- Да ведь он голый! - сказал вдруг какой-то ребенок. (Андерсен. Новое платье короля) I Это был человек с воображаемым цилиндром на голове. В последнее время о нем много говорили. Я отодвинул чашку с недопитым кофе и стал смотреть на странную фигуру в черном костюме и с тростью. Официант несколько раз подходил ко мне с вопросом, не нужно ли что-нибудь еще принести, но я, поглощенный столь необычным зрелищем, всякий раз отсылал его и, сам не зная зачем, просил прийти позже. Человек в черном костюме и с воображаемым цилиндром на голове медленно шел по улице, расположенной против небольшого кафе, в котором я любил время от времени посидеть, чтобы предаться одиночеству и бессмысленным мечтаниям. Его походка была легкой, беззаботной, а лицо почти ничего не выражало. Улица была многолюдной, а поскольку известие о том, что в нашем городе поселился человек с воображаемым цилиндром на голове, уже давно витало в воздухе, периодически появляясь то в местных газетах, то на радию, то в вечерних новостях по телевизору, вскоре с виду вполне неприметная и ничем не привлекающая взгляда фигура в черном была окружена толпами зевак. Сначала прохожие только медленно шли вслед за мужской фигурой, пытаясь не обращать на себя ни малейшего внимания. Однако вскоре усилиями наиболее инициативных из них внимание человека с воображаемым цилиндром все же было привлечено и ему пришлось на непонятный срок прервать свою прогулку. Собственно, что происходило с человеком в черном после окружения его толпой, это будучи за своим столиком я разглядеть никак не мог и только по периодически возникающим в толпе вздохам и выкрикам догадывался, что герой в воображаемом цилиндре произвел на толпу сильное впечатление. Я не стал дожидаться окончания этого небольшого уличного представления, поскольку внезапно вспомнил, что не доделал одно важное дельце у себя в конторе. А потому я поскорее позвал официанта, расплатился и, бросив последний взгляд на толпу в надежде увидеть хотя бы краешком глаза человека в воображаемом цилиндре (увы! это оказалось безнадежным предприятием), покинул место своих мечтаний. II «А он довольно эксцентричный. Не совсем такой, каким я его себе представлял. Вернее совсем не такой…» После недолгих раздумий я отложил в сторону газету и увидел застывший кадр на экране телевизора. Я тут же вспомнил, что сам поставил телевизор на паузу, чтобы лучше разглядеть фигуру мужчины в кадре, а затем отвлекся на интервью в газете. Поначалу мой герой казался мне скромным, замкнутым человеком, ведущим преимущественно духовный образ жизни. Однако, видеозаписи прошлых интервью, которые мне удалось добыть у знакомого журналиста, и заметки в газетах представили совсем другой психологический облик этого человека. Этот новый облик открывал передо мной человека в воображаемом цилиндре как эксцентричного, склонного ко всяким сумасбродным выходкам, маниакального, асоциального типа, короче, неуравновешенного и психопата. Конечно, сми в погоне за сенсацией склонны были преувеличивать, но что-то из всего этого все же было правдой, несомненной правдой! И теперь, всматриваясь в глаза мужской фигуры на застывшем кадре, я находил в них какое-то потаенное сумасшествие. «Internal saboteur» – так написал о человеке в воображаемом цилиндре один заезжий журналист-американец в своей газете, которая теперь лежала у меня на столе. Эти слова так и запали мне в душу. Впрочем, публику интересовал, конечно, не психологический облик этого человека. Все это – и его манера вести себя в обществе, и стиль одежды, и некоторые особые привычки – несомненно, уступало главной «детали» его личности, а именно цилиндру, которого не было. И только поскольку был этот цилиндр, который отсутствовал, то есть, поскольку было это отсутствие, только поэтому каждый, кто хотя бы краем уха слышал о существовании этого человека, невольно начинал интересоваться и другими аспектами его личности, поведения и жизни в целом. Но