Глава 8. Это было бы прекрасно, если единственный и родной ему человек понял бы его. Но он не поймет. Никогда. Он лишь будет ходить по мрачным коридорам старинного дворца, и напевать себе под нос старую и заученную всеми песню, он будет принимать министров, мэров разных городов, обсуждать проблемы в стране, но он никогда не зайдет в его комнату и не поговорит с ним. Какие чувство он испытывает к нему? Ненависть, отвращение, страх, обиду и, наверное, любовь. Любовь к родному человеку, которую ничем нельзя потушить. Нет, нет, ещё пламя любви горит в его сердце, это слабый огонь, это пламя легко может потухнуть, но он уверен, что все образуется, что они станут с собственным отцом хорошими друзьями. Марк верил в это, а пока он продолжал сидеть в просторной, огромной комнате, где жил он уже несколько лет. Казалось, что это не комната, а его тюрьма, из которой ему никогда не выбраться. По длинным и узким коридорам вечно ходили слуги. В этом доме их было больше, чем самих хозяев. Они помогали ему вставать с постели, одеваться. Они следили за ним, подобно конвою и это было ужасно. Всё было ужасно! И ведь именно их нанял отец. Но для чего, чтобы не дать ему убежать из этого заточения? Но ведь он сам не в силах этого сделать, он знает, что его найдут. Что же он тогда должен делать? Да, абсолютным счетом ничего. Сидеть и наблюдать через окно за просторными, сочными, зелеными лугами. Наблюдать за землей, которой правит его отцу. А затем и он начнет править этой землей. Но он не хотел. Быть император для Марка Крайтса было ужасным наказаниям. Управлять страной и мучить ее жителей, так как мучает их отец, разве в этом раздолье? Разве в этом утешенье? Марк понимал ужасную вещь, вещь пагубную для будущего императора, он ненавидел эту землю, землю, породившую таких людей, как Дойл. Этого человека даже трудно было назвать отцом, ведь он виделся сыном раз в месяц, а иногда раз в два месяца. И при этих встречах они, молча, сидели за столом и ели, а потом император окунался в свой собственный мир, и снова начинал руководить огромной империей. Дойл был стражником, следящим за людьми. Да, именно стражником. Он не давал нарушить священную Декларацию, он не давал свободно мыслить. Дойл был жестоким человеком, грубым и требовательным. Марк ненавидел его. Иногда он сам задавался вопрос, родной ли отец ему Дойл? Ведь слишком они были разные. И внешне и внутренне. Дойл был толстым человеком средних лет, на его лице, обрамленным двумя подбородками, расплывалась ехидная улыбка, глаза всегда бегали из стороны в стороны, крошечные руки тряслись за обеденным столом. Носил он всегда белоснежную рубаху с золотыми запонками, одевался он в старинные костюмы, расшитые дорогими камнями. На голове его сияла лысина. Дойл был могуч. В его руках была целая страна, и он мог с ней делать, все что хотел. Дойл был скверного характера, он не жалел людей, одно удовольствие ему доставлял просмотр кровавых сцен и мучений, он знал историю Империи консерваторов наизусть, и сам являлся великим консерватором. Его же сын был совершенно другим человеком. Он не знал наизусть Декларацию, зато знал, как жесток его отец с теми, кто не подчиняется наставлениям, написанным в ней. Марк же был добрым молодым человеком, ему было семнадцать, и через несколько недель должен был быть его день рождения. Праздник, который он будет отмечать вместе со слугами и сестрой, ибо сам император будет, как всегда занят. Марк печально вздохнул. Залы, предназначенные для торжеств, позолоченные в них стены, потолки, на которых были изображена вся история Империи, старинные предметы декора, вазы, камин, длинные диваны с позолоченными подлокотниками, кресла с бархатной обивкой. Все это выглядело так помпезно. Этот дворец был отголоском прошлого. Времени, когда император также защищал на троне Декларацию, и не давал людям спокойно жить. Так считал Марк, но высказать своего мнения он не мог. Отец бы жестоко расправился с ним, также как и он расправлялся со всеми. И Марк молчал, иногда он думал о том, что его ждет, когда отец скончается. Тогда он станет императором, и тогда