Начало века - многолико, не разобрать породы псовой: то - волкодав в оскале диком, хоругви рвущий на Дворцовой. То - пёс, бегущий краем моря, похожий на морского волка, кому укажут место вскоре, намылив в Порт-Артуре холку. Он - грациозная левретка с веслом златым. Таит обиды - гоняет иволг. Гладит ветку. И воет, как на панихиде. Катясь в столыпинском вагоне, век-пёс (весьма похож на дога), Европу цифрами догонит, но разуверит Графа в Боге... Потом легавым псом заляжет в болотно-мокрые окопы. Барбосом став, в картавом раже - Россию в кровушке утопит. Сменив окрас, нажравшись змейства, восстав ротвейлером-придурком, оскалясь, чавкает семейством царёвым в Екатеринбурге. Проснувшись моськой губчековой, схоронит Блока. Делом плёвым почтёт одеть попов в оковы и расстреляет Гумилёва. Кругом овёс и рожь не сжаты - оголодав, став полной дурой - стреляет моська по Кронштадту и шлёт пинками прочь культуру. Изроет площадь фокстерьером, слюною брызгая елейно, решит: красОты интерьера украсит гроб, что в мавзолее. А в двадцать пятом, в Англетере, страну берёзового ситца, утробно тявкая, похерит (ведь тоже псовые?) - лисица... Тридцатый. Буль хвостом бесОвским колокола в скорлупки колет, горит, как щепка - Маяковский. А булю мало! Морок, голод - где урожаи в три вершины кремлёвских башен. Жни и вей, и... ...крестьян душили там, душили... Пей абырвалг, жри москвошвея! Настал черёд овчарки рыжей - восточно-злостно-европейской. Дым беломора, зеки с грыжей, евреи, бреющие пейсы. Всё потонуло в грозном лае и ледоруб убийства вырыт: вот тонет Бабочкин-Чапаев, а это - умерщвлённый Киров. Овчарке рыжей мало. Нужно: - троцкистских прихвостней - в клозеты!; - я отреклась вчера от мужа; - арестовать прошу соседа; - нет, не читал, но осуждаю; - наш цех провёл по книге митинг; - советска власть, нук, в рыло дай им!; - спи, воронок к соседу Мите... Казалось, нет - просвет же будет, и оборвётся рыжий график. Героем станет чёрный пудель, что был воспет советским графом. Овчарке вспрыснули морфину, и обнажилось вновь уродство, добавив Маннергейма, финнов. А в шуме том - родится Бродский. Раздел Европы. Пакт некрозный. За это выпито по чарке. приМ бал, ты - в сладостЬ, В страстЬ, но - В пРозе... В клубке рычащем две овчарки. Одна пыталась малой кровью: о панцирь сломаны все зубы. Боль отступлений. Слёзы вдовьи. Черным-седая стала шуба пса, крутанувшего верньеру походной рации в землянке. Сменился вид у пса. Терьер он. Летит командная морзянка: собрать в кулак всю силу воли и дать отпор немецкой суке, так чтоб живот её от колик болел, услышав лая звуки, собаки с кличкою Катюша, что посыпает пеплом с сажей и поливает чёрной тушью хвосты и морды стае вражьей. Уже овчаркин хвост обвислый боится флагом стать на рее. Терьер намок в холодной Висле, и лабрадором стал под Шпрее. Потом в обличье сенбернара, вооружившись щупом длинным, обеззараживал кошмары в полях под Прагой и Берлином... Страна зализывает раны. Спит в подворотнях, как дворняга под улюлюканье Тарзана, трофеем взятого в Рейхстаге. Нет хлеба, мыслей нет о сальце в башке собак, сейчас бездомных. Но выть не хочется под вальсы певицы Корьюс в роли Доннер. Дворовый дружит с пекинесом, и не в одной чуть будке спит он с балканской гончей (позже - бесом её признают) кличка - Тито. Дворовый чуть переживает, что не дорос до родословной. Решил - я есть сторожевая! Мой зуб - железен. Безусловно! Хана змеюкам подколодным, бомбившим смрадно Хиросиму! Настал черёд войне холодной - такой, как в Магадане зимы. Надев очки-велосипеды, набив в штаны хлопчатой ваты, ищейка начал нюхом ведать о том - делим ли, нет ли - атом. Помимо этого, учёным он приказал, чтоб на бумаге про то писали синим, чёрным... А их силком согнал в шараги. Мужи учёные ночами мудрили с атомом бессонно, пока в войну играл с врачами пёс-сторож в тряске Паркинсона. И вот последний врач-вредитель был растворён, как в венах тромбы. Стук в будку сторожа. - Войдите. - Теперь и мы имеем бомбу. Весна встречала мир грачами, а сторож главный выдал номер: так поборолся он с врачами, что без врачей он взял, да помер... Труп в состоянии этруска, в бальзам живительный заклеив, курносый пёс - бульдог