(вполне мистическая история, если бы не…) В открытой Солнцу области Ростовской, Иван Эпштейн ишачил в «трудовом», А перед сном, слюнявя папироску, Бренчал друзьям по духу «Black Syndrome». И как-то раз, в ночной его палате, Друзья чавой-то стали тосковать И призывая страхи, в результате, Решили ими Ваньку разыграть. Так вспомнив вдруг про Пиковую Даму, Изобразив её карандашом, Они к Эпштейну, сволочи, пристали, Чтоб тот с «небес» к их воле снизошёл И на балконе, сев под одеяло, К лицу приставив зеркало, просил У тётеньки, чтоб та ему предстала, Хотя бы глупой куклой на оси… Вначале, было, Ванька согласился…, Да нервный смех скривил его лицо… И… наш «герой» трусливо открестился, Что, дескать, хватит… пОбыл храбрецом… «У-у-у…, что ж, - сказал один из «подзарядки», - Придётся мнЕ…, коль храбрый наложил…» И на балкон, мелькнув босою пяткой, Демонстративно «тропку проложил». В палате – мрак, движенья не заметить… В палате - тишь до «музыки» в ушах. И только где-то (ох, уж эти дети) Всё ждут, и ждут, как мыши, не дыша… … и Ванька ждёт невиданное диво. Стекает пот с густых его волос. И весь во власти страшного мотива Он мнёт подушку… - «тока б сорвалос…» … и вот бежит, несётся по балкону Искатель страха с топотом, как конь; Толкает дверь и страшным полустоном Вещает миру в ужасе: «О-о-о-го-о-онь!!!» И десять рук схватившись за лопату В дверную ручку всунули древко… «Там… от пруда… пунцовым перекатом Идёт волна… не чуя ног… бегом… Рванул… что сил… в груди похолодело…», - Делился малый – слов не передать… И тишина… А Ванька, между делом, Совсем лишился сна… скрипит кровать… Сидит, глядит во тьму и будто видит, Что у дверей полохается дым Распространяя дымные флюиды, Как стопроцентность будущей беды. «Смотри, пришла…», - он слышит шёпот друга… … но дым пропал. Надолго ль? Не смешно. Уж новым он видением напуган Глядит на стол, а на столе оно: Ни голова, ни шар, глаза – две дырки, А в них - пожар и… В горле встал комок, Когда Иван почувствовал затылком Из тьмы возникший алый огонёк, Что был живым и двигаясь разумно Всё изучал кровати да углы, Где силя страх, стучали чьи-то зубы И заплетались волосы в узлы. И вдруг… пришелец будто бы увидел Кто болен страхом больше остальных И подлетев к Эпштейну с грозным видом, Рванул матрас и… – «полные штаны»… Истошный вопль средь ночи был некстати, Когда спиной коснувшись потолка, Прогромыхал, упав между кроватей Иван Эпштейн, схватившись за бока. И где ж аплодисменты? Где восторги? Всеобщий шок да странные слова… «Эй, гоблины, чё пялитесь без толку?! Рассказывай давай! Иван! Иван!, - Кричал вожатый – бывший рукопашник, - Что за масонство!? Что за Ватикан!?» И перейдя на долгий нервный кашель, Ослабил дверь ударом кулака. И только отрок храбрость проявивший, Что вместо Ваньки вызвался «шутить», Нащупав свет, у стеночки, притихший Стоял, забыв ручонку опустить. По сторонам пугливо, по два раза, Он озирался, видя на полу, Трусливого дружка, что йодом красил Места ушибов. Бедный полуум Того дружка выстраивал несвязно… … и ночь прошла кошмарной, жаркой, злой, В которой всё хватал за край матраса ПикОвый призрак дамочки шальной. С тех пор ночей немало миновало Под фонарями в золоте листвы. Но Сумрачная Бестья не отстала От бедного Ивана. Не остыть В уме его магическим угольям… Страдая в этом страхе, парень жил, Как доживал, судьбою недовольный И по ночам… всё даму сторожил. И вот однажды, пОд вечер звоночек: Он – шасть к дверям, а там - стоит дружок, Серьёзнейшей беседой озабочен, Смолит через мундштук…, не бережёт Себя… Сигарку за сигаркой Из портсигара нервно достаёт… И говорит смутившемуся: «Жалко, Мне друг Иван, что я, как идиот Посмел тебя по лету потревожить, Страшилкою ребячьей разыграть…» А тот ему в ответ: «Как дал б по роже, Такую то, да растакую мать!» … но всё ж пожал протянутую руку И… улыбнувшись, всё ему простил… Стиха сего нехитрая наука: С нечистой силой, паря, не шути.