Все телеканалы сейчас забиты спортивными передачами. В каждом городе ведется строительство новых спортивных объектов, а Президент требует введения в школах дополнительных часов физвоспитания. Все это хорошо, но не перегнем ли мы опять палку? Смотрю на экран и вспоминаю свою статью 10-летней давности. Я тогда работала в штате городской газеты и писала о проблемах здравоохранения, школьного воспитания, ЖКХ и т.д., за что меня невзлюбили многие чиновники, врачи, и преподаватели почти всех предметов. Чувствую, что и сейчас этот материал будет воспринят неоднозначно, поскольку никаких подвижек в этом вопросе у нас не произошло. ФИЗКУЛЬТУРА ДЛЯ ЗДОРОВЬЯ? Смерть мальчика на военных сборах потрясла всю страну. Первый канал телевидения посвятил этому не только информационные материалы, но и целую передачу цикла «Основной инстинкт». Политики и военные перессорились, пытаясь определить виновного в трагедии. На мой же взгляд, виноваты не только устроители этого злополучного десятикилометрового пробега в противогазах, но и вся система отношения школьных преподавателей к физическим нагрузкам детей. Кто когда и где выработал нормативы для положительной оценки по физкультуре, теперь уже не определить. Они идут корнями с 20-х годов и когда-то назывались комплексами ГТО и БГТО. Но с потерей названия суть их не изменилась: каждый школьник обязан пробежать столько-то сотен метров за такое-то время, прыгнуть на определенную длину и в высоту, туда-то метнуть мяч и учебную гранату, проплыть не меньше… И так далее. Да, есть здоровые спортивные ребятишки, которые укладываются во все эти нормы. Но далеко не все. И начинается головная боль преподавателей, переживания родителей, слезы детей, надрыв и вытекающие из всего этого травмы и заболевания. Школьные нормы Для меня физкультура была одновременно и самым любимым и самым ненавистным предметом. Я лучше всех девочек в классе лазала по канату, прыгала в длину и высоту, толкала ядро. На шестидесятиметровке тоже показывала высокие результаты, но сто метров были моим пределом. Пробегу чуть больше, и накатывал горловой спазм – следствие перенесенной в детстве астмы. В обычной жизни я не вспоминала об этой болезни, только на дистанциях: лыжной, водной и обычной беговой дорожке. Помню жгучее чувство стыда, когда приходила в себя на топчане медпункта или падала на лыжню, а преподавательница хлопала меня по щекам, вытирала слезы и рвоту. Всю жизнь с благодарностью вспоминаю, как она проставила мне эти нормы, понимая, что я никогда не смогу их сдать. Но почему такое не понимали и до сих пор не понимают чиновники, которые спускают их в школы? Люди все разные, один может одно, другой другое. Почему бег и лыжи не могли быть заменены результатами моих занятий в конноспортивной школе, где я в то время уже подходила к разряду? Почему в МГУ мне пришлось уйти из секции фехтования? Вопрос был поставлен ребром: или ты здорова и должна сдать зачеты по плаванью, бегу и лыжам, или больна – занимайся в спецгруппе и о секции больше не мечтай. А тренерша в это время уже готовила меня к университетским соревнованиям… Я знала полных девчонок, которые физически не могли прыгнуть выше восьмидесяти сантиметров, знала тех, у кого мячик ни в какую не хотел лететь за пятиметровую отметку. И при этом они бывали прекрасными туристами, гоняли на спортивных велосипедах, плавали на байдарках. Но разработчики норм раз и навсегда решили, что их должны сдать все. И доказать обратное не удается уже семьдесят лет. Если б знал, где упал… Любой автолюбитель скажет, что нет двух одинаковых автомобилей, даже если они выпущены на заводе в один день. Наши организмы куда сложнее, и предсказать, у кого на каком километре сдаст «мотор», а у кого полетят «колеса» практически невозможно. В начале 80-х мы со свекровью зашли в Вольске к ее бывшей однокласснице Сталине. Находиться в доме было очень тяжело – из углов смотрели два лежачих паралитика. Трагедия семьи началась за четверть века до этого, когда младшую сестру Сталины Нину послали на областные лыжные соревнования защищать честь Саратовского пединститута. Девушка ужасно боялась подвести свою команду и бежала не просто изо всех сил, а далеко за их пределами. На финише она показала лучшее время, а через несколько метров упала и забилась в конвульсиях. Ее увезли в