… «Уже всё чаще хочется гулять не за столом, а старым, тихим парком» … Александр Розенбаум 1 Ещё совсем мальцом, я даже точно и не помню сколько было мне тогда лет, я впервые посетил разъезд Мыслец, конечно же, будучи привезённым туда своими родителями. Именно там, в этом небольшом чувашском посёлке, в ту чудо-расчудесную пору жили мои дедушка с бабушкой по отцовской линии, где я в скором времени стал довольно-таки частым гостем вместе со своей старшей родной сестрёнкой Танюшкой. До этого, правда, я сестру свою ещё ни разу не видел и даже вообще не догадывался о её существовании. Видимо она там жила до этого. А потому, хоть она и старше меня была всего лишь на два года, считала там себя уже по праву старожилом. Как нам потом рассказывали родители, мы с Танюшкой вообще впервые там увиделись, и посему наше знакомство проходило весьма своеобразно. То есть мы, якобы, первым делом забравшись в зале под стол некоторое время с пристрастием, но и с немалой осторожностью тщательно изучали друг друга с интересом ощупывая руками. Взрослые, умилённо улыбаясь, некоторое время наблюдали за нашими вполне мирными действиями, но очень скоро совсем перестали на нас обращать внимание. Однако через пять минут мы уже пыхча, вовсю визжали и с остервенением тащили и дёргали друг друга обеими руками за щёки, заливаясь при этом от слёз. В общем, так мы подружились. И хотя я лично сам этого не помню, или если даже всё-таки и помню, то слишком смутно, при всём при том я полностью доверяюсь рассказу родителей. В последствие, я уж и не знаю точно по каким там обстоятельствам, но нас туда привозили и увозили обоих. В принципе, мы потом уже там почти как в обязательство проводили каждое лето. Представьте себе, после суетной школы (это уже чуть позже), после шумного и затхлого города, почти три месяца великолепного отдыха на лоне сущей природы, на чистейшем воздухе. Ежегодно нас приветствовал восхитительный край, где смешанный лес – полный грибов и ягод, чистые реки и целое скопление изумительных для купания и рыбалки прудов и озёр. Туда, в общем-то, съезжались и мои будущие приятели из различных далёких закоулков всего того огромного Советского Союза, собираясь в одну общую задорную ватагу. Многие приезжали туда, так же, как и мы, к своим родственникам, где мы само собой мгновенно сближались и становились друзьями. Там же, неподалёку, жили почти на соседней улице и мои младшие двоюродные, братик Сергей и сестрёнка Наташенька. И ещё одна моя двоюродная сестра Нелли, почитай моя ровесница, заезжала туда с Урала. Аккурат в таких условиях тогда всё начиналось. И потом, на протяжении многих лет моего уже взросления, мне, как и моим собственно любопытствующим братьям и сёстрам, причём припоминаю об этом с таким благоговением, как совершенно ненавязчиво дедушка и бабушка разъясняли, кто есть такой Господь Бог. Много встречалось нам всякого там расчудесного и интересного! А дедушка с бабушкой были староверами и исключительно строго соблюдали все эти обряды и традиции. Многое, конечно, было тогда не понятно для моего детского ума. Да и не особо-то я вникал в суть дела. Я больше любил гулять, бегать, купаться, загорать и вообще больше предпочитал подвижные игры с другими ребятами. Помню, как сейчас – позавтракаем, приберёмся по-быстренькому всем скопом в комнатах, прополем по грядке морковки или какой-то там другой культуры – и айда за ворота гулять! Так, в общем-то, и тянулись изо дня в день наши славные деньки… Деревенская изба Ивана Тимофеевича и Александры Федосеевны (дедушки и бабушки) представляла собой некий Божий Храм, где было множество икон, на которые они молились. У них была уймища старинных священно-писанных книг и молитвенников, которые, видимо, с далёких веков передавались из рук в руки, от одного поколения другому. И самое главное, там была божница с лампадкой в переднем углу главной комнаты, вроде домашнего иконостаса, а также там были иконы и в других помещениях – и довольно-таки внушительно смотрелись, среди этих мерцающих огоньков, образа Святых, строго глядящих на всех. Вообще, красиво было! Правда я почему-то, помню, сильно боялся этих