- Девочка, ты мне не подскажешь, когда этот подъезд открывается? - проведя рукой по лысине, Наум Филиппыч прислонил чемодан к борту песочницы и широко улыбнулся. Девочка размеренным движением закинула щепоть песка в маленькое зеленое ведерко и подняла взгляд. Шестилетнее лицо с присущим лишь детям этого возраста комичным выражением “взрослой” серьезности Наум нашел очень приятным и по-детски чудным. Девчушка, как бы обдумывая вопрос, нахмурилась, и трогательная складочка на светлом гладком челе растянула улыбку Наума еще шире. - Чернота……………… тело……..черное тело…… черная голова… холод, слизь… черный язык… - каким-то вдруг неестественно монотонным и сухим голосом начала девочка. - Чего? - Наум прищурился. - …черные глаза, черная чешуя… извиваться, ползти, скрываться… змея, черная змея, черная змея… - И будто бы обобщая вышепроизнесенную белиберду, девочка добавила: - Он открыт. Продолжая улыбаться, Наум решил, что девочка, похоже, немного со “сдвигом”. В самом деле, какой нормальный ребенок будет ковыряться в песочнице в полшестого утра? Тяжелые подъездные двери Наум проверил только что, тщетно дергая их за круглую ручку. Заперто. В лучших традициях этого города. На стук - никакой реакции, в тех же традициях. - Послушай, а ты случайно не в этом подъезде живешь? - улыбка сошла с губ Наума и скрылась насмешкой в уголках его глаз. Поскольку заняться было нечем, Наум решил убить время общением с этой странной девчушкой. Солнце еще не взошло, но уже было светло. - В этом. На третьем этаже. Вон там. - девочка, отряхнув от песка красный совочек, указала им на балкон, опутанный паутиной бельевых веревок. Ну вот это хоть понятно. Уже лучше. Может быть она знает, как попасть внутрь, наверняка знает. Наум осторожно шагнув в песочницу, присел на край бортика. Ох уж эти командировки! Прилетаешь срочным рейсом в пять утра, а деловая встреча в час дня. Единственные знакомые в этом городе и те оказались недоступны. Наум с ненавистью глянул на некрашеные железные двери подъезда. - А давно ты тут играешь? - Я не играю. Давно. Или недавно. Или не я. Не важно, - девочка вонзила совок в песок и откинула сыпучую горсть в сторону. - А что важно? - нелепый бред вдруг заинтриговал Наума. - Важно, что песок движется, - девочка высоко подняла ведерко и, как бы для наглядности своего заявления, медленно высыпала его содержимое. Секунд двадцать Наум просто молчал. Слова и интонация совершенно не вязались с детским личиком, казалось бы целиком поглощенным процессом взаимодействия песка и совочка. Песок движется. Надо же. Может, в детском саду основы философии уже преподают? Хотя какие же это основы. Наум хмыкнул. - А как тебя зовут тоже не важно? Девочка внимательно взглянула в глаза Науму. - Черная чешуя, черный язык… черный… змея… ползти, скрываться, прятаться… прятаться глубоко… черным… в черноте…………Наташа. “Опять началось”, - вслушиваясь в отрывистую чепуху, подумал Наум. По-видимому, смысл заключался лишь в последнем слове, и он повторил вопрос: - То, что твое имя Наташа, это важно или нет? - Черный язык, чешуя… смрад, боль, черная боль… гибкое тело, черное тело, черная боль, черная… прятаться… прятаться в темноте…… это важно, - девочка вдруг замерла, подняв совок будто нож перед колющим ударом. Наум, почувствовав беспокойство, насторожился. Что-то было неладно. - Что важно? Прятаться в темноте важно? Вдруг девочка посмотрела на него странно. Жутко. Наум вздрогнул и осмотрелся по сторонам. Никого. Он вновь посмотрел на девочку, и ему стало нехорошо. Это был нечеловеческий взгляд. Наум испугался и вдруг под воздействием ее взгляда ощутил какую-то мгновенную слабость в своем теле. Сразу же вслед за этим все мышцы скрутило, свело судорогой как от электрического тока, и Наум, хватая ртом воздух, боком повалился в песочницу. Глядя теперь под другим углом на девочку, и не имея возможности отвести взгляд, Наум сквозь пронзающую тело боль заметил, что она вся напряглась, смотря на него, держа совок наизготовку и будто готовясь к чему-то. Он почувствовал, как сильный спазм сдавливает внутренности, и что-то тугой массой поднимается в нем изнутри, расталкивая стенки дыхательных путей. Наум захрипел, вращая выпученными от ужаса глазами. Разрывая гортань и вдавливая язык в нижнюю челюсть, из его широко раскрытого рта появилась черная змеиная голова. Блестя влажной чешуей, змея стремительно зашуршала по песку, молнией метнувшись к борту детской песочницы. Наум забился в конвульсиях, вонзая скрюченные пальцы в песок. Девочка с нечеловеческой скоростью бросилась на перехват и коротким импульсным движением вонзила совок в песок, перерубая змеиное тело в основании черепа. Полутораметровый хвост змеи, потеряв голову, бешено завился кольцами, взрыл песок, глухо ударил о деревянный борт и затих. Через мгновение сыпучая субстанция вокруг черных останков пришла в движение и раздалась в стороны, засасывая змеиную голову и хвост. Секунд десять песок шуршал, будто бы укрывая в самую свою глубь труп черного гада. Потом все стало тихо и спокойно. Девочка добро и как бы успокаивающе улыбнулась Науму Филиппычу, вновь обрела серьезно-потешный вид и, усевшись в середине песочницы, принялась размеренно заполнять песком маленькое ведерко. Через полминуты она встрепенулась, высыпала из пластмассовой тары содержимое и, бурча что-то беззаботно-веселое, помчалась по направлению к дому. На миг обрушив предрассветную тишину, хлопнула подъездная дверь. Наум пролежал минут пять, не в силах двинуться, борясь с болью в глотке и подступающей тошнотой. Тяжело дыша, чувствуя сведенной судорогой щекой утренний холод песка, он в ужасе ожидал, что вот-вот, разверзнувшись, тот поглотит и его. Но песок был недвижим, обычный песок, речной, с вкраплениями светлых и темных камешков, чуть влажный от утренней росы. Найдя в себе силы и с трудом встав на четвереньки, он выполз из песочницы, пошатываясь поднялся на ноги и, пребывая в глубоком шоке, неровной походкой, не отряхиваясь, двинулся в сторону аэропорта. Через полчаса взошло солнце, и о происшествии напоминал лишь забытый Наумом Филипповичем возле песочницы чемодан.