Черно, как сажа, небо в поздний час… Отдавшись необузданному ветру, не знают листья, что танцуют вальс, в последний свой, финальный мастер –класс, в тональности надтреснутого ретро. Оторванные сильною рукой от отчей ветви, материнской ласки, плывут неспешно в вечности покой, подёрнутый осеннею тоской, доверясь лжи нашёптанной им сказки. Подбил меня на лень какой-то чёрт, зловредный Сатана фантасмагорий: веду простой бухгалтерский учёт под стук костяшек канцелярских счёт, опавших душ средь рваных траекторий. Везёт сентябрь гружёную арбу, скрипящую надтреснутою осью, и жалуется богу на судьбу, вложив в протяжный вой свою мольбу, дворовый пёс беспошлинною злостью. Содом торговли, захлебнувшись, стих… Тайм-аут, «лес и дол видений полны»… Лишь мы не спим, мы делим на двоих растянутый континиумом миг, и злость, и осень, тишину и полночь. Одарена безмолвием земля, во сне равны святые и кликуши. И вдоль дороги дремлют тополя, листву под ноги осени стеля, не ведая, что и у них есть души. Ну что за сила есть в тебе, скажи, гулящая, с душою оловянной? Ведёшь допрос, включив детектор лжи, сверлом тоски достав до дна души, являться заставляя с покаянной. Мотают нить секунд на циферблат три Мойры часового механизма, похоронив очередной закат, классический постылый плагиат, в осенней мастерской сюрреализма. Поворотила осень неприглядный лик к припёртому к стене свинцовой скукой… внушает: «Ты – мой лучший ученик, ты ремесла все тонкости постиг, тебе мольберт и кисть, и «карты в руки»… И, ржавчиной листву припорошив, лицензию Всевышнего нарушив, в тела, где, априори, нет души, «Аминь» подобно выдохнув «Пиши», вправлять, как стразы, заставляет души.