больницу и вкололи снотворное, думали, отоспится и все пройдет. Но руки и ноги так и не перестали дергаться. Никогда. Нина была очень волевым человеком. В такт этим рывкам она научилась писать, переписывалась с другими инвалидами, сочиняла что-то для местной газеты. Книги глотала стопами. Но чем больше читала о методиках реабилитации, тем яснее понимала, что с диагнозом «амортизация мышц» ей надеяться не на что. Сталина уехала на Север к мужу-военному, и за Ниной ухаживала одна мама. Однажды когда дочери стало особенно плохо, старушка побежала вызвать «скорую», у телефона-автомата она поскользнулась, упала и повредила позвоночник. Сталине пришлось вернуться в Вольск. Муж там жить не захотел, и они вскоре развелись. Женщина героически ухаживала за лежачими, да еще воспитывала дочку. Но девочка подросла и уехала к отцу. Разбитые судьбы, нерожденные дети, несбывшиеся мечты. Ради чего? Что в каких-то саратовских спортивных сводках пятидесятых годов в какой-то строке против названия дистанции стоит имя победителя: Нина Прокофьева… Никто не был наказан за искалеченную девушку – такое принято считать несчастным случаем. Так же, как и гибель семиклассника в московском бассейне в конце восьмидесятых. Ситуация там напоминала сцену из фильма «Возвращение». Только прыгать с вышки ребят заставляли не друзья-мальчишки, а школьный преподаватель, когда-то занимавшийся этим видом спорта. «Вы должны преодолеть себя!» - кричал он из воды после показательного прыжка. Десять ребят преодолели без последствий. Тело одиннадцатого пришлось вытаскивать самому учителю. Воды в легких не было – сердце у пацана остановилось еще в полете. Реакция физрука перед телекамерами была странной: ни переживаний, ни раскаяния, только безмерное удивление – с чего бы это, такая вышка маленькая… Врач не может знать все Во всех этих случаях жертвы нашего физического воспитания не считались больными людьми. Да, врачи дали мне направление на спецгруппу – просто пошли навстречу, иначе я вылетела бы из университета. Довести до астматического приступа в кабинете тогда не умели – это сейчас есть специальные спортивные диспансеры с залами, где медик может увидеть реакцию организма на нагрузки. А во всем остальном я была здорова. И у Нины Прокофьевой не было отклонений, всех участников осматривали перед самыми соревнованиями. Погибший в бассейне мальчик тоже не стоял ни на каком учете. Возможно, он был сердечником, а, может быть, просто такая вот неадекватная реакция сердечной мышцы на «преодоление». Пусть такие случаи – один на сто, на тысячу. Но нужно помнить, что физкультура и спорт для здоровья, а не наоборот. Если есть хоть одна сотая процента, что упражнение кому-то принесет вред, его нужно пересмотреть. Но самое главное – преподаватели и тренеры обязаны прислушиваться к своим ученикам, ведь никто не знает нашего организма лучше нас самих. Мальчик на вышке очень не хотел прыгать, ну и пусть бы не прыгнул. Так ведь заставили. И погибшему на военных сборах Саше не позволили снять противогаз, хотя он чувствовал, что дошел до предела. Сколько раз заставляли и меня выходить на дистанции, хотя результат был ясен заранее. Никогда не забуду, как при мне издевался преподаватель Тамбовского института культуры Сугробов, когда три девочки принесли ему справки о менструациях. Высмеивал, разглагольствовал, какие упражнения может делать женщина в эти дни. И что ты, мужик, об этом знаешь… Бывает, не то что бежать, стоять трудно. А ведь погнал их вместе с группой. И удивляемся потом, откуда у наших женщин столько гинекологических и прочих заболеваний. Физкультура не должна калечить жизнь человека. Казалось бы, аксиома. Но кто тогда придумал оставить в программе занятий Рахманиновского музыкального института игровые виды спорта? Ведь малейшая травма пальца – а в волейболе и баскетболе они очень часты, – и человеку навсегда придется проститься с профессией. Неужели нельзя было разработать спортивный комплекс так, чтобы максимально обезопасить наших пианистов, струнников, духовиков? Есть ли у нас право на сохранение здоровья? Не имеющее синонимов в других языках русское слово «авось» стало любимым для большинства преподавателей физвоспитания. Авось ничего не случиться на кроссе, авось сразу без тренировок ребята начнут прыгать через «козла» и руки-ноги