его повсюду, в казавшихся теперь неловкими попытках ассистентов отвлечь их от темы Имаджинов и Арены. Он был слишком опасен, и он должен уйти – а выход, как известно, был только один: через Арену, коридор без окон и печь крематория. У Омега-детей небогатый выбор. Объявили номинантов: Нейтан против Каллисто, чернокожей девочки-новичка. Это было все равно, что поставить легкоатлета против вооруженного до зубов солдата – шансы были настолько неравны, что ничего не мешало называть поединок убийством. Он вышел на Арену сам, без посторонней помощи, хотя и неловко прихрамывая. Его взгляд остановился на позиции комментатора – там, в прозрачной будке, он увидел знакомый силуэт – доктор Диллинджер, видимо, решил лично проследить за ходом боя. Наверное, хочет убедиться, что все еще у него под контролем. Вот бы все получилось… Каллисто отчетливо дрожала, но натянула шлем без колебаний. Нейтан, помедлив, сделал то же самое. Теперь осталось подождать, пока закончится бравурное музыкальное вступление, и затем – презентация Имаджинов. Первой открыла карты Каллисто. На песок Арены, взметая клубы пыли и фыркая, опустился минотавр: несколько секунд он был полупрозрачным, как дым, но вскоре обрел и текстуру, и вес. Огромный, гротескно-мускулистый человеческий торс подпирали ноги быка, и бычья же голова горделиво поднялась вверх. Из широко раскрытой пасти вырвался боевой клич – скорее музыка, чем речь. Имаджин отсалютовал грубым каменным резаком, сжатым в руке, вызвав восхищенные аплодисменты публики. Нейтан закрыл глаза. Он вспомнил, как это было в первый раз: тогда он просто представил себе себя таким, как он себя чувствовал, но добавил к этому крепкие кости, тонну чешуи и крылья, созданные для ветра и скорости. Тогда на свет появился его первый Имаджин – естественно, как выдох. Сработало и в этот раз. Под искусственным солнцем Арены блеснула чешуя, отразив тысячи бликов на лица зрителей. Драконы всегда вызывали восхищение. Прозвенел гонг, и начался поединок. В схватке двух мифологических существ правил нет, а значит, выживает хитрейший. Дракон сразу де поднялся в воздух и сделал несколько тренировочных кругов, определяя возможности противника. Виражи становились все ближе и точнее – он подбирался, дразнил, пытался вымотать. Минотавр не спешил нападать: пружинисто кружась и не упуская из виду противника, он перехватил свое оружие поудобнее. Наконец крылатый ящер выбрал удобный момент и спикировал, сбивая противника с ног. Словно играючись, он перевернул его, схватил в пасть и подбросил, заставив выронить оружие. Тот приземлился на песок, дрожа от злости, и бросился на обидчика. Это было ошибкой, типичной ошибкой новичка – поддаться эмоциям, и Каллисто совершила её, теряя контроль над ситуацией. Нейтан улыбнулся, когда вместо того, чтобы вступить в ближний бой, дракон снова взмыл в воздух. Публика отозвалась недовольным гулом. - Какого черта он делает? – Злился Диллинджер, следя по экранам за действиями детей и Имаджинов. – Эй! – Позвал он одного из ассистентов, следя краем глаза, как дракон снова сбил минотавра, заставляя встать на четвереньки. – Пойди сделай с ним что-нибудь! - Но… что? - Что угодно! – Закричал доктор. – Мне нужно избавиться от этой проблемы, понял? Наконец дракон, словно одумавшись, одним резким движением прижал минотавра к земле. На многочисленных экранах показалась его морда, приближающаяся к добыче – вот-вот мощные челюсти сомкнутся вокруг головы проигравшего, и на песок арены брызнет кровь. Медленно, очень медленно дракон снял тяжелую лапу с груди получеловека-полубыка и отошел в сторону. Над ареной повисла тишина: оторопевшая публика не ожидала такого поворота событий. - Что происходит?! – Крикнул доктор, увидев, как дракон взмывает вверх и исчезает с экрана. Куда… Дракон забыл о противнике и направился к комментаторской будке. В огромных когтях она крошилась, как яичная скорлупа. - Остановите его! – Кричал доктор, оглядываясь. – Остановите мальчишку! - Простите, сэр. – Бледный ассистент показывал на экраны. – Но он мертв. Он мертв уже несколько минут. - Это невозможно… - Бормотал Диллинджер, глядя в проделанную драконом брешь и встречаясь с ним взглядом. Все еще работающая камера приблизилась, увеличивая морду Имаджина на весь экран. - Хватит… нас… убивать… - Сказал дракон.