строгих дядек и тёток, созерцающих окружающий мир с тех деревянных квадратиков. Помню ещё, от их взгляда буквально никуда нельзя было спрятаться, куда бы ты ни отходил, под каким бы углом не заглядывался на них, они всегда неуклонно смотрели с немым упрёком всё равно прямо тебе в глаза. Моему детскому воображению почему-то казалось тогда, что они всевидящие и какие-то уж чересчур строгие или даже, вероятно, злые. Страх на меня наводило их присутствие. Мне чудились они живыми! Особенно, например, когда я бывало пасмурным днём, просыпался в то время, когда ливень настойчиво барабанил по крыше, громыхал царственно-могущественный гром, а в тот самый момент в мрачной, периодически мерцающей избе, кроме меня никого не находилось. Я в испуге забирался под стол и с нетерпением дожидался – я даже сейчас это прекрасно помню! – помню те ощущения, как я с трепетом ждал, когда кто-нибудь, наконец, придёт и успокоит меня, а иногда, если долго никто не объявлялся, я принимался либо робко хныкать, либо, пуще того, оглушительно реветь. Вообще, их хозяйство представляло собой чуть ли не целый конгломерат все различных довольно-таки удобно спланированных строений составляющие в целом отменную усадьбу. Слышал как-то, что дед сам всё это строил своими собственными руками. Там были конюшни, где обитали одна, а бывало даже и две коровы, кроме того небольшая отара овец, тут же был сеновал, мастерская, дровяник и всё это составляло добротный и крайне уютный двор огороженный крепкими воротами. Кроме того, всё это дополнял с одной стороны, на задворках, тоже прекрасно распланированный огород – в котором чего только не росло. В самом конце огорода стояла небольшая, необычайно скромненькая, но весьма замечательная банька, которую вся семья по очереди посещала в банный день, раз в неделю. А с лицевой стороны дома, огороженный по периметру несложным заборчиком из штакетника и кустами акации располагался палисадник, в котором росла аккуратно расположенными рядами весьма плодовитая малина, обычно, как сейчас помню, облепленная крупной ягодой. Мы частенько с разрешения бабушки или дедушки заходили туда и наслаждались вкусными этими плодами. Единственным неудобством для достижения этой цели были пчёлы. Они всегда, почему-то были дюже нервными и ревностно относились к нашему посещению. Дело в том, что у деда была пасека, ульев десять-пятнадцать, сейчас точно не помню. Помню ясно и чётко, как я особенно любил в медогонный сезон помогать деду, и всегда с увлечением крутил рукоятку медогонки. Любили мы, вся детвора, это время, бывало, помню, усядемся за столом, а перед нами стоит большая алюминиевая чашка с нарезанными сотами, и мы берём руками эти кусочки и с наслаждением отправляем их прямо себе в рот. Бывало, когда мы интересовались таинствами веры, либо дедушка, либо бабушка, а то и вместе, они показывали нам, как например надо правильно креститься и как при этом складывать пальцы. Помню, я как-то попросил научить меня какой-нибудь молитве. И они изрекали на память для меня самые короткие и, как они говорили, главные из них. Я как сейчас помню: одна совсем короткая «Иисусова молитва» (так они её называли) и она звучала – «Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешного», а другая намного длиннее этой и начиналась она – «Отче Наш иже еси на небесех…», но я, видимо, как раз именно потому что она была пообъёмнее, наверное, тогда её и не запомнил, как следует. Они частенько, я вспоминаю теперь, чего-нибудь рассказывали. В частности, помню, как-то сообщили нам по случаю что, мол, у каждого человека на левом плече обязательно сидит маленький невидимый бесик. Он, якобы, любому и каждому нашёптывает всякие там нехорошие пакости, всякие безобразия подсказывает и вообще всячески человеку оттудова вредит. Порой даже элементарно руководя непосвящёнными. А когда, если человек от чистого сердца перекрестится, бесик непременно падает вниз, на землю, и при этом ломает себе ножку. Я помню, как я невообразимо ужасался этого самого бесика и старался почаще креститься и не обострять своего внимания на собственных грязных мыслях. Ещё дедушка тогда предостерегал