так, по-видимому, думал только лишь я. Однако я не был ни журналистом, ни редактором какого-либо журнала, хотя сфера моей деятельности и тесно соприкасалась с этим аспектом культурной жизни. А потому то, что думал я о человеке в воображаемом цилиндре, не выходило дальше круга моих знакомых и друзей, которых, впрочем, было не так уж и много, и большинство из которых либо наотрез отказывалось принять мою точку зрения, либо попросту смеялось над ней, добавляя при этом: «Тебя никто не будет слушать». Те же немногие из журналистов и критиков, кто высказывал подобную моей точку зрения касательно причины необычной популярности человека в воображаемом цилиндре, обычно замалчивались, и в последующих газетах, журналах и выпусках новостей о них предпочитали не упоминать. Должен признать, что меня ни мало не волновало то, что мои мысли не разделяет никто из моих знакомых. В конце концов, это и не было моим делом. Куда более интересным мне представлялось понять, почему журналисты (а среди них были и весьма влиятельные в своих кругах фигуры), высказывавшие схожие с моими мысли относительно личности и популярности человека в воображаемом цилиндре, вдруг таким странным образом замалчивались, как будто они говорили что-то неприличное или запретное. Впрочем, и это не было для меня предметом особого беспокойства... Я перестал всматриваться в лицо и фигуру застывшего на экране моего телевизора человека и нажал на пульте кнопку «выключить». Завтра у меня будет сложный день, нужно хорошенько выспаться. Я посмотрел на часы, завел будильник, сделал необходимые приготовления к завтрашнему дню и лег в кровать. В кромешной тьме я разглядел в окне маленький огонек. Так же, как и одна моя мысль, он долгое время не давал мне покоя. Я все думал: «Черт возьми, почему я вдруг так заинтересовался этим человеком?» III - Его зовут Господин N, - сказала Кристина. - Как ты узнала? Я с удивлением посмотрел на Кристину. Она загадочно улыбнулась и ответила: - Связи... Кстати, - продолжила она, - я читала твои письма, пока была в командировке. Прости, что не ответила сразу. Сам знаешь, так просто на них не ответить. Начну по порядку. Тот портрет личности N, который получился у тебя, сильно расходится с тем пониманием, которое сложилось у общественности. Впрочем, сильно – это не то слово. Люди представляют Господина N как спокойного, уравновешенного, гармоничного человека. Он уже стал кумиром толпы. А ты? Ты вообразил его каким-то психопатом! Это, по меньшей мере, странно. По-моему, твоя профессия дурно влияет на тебя. И еще. Твои размышления касательно головного убора Господина N: их я просто отказываюсь понимать. По-моему, это просто нелепость! Почему-то всем, кроме тебя, очевидно, что этот цилиндр настоящий. Кристина была явно чем-то расстроена. Наверное, командировка вывела её из привычного ритма жизни. Я подозвал официанта и заказал еще кофе. - Ты будешь ещё что-нибудь? - спросил я у Кристины. - Нет, мне хватит. Мы поговорили еще немного о ближайших планах Кристины. Она рассказала о ряде статей, которые ей нужно будет подготовить для местных газет, о будущем интервью с двумя кинозвездами, о рецензиях на новые спектакли. Внезапно среди разговора она вспомнила, что в самое ближайшее время, быть может, даже на этой неделе, она должна будет взять интервью у Господина N! Я вновь с искренним удивлением посмотрел на Кристину. Она замялась и произнесла: - Даже не знаю, почему я не сказала тебе об этом сразу. Вылетело из головы! Через несколько дней я присутствовал на интервью Кристины. По моей просьбе Кристина провела меня через толпу – поближе к месту встречи с Господином N, чтобы я мог получше разглядеть его и избавиться, наконец, как она сказала, «от своих предрассудков». Человек с воображаемым цилиндром, назвавшийся Господином N, прибыл с небольшим опозданием. После этого сразу началась беседа. Господин N вел себя очень пунктуально, на вопросы отвечал красноречиво и с