Часть вторая. Самой настоящей бедой является искушение, которое не можешь побороть. Да, и зачем его бороть. Ведь ты, честно, сначала тянешься к нему, а потом определенно стремишься обязательно накатить. Только, хотя бы для того, что важно сделать это именно сейчас. Иначе случится что-то непоправимое. При этом, конечно же, ты держишь все под бдительным контролем. Если что и произойдет, то только не с тобой, или по самой крайней случайности, а не по пьяному недоразумению и несуразности. Русский мужик пьет, говорят: либо с горя, либо с радости, либо с утра. Но, нет, говорю я. Русский мужик пьет для собственного удовольствия. При любом случае: хоть при горе, хоть при радости (с третьим пунктом я согласен). Во всех случаях каждый выпивающий гражданин уверен в том, что производятся правильные действия, на уровне подсознания и инстинкта. И так, до тех пор, пока не приходит, ни чем не поправимое заболевание. Которое можно приглушить, но вылечить уже невозможно. Деревенские будни. В комнате, напротив, послышался шум. Это проснулась Света. Она уже две недели, как не разговаривала со своим суженым. Весь её грозный вид показывал, чуть ли не пуд ненависти, что-то уж очень плохое, я бы сказал: неподдельно страшное. - Лучше меня не трогать! Гад… убью! - светилось на её невозмутимом лбу. Это были самые лучшие и миролюбивые воззвания ко всему окружающему доброму человечеству. Светлана торопливо оделась и пошла к выходу. Что бы лишний раз не расстраиваться, она в последнее время старалась не попадаться мужу на глаза. Измученная бытовыми неурядицами женщина, загремела ведрами по направлению к месту, где находилась корова. - Допьёшься, скотина… сдохнешь! - донеслось с улицы. Как только хлопнула дверь, даже как-то воздух чище сделался… дышаться стало на много легче. Отрицательная энергия довольно резко пошла на уменьшение, создавая тем самым природное равновесие, просто необходимое для человеческой жизнедеятельности. Виктор Иванович одним прыжком оказался около серванта. Хрустальная рюмка, тесня соседей, звеня экстравагантными переливами, весело вылетела с верхней полки. Она прыгала и радовалась, что наконец-то кому-то пригодилась, а то - всё стакан, да стакан. В неё, без малейшего перерыва, ударилась струя, согревшейся за ночь водки. - У-у-у-х… красота! Если бы я её вчера допил - точно бы коня нарезал, - прошипел наш друг в рукав рубашки и… налил ещё. Виктор Иванович стоял посреди комнаты: на босу ногу, в видавшей виды рубаяхе. Рубаяха выступала с надорванным крылом, который был заправлен в широченные семейные трусы в полоску. Какого цвета были трусы, определить уже не было, совершенно никакой возможности. Другой конец рубахи свисал с левой стороны непотребного тела и, словно обиженный, застенчиво свернулся в полу-трубочку, тем самым не желая показывать, что об эту половину мужского одеяния постоянно вытирались жирные руки. Но, тем не менее, наш герой стал быстро преображаться… прямо на глазах всей присутствующей здесь мебели. Он взял бритвенный станок, намылил в доску пропитый подбородок и с великим усердием стал соскабливать довольно тупым лезвием: рыжую, жесткую и колючую, бандеровскую щетину. Хлопнула входная дверь… вернулась Светлана. Она уже успела: напоить и накормить корову, положить ей и телятам сена, насыпать корма поросятам. - А ты куда намыливаешься? Бандерлог! - платок жёстко надвинутый на самые брови, всем своим видом показывал, что с хозяйкой на данном этапе связываться не следует - лучше обождать трохи. - Так, молоко не трогать… жри свою водку. А если очень–очень приспичит - вот список, я в магазин без денег больше не пойду. - Да, я… - А ты голова от графина! Молчи, сука! На водку находишь, и на Сельпо найдешь. Обстановка обострялась прямо на глазах. Светлана хотела пнуть по ведру с молоком, но вовремя передумала. Она решительно скинула телогрейку… затем подняла ведро и отправилась на кухню, готовить на завтрак молочную лапшу. - Да, дела. И ни чего ведь не скажешь. Неужели я так достал её? Виктор Иванович вытер полотенцем начисто выбритое лицо, затем пару раз пшикнул на порозовевшие щеки дешевым одеколоном. Одел носки, брюки, старенький поштопанный свитерок и налил в хрустальную рюмку очередную толику водки. В брюхе забурлило, в голове зашумело, в мозгах просветлело, а в душу явился непрошенным гостем камень, да я бы сказал, что не камень, а каменище - булыганище. На душе у Виктора Ивановича стало ужасно скверно и по дикому не подобно. Тут же захотелось свершить какой-то, яркий, завораживающий поступок (например: повеситься), что бы все без исключения оставались бы довольны. Но в голову опять лезли ни к чему, не обязывающие мысли: очередная авантюра, новые безобразия и пошлые глупости…