меня, что, дескать, особенно нельзя величать беса, тем более в голос, словом, начинающимся на букву «ч». И я тоже старался об этом всегда помнить. Да! Всё-таки именно им, так или иначе, я и должен быть сейчас благодарен, за то многое, чего они мне тогда по крупицам, считай «в год по чайной ложечке», ненавязчиво, а терпеливо прививали и чего как ребёнку вроде как ненароком втолковывали. Сегодня я крайне сожалею, что они никогда ни в чём не настаивали, не приучали нас к богопочитанию через силу, и всё это, потому как-то не считалось тогда важным, а подчас даже с такою небрежностью нами пренебрегалось и, в конечном счёте, с годами вовсе многое теперь позабылось. Бывало тогда, если мы вдруг подбежим, оторвавшись мимоходом от своих сумбурных игр, и начинали расспрашивать что-нибудь про Бога – они всегда удивительно выдержанно, чем бы ни были заняты в тот момент, останавливались и степенно перекрестившись, объясняли нам. Но мы, к сожалению, уж слишком редко тогда задавались таковыми вопросами. Поэтому они всё чаще были заняты по хозяйству, а мы своими детскими забавами. Даже ели мы, все дети, отдельно, за отдельным столом и никогда не постились вместе с ними, когда был пост. Видимо, именно поэтому, наверное, я частенько сегодня забываю помолиться перед едой, и приходится иногда прерывать трапезу и тщательно дожевав пищу, наконец, сосредоточиваться и произносить уже теперь выученную мной на зубок молитву «Отче наш…». А в городах, куда нам к сентябрю приходилось возвращаться, наступал по обыкновению, для каждого, новый учебный год. Там, уже свои новые обременительные появлялись, у каждого, хлопоты. К тому же общество в целом было атеистическим в стране. Для всех без исключения считалось в первую очередь важным коммунистическое мировоззрение. В школах даже категорически отрицательно относились к религии, к любой религии. Вспоминаю ежегодные дни Светлой Пасхи, когда всё равно повсеместно, в каждой семье, варили и красили, и расписывали в разные цвета куриные яйца. Многие из старших-верующих, несмотря на весь негатив со стороны властей ходили в церкви и освещали там пасхальные куличи и яйца. И молодёжь, те же школьники, в свою очередь, больше движимые забавой старинного обычая высыпали гурьбой с этими же яйцами на улицу и как бы кто, хвастаясь, или кто просто веселясь любопытному такому, давно заведённому, и всенародному событию, в общем, все предавались празднеству. Каждый, из детворы, вразнобой подходили друг к другу, зажимая яйца в руках, чокались ими, и у кого оказывалась крепче скорлупа, тот забирал себе яйцо побеждённого. И, конечно же, потом оно просто съедалось под всеобщий хохот и веселие. Тогда религиозность как-то высмеивалась всем так сказать «цивилизованным» обществом, религия считалась пережитком прошлого, чем-то таким отсталым, низким, тёмным, наконец, просто лживым – чуть ли не античеловечным почему-то даже, и многие стыдились её. Да и сейчас, наверное, не только у меня осталась эта вбитая тем временем стыдливость, когда, например, надо всенародно всерьёз перекреститься перед Храмом, либо Святой иконой или в какой-то другой ситуации. Кроме как, пожалуй, только – если шутки ради. Тогда незыблемым считалось с детства: октябрёнок – должен не верить в Бога, пионер – обязан клеймить верующих позором, комсомолец же – бороться с предрассудками прошлого и оберегать от них своих товарищей… А про коммунистов я вообще молчу! Такова была пропаганда, но, конечно же, все по-разному, как и нынче, относились к религии. Много было не верующих и просто не верящих в Бога! Впрочем, как и сейчас. Я и сам, до некоторых пор, лет до сорока с хвостиком блуждал в сомнениях. Уж дюже нагнеталась антирелигиозность и к тому же чрезвычайно заманчива эта светская обеспеченная жизнь. Да и я за повседневностью мирской суеты было время несколько отдалился от всех тех приобретённых мною знаний на этом поприще. Одно дело, конечно – детство и отрочество, когда тебя кормят и одевают родители; и совсем другое – кавардачное юношество и беспокойная, полная материальных забот, молодость. Но только мне всегда, будто бы это было вчера, слышится то, что однажды