Свет гас с легкими щелчками: щелк – затух первый светильник, за ним – щелк – второй, и третий, и четвертый… Комната погрузилась во мрак, и только из-за занавески на окне пробивался желтоватый свет уличного фонаря. Постепенно дом засыпал. Затихли последние шаги, и голоса звучали тише, только поскрипывали старые рассыхающиеся половицы. Тик-так, тикали часы на каминной полке, да иногда чувствовался шелест крадущихся по мягкому ковру мягких лапок. Это кошка, загадочно сверкая в свете фонаря зелеными глазами, скользила по комнате, тихая, как сама тень. Кошка остановилась и сказала: - Полночь. – И посмотрела на часы. Часы вздрогнули и – динь-бом! –пробили двенадцать раз. С последним ударом комната стала оживать. Проснулись портреты прадедушки и прабабушки, проснулся пейзаж с пастушкой и белыми овечками, проснулись кресла и софа, проснулись кофейные чашки и кофейник в серванте, проснулись фарфоровые лошадки, проснулась чернильница на столе. - Доброй ночи. – Сказала кошка и запрыгнула на подоконник. Она дернула кончиком хвоста и отодвинула занавеску. Фонарь за окном со скрипом качнулся, и свет на ковре затрепетал. - Доброй ночи. – Поздоровался фонарь. Лошадки весело взбрыкнули и попрыгали с полки на пол. Кофейник зевнул, а чашки соскочили со своих мест и – прыг-прыг – по столу, по креслам, через камин с русалкой в большой перламутровой раковине добрались до подоконника. Русалка сморщила хорошенький ротик и недовольно скуксилась – ей нельзя было вылезать из перламутровой раковины, потому что у нее был рыбий хвост. Она мечтала попасть на море, где соленые волны и большие корабли. - Ах, ну что такое! – воскликнула русалка и плеснула хвостом. – Пожалуйста, будьте осторожнее, вы же меня чуть не уронили! - Нынче все такие невежливые, - поддержал ее портрет прабабушки. Прабабушка постоянно обмахивалась веером и вообще имела вид довольно важный. Прадедушка был в мундире и носил монокль, через который грозно блестел его глаз. Пастушка высунулась за раму картины и сказала: - Скажите, а будут сегодня показывать сказки? Портрет прадедушки неопределенно хмыкнул и глубокомысленно произнес: - М-да… - Так будут или нет? – не унималась пастушка. – Если нет, то я пойду в детскую, сегодня у кукол чаепитие, я видела, как для младшей девочки утром принесли игрушечный сервиз. - Милочка, - сердито поджал губы портрет прабабушки, - ведите себя прилично. - Вы скучны! – решила пастушка и выпрыгнула из картины. – А я пошла пить чай. Она пристукнула каблучками и выбежала из комнаты. - Овцы… - заметил портрет прадедушки. - Какая невежливость! – вспыхнул негодованием портрет прабабушки. Прабабушка оскорбилась и до утра спряталась за раму портрета. А овцы и в самом деле повыпрыгивали из пейзажа и теперь разбрелись по всей комнате. - Скучно. – Пожаловалась русалка. – Сказку покажите. Про море… - добавила она мечтательно. - Про море смотрели в прошлый раз, – вдруг буркнула чернильница. – Давайте лучше что-нибудь про типографию. - Поле, поле! – наперебой заговорили лошадки. – Про лес дремучий и поле зеленое! - Про дровосека. – Проскрипели кресла и софа. - Нет, нет, мы хотим сказку про балы! – запищали кофейные чашки, - балы с музыкой и танцами! Сказку про принцев и принцесс! - М-да… - вздохнул портрет прадедушки. В комнате поднялся невообразимый шум. Каждый хотел что-нибудь свое, все кричали и шумели. Кошка, усмехаясь, поглядывала на них с подоконника. Потом она посмотрела на фонарь и неожиданно громко шикнула: - Тс-с! Начинается. Смотрите. Все замерли. Фонарь тихо покачивался и в глубине его, там, где трепещет огонек пламени, зарождались неясные образы. Они плыли и рассеивались, как в тумане, и собирались вновь. Фонарь качнулся еще раз и начал сказку: «Как появился мир» Потрескивало пламя. Странные тени плясали по стенам, и искры, вспыхнув, взлетали и гасли. Старуха, вытащив изо рта давно потухшую трубку, говорила голосом, таким же старым и покрытым трещинами, как стены