не переломают, авось не сорвутся со снарядов. Помню, как наша школьная учительница Анна Сергеевна Царева ни на шаг не отходила от брусьев и каната, когда кто-то был наверху – страховала. Сейчас же обычная картина: преподаватель разговаривает с коллегой на другом конце зала, а ребята, как обезьянки, лазают по снаряду, дергают друг друга за ноги, веселятся. Есть ли у родителей право не пускать детей к такому учителю? Есть ли у ученика или студента право не делать упражнения, которые он считает для себя вредными? У сына моей приятельницы не прошел бесследно ни один урок на улице в сырую или морозную погоду – каждый раз они заканчивались ангинами, бронхитами и даже пневмонией. Такой организм. Но врачи освобождения не дают, нет у них графы, чтобы снимать с занятий в осенне-зимний период. Что делать? Извечно русский вопрос, и ответа на него никто не ищет. В школе еще как-то можно бывает договориться с физруком, классным руководителем, директором. Сделать что-нибудь для школы или сунуть банальную взятку, чтобы твоего ребенка не заставляли делать то, что ему нельзя. В вузе страшнее. Кафедра физвоспитания – государство в государстве. И законы там такие, что нормальному человеку становится, мягко говоря, не по себе. Если студент пропустил обычный семинар, ему могут предложить написать реферат, если занятие по физкультуре, нужно эти полтора часа «отработать». В студенческие годы ребят часто снимают с лекций для подготовки к КВНу и капустникам, для участия в научных конференциях и общественной работе. И к концу семестра у многих набегают десятки часов таких «отработок». Более верного способа привить молодежи ненависть к спорту не придумали еще ни в одной стране мира. Несчастные студиозы накануне сессий по 6-8 часов в день мотают по стадиону бессчетные километры, чтобы получить зачет. Зимой девять из десяти после этого заболевают. Кому нужен такой садизм? Неужели нельзя придумать другую форму сдачи задолженностей, хотя бы в виде того же реферата? Оказывается, прав у нас нет никаких. Не нравится преподаватель физкультуры – уходи из школы или вуза. Хочешь учиться – терпи и рискуй своим здоровьем. Тепличные. Ну и что? Степень этого риска напрямую зависит от личности педагога. В управлении образования мне сказали, что школы у нас в основном укомплектованы квалифицированными кадрами. А когда я спросила, насчет случаев пьянства среди преподавателей этого предмета, меня заверили, что такого вообще не бывает. Хорошо бы если так. Но однажды мой сын-первоклассник пришел в слезах и рассказал, что его ударил учитель: «По спине, и так сильно, я даже дышать не мог». Провинился пацан, что вместе со всеми не выбежал из зала, а задержался, завязывая шнурок. Я, конечно, сразу пошла поговорить с учителем. У дверей спортзала встретила странного вида мужчину с красным лицом и мутным взглядом – то ли он был с тяжелого бодуна, то ли уже хорошо опохмелился. Узнав, что это и есть физрук, я поняла, что разговора не получится: в таком состоянии он просто меня не услышит. Я не стала поднимать скандал – мальчишке предстояло здесь учиться, но сделала все, чтобы сын больше не был у него ни на одном уроке, в начальной школе это было проще. Может, не стоило ворошить эту историю двадцатилетней давности. Но в редакционной почте и в разговорах с родителями я сталкиваюсь с фактами злоупотребления спиртным среди учителей именно этого предмета. А ведь нетрезвый физрук более опасен, чем пьяный водитель – каждые сорок пять минут ему доверяются жизни десятков детей. Но был ли за все эти годы хоть один рейд с «трубочками» для замера алкоголя в крови преподавателя? Наверно, такое даже в голову никому не приходило. И не придет, пока не появятся новые жертвы. Недавно я поделилась своими мыслями со знакомым преподавателем физкультуры. И он сразу напал на родителей, дескать, они во всем виноваты, делают из детей оранжерейные растения – с ними потом работать невозможно. Может, он и прав. Поколение растет изнеженное. Вот и нужно исходить их этого, разрабатывая новые нормы и подбирая педагогические кадры, а не пытаться, как Лысенко пересаживать теплолюбивые злаки в северные широты. Его теория «перевоспитания растений» в свое время развалилась – все посевы просто погибали. Не стоит повторять этот грустный опыт на наших детях, их у нас и так очень мало.