по-русски, на время спрятал в мавзолее. Ходили студнем тряским брыжи. В подвал, где сталью крыты двери, скорей (бульдогу нужно выжить), загнал очкастого, как зверя. Служивый пёс (ошейник в звёздах, их, золотых одних, четыре!), тому, в очках, окликнув грозно, наделал в шкуре много дырок. Бульдожий спич: Гей! Вся порода сторожевых к ногтю прижата. В газете крупно: враг народа пёс имярек. Газета - зятя. Чтоб совесть чем-нибудь очистить, бульдог решил - отпустим скоро морально близких псов. Амнисти- -я. всем шакалам с кличкой - воры. А вскоре - в "Правде" нет известий. В "Известьях" - правда, но от зятя. И словеса-вода на съезде. Слов твёрдых нет. И негде взять их. Ушастым корсаком вдруг станет - что хвост, что речи - крайне длИнны - и вот в ковыльном Казахстане под солнцем жарится целинник. Одежда - вся - сплошные латки, мечтал о доме, уезжая. Но так и мучится в палатке, рекорды ставя урожаем. Но не всегда на небе хмуро. Есть в жизни пёсьей просветленья. Запущен спутник с Байконура. Есть ледокол, пускай и "Ленин". Бульдог меняет френч на майку - то - фестивальный штрих, хоть мелкий. Затем влезает в шкуру Лайки. И знают все о Белке-Стрелке. На волю выпущена книга стихов Ахматовой прекрасной. (стихи - в народ, в кармане - фига). Затравлен Зощенко. И гаснет... Якутов, коми, всех подряд - на территории Союза курносый пёс, поддав изрядно, заставит сеять кукурузу. Ему без разницы - растёт, нет. Он знает, что, как говорится, она везде и всюду в плане. И званье ей - полей царица. Боксёр. Хук справа. В губы Кубы ракет сигары в виде приза. В ответ - ретривер скалит зубы. Итог всему - карибский кризис. Бульдог. Боксёр. Колхозник знатный. Внезапный пленум. Выгнан шавкой. Посёлок. Будки куб заштатный. Плюс мемуарный зуд в отставке. На том же пленуме был признан тот, что бровями был союзен. Порода? Южно-русский ризен. Зато - противник кукурузы. И с кукурузными делами бровастый пёс, как мог, боролся. Прошёл запрет развала храмов и тунеядцем признан Бродский. Пёс становился гончим часто - ловил ушастых на поляне. Благоволил партийным кастам. Всё длиньше речи. Больше - планы. Любил повыть на звёздный космос так, что в башке рождался вакуум. Драл иностранных псов за космы - их клички - чехи и словаки. Бил в ухо он за хулиганство неукротимых пекинесов (бомбил их даже на Даманском). В Саянах ризен строил ГЭСы. Порою тявкал таксой, дабы не умереть в большой тоске, и star-асом слал в ворота шайбы, назло канадскому хоккею. Дружил с ретривером, и стейка с ним на орбите съел приватно. Наполитан ему "копейкой" влёт разрешил назвать "фиата". Потратил ризен много денег (пока нефтянка их давала) : - чтоб прочь уехал академик; - и чтоб Луиса с карнавала скорее выгнала бы челядь; - ракеты в Африку ввозил он; - рот затыкал виолончелям; - и запружал верховья Нила. Сродни любовь у пса к наградам - любви Изольды и Тристана. Не награждает Запад (гады!) за ввод борзых в Афганистан им. Блестит Москва пятиколечно. Ест сервелат певица Пьеха. Летит медведь к созвездьям млечным. Ретривер с псарней - не приехал. Застыл ноябрь гудком фабричным. В политбюро - игра в орлянку. Возглавил похороны лично поджарый пинчер. Пёс с Лубянки. Себя он чувствовал не очень. Но дешеветь пристало водке. А есть икру по дням рабочим он запретил приказом чётким. Недолго пинчер был у власти. Нашёл покой у стен огромных. Тот, кто за ним - и свет не застил - но экономил экономно. Пёс неопознанной породы лишь промелькнул. Вот был - и нету. Настала очередь погоду творить здесь мопсу с чёрной метой. Он, будто сеттер, делал стойку, и бассетИхе строил глазки. Задумал - будет перестройка. Напомнил: нынче всё здесь гласно. Как Хлестаков писал прожекты, и пропустил на площадь "Сессну". А перестроечный прожектор светил в углы капеэсэсно. Пытался мопс унять раздоры семейства шавок разномастных. Лопаток пачку выслал в горы, прибалтам кляпы ставил властно. Впадала псарня с лаем в кому от недопитья по талонам. Вожак теперь - в любой из комнат, а в коих даже - флаг зелёный. Он клин пытался выбить клином, произносил на память речи. Но днём одним - стена в Берлине упала, штази изувечив. Повысил цены водки жутко. Но то беда, что - по талонам. И