уже врезалось в мою детскую память раз навсегда. Никогда не забыть мне как дедушка с бабушкой, на пару, учили в ночь наизусть молитвы. Теперь они уже давно умерли, но о них можно смело сказать: «И жили они очень долго и счастливо – и умерли в один день» … Сегодня же, даже бабульки уже стали какими-то другими, какие-то они теперь не настолько набожные, как в моём золотом детстве. Нынешние бывшие комсомолки, хоть и не чураются сплетен и так же расторопно лузгают семечки, совершенно уже иной раз не крестятся сидя на лавочках у подъезда и не оглядываются на небо в страхе или по сторонам пристыженные совестью… 2 Наступил ли момент или я всегда подсознательно носил это в себе. Не знаю! Но однажды, точнее с пяток лет назад, хоть и оградившись, как бетонной стеной – всем этим тридцатилетним сроком от того детства, вроде как чего-то ещё там помня или вроде как чего-то даже понимая про Бога, подогреваемый к тому же преломлением в нагрузку новшествами волеизъявлений нового времени, я уже начинал твёрдо полагать, – о как я всё-таки хорошо это, наверное, обмозговал. И даже в своё время поспешил увериться наперёд, в своей было правоте! А получается на самом деле, я вовсе и не думал даже об этом по серьёзному, если, тем более, сейчас как-то всё сопоставить хорошенько или насколько возможно фундаментально, то вполне наверняка окажется, мне это само собой как-то вот так вот просто пришло в голову, вероятно, по наитию, что ли какому-то, как всегда, впрочем. Как раз – всё, всё, что написано мной, написано было именно таким странным образом. Наверное, неспроста! Поэтому я сейчас попытаюсь внести некоторую свою, конечно же, всё равно, безусловно, искусственную ясность в эту весьма сложную проблему. Ну вот ты сам посуди, как-то так или может быть как-то даже иначе (в общем, как тебе будет удобнее). О чём можно было бы рассказать – когда совершенно, не о чем вроде бы и рассказывать-то. И даже сам, когда ещё лицезрел всё это, в отдалённо-общих, в каких-то малозначительных, каких-то совсем эфемерных, скорее чертах – то есть вообще, буквально туманом окутанных для визуального видения плоскостях. О чём каким-то образом не совсем может быть, то есть хотя бы даже приблизительно, вроде бы замышлял или вовсе не замышлял, а только что-то блеснуло где-то там кометой в мозгу. Где-то что-то вроде бы приметил или краем уха чуток зацепил, как будто ветром каким-то где-то навеяло, а то и вообще может быть привиделось давеча или уже несусветно давно когда-то самому во сне. И даже в памяти нельзя определить происхождение этого. А то может быть, к примеру, друг где-то чего-то брякнул когда-то или что ли недавно промежду прочим в безмятежной какой беседе, а ты вдруг улавливаешь ненароком, причём прокручивая в голове уже потом, где-то наедине, где-то восседая в транспорте и чувствуешь, что бац! можешь эту мысль развить, преобразовав её во что-то интересное и совершенно цельное и вроде как внешне правильное. Но вернусь, пожалуй, к ранее начатому. Я тогда думал, в тот свой период, что я всё уразумел про Бога (ну это конечно, как я сам на тот момент считал), прочитав неимоверное количество весьма умных, наверное, теософических и псевдорелигиозных книг. Ведь любой хочет знать, в конце концов, кто Он такой или что же это такое вообще. А Бог, это, наверное, как я тогда с уверенностью думал, скорее всего, и есть: я, ты, они, все мы в общем объёме всего космоса. То есть энергия всех существ с их индивидуальной аурой взятых вкупе, будучи сплетёнными, вместе с обитателями других планет и даже объектами совсем других измерений (как одно целое), а не только нас землян. То есть не только того чего мы видим своим, к нашему удивлению, невероятно примитивным зрением. Которому и верить-то не всегда и не только можно, но и вовсе не нужно! Где, кстати, все: обычные или совсем скажем так необычные разумные сущности, вообще вероятно возможные, но только в любви и есть – Бог. Бог – это вообще всеобщая взаимная – наша Любовь. Причём Любовь с большой буквы. Как одна суть, которая скажем так, для облегчения понимания используя для примера самих же нас. Мы же, безусловно, не можем одну