юмором, показывая при этом широкую эрудированность и немалый жизненный опыт. Все время интервью я, не отрывая глаз, смотрел на цилиндр, который был на голове Господина N. Это была самая обыкновенная геометрическая фигура, о которой всякий человек имел представление еще со средней школы. Эта фигура не была сделана ни из какого материла, она была идеальна и просто висела над головой Господина N, как висел нимб над головами святых. Чтобы прояснить свое положение, я обратился к человеку, который стоял рядом со мной и также наблюдал за интервью. Я спросил: - Вы видите цилиндр на голове у Господина N? - Ну да, конечно, - улыбнулся он. - А что? Этот вопрос немного смутил меня. Я сказал: - Он висит у него над головой, - и стал ждать, что скажет человек. Но вместо ответа человек посмотрел на меня так, будто я сказал: «У человека есть глаза», - и, скрывая презрительную улыбку, отвернулся. Я еще больше смутился от этого взгляда и задумался: «А вообще, есть ли у человека глаза?» И вдруг я понял, что не знаю ответа на этот вопрос. Тут я совсем растерялся, и мне жутко захотелось уйти отсюда куда-нибудь подальше, куда угодно, все равно. Я осторожно пробрался через толпу к выходу и пошел первой дорогой, которая попалась мне в глаза. IV Я долго шел в неизвестном мне направлении. Образ Господина N, человека с воображаемым цилиндром, не выходил у меня из головы. Только теперь я начал понимать, какое впечатление произвел на меня этот человек. Я вдруг понял, что это не один, а как минимум два человека! «Именно, именно так, - размышлял я про себя. - Два человека! И сегодня я видел одного, вчера же и на прошлой неделе другого. Но как увидеть их зараз?» Последний вопрос не на шутку взволновал меня. И я подумал, что, по-видимому, должно существовать какое-то место, где два человека сойдутся и станут одним. Но что это за место? И как найти его? – на эти вопросы у меня не было ответа. Мучимый сомнениями я не заметил, как пришел к знакомому кафе, где в последний раз мы беседовали с Кристиной, и где две недели тому назад я впервые увидел человека с воображаемым цилиндром. Я сел, подозвал официанта и заказал что-нибудь выпить. Недалеко от меня сидела компания молодых людей, которые о чем-то оживленно спорили. Я невольно обратил на них внимание и вдруг подумал: «Где находится человек, когда он размышляет?» Затем моя мысль перескочила на сказку о голом короле, и я подумал, что если все люди в самом деле видели короля одетым в платье, и сам король чувствовал, что и впрямь на нем платье из тончайшей материи, то по-видимому мальчик и впрямь был глуп и начисто лишен культуры, раз он не видел очевидного. - Но как же тогда быть с цилиндром? - вдруг произнес я вслух. Толпа молодых людей обернулась на меня. Я почувствовал себя так, будто совершил очередную оплошность, и опустил глаза. «Да, - подумал я, - наверное, Кристина права: это совершенная нелепость - то, что я говорю. Наверное, цилиндр на голове у Господина N – это совершенно естественно, так же, как и то, что у человека есть глаза» - Ваш заказ, - сказал официант. Я залпом выпил содержимое стакана и тут же попросил принести еще. Домой я пришел совершенно пьяный. Едва только я открыл дверь, Кристина бросилась ко мне со слезами. Она то обнимала меня, то била в грудь кулаками и отталкивала. При этом Кристина все время что-то кричала и причитала. Из её слов я понял, что она не могла дозвониться до меня и подумала, что со мной что-то случилось. Я успокоил её, сказав, что все хорошо. Но тут она поняла, что я напился, и снова начала кричать. У меня жутко болела голова, и я сказал Кристине, что ложусь спать. На утро я почувствовал себя больным и разбитым. Я понял, что нечто произошло, и моя жизнь теперь изменится, но я никак не мог разъяснить себе, что именно произошло. Я позвонил на работу и сказал, что заболел. Кристина тоже хотела отпроситься с работы, но я соврал ей, сказав, что это простуда, и что мне нужно максимум два