он непременно скажет каждому человеку, чтобы он жил, так как хотел, не причиняя вреда своему ближнему. А Декларация? Он сжег бы её на костре, и не сомневался бы, что когда бы горела эта книга, человек, создавший её, мучился бы в Аду. Люди бы ликовали. Марк был бы добрым императором, он стер бы с трона следы крови. Марк поморщился. То, что творится вокруг, казалось ему сущим кошмаром. Люди, такие милые и приветливые днем, ночью убивали других людей. Убивали просто так, без всяких причин. Хотя, причина была одна. О тех несчастных, в Декларации было замолвлено не самое лестное слово, и люди, думая, что приносят добро, сильно ошибались, убивая других людей. Утром обнаруживались трупы, но полиция не расследовала подобные дела, она не сомневались, что это последствия "ночной чистки", а значит, убитые люди шли против Декларации. А значит, правильно то, что их убили. Марк ненавидел бездушных полицейских, любящих и ценящих лишь себя. Они никогда не добивались истинны, но считалось, что они служат верно, и на совесть людям. Нет, лишь только совсем не разбирающийся в происходящем в Империи глупец, назовет её счастливой страной. Таких глупцов было очень много. Эти люди, напоминали Марку кротов, ничего не видящих, но слышащих прекрасную музыку. По прекрасной музыке они осознавали, что, скорее всего, они находятся в такой же прекрасной обстановке, что им не грозит опасность, хотя на самом деле они стояли в луже собственной крови и доживали свои последние дни. Марк отошел от окна. Ему надоело золото и прочая помпезность. И то просторное помещение, в котором он находился, он тоже не любил. Он ненавидел его. Оно напоминало Марку позолоченную, огромную клетку, в которую заперли свободолюбивую пташку. Комната была просторной. Здесь стояла огромная кровать, её ножки и спинка, были позолоченными. На кровати лежало две лиловые подушки, и она была заправлена таким же лиловым покрывалом. Рядом со старинной кроватью стояла тумбочка, её ножки напоминали лапы дикого животного, также как и ножки кровати. Поверхность тумбочки была обработана лаком и на крошечной столешнице стояла лампа, которая на несколько веков опережала старую тумбу, и была сделана несколько лет назад. Лампа и огромный плазменный телевизор, висящий на стене, напротив которого стоял длинный, лиловой окраски диван с золотистыми подлокотниками, были единственными современными вещами в этой комнате. От остального же её интерьера веяло духом старины. Половицы в спальне скрипели под ногами. И Марку казалось, что он ступает по чьим-то костям. Несколько люстр украшало комнату. В них горели лампочки, напоминающие собой старинные свечи. В комнате также находился позолоченный комод и несколько пуфов, стоящих в ряд. Марк редко проводил здесь время, днем он уходил в бесконечные и тянущиеся вдаль поля, и бродил в них, пытаясь отойти ото всех невзгод, вечера проводил в одной из многочисленных гостиных, и приходил сюда лишь поздней ночью, но все же и эта комната хранила свой секрет. Эту тайну не знал никто кроме Марка. Юноша был обладателем этого секрета, а секретер его хранителем. Подойдя ближе к секретеру и внимательно поглядев на его боковую сторону, можно было заметить подле столешницы небольшой выступ и, нажимая на него, можно было отодвинуть стенку секретера и там обнаружить потайной ящик и нишу. Ниша была пуста, а ящик заперт. Но в его крышку был встроен код, и знал его только Марк, набрав нужное число, ящик открывался и зрителю представлялись крошечные встроенные ниши, в которых хранились раньше украшения. Возможно, много лет тому назад какая-нибудь из многочисленных дам, посещающих дворец, хранила здесь своё золото, но нынче они все пустовали, кроме одно небольшой нише, в ней лежали фотографии. Это было несколько снимков, и на них всех был изображен юноша с чёрными, доходящими ему до плеч волосами. У него были чёрные, проникновенные глаза, узкий нос и сжатые в задумчивости розовые губы. Незнакомец на всех снимках был одет в белоснежную рубашку и чёрную жилетку, такие же черные брюки. Так одевались все воспитанники университета, в котором учился