пещеры. У костра стало совсем тихо. - Давным-давно всюду была черная тьма, и не было ни верха, ни низа, ни воды, ни суши. И были ей многие сотни тысяч лет, а может, день – того не знает никто, ибо времени тоже не было. Была тьма, и не было ничего, пока не спустился во тьму Дудочник. Он пришел, или родился из тьмы – то не ведомо. Он взял в руки тростинку, поднес к губам и заиграл мелодию. Вначале он играл грустную песню, и звезды, которые он привел с собой, заплакали. Так появилось море, и вода в нем соленая до сих пор. Потом он заиграл тихую песню, и звезды уснули и упали в море. Так появилась земля. Дудочник встал на нее, притопнул ногой, склонил голову и заиграл веселую песню. От этой песни стало светло, и родилось солнце. Оно посмотрело на землю, и под взглядом его стала расти трава и распустились первые деревья. Тогда дудочник перестал играть, перевернул тростинку, встряхнул ее, и из нее посыпались облака. Так появилось небо. Потом дудочник снял башмак и кинул его, и из башмака выросли горы. Дудочник рассыпал пуговицы от кафтана, и там, где пуговицы упали на горы, появились первые звери, на деревья – птицы, а из пуговиц, упавших в море, возникли рыбы. Дудочник посмотрел кругом и снова решил заиграть на тростинке, но в тростинке застряло облако, и она больше не хотела играть. Дудочник рассердился и бросил тростинку на землю. Тростинка переломилась на две половинки, и так появились первые люди. Дудочник посмотрел на них и рассмеялся, потом взмахнул своей шляпой и пошел прочь. И от смеха его первые люди ожили и научились говорить. Солнце светило, Дудочнику стало жарко, и он скинул свой плащ. Плащ упал и окутал всю землю, и так появилась ночь, а из ниток плаща возникли гады ночные. Старуха замолчала и принялась посапывать трубкой. Притихшие дети молчали, а потом кто-то спросил: - А что было дальше? Старуха тряхнула головой, и монетки в ее волосах зазвенели. - Дудочник ушел. Его тростинка сломалась, и ему больше нечего было делать. - А куда он ушел? – спросила маленькая девочка. - Наверное, он пошел за новой дудочкой, - предположил какой-то мальчик. - Ведь та сломалась. - А он любил играть. - Но он же мог сделать новую? - А может не мог? - Нет, он пошел не за дудочкой. Он гулять пошел. Я люблю гулять после уроков. И он тоже. Дети заспорили. Старуха загадочно улыбалась, сжимая в зубах потухшую трубку, а тени плясали на стенах, и вспыхивали и гасли на лету искорки. Фонарь вдруг ярко сверкнул и потух. Тикали часы на каминной полке. Кошка жмурилась на лунный свет, и кончик ее хвоста подрагивал. - Замур-рчательная сказка, - сказала она. – Таинственная и загадочная. - Скучная, - вздохнула русалка. – Я ничего не поняла. Лошадки весело скакали по столу, а чернильница, которую от их бега подбрасывало над столешницей, сердито звенела крышечкой. - Хорошая сказка, - буркнуло кресло. – Давайте следующую. Фонарь будто только того и ждал. Он снова качнулся, внутри вспыхнул огонек, и все, затаив дыхание, придвинулись поближе к окну. «Сказка про маленький ветер» Маленький ветер был еще совсем маленьким – он родился на рассвете, от дыхания зари, и первое, что он увидел, было всходящее над вершинами гор солнце. Маленький ветер раскрыл рот от удивления и упал на липовую ветку – такого он никогда не видел. Он вообще еще ничего не видел, ведь он только родился. Маленький ветер с любопытством оглядел дерево, чьи зеленые листья тихонько перешептывались – сплетничали. Листья посмотрели на ветерок и зашуршали еще громче. Потом на ветку сел воробей и задорно чирикнул. - Ты кто? – спросил его ветерок. Воробей снова чирикнул и потер лапкой нос. - Воробей, - сказал он, - а ты кто? Ветерок задумался. - Не знаю. Ведь я только что родился. А что такое красивое и большое светится там, далеко-далеко? Воробей подскочил на ветке. - Солнце, - чирикнул он, - круглое, желтое и очень-очень теплое. Правда, скоро оно закроет глаза и уснет, и станет очень холодно. - А что такое