травит псарня круглы сутки себя тройным одеколоном. Усталый мопс. То съезда меры, то депутатов пёсьих бденья, (с)об(ч)щак гвалтливый, полум(э)еры, возвратный, с ядом, академик. Деппсы вконец его достанут. Кричат и днём и ночью: бойся! Пришлось скорее из Афгана (а страшно ведь!) отправить войско. Совсем нет мыла. Грязь - конкретна. Бензин течёт струёй на Запад. Шоссе пикетом сигаретным закрыто. Бунта стойкий запах завёл всю стаю мопса в угол. Рефлексы Павлова. Реформа. Путчисты. Мопс был переПУГОн. Он думал, что все стёжки - торны... Мопс замурован в будке крымской. Без коммунизма - ночью ломка. Летучий пёс (стал позже крыской), по приказанию болонки его загрузит в ТУ поклажей и отвезёт скорей в столицу. Болонка всей стране покажет, что никого он не боится… Быльём опали рая кущи. А вместо власти - запах серы. Засилье троицы из пущи. Распад и пыль эсесесера... Укусы мухи декабрёвой - болят, хоть до упаду гавкай. Светя отметиной багровой, подпишет мопс свою отставку... Болонка - власть, конкретно чисто, отметил, вроде как, прогрессом. Запрет наклал на коммунистов, уже своих, расейских, местных... Но суд на утренней на зорьке, с проворством хитрого дантиста, запрет подверг публичной порке и узаконил коммунистов. Болонке, сколь он не нахрапист, не распылить на всё силёнок. Реформа. Рынок. Даже запил: зарплата - в среднем - пять зелёных... Затрясся мир, считая сольдо, в трясучке, слёзно так, пропето: нам не хватало Верхней Вольты, но запускающей ракеты. И внутривенно, и подкожно собаки запада впитали, что прокормить Россию можно. И стали жить прицелом дальним. Овчарка шлёт бекон, сосиски. Наполитан - трусы и майки. А бассет выслал даже виски - бутылка скотча - к каждой пайке. Страна не глаженных шарпеев стране нестриженых болонок - шлёт ножки Буша, фанту - пей-ешь! И фильмы с Шином и Сталлоне. К болонке белой коккер рыжий сумел в доверие втесаться. Они со шпицом толстым крыжат расценки демприватизаций. Натужно лает чау-чау. Он дней пятьсот был мопсу близким. Премьерства ждал он - вау, чур я! В пайкЕ премьерском - "ява" с "клинским". Но дальше слов и деклараций у чау-чау не сложилось. Он не пошёл в совмин ломаться. Ему б потявкать! Это - в жилу! Пока народ не начал шляться, добычи ради - в город с дрыном, как камуфляж приватизаций - в стране объявлен полный рынок. И потащили псы из будок на тротуарную продажу - кальсоны, статуэтки Будды, и тапки стоптанные даже. Довольны все. Народ ликует: под зад наддали дефициту! Купил: кто рАкушку морскую, а кто - три шахты с антрацитом. Но недовольными остались деппсы, сидящие в палатах. Купить хотели тонну стали, а им - полцентнера булата. Обида гложет. И закрылись в палатах на замок английский. Объявлен был вождём крылатым - болонка-вице. Он, как крыска, кричал по рации: я воин. Мне телецентр уже подвластен. Пальнули танки с диким воем. И улеглись тогда все страсти... А вскоре вождь одной из комнат махать начнёт зелёным флагом, глаза закатывая томно: я суверен. Костьми я лягу, но отделюсь от вашей псарни, (и затянули хмарью дымной ложь, смута дней войны ударной.) болонка, не указчик ты мне! Косила смерть полки служивых. Убиты тысячи ищеек. Захваты. Слов тирады лживых. Болонке нет за то прощенья. Конфликт умяли еле-еле посредством пса по кличке Птица. Но не заткнули смрадны щели - и злоба в них во всю дымится. И псов войны запрятав в горы, не смог болонка-перестарок остановить волны террора - как меч домоклов, страшной карой висит над городами ужас: то взрыв домов, то страх в роддоме, в подземке кровяные лужи - синдром гоморры и содома... Сменил премьеров полколоды - но пластилин один, не кремний. И всё же перед Новым годом был найден, вроде бы, преемник. Ему поручена задача сойтись со злыми псами в клинче. Этап, похоже, новый начат. Преемник - вновь лубянский пинчер. За день до окончанья века, болонка твёрдым рыком-лаем свою заканчивает веху и об отставке объявляет. ******** На рубеже тысячелетий пускай не гаснет свет надежды. Пусть новый век Россия встретит, не сжав от страха пёсьи вежды. ******* Отсчёт пошёл. И пусть читатель в меня невежеством не тычет. Всё - субъектив. ****** Желаю, кстати, в пути успеха, здрав будь, пинчер!