«Взял Иван Царевич Василису Прекрасную за руки белые и посадил подле себя. Веселым пирком да и за свадебку. И стали они жить дружно, полюбовно, так что один без другого ниже единой минуты пробыть не могли». На том сказка заканчивается, а жизнь продолжается. Муж с женой друг на друга не нарадуются. Василиса, правда, Иванушке пирогов не печет, да и не нужны ему пироги. Сейчас век другой. Не в моде нынче жена-хозяйка в переднике с грязной тряпкой в руке. Любит Иванушка в Василисе подругу красивую, веселую, успешную. Почти равную себе и умом, и зарплатою. Ах, хороша Василиса! Словом, Прекрасная! И пусть на кухне гора немытой посуды до выходных, пусть приготовленного в воскресенье супа к среде уже не остается – ничто не омрачит их счастья, а лишь послужит поводом сходить куда-нибудь: например, навестить друзей. Василисе нравится, что муж не поучает ее и не просит кофе в постель. Любит она в Иванушке друга сильного, ласкового, способного понять души ее желанья и мысли, как никто другой на свете. И пусть пока он не богат, зато даровит. Такой везде преуспеет. Ах, хорош Иванушка! Словом, Царевич! Везде с ним ладно: и в тиши, и в развеселой компании. Эх, как привольно они жизнь ведут! Не по примеру родительскому, устаревшему, когда жене доля бабская, а мужу – мужицкая. У Иванушки с Василисой едина доля будет! Долго ли коротко ли светло было, да сменились ясные деньки непогодою. «Ребенка хочу», - Василиса молвила. «Шутка ли», - вскричал Царевич, - «Ребенок! Али жизнь тебе наша привольная не по нраву стала? Иль я не угодил чем, что ты соскучилась?» «Всем довольна я, Иванушка, да вот только хочу ребенка, и все!» Нахмурился Царевич. В первый раз не разделил он желанье жены своей. Закручинилась Василиса. Неужто милый не хочет единого с ней? А Иванушка стал думу думать, как Василису к здравым рассужденьям вернуть. «Пойми ты, умница!» - молвил ласково. «Не время нам о дитяте думать! Другие задачи сперва решить надобно: материальные! Себя показать, да мир посмотреть. А там и видно будет». «Сейчас хочу!» - вскричала Прекрасная и топнула ножкой. Стал тогда Иванушка подруге своей на листочке белом чернилами таблицы чертить, в графиках доказывать, что ребенок одни убытки им принесет. А Василиса его и слушать не хочет, все одно твердит: «Ребенка хочу, мол, и все! Может, оно и не выгодно», - говорит, - «Но в этом долг перед человечеством видеть надо и смысл жизни нашей». «Вот тут ты не права, Василисушка!» - возразил Царевич. «Это в старые времена долг такой был. Нынче же род человеческий до того пополнился, что больше пользы принесешь ты, коли вырастишь дерево!» Но не стала Василиса слушать Иванушку. Ручкой белой смахнула со стола графики, а со щечки слезы: «Знать, не любишь ты меня, Иванушка! Всякий муж ребенка у жены своей просит!» Пригорюнился Царевич от несправедливых слов эдаких. Впервые не поняли они друг друга, и обида тучею опустилась на безоблачное счастье их. «Думал, умная ты баба, а такая же, как все, оказалася!» - в сердцах молвил он. «Не бывать по-твоему!» - добавил. И вскоре стала добреть Василисушка не по дням, а по часам. «Скажи, Ваня, правда ли такая я тебе милее прежней кажуся?» Кивает Царевич, а в душе согласиться не может. Прежняя Василиса куда краше была. Теперешняя уж больно необъятная стала. Не знаешь, с какого боку и подступиться-то. А Василисушке мало признаний его неискренних. Ежедневно теперь он животу ее говорить должен слова следующие: «Папа любит тебя, малыш!» И поглаживать. «Надо так, в книгах писано», - поучает Василиса Иванушку. «Совсем разум потеряла», - вздыхает Царевич. Тут намедни разохалась: «Вдруг я, не приведи Бог, дитю потеряю!» «Вот, хорошо было бы!» - вырвалось