холодно? – спросил ветерок. Воробей задумался. - Холодно – это когда кругом бело, и ветер колет и жжется снежинками, а лапкам больно стоять на ветке, а крылышкам – лететь. Вот что такое холодно. - А что такое тепло? – не унимался ветерок. - Тепло – это когда кругом все зеленое, и много вкусных мошек, и хочется петь. Вот что такое тепло. - И скоро станет холодно и не будет тепла? - Да, - чирикнул воробей и улетел. Ветерок задумался. Солнце взошло и теперь светило высоко-высоко. Ветерок совсем пригрелся и задремал. Чирикали воробьи, мычали на лугу коровы, и жарко грело солнце. Ветерок вдруг подумал, что ему очень хорошо и совсем не хочется, чтобы наступало белое холодно. Он покрутил головой, но знакомого воробья рядом не было. Тогда ветерок слетел с липовой ветки и нерешительно облетел вокруг пышной темно-зеленой кроны. Летать оказалось совсем легко, ветерок засмеялся и полетел еще выше – выше гор. Он полетел к солнцу, чтобы попросить его не спать подольше, ведь иначе станет холодно, и не будет мошек, и крылышкам будет больно летать. Он летел и летел, и земля внизу становилось все меньше и меньше, но солнце не стало ближе. Оно светило, круглое и желтое, высоко-высоко, и ветерок совсем выбился из сил. Он устал, запыхался и решил вернуться обратно, отдохнуть и снова начать свой полет. На ветке уже сидел воробей и чистил коготком клюв. Ветерок рассказал ему, что хотел попросить солнце не закрывать глаза и не засыпать, но у него не получилось долететь. Однако он немного отдохнет и снова попробует. Воробей неожиданно рассмеялся. - Чик-чирик! – сказал он. – Какой же ты глупый, маленький ветер! Разве до солнца можно долететь? Оно высоко-высоко, и ни один воробей не заберется так далеко. - Но как же тогда быть? – расстроился ветерок. - Чирик-чик! – сказал воробей. – Солнце все равно уснет, ведь все спят. Но оно проснется, и тогда снег растает и превратится в ручьи, появится зеленая трава, и вырастут цветы, и снова будет много вкусных мошек. Воробей дочистил клюв и улетел ловить мошек, а ветерок остался на ветке. Солнце всегда будет светить, и цветы расти, и воробьи летать, и коровы мычать на зеленом лугу – как хорошо! Фонарь снова погас, словно делая небольшую передышку. - Еще, еще! – потребовали восторженные лошадки. - Пожалуйста, расскажите еще. – Попросили куклы. Их привела пастушка, и они рядком сидели на полу, держа на коленях маленькие чайные чашки. Из-за рамы выглядывал заинтересованный портрет прабабушки. - Сейчас будет, - сказала кошка, и все притихли. Налетевший ветер вдруг сильно качнул фонарь, огонек затрепетал, по стеклам заметались тени, а кошка навострила уши: - Это будет страшная сказка, - сказала она. – Поглядите, - и протянула к окну лапу. «Сказка, рассказанная ночью» За окном всплыла желтая луна. Ветер гонит по небу тучи, временами закрывая светящийся диск, и тогда темнота падает на землю, и слышно, как скребутся в окно корявые ветки вяза. У вяза - старые развалины. Под самой крышей продолговатое отверстие – окно, в котором невесть откуда поблескивают потекшие стекла. Изнутри, с той стороны, прижалось к стеклу бледное лицо. В глазах тоска, застыла черной топью, и скребет, скребет, а коготки у нее острые. Лицо белое, губы бескровные. Гонит, гонит ветер тучи, несутся по земле тени, мигает луна, издеваясь. Лицо исчезает. Проходит время. Перед развалинами возникает фигура, выныривает из мрака. Останавливается. И, ссутулившись, идет прочь. Темная ночь, дурное небо. И луг шуршит иссохшими стеблями, мнутся под ногами мертвые цветы. Ветер – то справа, то слева, как верный пес, не отстает. Луна скалится сквозь тучи, и ветер все яростнее гонит их на восток. Туда, дальше, где холодом поднимается туман, и слышится тихий плеск, где мост перекинул гнилой хребет через черные воды. На мосту – козел, блеет мелко, ехидно, под луной сверкает глаз, а туман заворачивается на крутых рогах. - Пошел! Козел наклоняет рога и прыгает в реку. Туман разбегается, и