свою ногу или руку любить, допустим, больше чем другую. Наше тело едино в любви! Вот точно так же едины и все мы. Бог – это единая суть, единая наша совокупная сущность такая – это и есть наша субстанция любви, которая живёт в наших сердцах. Как любой из нас любит самого себя и так же должен со оценивать для себя других. Только не каждый это знает и помнит! Где чужая боль – твоя боль, где чужая радость – твоя радость… Конечно, если отвлечься от общей мысли и сейчас же просто запросто вот так вот взглянуть на каждого человека, живущего на этой земле, то сразу увидишь и поймёшь, что каждый человек исключительно очень занят именно своей жизнью, то есть её проистечением, её благополучием. Жизни же других живых существ, лично для него, весьма второстепенны. Но я думал и думаю, человечество сегодня доросло как никогда до переосмысливания своих истинных ценностей. И есть ещё, кроме того, ненависть. И вот эти две мощные силы как раз, эти самые противоположности, они-то видимо и есть самые важные. Я полагал, это специально так устроено (я не знаю кем, скорее всего, как я тогда мнил – нами же), чтобы научиться ценить любовь и добро, чтобы распознать их. А оценить их по-настоящему, можно только через зло и ненависть. Противопоставляя их Любви и Добру. Только: Любовь (не секс конечно!) пишется, повторюсь, с большой буквы, а ненависть почему-то (я и сам не знаю даже: где и почему) обязательно с маленькой. Вот теперь и сам думай, кем и с кем тебе быть или, то есть куда тебе окунаться, в какую стихию. Я думал, что всё устроено так, чтобы, в конце концов, каждый в конечном итоге, непременно сам стал только уже в отдельности, как говорится, индивидуально – Богом. И ярким примером, кстати, в этом нам как бы должен служить никто иной, как наш собственный Господь Бог – Иисус Христос. Я наивно мечтал, что Он нам, как бы передал эстафету, которую мы – каждый из нас – должен был бы понести её дальше. Передать другим в других закоулках Вселенной. Ведь что тут говорить, любой отец хотел бы, чтобы сын или дочь повторили его – то есть стали такими же, как он сам. И вот на этом мои философские рассуждения вроде как заканчивались. Версий этих, измышлений и точек зрения огромное множество. Кстати, это вообще всё бывает даже доходит до нелепого абсурда. Вся эта теософическая суета иногда в такие потаённые уголки человеческой фантазии загуливает, что порой диву даёшься. И только атеизм в своём мнимом постоянстве «разрушает» иллюзию Света. Он – кажется монументален. Он отвергает всё зыбкое и вроде как недоказуемое своею глупой бездуховной наукой. Отвергает то, что в нашем земном случае конкретно нельзя пощупать или увидеть либо глазом, либо даже прибором. И от этого становится как-то вдруг ну уж совсем как-то всё ясно и невероятно пусто и вроде как даже «натурально понятно», что обнаруживается будто бы совсем никчемушно наше бытие. Что, дескать, нет Высокой Любви, нет ненависти, нет Правды и Бога… нет ничего! А есть только обыкновенные потребности тела, обусловленные любовью к деньгам, комфорту и сексу. И от этого становится смешно и тоскливо, одновременно. Я приблизительно рассуждал так: я всё равно всех Люблю, и неважно как они ко мне относятся, питают они ко мне нежные чувства или нет, я буду всё равно изо всех сил, во всяком случае, стараться их обязательно Любить. (Как неожиданно тогда часто выяснялось для меня самого, даже не то что стараться – у меня собственно по-другому просто как-то и не получалось.) Если им нужно – пусть они меня презирают. Пусть смеются надо мной. Пусть они считают в кулуарах своих мозгов меня своим врагом. Хотя, чтобы быть врагом надо уметь им быть, а я, во всяком случае – точно не умею. Я слишком быстро и легко всё прощаю и вообще почему-то мгновенно забываю плохое. Кто-то скажет: «это ужасно плохо», а я не знаю, как считать – хоть и зачастую страдаю от этого. Иначе – как-то не получается. И если они так хотят или только так умеют, по велению своего, я не знаю, какого там органа. Ну что им ближе, в конце концов, что ли (ну это их проблемы и мне их просто сильно-сильно жаль!). Главное, я их всё равно буду Любить (неважно: женщина это или мужчина, старый индивидуум или молодой) и это, наверное, всё-таки самое главное (во всяком случае) для меня. Я замечал, что всё в жизни закономерно и взаимосвязано, приблизительно, так же, как и в интернете при скачивании чего-нибудь. Оно там бегает, а результат один. Здесь, подумайте: поставленная ли в церкви свеча, сказанное ли светлое или дурное слово, произнесённая молитва или заклинание и т.