Постепенно непонятное пятно проявилось... и стало явственно видно, что это циферблат часов. Двенадцать минут четвертого. В это время у него происходила странная встряска, как будто ток, блуждающий где-то рядом, наконец, на долю секунды, делал его своим проводником. Уже почти рассвело, и из приоткрытого окна тянуло сладковатой, чуть тревожной прохладой, и хотелось раствориться в этом бледно-голубом небе, последний раз коснувшись сырой от росы травы. Лето, да, по-моему, было начало лета, но чувство это исчезало так же быстро, как и появлялось. Резкий, истеричный звонок вывел его из созерцательных мыслей с грубостью экскаватора, который своей безразличной и холодной лапой выкорчевывает деревья и, еще живые, бросает их умирать от болевого шока на землю. – Проклятье! – в раздражении подумал он, я и забыл, что не отключил телефон! Кому это понадобилось звонить в такую рань!? Он ещё полежал неподвижно, и, слушая как телефонный звонок проснувшись, набирает мощь, решил, что пора просыпаться. Он подошел к телефону, снял трубку и почему-то заместо того, чтобы сорваться и наорать на звонившего в такую рань, сказал тихо и устало: – Ало На другом конце трубки послышался кашель, и грустный со скрипучими нотками голос ответил, не представившись: – Комета, молодой человек, она летит, и вряд ли кто-нибудь вспомнит телефон, не говоря уже о любви! И только после этих непонятных слов он представился: – Лучник, меня зовут Лучник, я астроном, и еще, пожалуй, астронавт.. После этого в трубке послышались короткие гудки. Неплохо начинается день, – сказал он сам себе. Жарко. Ступая на крышу, он почувствовал, какой мягкий рубероид, пожалуй, ещё несколько часов, и он начнет кипеть. Он любил бывать на крыше, отсюда все кажется не таким уж и поганым. Может быть, это была попытка хоть немного отодвинуться от неприятной и давящей реальности. Наверное, надо где-то искать работу, но если честно, то это совсем не входило в его планы, ещё одна дань этой сучьей рутине! Гитара и вера во что-то неопределенное вот всё, что было на данный момент для него самым честным в этой жизни. Да, "романтика – это чаша с быстро действующим ядом". Проходя мимо какой-то забегаловки, он увидел порядочное количество машин, а под стенами стояли бляди, зазывно выпятив всё, что можно выпятить. Уже даже днем, одна из них приостановила его жестом, и поганеньким голоском сказала: – Любовью интересуешься? Всего сто баксов. Он посмотрел туда, где стояла она, ненавидящим взглядом и ответил: – А у меня нет денег. Она брезгливо улыбнулась, и, скинув щелчком пальца, пепел с сигареты на грязный, загаженный асфальт, сказала: – Я это и поняла, по тебе сразу видно. Он почему-то любил этих женщин, больше чем тех, которые в отличии от проституток, якобы были гордыми, и бдили мораль. Все дело в цене, да и отличие женщины "не проститутки", от обычной, продажной шлюхи только в том, что одни хотят это делать и делают, а другие хотят, но бояться. А кто не боится, просто зарабатывают легким способом. Хотя кто знает, легким ли? Он уважал намного больше тех, кто занимается именно своим делом и тех, кто нашел свое призвание, наперекор своему страху. Надо сходить в парк, решил он освобожденный от рока написания песен и поэтому чувствовавший легкую эйфорию в этот день. В голове крутилась строчка из песни Дэвида Боуи. Надо купить «Беломора» – подумал он, а то со вчерашнего дня не было даже времени, чтобы выкурить папиросу. В парке стояла огромная мельница, подавляя своими размерами, а поодаль над ней висело белое облако, и на нем сидело существо, похожее в общих чертах на человека. Во всяком случаи на этом существе был надет костюм арлекина, но на голове почему-то красовалась шапочка, которую носит Пьеро или Вертинский. В руках у него была арфа. Существо пело чистым, сочным тенором, какую-то незатейливую песенку. И из этой песни он понял только одно, что к кому-то неизвестному, какой-то неизвестный, лезет с просьбой соединить счастливые сердца. От этой музыки пахло лавровым листом и чем-то ещё, похожим на запах воды в реке нагретой солнцем. И почему-то вспомнилась та, ради которой он готов был отдать жизнь, если бы она его об этом попросила. Да пошла она в жопу! – в сердцах подумал он. Но как же хорошо!!! Мельница стала вдруг вращаться, и то ли от этого пошел резкий ветер, то ли это и был ветер сделавший так, чтобы мельница завращалась, но папироса потухла, и стало ясно, что сейчас начнется дождь. Нет, все-таки крыши замечательное изобретение людей! Он стоял на крыше, и его взору открывался простор, поля, бескрайние леса, реки,все это было похоже на поток доброго времени, которое приобрело цвет,запах, масштаб. Под его ногами прогибался шифер. Он стоял возле маленькой будочки грязно-зеленого цвета, над которой летали, совершенно не боясь его, белые, серые, черные голуби. В синем небе они были совсем другими, не такими как те, что сбиваясь в кучу и дерясь, склевывали рядом с его ногами крошки, которые он вытряхнул из своих карманов. Там в небе, они были грациозны, они звали! Это было последнее, что он успел подумать. По левую сторону от него, как раз на уровне крыши на которой он стоял, вытянувшись на надувном матраце и прицелясь из снайперской винтовки, но почему-то совершенно голая, лежала женщина, и с улыбкой глядела прямо на него через наведенный прицел. Пуля пробила голову навылет. И лежа в луже чего-то горячего и липкого, его растекшийся мозг уловил последнее... - Комета!..