видно на миг, как из воды лезут, гнутся пальцы. - А, здравствуй, княгинюшка, - лебезит харя, закидываясь, смотрит на мост. - Прочь! - А не брезгуй, чай, не чужие. Ждешь? - Не твое дело. Харя рассыпается подхалимским смешком, плещет вода. - Жди-жди. Терпение – оно упорных любит. Молчит. Смотрит не мигая затопленными глазами вдаль, затерянную в ночи. Харя перебирает лапами по скользким сваям моста, думает. Мелькают над рекой в тумане бледные, как тени, тела русалок, стонут горестно, тянут тонкие дрожащие руки. И лезет, лезет из воды чудь ночная, рассыпается по траве, закатывается под ольху, визжит. - Шла бы ты, княгинюшка, - говорит харя, - пока не поздно… - Хуже не будет. - Как знать, - кряхтит харя, пальцы скользят с покрытых тиной досок, - хуже – это завсегда, хуже – это закон такой. Шевелит беззвучно губами. - Ты б угомонилась. – Советует харя. – Ждать – это ладно, а надеяться – гиблое дело. - Прочь. Харя скрывается под водой, идут пузыри, бурчат недовольно. Скорбят русалки, и вдруг проносится над водой тоскливое: - Иде-е-ет… И белесым туманом опадают русалки в воду, выпрыгивает из реки козел, вскидывает кривые рога на спину, подскакивает, сверкает желтым глазом, пропадает. И пусто кругом. Неслышно выныривает из мрака черный конь. На спине – всадник, неподвижный, не шелохнет его конская поступь, сверкают глаза, лицо – ледяное, безжизненное. Не звякнет ни шпора, ни цепь узды. Только из-под копыт разлетаются клочья тумана. Бросается к нему, вцепляется в стремя: - Пусти! Идет конь, молчит всадник. Тянет к нему жадно руки, льнет и просит: - Пусти! Вскидывает голову, рука натягивает повод, конь застывает. Поворачивает лицо, наклоняется. И смотрят друг в друга глаза: одни – с черной тоской, другие – пустые, безжизненные. И третий раз: - Пусти… Идет конь, молчит всадник. Бросается тень, бежит по берегу, цепляются тонкие ветки ольхи. Широка река, блестит под луной. И мечется в тоске по берегу, срывается в отчаянии и летит в черную воду, в глубокий омут… Нет покоя проклятой душе. Куклы испуганно охнули и прижались друг к дружке. Лошадки тоже встали потеснее, а портрет прадедушки задумчиво сказал: - Гх-м, - и принялся протирать пенсне. - Чего это он пугает? - скрипуче спросило кресло. Все посмотрели на кошку. Та оперлась лапками о стекло и пошевелила хвостом: - Фитиль нужно поправить. Она легко спрыгнула с подоконника и исчезла в темноте коридора. Фонарь покачивался, лошадки снова затеяли возню, а пастушка принялась собирать разбежавшихся овечек. - Ой, что это! – вдруг вскрикнула одна из кукол. Все поспешили к окну. Рядом с фонарем возникла маленькая быстрая тень. Трепеща крыльями, она подлетела, ухватилась за стеклянную дверцу, заглянула внутрь, что-то сделала – никто не успел заметить, что именно – захлопнула дверцу и, подлетев к окну, устроилась с той стороны, на подоконнике. И все разглядели, что это летучая мышь. А скоро на подоконник запрыгнула кошка и, довольно прищурившись, поглядела за окно. - Ну, теперь смотрите. «Сказка, рассказанная дождем» Я люблю ходить под дождем. Слышишь? Так больше никто не умеет. Капелька за капелькой, крохотные дождинки, ты и не заметишь одну. Но их много, они падают и летят с огромной высоты, оттуда, в наш мир, маленькие посланники небес. Кап – это нота, кап – еще одна, и вот весь лес шумит, напевая мелодию дождя. Здесь много необычного. Взгляни на лист. Вот этот, что сорвался с ветки и упал, и теперь лежит подле камня. Не видишь в этом ничего особенного? Ты просто не умеешь смотреть. Взгляни еще раз. Капли падают, и вскоре возле камня образуется лужица. Верно, ручеек. Смотри-смотри. Видишь? Лист вздрогнул и поплыл. Мимо камня, мимо веточек, подгоняемый дождинками. Знаешь, куда он попадет? Отвечать не надо, просто смотри. Слышишь, шумит за деревьями? Это ручей. Идем скорее! Вот он. Плывет, закручиваясь в потоке. Что он увидит, путешественник? Ручей скоро выведет его из тени деревьев и понесет через