Марк. Университет был предназначен для детей богатых, знатных людей, и естественно Марк Крайтс был гордостью этого университета. Марк общался со своими друзьями, учился на отлично, но все изменилось, когда год тому назад в их класс пришел Генри Тейгронт, тот самый юноша с черными волосами. Тогда жизнь Марка сильно изменилась. Он влюбился в Генри, но о своих чувствах так и не решался никому рассказывать. С Генри же они сдружились, но и ему юноша не решался признаться в своих чувствах. Марк прекрасно понимал, если о его симпатии к нему узнает Генри, то об этом непременно узнает кто-нибудь ещё, и тогда слух за слухом до его отца долетит эта весть. И вот, что будет тогда, Марк не в силах был даже предположить. Марк понимал, что их отношения с отцом ещё больше ухудшаться, и его уж, несомненно, переведут из университета, в котором учился он, и отправят в другой город, или его будут обучать на дому, и отец запретит выходить ему из комнаты. Нет, это ужасно! Все это так ужасно! Марк уже собирался отправиться на одну из его многочисленных прогулок по аллеям роскошного парка близ дворца, как в дверях он столкнулся с миссис Вейнер, его няней. Это была пожилая женщина, её лицо было покрыто пеленой морщин. Морщины изрезали его в разных местах, их пелена была отчетливо заметна вокруг маленьких серых глаз, всегда с любовью смотрящих на своего воспитанника. Миссис Вейнер в свое время заменила Марку и мать и отца, да и сейчас она продолжала их заменять. Мать Марка скончалась ещё в его отрочестве, отец же не интересовался ребенком с рождения, и миссис Вейнер была единственной, кто по-настоящему любила его. Пожилая женщина, вечно скрюченная и напоминающая Марку крючок, с улыбкой посмотрела на своего воспитанника и, протерев старческие, худощавые руки о передник, зашла в комнату. - Ужин уже готов, я хотела позвать тебя сама Марк, уж больно ты не нравишься мне в последнее время. Словно ты чем-то болен. Говорила пожилая женщина, глядя на своего воспитанника. Сначала Марк ужаснулся, он подумал, что миссис Вейнер узнала о его секрете, но потом понял, что это невозможно, и лишь на слова няни, рассмеялся – возможно, это и так. - Ладно, Марк, не смейся над пожилой женщиной, в конце концов, это неприлично - упрекнула Марка няня - одевайся и спускайся вниз. Приехал твой отец, и он желает тебя видеть. Марк изумленно поглядел на няню - но ведь сегодня он должен был отправиться в Мир цветов, не уж то он действительно внизу? Не поверил собственным словам Марк, ведь о таких событиях, как приезда Дойла Крайтса предупреждают слуг заранее и Марка, конечно, тоже. Нет, он не готов сейчас к встречи с отцом. - Марк, твой отец внизу. Он захотел провести этот вечер с тобой и Викторией. Так не стоит отказывать ему в этом. - Как же откажешь императору. С грустью произнес Марк. Сегодня вечером ему предстояло показывать любовь, смешанную с дружбой перед отцом. Ему нужно было показать, как предан он этому человеку, ведь иначе Дойл Крайтс мог усомниться в искренности любви сына. Но за что мог любить Дойла Крайтса Марк, считающий его воплощением зла, а его законы ужасными? Только за то, что он император, но этого мало для любви. - Надеть один из своих парадных костюмов и спускайся вниз. На этих словах миссис Вейнер удалилась из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Марк с грустью подошел к зеркалу. Он поглядел на себя. Золотистые, песчаного цвета волосы падали ему на глаза. Лицо было чуть вытянуто, голубые были печальны. Тот, кто стоял в зеркале, смотрел на него грустным, отрешенным взглядом. У этого человека было белоснежное лицо, тонкие и нежные, подобно лепесткам розы, губы. Он был совершенством, но в то же время напоминал и статую, одинокую и всеми покинутую, стоящую в заброшенном парке. Марк подошел к шкафу, он отворил его дверцы и те недовольно скрипнули. Юноша стал перебирать свои наряды. Праздничные костюмы. Эти наряды были завалены простой одеждой, не яркой и не броской, она сильно отличалась от помпезных праздничных костюмах. Костюмах, в которых, по мнению императора должны были ходить все знатные люди. Увы, так было написано