Наталья Сафронова СОМНЕВАЮСЬ – Вот такие цветы мне на могилке посадишь, – остановилась мать перед чьей-то ухоженной могилой с яркими бархотками. – И приходила чтобы, не забрасывай могилу-то. Мать сердито пошла по кладбищу к выходу, как будто Нина уже забросила ее могилу или как будто она была наперед уверена, что забросит. Нина торопливо кивнула бабушке, сердито поджавшей губы на фотографии на памятнике, и поспешила вслед за матерью. Мать умирать пока не собиралась, но на всякий случай договаривалась с дочерью, как та будет жить и что делать, когда останется без матери. Она поручала ей дачу, могилу и отца. Семья самой Нины, видимо, первостепенной важности не имела и отступала на второй план. Нина слушала, кивала, заранее содрогаясь от ответственности и практической невозможности выполнить порученное. Она сомневалась, что справится с дачей, и вряд ли найдет общий язык с пьющим отцом. Нина относила себя к сомневающемуся типу личности. Какие вообще есть типы в психологии, она не знала, но при этом была уверена, что она – сомневающийся. Хотя слово «уверена» к ней подходило меньше всего. Так, если бы ей, например, предъявили обвинение в воровстве или убийстве, она бы старательно и поминутно вспоминала тот день, когда кого-то обокрали или убили, чтобы исключить даже самую возможность подозревать себя. И все-таки не убедила бы себя в том, что ненароком не убила и не обокрала, а потом забыла об этом. И когда Виталик признался, что любит ее, ответила: – Не беспокойся, это пройдет. – Не пройдет, – упрямо мотнул головой Виталик. И тогда Нина внимательно на него посмотрела, а Виталик радостно встретил ее взгляд. Эта встреча их взглядов и решила дело. Нина вышла за Виталика, так и не оторвав от него удивленных глаз, подробно вбирая в себя его всего и как бы не переставая изумляться: неужели и ее можно любить долго и преданно, а вовсе не по ошибке, случайно приняв за другую. – Женушка моя, – нежно говорил ей Виталик. – Просто ты обеспечил себе надежный тыл, – не верила Нина. Муж в Нинином понимании был шикарным, и в глубине души она считала себя недостойной его. Виталик преподавал психологию на Нинином дошкольном отделении пединститута. Молодой красивый преподаватель вызывал неподдельный интерес у студенток, которые не столько слушали на его лекциях, сколько перешептывались и переглядывались, задавали не относящиеся к предмету вопросы, типа, «есть ли у вас дама сердца» и «что вы будете делать сегодня вечером»? Нина никаких вопросов не задавала и, похоже, вообще его не слушала, потому что считала, что у детсадовцев психология самая простая: если ребенок балуется, его нужно поставить в угол, а если плачет – взять на руки и успокоить. На практике в детском саду Нина познакомилась с воспитательницей безо всякого образования. Потому что заведующая обратила внимание, что малыши ходят за ней хвостиком и смотрят в рот широко распахнутыми глазами – и перевела из нянечек в воспитательницы. Талант, которому ни в каком образовательном учреждении не научат. Правда, зовут дети свою любимую воспитательницу не по имени-отчеству, а няня Тоня, так им роднее и легче выговаривать, чем Антонина Илларионовна. Детей нужно просто любить, думала Нина, имей ты хоть докторскую степень, но если дети тебя раздражают – слушаться ни за что не будут, потому что ни сюсюканьем, ни показной строгостью их не обмануть. Дети остро чувствуют, если их не любят. На практике у Нины были брат с сестрой, близнецы со свинячьими мордочками, которые много ели, и, может быть, именно этим напоминали ей поросят. Всех детей приходилось докармливать, и все-таки тарелки оставались почти нетронутыми, а эти съедали все, быстро и жадно. Нина их невзлюбила. Старалась никак это не показывать, но близнецы поняли и не слушались Нину, хулиганили и жаловались матери, что Нина Атонана (дети не выговаривали Антоновна, но называть себя няней Ниной она не позволила) на них «кичит» и «бьет». Хотя Нина ни разу не позволила себе даже поругать близнецов именно потому, что не любила их. Дети чувствуют отношение, а не то, как ты себя с ними ведешь. Полюбить того, кто тебе не нравится, никакая психология не научит, думала Нина и считала предмет Виталика необязательным. На экзамене она ловко достала шпаргалку и ответила на вопросы билета, а дополнительно Виталик задавал вопросы, к предмету не относящиеся, типа, «что вы будете делать сегодня вечером». Нина посчитала, что на