поле. Во-он то, где виднеются потемневшие от сырости стога. Там стоит телега, и лошадь понурила голову, вздрагивая от прикосновений падающих сверху капель. На телеге рогожа, а под ней кто-то сидит, спрятавшись от заставшей врасплох непогоды. Скоро лист проплывет торопливо мимо, но успеет услышать обрывок разговора, пусть и не высказанного вслух. На миг он станет свидетелем чьей-то судьбы. Сколько всего он мог бы поведать! Там, дальше, деревушка. Лист проплывет мимо мостков, с которых девушка полощет белье. Мелкий дождь ей не помеха, лицо ее печально. О ком она думает? Возможно, о возлюбленном, что не пришел сегодня, возлюбленном, для которого она вплела красную нарядную ленту в русую косу волос. Не печалься, девушка! Он не пришел, потому что конь захромал, и кузнец кует подкову, но он помнит о тебе. Сейчас он стоит под навесом и, глядя в моросящую даль, вспоминает твой нежный голос и ласковый взгляд. И в руках его свежая роза, на бархатных лепестках которой дрожат, словно слезы, дождинки. Не печалься, девушка! Ручей поворачивает вправо, и деревушка исчезает за пышными кустами ольхи. Впереди крутой мостик, изгибающий спину, словно шаловливый котенок, над берегами, поросшими осокой. На мостике стоит мальчик. На нем зеленый дождевик, и из-под мокрого капюшона виден вздернутый нос, покрытый озорными веснушками. Мальчик положил одну руку на поручень моста, другую поднес к глазам, делая вид, что сжимает подзорную трубу. Он видит не узенький ручей и шумящую под дождем темно-зеленую летнюю листву. Перед ним раскинулось вспененное море, широко расставленные ноги крепко стоят на просмоленной палубе, и ветер рвет над ним белые паруса. А в подзорной трубе трепещет черный флаг с Веселым Роджером. Капитан отдает приказ, и команда приветствует его дружным кличем, корабль дельфином рассекает темные волны, преследуя пиратское судно, напавшее на королевский фрегат. Пираты похитили корону и принцессу, и бравый капитан полон решимости вернуть царский венец и спасти королевскую дочь. Судьба благоволит ему: пираты трусливо прыгают за борт, и принцесса дарит ему свой платок. Браво, мальчик! Пройдет десяток лет, и ты действительно отплывешь в далекое море на своем корабле. Лист проплывает под мостом и торопится дальше, мимо разнотравных лугов. У берега стоит навес, и под ним сидят старик со старушкой. Видно, дождь застал их в пути, и они поспешили укрыться под старым навесом, под которым в летнюю страду ночевали косцы. Старик сед и морщинист, старушку согнули года. Но посмотри на них! Разве жизнь ослабила их любовь? Возраст состарил их тело, но не дух, и взгляд по-прежнему молод. Они пережили две войны и четверых детей, они видели и прошли через многое, но разве это сломило их любовь? Взгляни в их глаза. Они сияют, ведь в них смотрится небо. И одна старческая рука бережно поддерживает другую. Счастливы те, что нашли друг друга и не ошиблись! Лист плывет и плывет. Ручей становится шире, берега раздаются, и вода выходит на бескрайний простор, сливаясь с небом. Сквозь морось и туманное покрывало туч пробивается свет, падает на траву, и от их соприкосновения рождается волшебное семицветье. Оно льет вверх и вниз, в воздушный простор, и дождь, скатываясь, рождает все новые и новые крутодугие ленты. Они взмывают над горами, лесом, лугами, охватывают мир и вдруг рассыпаются, разлетаясь тысячами живительных водяных искр… За окном светало. Мерно тикали часы, первые лучи солнца блеснули на рамах картин, скользнули по перламутровой раковине с русалкой, задержались на синем боку пузатой чернильницы. Дом медленно просыпался, где-то хлопнула дверь. За опущенной занавеской темнел фонарь – высокий, сутулый, с горящим за прозрачными стеклами огоньком, уже не видным в солнечном свете. К нему подошел человечек в смешной шляпе, приставил лестницу, ловко забрался, открыл стеклянную дверцу и затушил фитиль. Кошка приоткрыла один глаз и снова закрыла, спрятав нос за пушистым хвостом.