д. и т.п. всё, где-то (там, где надо конечно) обязательно – непременно! – находит свой отклик. И весьма вероятно вернётся бумерангом назад. А остальное – ты уж сам решай. Ведь интернет – это всего лишь малюсенький прообраз самой Вселенной. Есть одно я, и есть их секстиллионы или вернее бесчисленное множество. И всё. Сам решай: как, где и с кем тебе лучше будет: когда – тебя Любят или по-другому, сам сопоставляй, в каком мире тебе лучше жить потом или сейчас. В Свете или во тьме… Друзья! Вы конечно не придирайтесь – это всего лишь моё такое единичное несколько, может быть, субъективное было убеждение, и, оно вот именно такое, некоторое время во мне жило или всё-таки, нет, оно всё ещё живёт и может быть, даже будет всегда крепко жить. А судить не беритесь. Даже сам Сын Господний Иисус Христос завещал в своих заветах нам: «да не суди – судим, не будешь». Конечно же, Судом Господнем! Мы слишком мелкие сошки, чтобы осуждать кого-то из таких же смертных, как мы сами. Подумай всегда, перед тем как кого-нибудь осудить и скажи сам себе при этом: «Сегодня он согрешил, а завтра и я оступлюсь; на всё воля Божья». А вот как раз сатана: сначала соблазнит, потом развратит, взбесит всякими мнимыми «прелестями», а потом просто посмеётся, да и позабавится уже над нами от всей своей красы свирепости. Он же лукавый. И он тоже в каждом из нас есть. Да! Вот такое я имел обо всём этом представление. 3 А теперь, я «верую во единого Бога Отца вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и не видимым и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия единородного Иже от Отца рожденнаго прежде всех век. Света от Света, Бога истинна – от Бога истинна, рождена, а не сотворена, единосущна Отцу, Им же вся быша» … то есть, иначе говоря, я верую в три ипостасного Владыку всех Бога: Отца и Сына и Святого Духа… Я не скажу, что, мол, теперь я думаю иначе. Теперь, я, конечно же, не размышляю совсем так, но и не скажу, что будто бы имею иные суждения. Нет, просто скорее, они, эти самые соображения в настоящее время более конкретные. И подхожу я к этому вопросу уже не с бухты-барахты, нежели как поступал ранее. Надеясь в основном на одни свои вымыслы и скоропалительные догадки. Теперь я шагнул гораздо дальше. Стал более мудрым. Однако я никогда не посмею сказать, что я теперь знаю истину. Никто не может добраться в одиночку до истины; токмо шаг за шагом, с участием всех, множеством поколений, от Адама и до нашего времени, воздвигается тот храм, который должен быть достойным жилищем Великого Бога. И Он, этот Храм уже построен, ворота в Него открыты и осталось только войти, но войти в этот Портал можно, будучи самому очищенным. Ещё того не зная, но я тогда сделал верный шаг. Потому что вдруг однажды решил или даже внутренне, что ли почувствовал такую жизненную необходимость, что прежде всего, мне перво-наперво надо прочесть православные молитвы. Да, просто сначала хотя бы именно прочитать обычные молитвы. Познакомиться с ними и попытаться досконально разобрать сперва хотя бы одну из них. И я купил православный молитвенник и начал читать его. А потом, немного погодя, мне почему-то уже показалось и этого недостаточно, мне возжелалось, непременно выучить наизусть некоторые из этих молитв. Нет, конечно же, совершенно не потому, что я неожиданно сразу стал, к примеру, дюже удачлив по жизни, или здоровьем вдруг необычайно окреп или ещё какая радость материальная приключилась. Нет, скорее даже чего-то там наоборот было. Я болел и болезнь обострилась. Но именно это, – коим образом я в сию секунду однозначно и торжественно теперь понимаю, мне послужило верным критерием для моего мало-мальски дальнейшего движения к истине. Уча наизусть молитвы