этот вопрос отвечать не нужно. Виталик заметил, что девушка не проявила ответного интереса к нему. Она вообще вела себя нелогично. Сидела в первом ряду аудитории, предназначенном для того, чтобы внимательно слушать преподавателя или хотя бы строить ему глазки, однако созерцала исключительно свой внутренний мир, вероятно, глубокий и достойный изучения, но все-таки равнодушие Нины задело Виталика. На практических занятиях Нина отвечала уверенно, хотя и в рамках учебника, по мнению Виталика, на «удовлетворительно». Однако его это не удовлетворяло, он пытался втянуть Нину в дискуссии о психологии дошкольника, приводил в пример ситуации, взятые из литературы, а не из жизни, а потому скучные. Когда Нина отказалась писать диплом по психологии, Виталик признался, что любит ее. Нина не поверила: – Не беспокойся, это пройдет. – Не пройдет, – отчаянно ответил Виталик и позвал ее замуж. И тогда Нина внимательно на него посмотрела и заметила, какое это увлекательное занятие – смотреть на человека, который тебя любит. Встречать заинтересованный взгляд, идущую навстречу руку, замечать подстраивающийся под твой шаг. Нина вышла за Виталика и с удовольствием переехала к нему от своей мамы. Виталик Нининой маме понравился, она даже не ожидала, что Нина такого хорошего и красивого найдет. Это было нелогично, потому что мама Нину очень любила, но именно по этой причине видела в ней множество недостатков, которые посторонний человек не замечал. В детстве у мамы были к Нине завышенные требования, которые Нина не оправдала, а потом мама от нее уже ничего хорошего не ждала. А тут вдруг качественный муж, еще и преподаватель. Однако Виталик тоже жил с мамой, которая отличалась от Нининой тем, что Нину не любила, а любила Виталика, и тоже нашла в Нине множество недостатков. – Косорылую какую-то привел, – безапелляционно заявила она подруге по телефону, нисколько не заботясь о том, что Нина ее слышит. Видимо, мама Виталика не интересовалась не только психологией, которой занимался ее сын, но даже простая вежливость, заключавшаяся в отсутствии раздражения по отношению к людям, была ей недоступна. А вернее всего, она восприняла Нину как соперницу, потому что не могла не заметить, что сын жену любит, ну, а в устранении соперницы все средства хороши. Мама Виталика была на пенсии, свободного времени у нее было много, целые сутки, и все их она посвящала тому, чтобы жить жизнью сына. Рано утром она готовила полноценный завтрак: тертая морковка, геркулесовая каша, чай с лимоном и булочка с джемом собственного изготовления. Потом уборка, всякий раз генеральная, с тщательным перетиранием книг на столе сына. На обед щи, густые, настоянные, с большим куском мяса, витаминные салатики, всякий раз новые, рецепты которых она неустанно выспрашивала у подруг, и рыба на второе, обязательно морская, потому что подруга ей сказала, что морская рыба полезна для «умственной деятельности», а в речной «одни паразиты». Виталик обязан был являться к обеду домой, независимо оттого, удобно это ему или нет. После обеда мать отправлялась на рынок за продуктами, раскладывала их в холодильнике, планировала меню на завтрашний день. А на ужин готовила кашу на воде с отварной курицей и травяной чай. Как в санатории: после такого ужина не чувствуешь тяжести в желудке и не закусываешь мезимом. Сплошная польза плюс удовольствие оттого, что о тебе заботятся. Ужинать сын тоже обязан был дома. Как он ухитрился жениться, уму непостижимо. Однако Виталик женился и привел жену домой. Мать привыкла готовить на двоих – для себя и Виталика. Нина, по ее мнению, вполне могла пообедать в садике. Виталик ставил на стол тарелку для жены и делил свою порцию пополам. Нина терялась от такого явного неприятия свекровью. Она, как ее дошколята, остро чувствовала нелюбовь к себе, тем более, что ее даже не пытались скрывать. – Может, и вправду косорылая? – мучительно всматривалась она в зеркало. Нина чутко реагировала на красоту других женщин и примеряла ее к себе. Ей нравились высокие и стройные девушки, уверенные в своей неотразимости и словно забывшие о том, как они прекрасны, вроде им и дела не было до своей красоты. Когда Нина представляла себя на месте понравившейся ей девушки, она чувствовала внутренний прилив сил и такую радость, как будто каждая клеточка в ней пела: я – красавица. Нина с удовольствием останавливала взгляд и на невысоких, тоненьких, похожих на подростков