у Ивана. За что чуть не изгнан он был из дому. А сколько слез пролилося! «Теперь и пошутить с нею нельзя: вмиг слезливится», - закручинился Царевич. Да это еще что! Принесла свиток ему внушительный, развернула, да как стала зачитывать список вещей для наследника, так до самого вечера все читала: «Колыбелька трехуровневая с балдахином, коляска AVANTI, соски AVENTA, памперсы фигента, градусник электронный и замок велосипедный…» Не выдержал Иванушка, плохо ему стало. А жена бумажкой какой-то его обмахивает: «На вот, кстать, подпиши, дорогой, договор с родильной больницею». А там сумма неслыханная русскими буквами прописана. Пришла пора, родила Василиса Богатыря. Собрали гостей полон дом. Все Иванушку поздравляют, батюшкой величают. Как тут не возрадоваться! Только отрезал день этот жизнь их прежнюю раздольную, положил начало будням новым, тяжким. Сперва, как ни трудно было, все у них ладилось: старались оба в новой роли не посрамиться. Шли недели, месяцы. Приуныл Иванушка. Казна его с каждым днем таяла. В жизни не тратил он столько, даже когда Василиса в невестах его ходила. Работает допоздна, а благодарности никакой. Раньше встречала жена его улыбкою, сейчас жалобами, а то и вовсе не встречает. Растрепана, неухожена, словно ведьма недобрая, с оторванной пуговицей на халате ходит. «Что поесть мне приготовила?» - спрашивает Иван. «Сама с утра голодная», - отвечает. «На вот дитю, раз явился. Пойду в баню. Неделю уже немытая, вся чешуся». Глядит на нее Иван, и кажется ему, что все на свете женщины красивые, милые, веселые. Как же его угораздило найти одну-единственную уставшую злую стерву и связать с нею судьбу свою! Какая ж она Прекрасная! Уродина, да и только. «Да какой же ты Царевич! Иванушка-Дурачок ты!» - кричит на него Василиса. «Дитю покачать, и то не умеешь». А сама уходить собирается, с ребенком его одного справляться оставляет. Чем дальше, тем тяжелее. Стали они судить-рассуждать, кто более из них страдает. «Конечно, я», - говорит Василиса. «Ни днем, ни ноченькой мне нет роздыху. А ты, Ваня, вольным соколом везде летаешь, а дома телевизор часами смотришь, да в интернете сидишь. Мне ж и погоду-то посмотреть некогда. Да и какой прок вообще от тебя? Ребенку даже памперс сменить не можешь. Думала, сочувствие в тебе есть, а на поверку оказалося – эгоист ты, Ваня, ленивый и бездушный!» «Это от тебя, Василиса, никакой пользы нет», - обиделся Царевич. «В рубахах грязных хожу, неглаженных. Дома поесть даже мыши нечего. Работаю за двоих с утра до ночи. И вечером вместо того, чтобы ласково встретить, с ребенком сидеть заставляешь меня ты!» Так плыли муж с женою через дни и ночи в одной лодочке, и каждому казалось, что это он гребет, а другой лишь весла мочет. Сперва думали, еще немного, и воротится жизнь их прежняя, полюбовная. Но чем дальше плыли Василиса с Иваном во времени, чем дальше берег прошлого уходил, тем глубже погружались они в пучину настоящего. Днем совсем почти не общаются. Каждому своих забот хватает. А ночью… ах, какие ночи были у них когда-то! Как близки они друг другу казалися! Теперь ночами муж с женою ссорятся. Царевич зол на жену, что холодна она к нему стала, бесчувственна. Дитю своего до утра обнимает, ему же упреки одни достаются. Василиса тоже гневается, что спит Иванушка, и ни крик ребенка, ни слезы ее над колыбелькой не смущают сон его богатырский. Наконец, и вовсе прогнала Василиса Иванушку из спальни супружеской: «Не нужен ты здесь более, Иван, ни разу не встал ты дитя покачать. Одна я без сна до зари над колыбелью стою». Ушел Иванушка жить в гостинную. Компьютер, телевизор с собою унес и обиду горькую: «Вконец развел нас с женою дитятко!» Но ревность