дня, чтобы встать на ноги. Она согласилась и ушла. Оставшись один, я понял, что все гораздо хуже, чем я думал. Я подошел к столу с документами по работе и взял оттуда толстую папку с надписью «ЧЦ». Открыв папку, я стал просматривать вырезки из газет, в которых упоминалось что-то о Господине N. Внезапно мой взгляд привлекла небольшая заметка с фотографией, где Господин N был запечатлен пьяным, с бутылкой рома в руках и в компании вульгарных девиц. Я поискал еще и нашел примерно с десяток таких заметок. Все они были помещены в посредственных газетенках и описывали «похождения» Господина N предельно схематично. «Странно, - подумал я. - Заметки в газетах есть. Но почему же все тогда молчат?» Мне вспомнилось одно древнее высказывание, гласящее что «молчание – золото», или нечто подобное. Затем я вспомнил слова философа Витгенштейна, который говорил: «О чем не принято говорить, о том следует молчать». И я подумал: «Неужели я не найду целого человека?» «Вот здесь и сейчас, - думал я, - он такой. Здесь он – неуравновешенный психопат, маньяк и сексуально озабоченный кретин. Но там, среди толпы он – сама культурность, воплощение христианского идеала. Что это? Раздвоение? А может быть и впрямь есть два человека? Но как они связаны?» Вопросы буквально топили меня, и к вечеру мне стало совсем плохо. Ко времени возвращения Кристины с работы я, как кажется, уже бредил. Позже, когда мне стало чуть легче, Кристина рассказала мне, что у меня была лихорадка, и я постоянно просил её привести ко мне человека с цилиндром. Я провалялся в постели около недели, а затем поднялся с твердой мыслью украсть у Господина N его цилиндр. Мне почему-то стала казаться очевидной мысль, что если лишить Господина N цилиндра, тогда он обретет свою целостность, и я увижу подлинного человека, человека как он есть. Я никому не рассказывал об этой своей затее, ибо знал, что все сочтут её за бред сумасшедшего. Сам же я, однако, совершенно точно был уверен в том, что прав, и что кража воображаемого цилиндра откроет людям глаза. V Я подкараулил его в баре. Развалившись в кресле, он сидел в окружении семи пьяных девиц и еще менее трезвых на вид мужчин с подозрительными лицами и болтал какие-то пошлости. Сперва я даже не поверил своим глазам: это был тот самый высококультурный человек, обладающий прекрасными манерами и умеющий держать себя среди людей самых высоких званий и постов, кумир общественности, известный всем под именем Господина N! В то же время, – я понял, – предметом моего удивления был даже не сам этот человек, ибо я давно уже знал, кто он такой, а именно моя правота относительно него. Мне вдруг стало ясно, что я совсем не ожидал, что буду прав. Господин N все время о чем-то говорил, пóшло смеялся и постоянно прикладывался к бутылке коньяка, стоявшей на столике подле его кресла. Окружающие поддерживали тон Господина N, смеялись над его непристойными шутками и в ответ рассказывали ему какие-то отвратительные вещи из собственной биографии. Господин N несколько раз клал свои руки на колени сидевших рядом с ним девушек, поглаживал их по плечу, целовал им ручку. В ответ они загорались огнем: начинали громко смеяться, извивались всем телом, будто змеи, и говорили всякий вздор. Я приготовился, чтобы сделать невообразимое, и бросил последний взгляд на голову Господина N: цилиндр по-прежнему возвышался над ней. Направившись к барной стойке, я как бы между прочим подошел к бушевавшей компании, чтобы попросить прикурить. Когда кто-то из сидящих полез в сумку, я одним рывком приблизился к Господину N и со всего размаху сотряс воздух над его головой. - Вы что себе позволяете? С ума сошли? Смотрите, да он свихнулся! Эй, катись отсюда ко всем чертям, полоумный! – раздались голоса. Несколько секунд я стоял в нерешительности. Мне никак не удавалось сообразить, что происходит. Внезапно я ощутил вокруг себя какое-то движение. Я огляделся: двое высоких мужчин в черном быстро приближались