девушках с узкими бедрами и неразвитой грудью, думала: вот это – я, и отсвет ребячливости ложился на ее лицо, она улыбалась солнцу, небу, деревьям, девушке с фигурой подростка, которая вызвала у нее эту ассоциацию. Нина влюблено смотрела на пышущих здоровьем полногрудых толстушек с глубоким декольте и представляла себе, что это она такая аппетитная, это на ее грудь заглядываются мужчины, и шла уверенным шагом, покачивая бедрами, распрямив плечи и выпятив вперед свои худенькие груди, как будто они не меньше третьего размера и там есть на что посмотреть. Своя собственная фигура не вызывала у Нины никаких определенных ощущений, она считала себя нормальной, но не восхищалась собой. Однажды в подростковом возрасте в каком-то особенно хорошем настроении она улыбнулась себе, глядя в зеркало, и доверчиво спросила маму: – Я красивая? – Что это ты вдруг? Что за красивая? – проворчала мать. – Ну, брови вот красивые… – растерялась Нина, с сомнением глядя уже и на свои ровненькие темные бровки. – Ну, разве что брови, – мама нахмурилась. – У нас в роду красавиц не было. Зато были хорошие хозяйки. Нина тоже нахмурилась. Действительно, не красавица, вздохнула она. С этим и жила. – Просто он обеспечил себе надежный тыл, чтобы у жены соблазнов не было, – думала Нина про мужа, – а сам ходит, улыбается своим студенткам. – Ну, и пусть улыбается, – отвечала самой себе, пожимая плечами. – Хорошо быть среди красоты. Выбрал-то он меня, значит, у меня есть другие достоинства. Я, правда, не знаю, какие. Может быть, он надеется, что я хорошая хозяйка. Но мама Виталика вряд ли даст Нине проявить свои скрытые таланты. Она прочно заняла место у плиты и без боя его не уступит. Впрочем, Нина воевать не собиралась. Она была не способна не только что-либо у свекрови отвоевывать, а вообще теряла при ней дар речи. Свекровь, кстати, звали Ксенией Константиновной. Но даже если бы она разрешила называть себя няней Ксюшей, Нина, парализованная ненавистью свекрови, не сумела бы выговорить ее имя. И войти в дом без мужа тоже не решилась бы. Виталик каждый вечер шел за ней в садик, забирал свою Нину из ее ясельной группы и вел домой. – Что же мне с вами обеими делать? – Виталик вытер жене нос. Нина потянула его за рукав: – Давай помедленней пойдем. Снять квартиру почему-то не приходило ему в голову, впрочем, Нине тоже. Свекровь не может без сына, значит, это свято и не обсуждается. А Нина приспособится как-нибудь. Просто вот сейчас хочется пойти помедленней, побыть с мужем наедине. На людной улице было более уединенно, чем в соседней со свекровью комнате, где Нина разговаривала шепотом и боялась скрипнуть кроватью. Вскоре Виталик уехал на курсы в Москву, а Нина с работы поехала к своей маме. Мама решила отвлечь ее от грустных дум и взяла с собой на кладбище в родительскую субботу. Бабушка с фотографии на памятнике смотрела неприветливо. – И всегда тебе угодить было трудно, – сказала бабушке мама, – даже фотографию, где бы ты улыбалась, я не смогла найти для памятника. Внучка, видишь, ушла от мужа. Ну, и фиг с ними, с профессорами этими, без них проживем. Мама положила на могилку пироги: – По твоему рецепту, с творогом, как ты любишь. Нине показалось, что взгляд бабушки немного смягчился. Через неделю приедет Виталик, и нужно будет вернуться к нему, снова разговаривать шепотом и есть на работе впрок. Или не нужно? На залитом солнцем кладбище не хотелось ни о чем думать. – Отца-то не бросай, – мать сердито покосилась на Нину. – Вот представляешь, умру – найдет какую-нибудь – и пить перестанет. – Не переживай, – усмехнулась Нина, – так с рюмкой и помрет. Нине не пришлось принимать решения возвращаться или не возвращаться к Виталику, потому что, приехав из Москвы, он не пришел за ней на работу. – Значит, не любил, – размышляла Нина. – Если бы любил – защитил бы от матери. – То есть как это – защитил? – возражала она самой себе. – С матерью воевал бы? Нине очень хотелось найти для мужа оправдание, причину, по которой он не мог в данный момент прийти к ней. Хотелось ли ей жить в доме свекрови, она себя больше не спрашивала. Главное, чтобы Виталик был рядом. Сейчас муж казался самым желанным и нужным на свете, хотя еще совсем недавно Нине хотелось только покоя. Что бы Нина ни делала, ей казалось, что вот сейчас зазвонит телефон. А когда уходила с работы, надеялась, что за воротами садика ее ждет Виталик. Нина подходила к телефону и