тщательнее вдумываешься в слова, в их сочетания. Больше начинаешь осмысливать. Становится вдруг ясно, что никто не обретает денег на твоём действии, никто на тебе не извлекает себе материальных выгод, коли ты читаешь от всего сердца молитвы – и только твой дух, именно твоя душа, пусть по капельки, изо дня в день приобретает чего-то невидимое, но всё-таки ощутимое сердцем. Ты ощущаешь невероятную силу общения с космосом. Да! бесы всё равно ещё пока неуклонно в тебе живут, они ещё не покидают тебя так просто и даже во время чтения нет-нет, но в твою голову забредают порой нелепые мысли. Даже иной раз – страшные мысли! Коих ты сам пугаешься – и ничего всё равно не можешь поделать с этим. Нужно долго и тщательно, постоянно очищать свою душу в молитвах, чтобы вернуть своему телу здоровье. И неуклонно помнить, что многое зависит от тебя, от твоего непрестанного вымаливания у Бога – прощения и помощи. Мы не знаем Его или не умеем понимать Его, оттого зачастую и несчастны. Он здесь, Он во мне, Он в моих словах, Он во всех нас, в каждом из нас, и даже в тех кощунственных речах произносящихся безбожниками – отрицающих Его. Если бы Его не было, мы бы не говорили о нём. Кто Его выдумал, если Его нет? Откуда могло вообще появиться такое предположение, что есть такое непонятное существо? Почему ты и весь мир догадались о существовании такого малопонятного существа, существа всемогущего, вечного и бесконечного во всех своих свойствах? У Него нет ни начала, ни конца – Его никто не создавал – Он просто всегда был, есть и всегда будет, но вот только понять нам Его очень трудно. А почему мы рабы Божьи? Да потому как не единого действия нами не совершается без Его воли. На всё воля Божья. Даже начертая этот рассказ я вроде как испытываю определённые трудности. Порой, мне кажется, закипают мозги, с необычайным трудом составляются предложения, ищутся фразы, слова. Не одно так другое зачёркивается, одно другим заменяется и т.д. и т.п. – и только потом появляется верное изложение материала, каким я его и желал бы увидеть, наверное, сам. Всё вроде бы должно мне объяснять, что именно я это написал, а никто иной. Но оно на самом деле (я же прекрасно понимаю!) продиктовано мне. Да, Он и трудности нам создаёт, чтобы мы думали, что сами до всего доходим своим умом. Спросите – зачем? А чтобы лишний раз проверить – не возгордится ли человечество? Лично я сталкиваюсь с этой для меня прям-таки можно сказать устойчивой проблемой, которая на протяжении вот уже многих лет неотлучно преследует меня. В частности, стоит только мне написать либо интересный рассказ, либо хорошую поэму, написать ли картину, сочинить ли и блистательно исполнить под гитару песню и всё – моё гиперболизированное самомнение захлёстывает мою уязвимую натуру. Я знаю, что это тяжкий грех, но ничего с собой не могу поделать. Я проявляю слабость и волей-неволей начинаю подозревать себя избранным Богом и от этого беспрестанно мучаюсь – и морально страдаю. Страдаю, не оттого что это, правда (если это может быть правдой?), а от больного своего самомнения о себе. Это странное двоякое чувство – чувство боли и счастья, одновременно. Как всё-таки неимоверно счастливо сознавать, что я действующий раб Божий! – а не коптящий без толку небо обыватель. Видимо, это мой крест, который мне придётся нести (хочу я этого или нет) всю мою жизнь или даже вероятнее всего, в конце концов, претерпевать очищением души в физических муках на смертном одре. Если всё-таки не вымолю прощения и не выпрошу у Бога сил научиться, не поддаваться этой духовной хилости – и этим злым ощущениям своей значимости. И наконец, для тех, кто непоколебимо не верит в Бога, а тем более в Иисуса Христа, я произнесу всего лишь один только довод. Очевидно же, разве пойдёт обыкновенный смертный на Голгофу ради таких в основном далёких для человека (глядя трезво на этот мир!) понятий как: самоотверженность, врага-своего-любие и альтруизм. Ведь все эти догмы явно никому не могут быть больше всего зачастую нужны, и даже никого другого на этой земле не могло бы так сильно беспокоить их отсутствие, кроме как истинного Бога. 13.03.12г. – 07.01.14г.