ко мне. Прямо перед собой я услышал голос: - Держите его! Это – преступник! Затем чья-то рука схватила меня за плечо. Я резко дернулся, увернулся от нескольких кулаков, обращенных в мой адрес, и рванул к выходу. Оказавшись на улице, я долго-долго бежал в неизвестном направлении. Наконец, почувствовав, что за мной никто не гонится, я остановился. Тут только я понял, что мне не удалось украсть цилиндр с головы Господина N. Я почувствовал, как волна тоски и разочарования медленно охватывает меня и начинает плавно вести за собой куда-то в пропасть. Но одновременно с тоской я ощутил и совершенную нелепость моей затеи. Я вдруг понял: «Черт возьми! Каким нужно быть дураком, чтобы пытаться украсть то, чего и так нет» VI «Нет? Но как же тогда выходит, что я вижу этот проклятый цилиндр? И почему его видят все? И почему никто, кроме меня, не придает никакого значения тому, что никакого цилиндра нет, как не было платья у короля?» Я снова погряз в вопросах. И моя болезнь с новой силой набросилась на меня. Я не мог разобраться в существовании цилиндра, не мог связать цилиндр с двойственностью поведения Господина N, не мог понять, почему люди отказываются видеть обе стороны его жизни зараз, и самое главное – я не знал, где начало и конец моих размышлений. Я как будто увяз в них и уже перестал понимать, где нахожусь, над чем думаю и чего, в конце концов, ищу. Я не пропускал ни одного упоминания о Господине N в сми: каждый день я просматривал все газеты, не выключал радио и телевизор. Я продолжал что-то искать. Кристина начала беспокоиться о моем душевном здоровье и пару раз вызывала на дом психиатра. Однако, психиатр ничего путного о моем состоянии не говорил, кроме того, что у меня нервное переутомление и чувство подавленности, о чем я и сам знал. Один раз я решился спросить врача, что он думает о цилиндре Господина N. Но врач уклонился от ответа, сказав, что этим вопросом должна заниматься религия или мифология, а не наука. Ни в одном из источников сми ничего не говорилось о моей попытке украсть цилиндр. Только спустя две недели в одной второсортной газетенке я прочитал про какой-то скандал в баре. Однако, ни содержание, ни причина скандала указаны не были, и я вдруг подумал: «А вообще, в тот день понял ли кто-нибудь, что я собирался сделать?» Передо мной внезапно с необыкновенной ясностью предстала одна мысль: «Вполне вероятно, что никому из людей и в голову не пришло, что цилиндр можно украсть». «Ну, конечно же! Черт! Это просто какая-то нелепость» - подумал я вслед за этим. Но после такого вывода я почувствовал себя бестолковой вещью, и у меня подскочила температура. VII Прошел месяц, пока мне удалось, наконец, избавиться от хандры и преодолеть свой пессимизм. Было теплое весеннее утро; я вновь сидел в кафе за чашкой кофе и предавался бессмысленным мечтаниям. Я больше не думал о человеке в воображаемом цилиндре, во всяком случае, мне так казалось. Я думал о том, как было бы хорошо, если бы люди перестали сдерживать себя и стали открытыми друг для друга и для окружающего мира. Наверное тогда, наконец, Бог пожелал бы посетить мир людей вснова и не чувствовал бы себя в нем таким стесненным. Я ясно понимал, что сдерживаю себя. Я отдавал себе отчет, что вот уже более двух недель моя личная жизнь протекает где-то глубоко внутри меня, и я не имею о ней ни малейшего понятия. И, наконец, я был точно уверен, что где-то на самой глубине моей души готовится революция. И так, думая и одновременно не думая о себе, я совершенно не удивился, когда увидел невдалеке от себя фигуру мужчины в черном костюме и с тростью, у которой вместо шляпы на голове был идеальный цилиндр. Господин N шел неспешной походкой по другой стороне улицы, и его лицо, как и прежде, ничего не выражало. Я посмотрел на фигуру в черном и вдруг немедля решил, что цилиндр на голове этого человека – не более, чем плод моего воображения, что я сам заставляю себя всякий раз при виде этого