молча, серьезно смотрела на него. Останавливалась у калитки детского сада и переводила дух, и глазам было больно оттого, что она всматривалась в пустоту, на месте которой должен был стоять Виталик. Дети чувствовали смятенье Нины и играли тише, а в сончас засыпали быстрее обычного. Правда, иногда вдруг уставали от Нининой неулыбчивости и капризничали, просились к маме. Нина успокаивала их отстраненно, занятая своими мыслями, которые все ходили и ходили по кругу и совершенно ее вымотали. Ей хотелось хоть какой-то ясности, и в то же время она боялась ее. Ведь если бы Виталик пошел на поводу у матери и решил с ней, Ниной, расстаться, уж наверное сказал бы ей об этом. Раз не сказал – значит, никакого решения не принял, вот только он придумает – как, и они снова будут вместе. Можно, конечно, ему позвонить, но что такое телефонный звонок для человека, который не принял никакого решения? Вдруг она его подтолкнет этим звонком к расставанию? Ведь он, конечно, тоже устал от семейных неурядиц. Можно прийти в институт и посмотреть ему в глаза, но что она там увидит? Нина сомневалась. Так хоть какая-то надежда. Вспоминала, как хорошо, как тепло ей было под его взглядом. А теперь он не приходит к ней и не смотрит на нее, как раньше. Был – и нету. Где ты, Виталик, ау? Разве так бывает? Нина все думала и думала, и сомневалась. Пыталась сосредоточиться на работе, брала домой конспекты занятий, но все валилось у нее из рук. Казалось, что эта неопределенность отнимает у нее силы. Знала бы она правду, приняла ее и начала жить заново. А может быть, наоборот, только это незнание и позволяет ей жить ожиданием. Вдруг эта самая правда окажется такой страшной, что Нина упадет и больше не сможет пошевелиться. И Нина медлила с решением, она сроднилась со своим ожиданием, и оно уже не было таким тягостным, как поначалу. Человек ко всему привыкает, думала Нина, ждали же женщины мужей с войны. Мать была человеком действия. Виталик не оправдал ее надежд и как бы перестал для нее существовать. Значит, ему нужно найти замену, причем более качественную. Она поспрашивала подруг и нашла хорошего человека. Он встретил Нину у ворот садика, вместо Виталика, и проводил до дома. Рассказал, что живет вместе с мамой, отношения у них замечательные, с зарплаты он собирается купить ей домашний халат. Опять мама, внутренне содрогнулась Нина. – Ну, как тебе Славик? – поинтересовалась у Нины мать. – Собирается купить маме халат, – вяло ответила Нина. – Небогатый, зато человек хороший, – с энтузиазмом отреагировала мать. – Что ты хочешь-то? Все принцы уже разобраны. – Не что, а кого, – заметила Нина. Славик встречал ее у ворот садика и как бы занимал место Виталика. У Нины вдруг забрезжила слабая надежда, что как только Славик исчезнет, Виталик сразу и появится. Но она не знала, как об этом сказать, чтобы Славика не обидеть. Тот провожал ее до дома, иногда делал попытки пригласить куда-нибудь, но Нина всякий раз отказывалась. Славик видел, что Нина не проявляет к нему никакого интереса, но это не цепляло его. Женщина была какой-то вымороченной, отсутствующей, без внутреннего света. Славику стало скучно, и он исчез. Нина встрепенулась и стала ждать Виталика с новой силой. Чтобы было не так тоскливо, связала ему свитер. Подумала, что надо бы научиться готовить здоровую пищу, к которой приучила Виталика Ксения Константиновна, и отправилась на рынок за продуктами, встретила там свекровь, молча взяла у нее из рук сумку и пошла рядом. Дома Ксения Константиновна пропустила Нину вперед и прошла за ней на кухню. Удивленно на нее посматривая, раскладывала продукты в холодильнике. Нина положила курицу в кастрюлю и поставила на огонь. Достала чашки и налила чай себе и Ксении Константиновне. Выпила чай и подошла к окну. И увидела мужа. Виталик шел усталой походкой, и Нина подумала, что, возможно, он все эти долгие месяцы ждал ее так же, как и она его, и не понимал, что происходит, и мысли его так же кружили и путались, как у нее. Когда Виталик вошел в подъезд, она повернулась к двери и замерла, и те минуты, что он поднимался по лестнице, показались ей вечностью. Она шагнула навстречу его радостно взметнувшемуся взгляду, увидела его лицо рядом со своим и заметила, какое это увлекательное занятие – смотреть на человека, который тебя любит. Наверное, Виталик тоже относится к сомневающемуся типу личности, если он сумел так долго ее не видеть, подумала Нина.