во всех книгах по этикету в Империи. Юноша переоделся в сделанный под старинный манер костюм. И, посмотрев на свое отражение зеркало, в нём он увидел худощавого, высокого молодого человека, на котором неуклюже сидела помпезная одежда, отвернулся от зеркала и вышел из комнаты. Его встретил мрачный и длинный коридор. В нём было много разных дверей, которые вели в спальни, ванные, гостиные, приемные и кабинеты. Здесь тускло горели на потолку лампочки, часто они погасали и тогда коридор опускался во мрак. Марк ненавидел этот коридор, также как и этот старинный дворец, в котором они жили. Он помнил ещё, как несколько недель назад услышал в этом коридоре разговор двух служанок, обсуждающих смерть его несчастной матери. Когда она умерла, Марку было два года, но вот отчего она именно умерла, никто не знал. И, по мнению служанок, призрак Ольги, матери Марка, ходил ночами по коридорам огромного дворца и жалобно звал своих прислуг, прося их подготовить ему ванную с лепестками роз. Ольга всегда любила роскошь, чего нельзя было сказать о ворчливой Жанне, любовнице Дойла Крайтса. Ещё десять лет назад, она была простой служанкой, молодой и прекрасной, пришедший в просторный дворец работать, но все изменилось, когда её встретил сам Дойл. Жанна оказалась доступной дешёвкой, которой можно было пользоваться, и Марк ненавидел её, также как он проклинал и отца своего, который в считанные дни позабыл о гибели матери Марка. Но развлечения с Жанной не прошли даром, и вскоре служанка забеременела от императора, Дойл тогда сильно испугался, он не хотел, чтобы вся страна знала о его связи со служанкой. И эту историю о беременности знали лишь приближенные. Вскоре Жанна родила Дойлу дочь, а сама умерла при родах. Дочь назвали Виктория, и стала она таким же ненужным ребенком, как и Марк. Её воспитали няня и сам юноша, любящий свою младшую сестру. Роднее и ближе человека, чем она у него никогда не было. Марк быстрыми шагами миновал коридор и вышел к большой, широкой лестнице. Её дубовые массивные перила, напоминающие собой застывшие лианы, тянулись, переплетаясь, спускались на первый этаж. Тонкие старинные ступеньки, поскрипывали под ногами Марка. Широкая лестница озарялась солнечным светом, идущим из двух огромных, чистых окон, находящихся в холле. Марк спускался по роскошной лестнице, с сомнением он разглядывал портреты своих предков, висящих на стенах. Его предки не отличались ни красивой внешностью и ни хорошим умом. Начинал родословную Марка Виктор Дойкфорт, лысый старик, который на портрете обеими руками схватился за клюку, он правил здесь ещё пять веков назад, когда и зародилась Империя. Заканчивалась же портретная цепь на Гюставе Крайтсе, он умер еще век тому назад и с тех пор портреты не рисовались, появились фотоаппараты, а так как стены вокруг лестницы были заполнены остальными предками Марка, фотографии на стенах не висели. Юноша, пройдя просторный холл, прошел через гостиную, танцевальный зал и оказался перед дверьми столовой. Марк ещё немного времени постоял в нерешительности, а потом распахнул их. Перед ним предстал длинный, казавшийся бесконечным стол. Белая, накрахмаленная и новая скатерть прикрывала потемневшее дерево, множество стульев, одинаковых и напоминающих собой братьев близнецов, были приставлены к столу. Перед Марком, в роскошном кресле, только оно отличалось от стульев своей величиной и броскими помпезными украшениями, сидел Дойл Крайтс. Подле Дойла сидела задумчивая Виктория. Юноша тотчас поздоровался со всеми. Заметив своего сына на пороге комнаты, Дойл лишь мимолетно кивнул головой, он размышлял о чем-то своем. Виктория радостно поприветствовала брата. Марк поглядел на счастливую сестру. Ею была крошечная, хрупкая девочка, с загорелым лицом и с голубыми, чистыми глазами. Но вот из холла по всему дворцу разнесся звон. Кто-то звонил в дверь, и скоро уже тройка слуг спешила к входу. Марк с любопытством оглянулся назад, он не удивился пришедшим гостям. Его отец часто приглашал на подобные мероприятия вульгарных, разодетых женщин, которые сидели подле него и говорили всякую чепуху. Марк