человека воображать, что над его головой висит цилиндр, и что стоит только мне перестать воображать, и тогда цилиндр исчезнет, и я увижу подлинного человека. Мои мысли были подобны заклинанию. Цилиндр в один миг исчез, а вместе с ним исчезло и все остальное! Все, что окружало меня, исчезло! Я исчез... Что было дальше, не помню. На моменте исчезновения цилиндра мою память как будто вырезали. Первые устойчивые воспоминания о себе у меня появились в связи с внезапным выводом, который я продекламировал для всех, кто окружал меня в зале. Я сказал: - Отныне я верю в святость цилиндра на голове у Господина N! Цилиндр – это самое главное, самое дорогое, что есть у человека. Это основа основ любой человеческой жизни, источник взаимной любви и сострадания, залог продуктивного сотрудничества и взаимопонимания, заакон человечности! После этого я не мог уже продолжать, так как все мое лицо было в слезах, а голос дрожал. В этот момент я почувствовал самую искреннюю симпатию к человеку в воображаемом цилиндре и понял, что с самого первого момента моей встречи с ним я уже любил его. В зале раздались аплодисменты, и я посмотрел по сторонам. И тут мне в глаза бросилось, что все люди одеты в полосатые пижамы. «О, Господи! Неужели я в психиатрической больнице? - подумал я. - Но как я попал сюда? И главное за что?» После «представления» я подошел к незнакомому мне человеку с угрюмым лицом и в пижаме, имя которого я откуда-то знал, и спросил у него: - Степан, скажи, как долго я здесь? - Где «здесь»? – усмехнулся человек с угрюмым лицом. - В больнице. - Но разве мы не находимся в цветущих садах, переполненных виноградом и пряностями? И разве ты – не Дионис, а я – не твой учитель и слуга Силен? С полминуты я раздумывал над этими словами, пытаясь вспомнить хоть что-то. Однако, ничего – ни малейшего образа – не пришло мне в голову. В моей душе царило молчание, гробовая тишина! - Скажи мне, учитель и слуга мой Силен, сколько пребывает твой повелитель Дионис в сем прекрасном саду? - О, Дионис, я сбился со счета, уж не целую ли вечность? Я скривил рот и понял, что, по-видимому, я нахожусь здесь довольно долго. VIII Время в больнице тянулось медленно и однообразно. Однако, я старался не тратить его попусту. Мало-помалу из разговоров с угрюмым Степаном и другими людьми я узнал, что именно происходило со мной в стенах этого заведения. Я узнал, что вел себя, как помешанный с манией величия: воображал себя то ницшеанским сверхчеловеком, то булгаковским сатаной, то двуликим Янусом из греческой мифологии, а в последнее время остановил свой выбор на Дионисе, распутном боге. В больницу я попал за крайне асоциальное поведение: немотивированные приступы агрессии, сексуальная необузданность, эпатирование толпы. Поэтому первые месяцы я был привязан к постели, а больным запрещалось вступать со мной в контакт. По ночам, как мне рассказывали, я бредил о каком-то идеальном цилиндре на голове у Господина N. Затем, по истечении двух месяцев, мне разрешили общаться с другими. Однако, за пределы здания меня не выпускали. Затем, как я узнал, как только у меня появилась возможность общения, я сперва пытался убедить всех в полной фальшивости представлений о каком-то цилиндре, говорил, что идея цилиндра ложна от начала и до конца и что она мешает человеку быть целостным, отрывает его от мира, от природы. Затем, поскольку желающих послушать мой бред становилось все больше, я стал готовить план по созданию нового мира – мира свободных людей. Говорили также, что я даже предлагал план создания новой культуры. Вскоре, однако, персонал заподозрил неладное в моих «дружеских» беседах, и меня вновь отправили в комнату для одного, но на этот раз не привязывали меня к кровати. Выйдя из одиночной комнаты через два месяца, я стал воображать себя сверхсуществом и начал требовать от других людей подчинения моему могуществу. Несколько раз в палате случались драки между мной и больными. А потому еще