О том, что рассказ мой не сказка, а быль, В бескрайних степях шепчет старый ковыль. Он эту историю в детстве слыхал. Ей бредил седой, словно лунь, аксакал. С тех пор миновало три тысячи лун, Когда его прадед был девственно юн. И не иссушила артерий Жизнь этому жителю прерий. Согласно прадедовским тихим словам, Собрались однажды в отцовский вигвам Шестнадцать белесых, как снег, стариков. Достали письмо из одних узелков. И начали тихо читать по складам Свой перечень бед и свой счет городам. А после просили шамана Священного выпить дурмана. И начал вещать умудренный старик Про то, что заполнили весь материк Жестокие, алчные дети морей, Отцов не имевшие и матерей. Уже бесполезно давать им отпор. И лучше зарыть наш военный топор, А после совместного пира Воздействовать трубкою мира. Она - абсолютно священный предмет. И польза ее очевидней, чем вред. Его еще нет, а она уже есть. И в том будет наша священная месть. Пускай бледнолицые курят табак. Им в этом помогут салун и кабак. Пусть верят, что трубка - полезней, И мрут от смертельных болезней. О том, что рассказ мой не сказка, а быль, В иссушенных прериях шепчет ковыль.