поморщился. Он ненавидел этого человека. Дойл Крайтс восседал перед ним, он был горд и полон сил. Этот толстый, маленький человек мог убить любого из них и остаться безнаказанным. Но всё же на его руках не было крови, она сверкала на руках его приближенных, людей, который выполняли его дьявольские приказы. Услышав звонок в дверь, Дойл как-то странно улыбнулся и пригласил застывшего в нерешительности в дверях сына пройти к столу. Марк сел подле сестры, и вскоре в зал вошло два человека, которые сильно удивили юношу. Он ошибался, думая ранее, что к его отцу придут глупые певицы или ничего нестоящие актрисы, вечные его спутницы, нет, на пороге комнаты предстал высокий рыжеволосый молодой человек и такая же рыжеволосая веснушчатая девушка. Оба они были изыскано, одеты, впрочем, как и все гости огромного особняка Дойла Крайтса, и оба приклонили головы, увидев императора. Дойл же, не сменив своей задумчивой улыбки, поспешил представить сыну гостей. - Это Люсинда и Георг Ейграндские, их отец известный политик. Сэм Ейграндиский пригласил меня недавно к себе домой, ну как домой, в огромный пятиэтажный особняк, белоснежный и напоминающий жемчужину. Там он познакомил меня с Люсиндой и Георгом. Род Ейграндиский такой же старый, как и наш род, сын, и я рад представить тебе этих поистине умных людей. Проходите Люсинда, Георг, садитесь за стол. Вежливо приглашал уже покрасневшую от комплиментов рыжеволосую девушку, худую и костлявую, напомнившую чем-то Марку высушенную воблу, и такого же костлявого юношу, с копной спутанных рыжих волос. Оба они были бледными, и хрупкими, в них Марк не мог уловить никаких признаков жизни. Началась трапеза. Обычно приемы по случаю приезда в родное гнездо Дойла Крайтса длились пять, или шесть часов. Сначала подавали всевозможные закуски, салаты, и прочие сорок или тридцать угощений, которые непременно нужно было попробовать. И если гости, скромные и ещё один раз пораженные богатством своего императора, вежливо отказывались от подобных угощений, Дойл же пробовал все и сразу. Он глотал закуски, запивая их древним вином, затем ел рыбу, мясо, морепродукты, наслаждался диковинными фруктами, дорогими консервами, а затем запивал огромный кусок торта кружкой чая, и протерев белоснежной накрахмаленной салфеткой рот, удалялся в свои покои, как удаляется могучий лев с огромной цирковой арены. Представление окончено, гости поражены и аплодируют его приему. Что может быть прекрасней? Императору нравились подобные приемы, Марку же они не нравились. Он не любил шутки отца, выброшенные им по поводу его богатства или по поводу уже ушедших под воду стран. Сегодня Дойл праздновал победу, и затопленные ныне земли Мира цветов принадлежали отныне ему. Но счастлив был ли он? По отцу было видно, что приобретенная территория, никак не отразилась на его личной жизни. Казалось, ничего существенного не произошло. Марк же тяжело вздохнул. Какое же его отец животное, если не страдает над сотнями, нет, миллиардами погибших, которых унесла под собой вода. А может быть это он, Марк, слишком сентиментален, может быть вскоре он станет таким же грубым и отвратительным, как его отец. - Марк, Марк, а как вы относитесь к мороженому? Спросила, смеясь, рыжеволосая девушка, кажется, как припоминал Марк, её звали Люси, впрочем, для него это было не важно, также, как ничего не значило для него имя её брата. Марк словно отошел ото сна. Он почувствовал, как на него смотрят все гости. Интересно, как долго он размышлял о чем-то своем, возможно очень долго, если на столе уже появились горячие блюда. - К мороженому? А как же к нему можно относится? Удивился, не очень понимавший смысл всей этой беседы Марк. - Какое мороженое у вас самое любимое? Мне нравится манговое, хотя нет, клубничное, или все же манговое? Не могла определиться Люси, и Дойл наиграно рассмеялся – пожалуй, иногда выбор играет очень важную роль. Заметил он. - О, наверное, это так, уважаемый император, ведь это всегда тяжело выбирать между чем-то или кем-то. Соглашался с Дойлом, Георг. - Так, какое у вас любимое мороженое, Марк? Спрашивала девушка, с