несколько раз мне пришлось пребывать в одиночной комнате. Все эти рассказы я слушал с большим вниманием, хотя с трудом мог поверить даже и одному слову, вылетевшему из уст больных. Самой большой проблемой всех этих рассказов было то, что я не помнил из этого ни малейшего эпизода, ровным счетом ничего! Постепенно мне стали надоедать однотипные рассказы больных, и я начал все более углубляться в себя. Я хотел найти ответы в своей душе. «Есть такой человек, - думал я. - Человек с воображаемым цилиндром на голове. И в нем вся загадка. В нем главное.» Вспомнив учение о сновидениях З. Фрейда, я обратился к своим снам и фантазиям. Все они были необычайно яркими, насыщенными различной символикой. Первое, что бросилось мне в глаза при изучении своих снов, фантазий и ассоциаций, - это некоторая тенденция к необузданности. Любой образ, любая ассоциативная цепь вела меня к бунту, безмерности и срыву запретов. Это была главная идея, вокруг которой вращалось все. Сперва я никак не мог установить связь между фантазиями о необузданности и идеей воображаемого цилиндра. Однако, с каждым днем мысленно возвращаясь к тому самому моменту, когда я потребовал от себя перестать воображать цилиндр на голове у N., я все глубже проникал в суть происходящего со мной. И вот однажды эта суть открылась мне. IX В течение двух лет моего пребывания в лечебнице Кристина не раз приходила ко мне. Однако, первые полгода её просто отказывались пускать, следующие полгода – поили уверениями о возможности скорого свидания со мной. И только вначале второго года ей разрешили свидание. Примерно раз в две недели я получал от неё посылки. В каждой из них неизменно содержались продукты, пачка сигарет и письмо, в котором Кристина спрашивала о моем здоровье и рассказывала о том, что происходит в мире и в её жизни. После того, как я пришел в себя, я смог понять содержание этих писем. Хотя я чувствовал, что очень скучаю по Кристине, все же гораздо больше меня интересовала судьба Господина N. Кристина писала, что он стал политиком. Во время первой нашей встречи Кристина не могла сдержать слез; она постоянно обнимала меня, целовала и плакала. Я тоже несколько раз всплакнул, но все же был настроен на деловой тон. Я спросил, что было со мной до того, как я попал в психиатрическую больницу. Как будто предчувствуя этот вопрос, Кристина принесла несколько выписок из газет за прошлый год. На некоторых из них были мои фотографии. Я прочел о том, как расхаживал голым по улицам, приставал к девушкам; прочитал о двух изнасилованиях, нескольких жестоких избиениях, прочитал об участии в политических акциях. На фотографиях я видел свое голое тело на фоне центральных улиц города, видел свое обезумевшее лицо. Все это было мерзко, отвратительно, пошло, дико! И в то же время, ничто из того, что я увидел и прочел, не удивило меня. Еще тогда, год тому назад, я знал, что так будет. Единственное, чего я не знал, так это то, что мои действия не будут совместимы с культурной памятью. Ведь, в сущности, все то, что я узнал о себе из уст других, и впрямь сделал я (теперь я начал ощущать это). Я видел все это в моих снах, фантазиях, ассоциациях. Но знание не вело меня к целостному представлению об историческом человеке. Ибо то, что я сделал, поставило меня вне культуры, а значит и вне времени, вне истории... Эпилог Прошел еще год, пока мне удалось добиться повторной психиатрической экспертизы и признания себя вменяемым. В течение всего следующего года я вместе с Кристиной выплачивал круглую сумму всем, кто пострадал от моего безумства. Я ни о чем не жалел, ни секунды не винил себя за то, что сделал. Для меня было ясно одно: проблема целостного человека – это вечная проблема, которая несовместима с понятием традиционной культуры. «Мальчик и вправду был дурак, раз не видел тонкого платья короля», - подумал я. И на этом я поставил точку в своих размышлениях. Теперь я больше не думаю о человеке в воображаемом цилиндре.