затаил он, стал хорошее в своем изгнании искать: не надо теперь крики детские да упреки жены слушать, мыться на ночь необязательно, и до утра в виртуале сидеть не запрещает никто. Теперь приходит он с работы, да сразу в комнате своей запирается. Не пристало Царевичу с дитем няньчиться! Да и все одно, благодарности от жены не жди. Что ни сделает – все не так будет. А коль по случайности упадет младенец у него, иль поперхнется чем – со свету сживет Василисушка! Так уж лучше и вовсе не принимать участия в заботах домашних. Теперь муж с женою почти не ссорятся. Ладно стало в доме их, да только в сердцах молодых не ладится. Тоскуют сердца. Василиса все об Иванушке думает. Сидит с младенцем на лавочке – Иван ей грезится. Будто бы гуляет Царевич с ребенком. Коляску бережно так качает, против ветра правильно разворачивает. Придет домой Василиса, и мужу рассказывает, мол, видела она, как Красный Молодец с коляской во дворе разгуливал. «Ах, какой взгляд у него был, когда он про дитятко свое мне рассказывал! Он все о ребенке знает, и даже памперс сам поменять умеет». «Бездельник твой Молодец, Василиса, коли в рабочее время ему заняться более нечем, как только дите памперсы менять!» Вздохнула Василиса. Утаила она, что то не парень статный был, а дедушка старенький. Так ей хотелося, чтобы дед тот и вправду Красным Молодцем оказался, ее Царевичем… В другой раз смотрит в зеркало на себя Василиса, и опять об Иванушке задумается: «Смогу ли я ему еще нравиться? Да, похудела, немного бледная, морщинки первые появились и первые седые волосы. Но в целом, коли нарядиться мне да расчесаться, можно очаровать еще Царевича!» Ребенка к груди прикладывает Василиса, сама Царевича представляет. Будто входит он к ней в комнату, восклицает восторженно: «Экая ты у меня, ну точно Мадонна с младенцем!» И любоваться ею присаживается. Тут Иван в комнату некстати вваливается: «Опять лопает? Так он у тебя боровом жирным будет!» Вмиг мечты ее разлетелися… «На себя посмотри, сам, как боров жирный стал!» - не растерялась мечтательница. На обидные слова не скупится она, а ночами темными не спит. К дыханию детскому чутко прислушивается, и снова Иванушка ей грезится. Будто бы поет он младенцу песенку колыбельную, старинную, и одеяльце детское поправляет. «Ах, почему не заходишь, Царевич, к нам вечером поиграть с ребеночком! Дома лишь компьютер интересен тебе, а про нас и думать забыл!» Тем временем выключил компьютер Иванушка и об Василисе задумался: «Отнял у меня Змей-Горыныч Василисушку, разлучил с милою женою, околдовал ее, сделал ведьмою! Вдвоем они, а я один здеся. Забыла жена меня, не нужен ей я более. Вот, заболею щас, умру даже – не подойдет ко мне с сочувствием. А этот чихнет только раз – с ног собьется! Эх, где ты, подруга моя милая? Вернешься ли ко мне, Василисушка?» «Приди, Иванушка!» - шепчет в покоях своих Василиса. «Обними меня, как раньше бывало, да дите поцелуй! Все прощу тебе, даже то, за что бранила давеча… да и впрямь, когда ж ты, наконец, научишься свет в ванной выключать, да шкаф закрывать, да носки свои перестанешь прятать, да тарелку за собою хотя бы…» На том заснула бы хозяйка, да дите заплакало: пора кормить. Где ты, Василиса Прекрасная, подруга желанная? Где ты, Иван Царевич, друг любезный? Напрасно молодые матушка с батюшкой зовут их из сказки. Той сказке конец. Новые ждут их впереди. Только вот какие?.. «…У одного мужика была жена сварливая да упрямая. И пенять не на кого – сам выбирал. Живет с нею и кулаком слезы утирает». Или: «…Тошно было молодой жене с мужем ленивым да непутевым». И, наконец: «Жили-были дед да баба, и было у них три сына…» Да вот только сказка та уже не о них пойдет.