интересом рассматривая Марка. Безусловно, он был красив, даже очень красив, но он был грустным и задумчивым, а Люси нравились жизнерадостные и веселые юноши, Марк же начинал тяготить молодую девушку, и она заскучала. - Я не любитель мороженного. Ответил Марк. И повернулся в сторону Виктории. Девочка глядела в сторону окна, там, где садилось за полями солнце. Солнце, это оно кипело жизнью, это оно могло спасти миллионы людей от седых туч, но те оказались сильнее его, и Мир цветов потерпел поражение. Интересно, когда-нибудь эти земли очистятся от грязных вод и переберутся ли туда люди? Возможно, завтра, через день другой журналисты напишут ещё несколько статей посвященных Миру цветов. Что они напишут? Лишь то, что спустя долгое время прапрапраправнуки бунтарей, пострадали от наводнения и что оно, возможно, было особым знаком для всех бунтарей. И, что если бы они раньше одумались и блюли Декларацию, такого бы не произошло. И если бы они уважали императора, небо бы не прогневалось бы на них. Поэтому, видя мучения жителей Мира цветов, люди должны еще один раз понять, как важен для страны император. И, что нужно славить и восхвалять его. Но как можно славить его, если ты его родной сын, и если ты знаешь о всех его ночных похождениях, о грязных девицах, ночующих с ним в спальнях, и о не угодивших ему людях, чьи тела через неделю, другую находят в канавах? Как можно верить такому человеку, а тем более его любить? Пожалуй, это невозможно. - А какое же у вас любимое блюдо? Начинала снова приставать с глупыми вопросами, по мнению Марка, Люси. Что нужно этой девушки? Возможно, кавалер, с которым она хотела бы провести ночь. Но он не из таких. И только зачем отец пригласил эту надоедливую девушку за стол? Её брат постоянно молчал, а Люси говорила так много глупостей, что уже через час общения с ней, можно было смело выходить из-за стола и утверждать, что земля на самом деле стоит на четырех китах, и что на деревьях растет хлеб в перемешу с конфетами. Марк ничего не ответил Люси. У него сильно разболелась голова, и он мечтал поскорее выйти из-за стола. Юноша схватился за лоб и, посмотрев на стол, осознав, что уже скоро должны подать десерт, он, ссылаясь на головную боль, покинул стол. Марк вышел из огромный комнаты, и ещё один раз обернувшись, заметив как при лучах, заходящего и прощающегося с жителями Империи солнца, переливаются золотистые волосы маленькой Виктории, хотел было уже направится по лестнице наверх, как кто-то схватил его за плечо. Марк в ужасе обернулся. Он не любил этот дворец и ещё с детских лет верил, что здесь обитают призраки. Но остановивший его человек вовсе не был приведением, это был Дойл Крайтс, вышедший следом за ним из-за стола. Марк испугался. Он очень редко оставался с отцом наедине. Последние время, когда они разговаривали наедине, было два года тому назад. - Послушай, Марк - убрал руку с плеча юноши отец. Он снова говорил проникновенным, но бесчувственным голосом. Голосом, не выражавшим никаких эмоций. Это был голос всевластного человека, привыкшего обращаться каждый день к людям с речами. - У меня болит голова, отец - попытался оправдаться юноша. - Да-да - не очень веря в слова сына, говорил отец, задумчиво глядя куда-то в потолок. Марк с отвращением поглядел на два подбородка этого жирного человека, чьи узкие глаза бегали из стороны в сторону, а старый, украшенный золотыми нитями жилет готов был разорваться на теле отца. – Тебе, наверное, она не понравилась? Вдруг спросил отец. Марк с изумлением поглядел на него - кто не понравился? - Люсинда, конечно. Не строй из себя, дурака, Марк. Если тебе не нравится эта девица, то я подыщу тебе другую. Какая тебе понравится. Знаешь, ты слышал о Милене Крылетской? Чудная девушка. У неё такие длинные волосы, что если заплести их в косы, они будут доходить до самого пола, у неё белоснежная кожа, словно облитая молоком, и голубые огромные глаза. Я знал её мать – отец, слащаво, улыбнулся - это прекрасная была женщина, так что Милена пошла в неё. Нужно будет пригласить её к нам завтра. - Что ты имеешь в виду? Удивился, всё ещё не понимавшие