Ох, и злился же Григорий, когда очутился у городских ворот, держа в руках свиток, Змеем Горынычем дарованный, да шкатулочку маленькую деревянную, невзрачную. Тоска по жизни лесной, свободе утерянной грудь теснила.

Не хотел подчиняться Григорий трёхголовому, но любопытство заставило бумагу прочесть и шкатулочку открыть. В свитке говорилось, что дозволено первостатейному купцу Григорию Степановичу торговать на всех землях, Змею подвластных, а в шкатулке блеснуло несколько золотых монет.

Усмехнулся Григорий, убрал свиток да шкатулку за пазуху, в город пошёл. Побродил сперва по улицам, в заведение питейное заглянул, щей отведал. Подивился, что похлёбка травяная ему по вкусу пришлась. К разговорам прислушался. Где узнаешь все новости городские, как ни здесь? Задумался.

Решил в городе обжиться, а там видно будет. Тут и речь завели, что неподалёку вдова дом продаёт, сама к сыну переселяется. Навестил ту вдову, дом посмотрел. Хороший дом, добротный. И хозяйственных пристроек во дворе достаточно - все крепкие, ухоженные. Всплакнула вдова, хозяина своего вспомнив, как рачительно следил он за всем, да вот беда: напала на него лихоманка неведомая, в могилу свела - ни одна знахарка помочь не сумела. Молча выслушал Григорий вдову, не перебивая, сторговался, открыл шкатулочку, отсчитал сумму, на которую срядились. Мал по объёму ящичек деревянный, да видно сила Змеева ему пустым быть не даёт.

Стал жить в новом доме Григорий. Не волчьей жизнью, человечьей. Как не хотелось Григорию идти по пути, Змеем предназначенным! Да что ему ещё делать? Бока отлёживать или землю пахать? Безделье томит, а землица не манит. Стал по базарам ходить, присматриваться.

Торгуют в основном купцы заморские, у крестьян хлеб, мёд да соленья по дешёвке скупая. А как мужику хлеб ни продавать, коль нужно пошлину ежегодную Змею Горынычу платить? Так бы селянин ни ногой в город – всё, что ему нужно и сам смастерит, а что не смастерит, то и не нужно. У ремесленников тоже товар в основном те же купцы берут. Хороши изделия, кузнецами кованые, ювелирами отделанные. Повсюду славятся железо да самоцветы наши. И шитьё бисерное, речным жемчугом перемеженное. А уж как шкурки звериные, охотниками добытые, купцы увидят, так в глазах жадность несусветная вспыхивает. И всё равно грошами платят, да безделушки заморские впихивают.

И вспомнилось Григорию, как распоряжался он жизнью лесной, как зайцам потачку давал, чтобы не оскудевало заячье племя. А эти вражины о будущем-то и не думают. Даже задницы свои от лавок не отрывают, ждут, когда сами местные им товар принесут, людей от дела отрывают. Вот здесь-то и слабинка ваша!

И ещё отметил Григорий, как отдаляется от него жизнь волчья. Не манит его больше плоть трепещущая да кровь свежая, другого осознания силы своей ему надобно.

Купил Григорий лошадь, да по окрестным сёлам да деревням поехал, с мужиками разговоры вести про дела, про налоги, про цены на рожь да пшеницу. Так не торопясь всех объехал, со всеми договорился.

А пришёл август житный, прикупил телегу и на второй круг пошёл. Ждут-пождут купцы заморские, что мужички со всех сторон к ним кинутся хлеб продавать, а что-то не видать обозов хлебных.

Григорий Степанович меж тем по сёлам сам ездит, на месте зерно скупает и по ценам чуть выше, что купцами заморскими установлены. А как хватились те, что неладно что-то, ан – поздно уже! Везде у Григория Степановича договорённость. А мужик против слова своего не пойдёт. Да и не только о хлебе вёлся в своё время разговор, да и о другом товаре.

Договорились купцы ничего у Григория не покупать, а он и не расстраивается: товар не скоропортящийся, шкатулочка не оскудевающая, а горожанам теперь только у него съестное покупать. Они ему и место торговое выделили. Так что ничего не оставалось купцам заморским, как к Григорию в конце концов на поклон идти.

А к весне ближе, как стал хлеб в закромах кончаться, потянулись к Григорию Степановичу мужики сельские. А он никому и не отказывает, только договор скрепляет, что за пять мешков зерна ему по осени шесть причитается.