происходящего Марк. "Нужно будет пригласить к нам её завтра?" - что имел в виду под этой фразой Дойл Крайтс? Не уж то он хочет задержаться в особняке на несколько дней? - О, сын, ты, что до сих пор не понял? Я ведь хочу сделать добро тебе, и подыскать тебе самую красивую, самую богатую невесту. Объяснял отец - я решил задержаться в этом старом дворце, впрочем, нам лучше с тобой перебраться сейчас центр Шейруйнга, и там уже пригласить к себе в гости миллионы прекрасных девушек. Я знаю актрис, певиц, женщин политиков, спортсменок, дочек известных людей. Я подыщу тебе выгодную партию. Заверял сына отец. Марк с сомнением в голосе переспросил - выгодную партию? - Да, конечно. Кивнул Дойл Крайтс, глядя на ещё ничего не осознавшего сына - в твоём возрасте, твои предки уже становились отцами, у них уже была семья, Марк. И тебе нужна невеста. Красивая, привлекательная девушка. Та, которая понравилась бы тебе. Мой отец заставил меня выйти замуж за твою мать, ты же решишь сам на ком тебе жениться. И тогда я устрою шикарную свадьбу! Только ты должен сам определиться с выбором, выбор это важно, знаешь, нам лучше перебраться в Шейруйнг. Уверенно произнес отец. - Но я ещё неделю должен учиться в университете. Попытался перечить отцу Марк, каждое слова отца напоминало ему огромный камень. И камень за камнем, огромными булыжниками с высоты они падали ему на голову, разбивая его тело, они не оставляли ничего за собой. Лишь воспоминания. Жениться? Но он любит совершенно другого человека, и никакая невеста, никакая самая белоснежная, нежная, золотовласая или рыжеволосая девушка, не заинтересуют его больше, чем его возлюбленный! Но он не сможет сказать об этом отцу, он не сможет и слова промолвить, пока находиться в Империи консерваторов. Ведь тогда получиться, что он пошел против Декларации, а значит против своего отца. Попасть императору в немилость, что же может быть хуже этого? Но как ему поступить? Смириться? Как быть, если нельзя сказать правду и нужно повиноваться. Нет, это ужасно! Дойл Крайтс не мог не заметить, как изменилось лицо сына. И отец решил, что Марк расстроился из-за университета и недели, которую он пропустит. - Не расстраивайся, Марк. Последние недели учёбы, это полная ерунда. Оценки, как выяснилось, уже вам выставили, так что в университет можно не ездить. Лучше поедим в Шейруйнг, поразвлечемся. Ты грустный Марк, я редко вижусь с тобой, но мне кажется, ты уже как год ходишь в своих мыслях, ничего мы поедим в Шейруйнг, и всё изменится. Ты не любишь этот город, но ты недооцениваешь его! Марк, там тебя встретит общество богатых особ и в нём ты встретишь её, девушку с которой ты сначала захочешь провести ночь, а потом и всю свою жизнь. Ладно, мне нужно возвращаться к гостям, а ты ложись спать, завтра мы отправимся в мою резиденцию. Дойл Крайтс исчез, а Марк всё ещё продолжал смотреть вдаль. Он не мог поверить. Отчего отец так жесток с ним? Хотя, нет, наоборот он стал ласковым и заботливым. С ним такое редко случалось. Возможно, так отразилось на нем приобретение новых земель, или же он действительно полюбил его, своего единственного сына? Возможно, в нём и правда проснулись отцовские чувства? Если это так, то значит, Дойл Крайтс действительно любит его и хочет сделать доброе дело. Но он не может ничего понять. Он глуп, ведь он ещё не знает, кого на самом деле любит Марк. И что ни одна девушка не заставит его изменить его чувств. Шейруйнг. Он ненавидел этот город. Много людей, все следят за ним и хотят увидеть сына императора. Люди готовы поклоняться ему, хотя он такой же человек, как они. Марк не любил жить в этом дворце, но еще больше ему не нравился Шейруйнг. Здесь он мог гулять в тишине, разговаривать с прислугами, что строго запрещал делать отец, и наслаждаться пением птиц. Отсюда он отправлялся в учебный город, где находился университет. Теперь же он вынужден будет пропустить школу, и месяцы летних каникул разделят его и Генри, а потом он уже будет женат на какой-то красивой девушке, которую он будет ненавидеть за то, что она лишила его счастья. Впрочем, счастья его лишил Дойл Крайтс.